Ласточка горная

На кухню захожу, как мышка.

– Проходи, не стесняйся, – поворачивается ко мне, внимательно осматривая. Я смотрю куда угодно, только не ему в глаза.

– Что на завтрак?

– Если бы я знал, что эту ночь ты будешь со мной, то завтрак был бы вкуснее, – ставит на стол две тарелки с ароматным омлетом с овощами и зеленью. – Чай или кофе?

– Чай, пожалуйста. И омлет с овощами я очень люблю. – От вида вкуснейшего завтрака даже настроение поднимается.

– Рад слышать. Поговорим?

– Мы же уже говорили и не раз, – тихо отвечаю, опустив глаза в тарелку.

– Думаю, в наших отношениях произошли изменения. Ну уж этой ночью так точно.

Вот же. Мои щеки пылают. Бросаю взгляд на его пальцы, поздно понимая, что зря это сделала. В голове тут же мелькают воспоминая, что делали со мной эти пальцы и как мне было хорошо. Поднимаю глаза и вижу понимающую улыбку. Черт. Он понял, все понял. Стыдоба.

– Мы просто переспали, – прокашливаюсь. – Или ты предлагал отношения каждой девушке, с которой спал?

– Нет. Ты первая, кому я говорю об отношениях.

– У нас ничего не получится, – качаю головой.

Пытаюсь убедить его или себя?

– Ты слишком категорична, – говорит с нажимом.

– Нет, просто предпочитаю учиться на чужих ошибках, а не на своих, – смотрю ему в глаза и вижу непонимание.

– Объясни.

– С нами работала девочка Таня. И она по уши влюбилась в одного восточного мужчину. Так влюбилась, что голову потеряла. Но однажды он пришел к ней и заявил, что женится. Ему родители выбрали невесту. Он, конечно, благодарен Танечке за пятилетние отношения. Но не может пойти против семьи, родителей. Он женился на своей. И я видела, как Таня сходила с ума, страдала. Как ей сложно было все это пережить. Через некоторое время после их расставания он объявился, сказал, что любит, забыть не может. И готов взять ее второй женой, – качаю головой. – Этому мерзавцу даже в голову не пришло, как унизительно может звучать такое предложение. Таня наотрез отказалась. И, наверное, только спустя год смогла начать жизнь с чистого листа. Этот пример не единственный. И я не хочу быть на месте Танечки.

– Согласен, она встретила мерзавца. Но опять же, это просто недомужик такой. Нечестивец, не умеющий держать свое слово. И такие встречаются в жизни не только на востоке. Это все не от религии и национальности зависит, а от человека и его воспитания. Или хочешь сказать, что русские мужчины не изменяют? Не предают и не обманывают? Не живут на две, а то и три семьи? – Его невозможно в чем-то убедить или переспорить. Он вывернет все так, что и аргументов не остается.

– Редко кому удается сочетать влюбленность и объективность. И вполне возможно, вскоре ты поймешь, что я совершенно права. – Еще одна жалкая попытка что-то доказать ему.

– Если у твоей знакомой не получилось, это еще не гарантирует, что и у нас не получится. – Мурад непреклонен.

– Да, согласна, исключения существуют, а правило всегда остается правилом. – Отношения с ним – большой риск, сейчас я отдам ему всю себя, а потом мне скажут спасибо и пока.

– Ты не права, – качает головой.

– Ну а где гарантия, что завтра тебя не сосватают, а мне ты не скажешь «спасибо за проведенное время»? – вздергиваю бровь.

– Юля, тебе никто и никогда не даст гарантий ни в чем. А если кто-то при знакомстве уверенно заявляет, что вы всегда будете вместе и ничто вас не разлучит и уже клянется в любви и верности, знай: тебе льют в уши, – пожимает плечами.

– То есть ты сам понимаешь, что не можешь быть уверен, что наши «отношения», – показываю пальцами кавычки, – не временные?

