Все против всех

– Ладно, пойдем направо, так лучше звучит. Походы «налево» как-то двусмысленно, хотя бабу себе на шею никогда не сажал. Ну их на фиг – халявщицы, любят на чужом горбу ездить.

Причины для таких выводов у него имелись, и веские. Но сейчас думать о том не хотелось, надо быть максимально собранным, да и вести себя так, будто ты на вражеской территории находишься, и одной «паляницей» не обойдешься – слишком много «непоняток».

– Хм, луг пошел широкий, похож на тот, что у Чернухи с «вороньим камнем», напротив известковой горы. Занятно…

Князев хмыкнул и достал из кармана «подзорную трубу» – половинку от бинокля, что лежал у дядьки в ящике. Жаль, что не целый, но и этого более чем достаточно, все же шестикратное увеличение, как-никак. Прижал к правому глазу, присмотрелся и ахнул.

– Не может быть!

Это был тот самый «камень», валун, выступавший из земли примерно на метр. А если повести линию точно на юг – он машинально посмотрел на стрелку наручного компаса, то будет небольшой холмик, с обрушенным белым склоном, из которого местные жители извлекали вот уже несколько сотен лет известь для побелки печей и стен с потолками. И до сих пор кое-кто продолжает это делать, хотя везде современные материалы используют, про обои и говорить не приходится.

– А вот и Чернуха!

У подножия холма изгибалась тонкая голубая ленточка речной глади – все, как и должно быть, ведь мимо тысячи раз проезжал, хотя сейчас леса куда больше, лугов меньше, а полей совсем нет, и дорога иначе идет. Но так и не мудрено такое, если иное время на дворе стоит.

– Твою мать, гребаный туман!

Иван вытер рукавом выступивший на лбу пот – ошибки быть не могло, «привязка» к местности совпадала полностью. Он повернулся назад, прикидывая его давешний маршрут. Ну да, если заменить лес на распаханное трактором поле, то дорога будет идти как раз через чащобу вдоль реки, и там как раз и въехал его «Урал» в аномалию.

– Если это так, то нужна еще одна поверка!

Сердце в груди бухало, Князева просто колотило, как новобранца перед первым боем, или девственника, ухватившегося впервые за женскую грудь – те еще ощущения. И он пошел прямиком к камню, всего-то пара сотен шагов, зато станет окончательно ясно, что произошло с ним. И вскоре увидел то, чего так опасался. Из-под камня бил ключ, и тонкий ручеек, замысловато изгибаясь, направлялся к речке, прикрытый густой травой и кустами. Про него в деревне говорили, что тут якобы отдыхал государь Иван Великий, перед тем как на Новгород с войском пойти.

Легенда, каких много в Подмосковье – вот только глядя сейчас на родник, Князев уже четко осознавал, в какой переплет судьбы угодил. Как-то не мечтал о подобном, хотя книжки про всяких «попаданцев» порой почитывал, ради интереса – просто не любил детективы и душещипательные романы и прочую лабуду о красотах природы или о похождениях всяких пиратов, хоть карибских, хоть космических.

– Вот это я попал, так попал…

Иван достал пластиковую бутылку, сполоснул родниковой водичкой и, набрав на стакан, отпил – вкусная, чистейшая, но узнаваемо-холодная, зубы сводит. Затем набрал бутылку под пробку, сунул в рюкзачок, в котором Витьке привез переданную сестрой всяческую бытовую химию, и задумался, прислонившись спиной к теплому камню. И мысли в голове текли невеселые, а он их озвучивал, бормоча себе под нос:

– Я попал в аномалию, а та оказалась временным порталом, или окном – и въехал прямиком в кусты и деревья, ведь тут дорогу не проложили, ее только при колхозе провели, как и столбы с проводами поставили. Значит, это прошлое – но какое время, прах подери?! Гадать бессмысленно, надо идти в деревню и выяснить, только и всего!

