скачать книгу бесплатно
– Марьяша, недолго…
Но мама сейчас далеко. Связи с ней практически никакой. Да и она теперь не Марьяша, а Ольга Владимировна. Всеми отторгнутая, забытая и… похороненная. Только вот всеми ли?!
Ольга пошевелилась на скрипучей табуретке и сонно зевнула. Нет, ну сколько можно торчать там, в этих гаражах?! Насколько ей известно, другого выхода или выезда, кроме того, на который она уже битый час пялится, – не было. Гаражи, тесно сплотившись, образовывали прямоугольник с одним-единственным проездом. И если девушка, лишившая ее на эту ночь покоя, не заночевала в одном из них, то давно должна бы выйти оттуда. Представить себе ночлег в одном из этих монстров, сваренных из огромных листов промороженного железа, Ольга не могла. Посему сидела, поставив локти на подоконник, и терпеливо ждала.
Но девушка так и не вышла. Не появилась она ни через час, ни через два. Снег давно перестал сыпать на мерзлую землю, заискрившись в свете луны, звезд и единственного дворового фонаря, а ее все не было.
И вот тут-то на Ольгу и нахлынуло! Тут-то все и началось сызнова!
Ольга готова была убить себя за это чувство так называемого свербящего беспокойства, но все без толку. Оно силилось, разрасталось, заполняло все внутри и побуждало на немыслимые действия, последствия которых могли быть самыми ужасными. Оно было сродни любопытству развращенной девственницы. Когда и страшно, и интересно одновременно.
– Что ты делаешь, маразматичка?! – сдавленно шептала самой себе Ольга, вдевая руки в рукава куртки и натягивая на голые ноги ботинки на толстой подошве. – Ведь все это уже было!!! Было!!! И тебе ли не знать, чем все это закончилось?!
Но попробовал бы кто, закусив удила, тормознуть на полдороге! Ноги ее не слушались, резво спускаясь по ступеням. Тревожные мысли плавились под натиском дикого чувства, побудившего ее в два прыжка преодолеть расстояние от подъезда до арки въездных гаражных ворот. Правая рука судорожно сжимала кухонный нож, машинально сунутый ею в карман куртки на всякий пожарный случай. Какой, спрашивается, случай?! Для чего?! Неужели в ход бы его пустила, случись что-то?..
«На всю голову больная, – подумала Ольга, медленно пробираясь по накатанной дороге, припорошенной снегом. – На всю голову…»
Свет дворового фонаря сюда не проникал, но от снега и луны видимость была словно в белые ночи в Петербурге.
Ворота, ворота и еще раз ворота. Все на замках. Ни единой души человеческой. Ни единой собаки бродячей или кошки. Все словно вымерли или за версту обежали это неуютное место. Одной лишь ей было дело до блудливой девчонки, что отчаянно махала ей рукой в полночь.
Тупика она достигла минут через пять с начала своего необдуманного путешествия. Нигде и никого. Ольга недоуменно покрутилась на месте и чуть быстрее двинулась назад. Может, и вправду в каком гараже девчонка ночует. Спит себе в какой-нибудь шикарной машине и в ус не дует. А она, идиотка пустоголовая, шастает с голыми коленками по декабрьскому морозу. Еще цистита не хватает ей ко всем прочим удовольствиям…
Въездная арка замаячила перед глазами. Ольга почти с облегчением вздохнула и… в этот самый момент заметила ее.
Девушка лежала на спине, до пояса присыпанная снегом. Тень от гаража, расположенного торцом к их дому, не позволяла видеть ее, если стоять лицом к тупику и спиной к въезду. Но на обратной дороге этот участок просматривался как нельзя лучше.
Огромное темное пятно рассыпавшихся по снегу волос. Распахнутая куртка и множество темных клякс вокруг на снегу.
– Кровь?! – дребезжащим шепотом произнесла Ольга и рухнула голыми коленями в снег рядом с телом девушки. – Кро-о-овь…
Руки сами собой сгребли пригоршни темного снега и поднесли поближе к глазам. Она даже еще не успела подмерзнуть, горячая кровь этой молоденькой девчонки. Даже в этом ночном полумраке можно было разглядеть ее ярко-алый цвет. Цвет кипучей молодости и жизненного оптимизма. Всего того, что кем-то было безжалостно уничтожено, растоптано и превращено в прах…
Резким движением сбросив окровавленный снег с ладоней, Ольга вскочила с коленей и сломя голову понеслась к подъезду. Внутри ее все трепетало от еле сдерживаемого ужаса. Ей до саднящей боли в горле хотелось заорать в полный голос, завыть, запричитать. Попытаться выплеснуть из себя хоть немного страха, что сдавливал ее сердце холодными безжалостными пальцами.