– Все отношения временные, – грустно усмехается. – Сегодня мы живем, завтра нет. Я могу тебе пообещать сейчас любовь до гроба, звезду с неба. Ты поверишь мне, а завтра по воле всевышнего меня не станет. И что тогда? – Меня кидает в дрожь. Об этом я не думала.

– Ну я же не это имею в виду, – слабо протестую, осознавая его правоту.

– Я не обещаю того, над чем сам не властен. Я говорю как есть.

– Мурад…

Он делает знак рукой.

– Я дам нам время, тебе нужно подумать, я понимаю. Давай отложим разговор на некоторое время.

– Хорошо. Мне домой нужно.

– Собирайся, отвезу тебя, – отставляет столовые приборы. Я подрываюсь, забирая его тарелку. Мурад удивленно смотрит на меня.

– Ты готовил, я мою, все по-честному, – улыбаюсь ему.

– Согласен. Тогда я пойду переоденусь.

Глава 6

Дождь окрашивает пейзаж за окном в серо-оранжевые тона. Машина двигается так ровно, что скорость чувствуется разве что по проносящимся мимо огням светофоров.

– Что тебя так беспокоит? – неожиданно спрашивает Мурад. Видимо, скрыть свое нервозное состоянии при всем желании мне так и не удалось.

– Даже не думай, что дело в тебе, – качаю головой. – Я ни о чем не жалею.

– Я тоже. – Поворачиваюсь и вижу милую улыбку на лице. – Спасибо за эту ночь. Но ты ведь взволнована, я вижу. Что не так?

– Ты, наверное, решил, что я абсолютно безрассудна, раз вот так, – развожу руками, – решила провести ночь с мужчиной?

– Я решил, что ты безрассудна, когда впервые увидел тебя плавающую в фонтане, – усмехается.

– Там я оказалась исключительно по твоей вине, – грожу ему пальцем. – Я просто хотела почувствовать, что такое быть желанной. Это не спонтанное решение, – качаю головой, даже не хочу думать, о чем он сейчас думает.

– Почувствовала? – Почему-то голос Мурада звучит обеспокоенно.

Неужели он думает, что мне не понравилось?

– Да, – киваю. – Не думала, что будет так приятно.

– Я хочу тебя, Юля, и вижу, что это взаимно. Но ты с упорством каждый раз это отрицаешь. – Только я открываю рот для возражения, как Мурад поднимает руку, прося дать ему продолжить. – Мы уже договорились, что я дам тебе время, а ты подумаешь. Так что не трать силы.

– Ты осуждаешь меня? – решаю быть смелее и спросить о том, что меня тревожит, словно сжирает изнутри. Мне почему-то важно знать, что он меня не осуждает. – Мы ведь не были в отношениях, и я….

– Нет, – качает головой. – Что ты, Юля, конечно нет. Мы не сделали ничего плохого, за что нас можно осудить. Все, что было, это только между нами, – кладет свою руку на мою, крепко сжимает. Прикрываю глаза, чувствуя душевное тепло.

На телефон приходит сообщение. Лана.

«SOS!!! Приехал твой папа, уже провел ревизию в твоей комнате и на кухне. Ждет тебя, волнуется, и я волнуюсь вместе с ним. Сказала, что ты ушла в магазин за тортом. Тащи торт. И давай быстрее. Мне сыкотно».

– Вот блин, – восклицаю.

– Что? – переводит взволнованные взгляд на меня.

– Папа приехал, ждет меня, и он не знает, что я не ночевала дома, – прикусываю губу, сердце ухает.

– Я могу поговорить… – осторожно предлагает Мурад, но я перебиваю. Этого мне еще не хватало.

– Нет! Даже не думай, – качаю головой. – Прости, но, боюсь, сейчас он точно такого фортеля не поймет.

– У тебя есть идея получше?

– Лана сказал, что я ушла в магазин за тортом. Мне нужно купить торт, но… – Вот же, кошелька-то у меня нет. Я его вчера Лане отдала, чтобы она расплатилась за мой праздник.

– Но? Говори.

– Мой кошелек у Ланы.