Князев стукнул кулаком по ладони, встал, ружье привычно оттягивало плечо, и пошагал обратно. Но стоило ему выйти на проселок, как из-за рощи разом вышли люди – весьма колоритные персонажи, одетые в «старозаветные одеяния». Как это писали в книгах – рубища, тряпье и лохмотья. А по профессии, судя по одежке, то ли нищие, то ли разбойники. Скорее последние, так как в руках эти «семеро смелых» сжимали дубины и колья. И это хорошо – будь у них луки, сабли, доспехи или ружья, то это говорило бы сразу о воинах, а так обычная банда…

Глава 5

Это были не артисты, а живые люди, одетые в тряпье – с изможденными от постоянного недоедания серыми лицами, со страшными провалами беззубых или щербатых ртов – о стоматологии здесь явно не имели представления. О возрасте судить было трудно – грязные и косматые, заросшие бородами, кроме двоих – один низенький и худой, явно мальчишка, другой покрепче на вид, но молод – подбородок в пушке, еще не брился ни разу. Зато остальная пятерка выглядела колоритной – в рванине, в лаптях, грязные до омерзения мужики. У двух обильная седина, изможденные лица – но явно не старики, просто жизнь хорошо потрепала.

– Стоять! Дубины и колья бросить на землю!

Иван поднял левую руку, властно отдал приказ – все же армия за плечами и командовал взводом давно. А сам впился глазами в подходивших мужиков – он их не боялся, слишком примитивным выглядело оружие. Хотя это не означало, что им не умеют пользоваться, но тут гадать не нужно, главное выцепить плавные движения, выдающие опытных бойцов, привыкших всегда беречь свои силы и впустую их не растрачивающих. Но таковых не заметил, а потому решил действовать грубо и жестко, так как бандиты и не думали останавливаться, а перли прямо на него.

– Стоять! Поубиваю на фиг!

Ответом был дружный хохот, но к его удивлению, мужики остановились и дреколье опустили.

– Зело суров воевода, токмо жабью шкурку зачем надел?!

– А так квакать сподручней…

– Конь куда девался? О двух копытах скачешь, михирем погоняя!

Посыпались еще слова, половина непонятных и явно оскорбительных, судя по неприличным жестам. Ему без толики страха показывали, что начнут с ним делать на противоестественный манер, как только побьют. От такого неприкрытого хамства Иван остолбенел, понимая, что насчет «попадания» в прошлое он правильно предположил, и, судя по всему, в допетровские времена, так как «служивого» в нем не признали. Но следующие слова расставили все по местам – здесь понятия не имели, насколько опасно его ружье.

– И пищалью своей не пугай, огонь почто не вздул и фитиль не запалил?! Лях ты, морда твоя скобленая, да и говоришь плохо! И сабля твоя где?! Отобрали! Ответствуй как на духу, нехристь – за кого ты?!

– Ты кто таков, жук навозный, чтобы мне тут «предъявы» кидать? Жить всем надоело?! Эта пищаль без горящего фитиля стрелять может, я вас тут всех насмерть положу, обосраться не успеете…

Договорить Князев не успел – сразу двое мужиков бросились на него. Один поднял над головой дубину, другой бежал с колом в руках, явно желая воткнуть в живот заостренное жало. Тело тут же отреагировало на вбитых рефлексах – прижал приклад к плечу, а палец вначале тронул один спусковой крючок, выдав из верхнего чока добрую порцию вязаной картечи прямо в искаженное лицо «копьеносца». Затем перевел ствол на другого отчаянного, но глупого бандита, и нажал на второй спуск, прогремел выстрел. Тяжелая пуля Мейера из нижнего получока здоровенного кабана валит, а человека просто отбросило, швырнуло на траву.

Был бы сейчас в руках автомат – положил всех одной очередью. Никакого сожаления в душе не имелось, сплошная пустота – привык убивать, «заледенел» сердцем. А руки действовали сами по себе – переломил ружье, извлек две стрелянные, чуть дымящиеся гильзы. И вставил два новых патрона с картечью – с короткой дистанции по человеку гораздо лучше пули, той все же промахнуться можно, а от свинцовых шариков хрен увернешься.

– Вам что непонятно?! Дубье на землю, псы! Поубиваю к е**ной матери, сучьи твари! На колени встали! И живо, а то вмиг всех вас тут в скорбные тушки превращу, гавкнуть не успеете!

Пятеро оставшихся стоять мужиков оторопело смотрели на убитых подельников, бездыханно лежащих на земле, даже в конвульсиях не бились. Да и куда там им до кабана – сразу наповал положил. Это не пуля «калаш» 5,45, а 12-й калибр, свинца на 32 грамма, «останавливающее действие» жуткое, крупнокалиберный агрегат на 18,7 мм, больше «Утеса».

– Не убивай, боярин!

– Помилосердствуй…

– Отпусти душу на покаяние, не губи, боярин!

– Христом богом молим, пощади!