Позволительна ли для нее подобная роскошь? Да черта с два! Никогда она не объяснит усталому сонному менту, поднятому по тревоге в три часа ночи, зачем потащилась к гаражам почти голышом, да еще с ножом в кармане…
Вбежав в квартиру и захлопнув за собой дверь, Ольга обессиленно облокотилась о нее спиной и только тут почувствовала сильную боль в правой ладони. Она попыталась было вытащить руку из кармана, но попытка не увенчалась успехом. Несколько минут она в оцепенении разглядывала свой оттопыренный карман и руку, что никак не хотела вылезать из него. И лишь очередной приступ резкой боли заставил ее понять, что все это время она судорожно сжимала в кулаке лезвие кухонного ножа, прихваченного ею на «всякий пожарный случай»…
А этот самый случай, как оказалось, произошел без ее присутствия и уж тем более участия.
Бедная девочка! Бедное дитя! Ведь она чей-то ребенок, чья-то дочь!
Ольга прерывисто задышала, и слезы наконец-то хлынули бурным потоком. Сползая по стене на пол, она пыталась одной рукой перехватить глубокую рану, прочерченную острым лезвием ножа через всю ладонь, другой нащупать носовой платок в другом кармане. Но все ее движения были вялыми, какими-то безжизненными. Не понимая, что делает, Ольга вытащила из кармана куртки окровавленный кухонный нож и швырнула его через всю прихожую в угол. Затем поднялась и, размазывая по лицу слезы вперемешку с кровью, поплелась в ванную.
Остаток ночи прошел у нее в безутешных рыданиях. Она замыла куртку под струей холодной воды. Повесила ее на батарею. Перевязала, как смогла, руку и, сдвинув стрелку будильника на полчаса позже, улеглась клубочком на неразобранном диване. Опухшие от слез веки сами собой опустились, и Ольга провалилась в тяжелую дрему с мелькающими перед глазами картинками кровавых пятен на снегу. И только это страшное мельтешение стало мало-помалу меркнуть, как над ухом раздалось надсадное верещание будильника.
Ольга суматошно села и не сразу осознала, почему лежит на диване без подушки и одеяла да еще в домашнем халате и тапочках. А вспомнив, глухо застонала. Шок от увиденного понемногу улегся, сменившись ощущением надвигающегося краха.
Итак, у них ничего не получилось. Все заверения, все обещания – все это не что иное, как ментовский блеф с целью…
Да, их цель оправдывала средства. А что теперь делать ей?! Опять бежать?! Так ведь вроде убежала дальше некуда, а все равно нашли.
Ольга влезла в ванную и, стараясь не намочить повязку на руке, сунула голову под теплые струи воды. Живительное действие душа немного привело ее в чувство.
В конце концов прежде чем бить тревогу, не мешало бы разузнать поподробнее – есть ли повод для нее? А что, если девица никакого отношения не имеет к событиям, происшедшим полгода назад в ее родном городе? И ее неадекватное поведение этой ночью всего лишь одно из звеньев в цепи случайностей. А кажущаяся нелепой смерть может иметь вполне логическое объяснение.
Бичуя себя подобными мыслями, Ольга выпила чашку наикрепчайшего кофе и с почти успокоившейся душой вышла из дома…
Глава 6
Танька определенно свихнулась на почве выцарапывания доказательств виновности новенькой.
Во всяком случае, Толику казалось именно так. Взять хотя бы сегодняшнее утро. Стоило им с коллегами рассесться по местам, как она ворвалась в их отдел и, потрясая какой-то бумаженцией, начать вещать с горящими, как у собаки Баскервилей, глазами:
– Вот!!! Я так и знала!!!
Мужики оторопело взирали, как она мечется в тесном пространстве их комнаты, задевая бедрами за углы столов. Вдоволь намельтешив перед их изумленными глазами, Танька рухнула на стул, предусмотрительно выдвинутый Сергеем, и почти счастливо выдохнула:
– Это она!!!
– Что она? – Денис игриво приподнял бровь, скользнув взглядом по Танькиным ногам в очередном новомодном произведении итальянских обувщиков. – И кто, собственно говоря, она? Танек, тебе не кажется, что ты малость того… не в себе?