Мурад кивает, поворачивая машину в сторону магазина.

– Ну это не проблема, – улыбается. – Сейчас все решим.

– Спасибо. Я отдам.

– Конечно, я обязательно вытрясу с тебя все до последнего рубля. – Мы смеемся в голос, разряжая напряженную атмосферу.

Попрощавшись с Мурадом, я на всех парах лечу домой.

От волнения в ушах звенит. И так всегда, когда дело касается родителей. А особенно папы. До сих пор в ушах звенят эти слова из детства: «Да кому ты будешь нужна? Ты себя видела? Когда рыдаешь вот так, страшная, аж смотреть противно», «Рот свой поганый закрыла и слушай, что тебе отец говорит», «Я тебя сейчас так отшлифую, ты у меня сидеть на заднице не сможешь, дебилка, блядь». И это лишь малая часть того, что я слышала за все годы, пока жила с родителями.

Папа не скупился в выражениях. Абсолютно уверен, что я заслуживала тех слов. Прикрываю глаза, все в прошлом. Я уже давно не маленькая беззащитная девочка, могу постоять за себя. Могу отстоять свои границы.

В руках пакет с фруктами и тортом, Мурад, видимо, решил не мелочиться.

Дверь открываю своим ключом, и с каждым поворотом хочется раствориться. У двери меня уже встречает встревоженная Лана.

– О, ты долго. Очередь была, да? – головой качает в сторону моей комнаты, давая понять, что он там.

– Да, плюс пришлось ждать свежую выпечку. – Из комнаты выходит папа. И я сразу вижу, что он крайне недоволен. – Привет пап, вот это да. Ты бы хоть предупредил, что приедешь. Я бы встретила тебя.

– Зачем? – вздергивает бровь. – Я решил посмотреть, чем вы тут занимаетесь.

– Ну и как? – очень стараюсь непринужденно улыбаться. – Пап, проходи на кухню, я сейчас чай поставлю. – Кивает, я следую за ним. Лана трусливо ретируется, оставляя нас одних.

Папа оглядывает кухню. Как только я закрываю за нами дверь, улыбка слетает с его лица.

– Мне все это не нравится, – давяще смотрит на меня.

Я опускаю глаза, вдох-выдох. Ну что, опять выставляем невидимую броню и стараемся абстрагироваться. Как учил Сашка.

– Не понимаю, что именно? – вытаскиваю все из пакета.

– Начиная с твоего переезда и заканчивая твоими друзьями и походами в неизвестные мне притоны.

– О переезде мы говорили и не один раз, – поворачиваюсь к нему, складывая руки на груди. – По поводу моих подруг тоже, каждый раз все по кругу. Это мои друзья, я не хочу быть одна в этой жизни. Мне в принципе необходимо общение. А по поводу притонов… Я была в хорошем клубе. Вика тоже ходит по клубам, но ей никто не запрещает.

– Потому что у нее есть голова на плечах, а ты вечно в облаках витаешь, Ты наивная, – рявкает на меня. – И посмотри на себя, ты как вырядилась вообще? Ты похожа на дешевую шлюху.

Щеки горят. За что он так?

– Это скромное платье до колен. Или мне нужно паранджу надеть? – огрызаюсь, сил моих больше нет.

Сколько можно?

– Твой наряд словно из разряда «последней попытки выйти замуж». Почувствовала свободную жизнь? Забыла, что я еще жив? – Забудешь тут, как же.

– Я же не голой хожу. И, думаю, сама решу, что мне носить. Ты об этом поговорить приехал?

– Не смей дерзить мне, сучка, – бьет кулаком по столу.

Вздрагиваю. Его агрессия меня пугает. Делаю шаг назад, прижимаясь попой к столешнице.

– Я не дерзила, а спрашивала, – говорю с трудом, от нервов голос пропадает.

– Собирай вещи, ты переезжаешь обратно домой.

Я паникую. Ну уж нет. Я зубами вгрызусь в свою свободу, но не позволю больше собой манипулировать.