Мужики попадали на землю, стоило только навести на них ружье – моментально оценили, что такая «пищаль» наделать может. А страх смерти серьезный стимул, древний, как и инстинкт самосохранения. Тут в зародыше голосом давить любую мысль о сопротивлении нужно. Любая толпа вооруженному человеку, что убивать не боится, сразу подчиняться станет, стоит только хорошо рявкнуть на нее. Просто нужно им сразу место указать, а «непонятливых» немедленно убить – зато другие враз покорными станут. А тут, судя по всему, времена незамысловатые и простые, никаких конвенций нет, как и понятий о гуманизме и толерантности.

– Служить мне будете?

Вопрос вырвался непроизвольно, просто в этот момент Иван подумал, что эта пятерка запросто может выволочь мотоцикл на проселок, там всего метров двести. Топор имеется, березки и кусты подрубить можно, проложить путь за час – бросать свой мотоцикл Князев не собирался. Большую ценность представляет для него в нынешних обстоятельствах.

– Год сейчас какой? Ну «лето»?

Задав вопрос, сразу же поправился Иван, вспомнив школьные уроки по истории. Ответом были недоуменные взгляды, а потом один из седобородых осторожно ответил, смотря на него собачьим взглядом.

– Ась?! Теплынь, боярин, мужики хлебушко сеять вскорости будут, озимые всходят ужо. – При упоминании хлеба все пятеро дружно сглотнули, умоляюще посмотрев на него.

– В деревне хлебушка не дали? Прогнали?

Он кивнул на рощу, за которой должно было находиться его родное село. И к его радости в ответ все дружно закивали, а седобородый запричитал, ухватившись грязными пальцами за бороду.

– Смертным боем грозились побить, если не уйдем. Монастырю подати платят, не боятся – из лавры служилые подъехать могут.

Иван призадумался и решил немного подкормить эту кодлу по методу Остапа Бендера, когда тот потчевал в столовой Шуру Балаганова…

Глава 6

– Прости, боярин, не со зла мы. Какие с нас тати, когда брюхо от голода подвело. Это все приблудные, коих ты жизни лишил, окаянство удумали, а мы христарадничали, когда боярин наш Андрей, по роду Телятьевский, всех холопов на погибель из усадьбы выгнал, – старик хлюпнул носом и стал загибать заскорузлые пальцы, шевеля губами. Иван же усмехнулся, прекрасно понимая, что встретился с обычными доморощенными «гопниками» – причем неудачниками. Те, как по рылу получат, и в полицию попадут, сразу же скулить жалостливо начинают – не мы такие, жизнь такая, бес попутал, не хотели, втянули против воли, пожалейте. Доводов много найдут, чтобы оправдаться – века проходят, а люди не меняются.

– Не так давно, как ливни шли долго, на небе солнышка не было. Урожай на корню сгнил, голодовать многие стали. А следующим летом морозы ударили, реки замерзли – на санях по льду ездили – вот нас боярин и выгнал, вольную всем дал и отправил за ворота. Грамотка у меня осталась, я как в деревню вернулся, ее там и спрятал. А людишки все вымерли от глада – вот мы на Москву и подались, кусок хлебушка просить. Но мор случился страшный – на улицах покойники неприбранные лежали. В деревню вернулись – а там домишки пустые. Много народа померло, хуже, чем в Поруху было, при царе грозном Иоанне Васильевиче. Я тогда малой совсем был, когда война началась, потом усадьбу в опричнину отписали. Но царя помню, как он из Александровской слободы выезжал, с люди своими. Все в черном, как монахи, а у седел метлы с собачьими головами. Страх от них… и плохо жили. А вот при благоверном царе Федоре Иоанновиче хлебушко родился хорошо, никто не бедствовал так. Тогда конюхом у старого боярина был…

В школе Иван учился хорошо, историк, майор в отставке, приохотил к чтению книг. Много прочитал, особенно романы всякие, вот только не про Смуту, о чем сейчас сильно жалел. Он уже сообразил, что под Порухой тут понимали опричнину и долгую Ливонскую войну, все же роман «Князь Серебряный» попался в школьной библиотеке. И сейчас, сопоставляя даты, мысленно охнул – Иван Грозный умер в 1584 году, опричнина началась в 1565 году, старику тогда было лет десять, вряд ли больше. «Великий голод» случился в 1601 году, и шел три лета – народа вымерла масса, наступил малый ледниковый период, викинги в Гренландии вымерли, если интернету верить. И не выдержал, перебил:

– А царь сейчас кто на Москве?