– Вы все проиграли! – с победоносным видом оповестила она присутствующих. – За минувшее время никто из вас не нашел у нее великолепных ног, тонкой талии и прекрасной морды лица. Зато я…
– Что ты?
Минимум трое из присутствующих подались вперед. Трое, исключая Толика Кулешова, который сейчас сидел с видом мученика Павла и сосредоточенно разлиновывал девственно-белый лист бумаги. Уж он-то был на все сто процентов уверен, что Танькин победоносный клич имеет под собой почву. Как знал и то, <I>что именно</K> ею двигало…
– Эта девка! – Она скользнула презрительным взглядом по пустому стулу Ольги. – Кстати, она опять опаздывает… Она – убийца!
– Офонарела, да?! – Саша, прежде совершенно спокойно относящийся к любым проявлениям Танькиной безудержной фантазии, вдруг ни с того ни с сего взбеленился. – Что ты нам тут горбатого лепишь!!! Какая убийца!!! Кого она убила?! Нет, Танька, ты действительно не в себе. В этом я с Дэном согласен на все сто! А насчет того, что они проиграли, так это черта с два! Ножки у нее просто класс…
Тут же интерес мужчин переключился на молчаливого доселе коллегу. Они забросали его вопросами, раздражаясь по поводу его медлительности и нежелания обсуждать тему Ольгиных ног в присутствии Таньки.
– Я тоже участвую в пари!!! – взвизгнула она, наседая на Сашку и упуская из виду тот фактор, что Толик от потрясения едва держится на стуле. – Давай, выкладывай!!!
– Ну, хорошо… – Александр, довольный произведенным эффектом, принялся излагать в довольно пространной и чересчур многословной манере предысторию сделанного открытия.
Прошлой ночью он возвращался из гостей. Визит его носил слишком личностный характер, свидание происходило при пикантных обстоятельствах, посему разглашать имена и место описываемых событий он не собирался. На возмущенный ропот коллег Саша даже не прореагировал, с философским пафосом воскликнув:
– Мир, господа, действительно тесен! А наш миниатюрный городишко – тесен вдвойне!
– Ближе к телу… – с чувственным клекотом подстегнул его Денис, вожделенно облизывая губы.
– Так вот…
И Александр принялся с воодушевлением описывать романтику минувшей ночи, подробно останавливаясь на сыплющем с небес снеге и легком морозце. Он посмеивался и неторопливо вел рассказ, совершенно не заботясь о том, что большинство присутствующих с трудом подавляло желание сомкнуть зудевшие ладони на Сашкином горле и начать трясти его как грушу.
Где-то минут через пять-семь, когда интерес к его повествованию достиг апогея, он выпалил:
– Я заворачиваю за угол, и тут она!!!
Он наотрез отказался отвечать: за какой угол, в котором часу это было и откуда вывернула их новоиспеченная коллега, подробно остановившись на деталях ее туалета.
– Легкий летний халатик выше колен. Ботинки, те, что на ней постоянно. И куртка, в которой она ходит на работу. Как вы понимаете, этот самый халатик при быстрой ходьбе совершеннейше непристойно распахивался, обнажая ее ножки. И я вам скажу – какие ножки!!! Формы изумительной. Коленные чашечки – хоть сегодня на рекламу о колготках и чулках. Длинные… Бедра прекрасные… Одним словом, Танек, еще неизвестно, кто из нас в выигрыше, а кто – нет…
Времени для достойного ответа той не осталось. Дверь распахнулась, и в комнату вошла Ольга. Спокойно прошествовав на свое место, она кивком поприветствовала всех присутствующих и лишь тогда потянула вниз «молнию» на куртке.
– Задерживаемся? – голосом распоследней ехидны поинтересовалась Танька, и не думая покидать их комнату, а как раз наоборот – оседлав стул поудобнее.
Ольга скользнула по ней ничего не выражающим взглядом (да и попробуй прочти этот ее взгляд за огромными стеклами очков) и с милой хрипотцой в голосе ответила вопросом на вопрос:
– А вас так сильно это заботит?
– Ну, нахалка! – почти восторженно протянула Танька, явно намереваясь вступить в перепалку с новенькой. – Опаздывает почти каждый день, а вам всем и дела нет?! Почему кто-то должен за тебя работать?!