– Мне все это, – обводит взглядом кухню, – не нравится. Упускать тебя нельзя, иначе ты по рукам пойдешь. И будешь ничем не лучше половой тряпки.

– Я живу с Ланой, работаю, – развожу руками. – И не делаю ничего криминального, как видишь, притона здесь нет.

– Твои подруги – отдельная тема для разговора. Ты тупая, сколько раз я повторял тебе, что дружбы нет и быть не может. Мне не нравятся твои подруги. Они плохо на тебя влияют, ты сама не устала жить по их указке?

Доказывать ему, что живу своей головой и так, как хочу, нет смысла. Он не слышит меня. Вбил себе в голову что-то, и хрен докажешь.

– Это не так. Чем они тебе не нравятся? Что они лично тебе сделали? – негодую. Мне так обидно, слезы к глазам подступают. – У меня всего две подруги и Сашка. Все. Я дружу с ними много лет. Да что там, я выросла с ними. Ты не устал настраивать меня против друзей?

– О. Ты еще и этого полоумного дебила вспомнила. – К Саше у него особая ненависть и призрение.

– И в чем Саша виноват? Что не так? – устало тру лицо, незаметно вытирая слезы.

Папа даже не понимает, что давит на меня. Ему все равно.

– Нормальный парень не будет дружить с девочками. Он за вами с первого класса таскается. Это подозрительно, что с ними не дружат парни. Он недалекий полудурок. – За такие слова я готова врезать ему.

Сашка самый лучший, понимающий, да он нам с Ланкой как брат, с первого класса вместе. Он все это время защищал нас, если в школе кто-то пытался обидеть, мы поддерживали друг друга. А то, что дружит с нами, разве это плохо?

– Он мастер спорта по тайскому боксу. Помимо основной работы еще и тренирует ребят. Проводит мастер-классы. И у него помимо нас с Ланой полно друзей. Просто в школе он дружил с нами. Но, как ты знаешь, на одной школе жизнь не заканчивается, – отстаиваю друга, как могу.

– Ты слепая дура, – качает головой. – Ты не должна с ними дружить, – повышает голос.

– Ты можешь потише говорить? Лана в соседней комнате. – Мне очень стыдно, что подруга слышит наш разговор. Хорошо, что это Лана. Она уже привыкла. – Хочешь, чтобы я в этой жизни была совсем одна? – Папа смотрит на меня как на полоумную.

– Ты голову включай хоть иногда. Какие могут быть друзья? У тебя есть семья. Этого достаточно. Проводи время с Викой, тебе есть чему поучиться у нее. – Начинается.

– Я сама решу, с кем мне общаться, – отрезаю. – Остановись, хватит.

– Ты еще вспомнишь мои слова. Локоток-то рядом. Но будет поздно.

– Может, все-таки чаю? – перевожу тему разговора.

Я уже поняла, что каждый остался при своем мнении.

– Нет, мне ехать нужно. – встает и идет к входной двери. Я выдыхаю, наконец-то. – В субботу приезжай на дачу.

– Зачем? – Я там уже хрен знает сколько не была.

Да и не звали меня. После очередного скандала.

– Приедет мой коллега с семьей. Познакомитесь, пообщаетесь. – Одевшись, бросает на меня долгий взгляд. – Пора уже подумать о чем-то серьезно, Юля.

– Я подумаю, – киваю.

– Думай, если есть чем, – усмехается.

Прощаюсь. Закрываю дверь. Неужели? И зачем он вообще приезжал? Прочитать мне нотации?

Сейчас мое общение с родителями происходит очень формально. Я стараюсь все свести к минимуму. И вынуждена признать – это мне удается с большим трудом. Их давлению сопротивляться очень тяжело. Мне словно вшили чип, который сигналит громкой сиреной, останавливая меня от сопротивления родителям.

Включается пресловутое чувство вины. Безусловная любовь родителей. Не могу сказать, что я в нее верю. Может, от того, что не довелось прочувствовать ее на себе. Папа – это очень важная фигура в жизни девочки. Говорят, девочка познает себя через папины глаза.