– Так Василий, князь Шуйский, боярами выкрикнутый. А до него Димитрий Иоаннович, что в Угличе чудом спасся. Но теперь говорят, что он был расстрига беглый, а настоящий царевич зарезался. Оттого в Москве ляхов побили и его самого. Но выжил царь Димитрий, чудом спасся, говорят с войском на Москву идет. Спорит с царем Василием, кому на троне из них быть. А прошлым летом от него царевич Петр и воевода Исайка Болотников с войском сюда пошли из Северской землицы, как и прежде. Но победил их царь Василий, Тулу осадил и весь град в воде утопил.

– А ты откуда знаешь?

– Так в лавру люди разные приходят, слухом земля полнится. Я и в Москву ходил – царей там видел…

Князев напряг память – действительно, сейчас появился Лжедмитрий под вторым номером, ничуточку не похожий на первого, того самого, что Гришка Отрепьев, который год процарствовал, а в 1606 году был убит сразу после свадьбы с Мариной Мнишек. И царем стал Василий Шуйский – его Боярская Дума утвердила, не Земской собор. Грубо говоря, на Красной площади имя выкрикнули подкупленные людишки, вот вам новый государь. А восстание Болотникова уже в седьмом году случилось, а потому сейчас на дворе стоит 1608 год. И старику не больше 53 лет, а то и полтинника нет – весь беззубый и немощный, времена такие, чему удивляться. Хотя, чего далеко ходить – ведь Раскольников в романе старуху, что ростовщичеством занималась, топором зарубил, а ей всего сорок два исполнилось – и это XIX век, чего говорить о начале 17-го столетия.

– И Гришку Отрепьева тоже видел, его вся Москва знала – расстрига, пропойца. У царя Димитрия Иоанновича в свите видел – с внуками его зрел. Мы ведь калики перехожие, хожу c ними и сынами по землице, рассказываем о том, что зрели, а Тимоха, сын молодший, челобитные пишет – он у пономаря учился – тем и пропитание имеем. Кто хлебушка даст, то рыбка перепадет, а порой и медок с мяском, и даже копеечки заплатят. Летом хорошо, в шалаше жить можно, верши на речке ставим – младший внучок их ловко плетет из прутьев ивовых. А как снег выпадет, то к лавре идем, там монахам помогаем, тем в посаде и кормимся – голодно зимою, животы подводит. За зиму поизносились, завшивели, хотели на Москву идти, но голодно там, да и осада будет, раз царь Димитрий Иоаннович с войском большим идет.

Иван только головой покачал – информация была очень значимой, особенно про Отрепьева. Читал, что все не так просто в этом деле, а вот и на свидетеля напоролся, что вроде СМИ в этих местах. Послушать старика было интересно, знал много – сколько таких странников по Руси ходит, а тут целое семейство за малым в разбойники не подались. Да еще с ними двое здоровяков «приблудных» – темнит старче, видимо сам их на преступный промысел толкнул. Ведь забрать у другого человека его добро гораздо проще, чем выпрашивать подаяние. А потому был настороже, наблюдая за сыновьями и внуками старика, что с хрипами толкали мотоцикл через чащобу – до проселка оставалось немного.

– В усадьбу бы кто нас взял, мы бы потрудились честно. А то боярин наш ушел с холопями к царю Димитрию, а вековать тяжко стало, по чужим дворам скитаться. А ведь деревенька наша совсем рядом, жил бы в ней и помер – но в голод все вымерли, куда возвращаться. Поле не вспашешь, животины нет, жита и репы не посадишь…

– Далеко деревенька твоя? Колесницу мою туда довести можно?

Неожиданно в голову пришла мысль, что отсидеться где-то нужно, да и информацию собрать понемногу. Там и решать, что дальше делать. А семена пустяки – у него в коляске есть кое-что получше ржи и репы…

Глава 7

– Бестолочь непотребная, гнать их взашей нужно! – Князь Дмитрий Иванович Шуйский был раздражен чрезмерно. Войско собрали огромное – под его началом было до тридцати тысяч, половину из которых представляли опытные воины из поместной дворянской конницы, московских стрельцов, наемников и служилых ливонских немцев. Другая половина состояла из казаков и посошной рати, в которую собрали негодных и неумелых в ратном деле мужиков из ополчения. Последних определили в обоз и на обслуживание «большого наряда» – привезенных из Москвы пушек.