Ольга промолчала и, повесив куртку на общую вешалку, вдруг пошла прямиком к столу заместителя. Бедный Толян не знал, куда ему деваться. Глаза неотступно следили за ее поступью. Воображение судорожно рисовало абрис ее лодыжек, коленей, поднимаясь все выше и выше к плавному и, как уверял всех Сашка, прекрасному изгибу бедер. Сердце заколотилось, ладони вспотели. Он так увлекся, что не сразу сообразил, с каким вопросом обратилась к нему новенькая.
– Что? – Толя Звягинцев поднял голову, впиваясь взглядом в каждую черту ее лица.
И кто придумал, интересно, что она некрасива?! Губы даже без малейших следов помады выглядят на редкость сочными. Аккуратная верхняя и слегка по-детски припухлая нижняя. Тонкие крылья носа. Да девочка имеет в своем арсенале не один боекомплект скрытых прелестей!
Вот она склоняется к нему, приближает свое лицо к его и что-то снова говорит, обдавая свежим дыханием с ароматом мяты.
– Что? – просипел он вторично.
– Вы сердитесь на меня? Простите, я опоздала. В силу объективных причин…
Боже, а какая кожа! Нежнее персика… Нет, пожалуй, для последнего она слишком бела. Но бархатистости его наверняка не уступит. Толик так расчувствовался, что едва сдержался, чтобы не погладить ее по гладкой белой щеке.
– Анатолий Иванович, – Ольга тронула его плечо. – Извините меня. Постараюсь больше не опаздывать.
– Да ладно, чего там, – залопотал он невнятно.
– В силу объективных причин, – вновь повторила Ольга и… улыбнулась.
Ее улыбку, сексапильнее и прекраснее которой не было, видел только он один, этим и объяснилась его неадекватная реакция, повергшая присутствующих в изумление. Толя обмяк на стуле, хрюкнул пару раз что-то нечленораздельное и, вдруг резко снявшись с места, ринулся вон из комнаты.
Дверь за ним с грохотом захлопнулась, и в отделе воцарилась тишина. Ольга, воспользовавшись затишьем, недоуменно дернула плечами и, усевшись за свой стол, включила компьютер. Казалось, инцидент исчерпан, пора приступать к работе.
Но Танька, изжога желудочная, и не думала униматься. Встав с места, она продефилировала по помещению и подняла вверх указательный палец правой руки со словами:
– В силу объективных причин!!! Уж не тех ли самых, что заставляют нашу бедную красавицу бегать почти голышом ночью по улицам, причем в непосредственной близости от места совершения преступления!!! Кровавого и страшного, как черная бездна преисподней…
Толик Кулешов понял, что Танька решила пойти ва-банк. Сложив по кусочкам разрозненную информацию и воссоздав картину, какую ей хотелось и о какой мечталось, она решила с ходу сбить с ног бедную Ольгу своей осведомленностью. Но он, даже в мыслях своих не допускавший, что Танька хоть в чем-то окажется права, был сражен наповал реакцией новенькой.
Ольга буквально позеленела. Пальцы ее застыли над клавиатурой, да так и повисли в воздухе, не смея ее коснуться. Голова почти упала на грудь, из которой начали вырываться то ли вздохи, то ли всхлипы.
Как же Кулешову хотелось сейчас прижать ее милую головку к своей груди. Пожалеть, понять и, если можно, – простить. И как он справедливо предполагал, такое желание охватило почти каждого из присутствующих, исключая Татьяну, конечно же. Та, поняв, что движется в нужном направлении, нависла над перепуганной непонятно отчего Ольгой и инквизиторским тоном продолжила:
– Та девушка, что была зверски убита сегодняшней ночью…
– Я ее не убивала! – просипела Ольга и спрятала лицо в ладонях.
– Но это тебя видел Александр сегодняшней ночью бегущей с места преступления! – Танька отчаянно блефовала, но удача, видимо, ей сопутствовала, потому как Ольга вдруг начала заваливаться набок, мертвецки бледнея лицом.
Переполошились все, кто был в кабинете. Даже начальник высунул лысину из-за своей стеклянной двери и погрозил им кулаком, прошипев перед тем, как убраться обратно:
– Доиграетесь вы мне! Сокращу всех к чертовой матери! Проводите ее кто-нибудь домой, раз ей плохо…
Плохо ли ей? Да на ней просто лица не было. Краше в гроб кладут. Уголки губ горестно опущены. Слезы ручейками выбегали из-под стекол ее нелепых очков. Плечи судорожно вздрагивали. Кое-как справившись с головокружением, вызванным Танькиными словами, Ольга вновь села прямо и сдавленно прошептала:
– Оставьте меня в покое! Я прошу вас! Вы ничего, ничего не знаете!..
– А хотелось бы узнать!!! – почти взревела Танька, коршуном кружа вокруг новенькой. – Очень хотелось бы!!! Или ты рассказываешь нам все сама, или я иду в милицию!
Толику показалось или из груди Ольги действительно вырвался вздох облегчения?
Он вообще мало что понимал в том, что происходит. Какие-то нелепые совпадения, и на их почве сфабрикованные этой оголтелой самкой обвинения.
Господи, да обрати ты свой взор на ангела!!! Она действительно казалась ему сейчас ангелом во плоти. Невыносимая бледность лица, скорбное выражение которого могло бы пронять самого дьявола. Судорожно сцепленные подрагивающие пальцы. Он бы каждый из них обцеловал…
Но этому, видно, никогда не суждено сбыться, судя по тому, в какое исступление впала Татьяна. Брызжет слюной в разные стороны. Слова выскакивают из нее подобно автоматной очереди. Вот приостановилась ненадолго. Расправила плечи, как перед прыжком с трамплина, и выдала такое, от чего Толика едва не стошнило…
Все! Это был последний козырь из Танькиной подтасованной колоды. И он, по всей видимости, был единственным некрапленым…
– Вот эта бумага пришла сегодня на факс моего отца. Сначала сделаю небольшое отступление: мною был послан запрос в одну из авторитетных инстанций города Москвы. Был сделан сразу по приезде сюда этой высокочтимой особы, – это прозвучало у нее почти как «особи». – Но ответ пришел только сегодня. И знаете, что в этой бумаге?!
Танька определенно съехала с катушек, потому что таким возбужденно-вибрирующим голосом нормальный человек разговаривать не может. Все замерли в ожидании. Даже Николай Николаевич приподнял от бумаг лысую голову и внимательнейшим взглядом окинул из своего застеколья всю команду.
На какие-то минуты воцарилась полнейшая тишина. Все смотрели на Татьяну. Ольга, доселе избегающая ее взгляда, вдруг тоже приподняла подбородок в ее сторону. Минимум двое из четверых мужчин затаили дыхание. И тут она обрушила на них эту гребаную правду. Ту самую, что перечеркнула разом все светлые помыслы Кулешова о счастье. И ту самую, что мгновенно делала Таньку хозяйкой положения с полнейшим правом обладания им.
– Эта бумага повествует о некой Яковлевой Ольге Владимировне, проживающей на Сиреневом бульваре города Москвы, – за торжественным началом на их бедные головы почти тут же обрушился ушат леденящей истины. – Проживавшей, вернее будет сказано. Проживавшей с конца… пятьдесят третьего года. Ныне эта благородная гражданка является покойницей. И если существует в нашем говенном мире нечто похожее на переселение душ и как следствие – переселение их анкетных данных, то плюньте мне все разом в лицо!..
Вот именно после этих слов Толику и сделалось худо. В желудке что-то неприятно сжалось, заныло, а к горлу подступила тошнота. Еще минута, и его бы вывернуло прямо на сводку потребленной электроэнергии за прошедший квартал, но тут вдруг в полнейшей тишине, которая вновь гнетуще повисла под сводами комнаты, раздался тихий смех.
Он даже не сразу понял, кто это так мелодично смеется, пока не поднял голову и, к вящему удивлению своему и всех присутствующих, не обнаружил, что смеется Ольга. Даже невозможно попытаться описать этот самый звук. Прекраснее его наверняка не было, но именно это-то и добило Толика окончательно.
Он подскочил будто ужаленный со своего места. Подлетел к Ольге. Сорвал с ее носа очки. Одним движением сдернул с конского хвоста черную махристую резинку и, с дикой болью в сердце увидев ее необычайную привлекательность, прошипел:
– Чего ты смеешься, дура!!! Ты хотя бы понимаешь, что эта бумага – приговор тебе?!
Ольга на мгновение опешила и не нашлась что ответить. Волосы, почуяв свободу, рассыпались по плечам. Глаза, лишенные защиты, растерянно заморгали. А из груди, вопреки всем законам логики, рвался безудержный смех.
– Вообще-то ты сам дурак! – выдавила она наконец и заправила растрепанные локоны за уши. – Чего так разволновался, не пойму…
– Не понимаешь?! Не понимаешь?! – Толик обхватил свою голову руками и почти простонал. – Да тебя прямо сейчас отсюда в наручниках уведут!!!