Могу сказать с уверенностью: ничего хорошего я не вижу, когда смотрю в глаза своего отца. Он очень хотел мальчика, я много раз слышала от мамы эту душераздирающую историю о вселенском разочаровании моего отца в тот момент, когда он узнал о рождении дочери. На выписке из роддома он отказался брать меня на руки, за него это сделал мой дедушка.

Мама говорила: его можно понять, он очень стеснялся, ведь родился не мальчик. Что странно, родители даже не подумали, а стоит ли о таком рассказывать своему ребенку.

Папа критичного склада характера, для него есть его правильное мнение, а все остальное – чушь собачья, мнение недоразвитых идиотов. На любые мои возражения он отвечал: «Так могут думать только недалекие дебилы. Ты дебилка, дочь? Тогда слушай, что я тебе говорю».

Очень строгий, не стеснял себя в выражениях. Но самое его любимое было насмехаться и подкалывать меня. Все самые неприятные и обидные клички, какие могли быть в жизни, я собрала. И ему это нравилось, он словно тренировал на мне свой сарказм. «У тебя плечи как у неудавшегося пловца», «С такой фигурой, как у тебя, хорошо бы вообще тебе выйти замуж, такие тощие скелеты никому не нравятся». Скелет, опарыш, кишечная палочка, пенек с глазами – и это лишь малая часть. Все детство я чувствовала себя уязвимой, подавленной. Помню, как каждый раз после школы мне не хотелось идти домой. Я уже знала, что ждет меня там. И нужно признать, со временем мало что изменилось.

– Юлек, ты чего застыла? – обеспокоенно спрашивает подруга.

– А? Прости, задумалась. Разговор тяжелый.

Лана фыркает.

– Он у тебя всегда тяжелый, первый раз, что ли. – Усмехаюсь. – Пошли чай пить. Что ты там купила по дороги?

– Торт, твой любимый, кстати, – прохожу на кухню, включаю чайник.

Лана вытаскивает торт из упаковки, нарезая.

– Давай рассказывай, как прошла ночь. У вас что-то было с Мурадом?

– Да, – киваю в такт словам. – И это было вау. Он такой… – прикрываю газа. – Лан, в него невозможно не влюбиться.

– Ну так и люби, пожалуйста, у вас же взаимно, нет? – У нее все так просто. Хочешь – люби… не хочешь – не люби.

– Взаимно. Но где гарантия, что завтра его не сосватают? – говорю о самом большом страхе.

– А где гарантия, что завтра тебе не понравится кто-то еще или тебе не изменят? – Задумавшись, уточняет: – Отношения – это всегда риск.

– Да, но тут разница вот в чем, – парирую. – Тут как бы все это возможно, влюбленность в другого или измена. То есть все относительно. А Мурада могут сосватать, и, скорее всего, так и будет, есть некая уверенность в этом. Ну это как моя аэрофобия. Ты в самолете в закрытом пространстве, и в случае чего у тебя нет шанса, что-либо сделать, в отличие от другого вида транспорта, машины или поезда. И там, и там опасно. И даже велика вероятность, что и находясь в машине или поезде, ты не в силах будешь как-то себе помочь, но в подсознании этот вариант тебе кажется безопасней. Словно есть надежда, что ты сможешь что-то изменить, как-то помочь себе.

– Не прячь голову в песок. Ты не сможешь всегда ограждать себя от боли, это просто невозможно. Мы не можем контролировать все, – отрезает еще один кусок торта. – Давай еще по кусочку? А то что-то мы с тобой раскисли, приуныли.

– Давай, – улыбаюсь. – И спасибо за поддержку.

Уже лежа в своей кровати, вспоминаю о коробочке, подаренной Мурадом. Резко подрываюсь, интересно, что там.

Достаю из сумочки подарок. Распечатываю. Вот это да… на плетеной цепочке из белого золота сверкает полумесяц со звездой. Весь полумесяц усыпан бриллиантами. Аккуратно провожу пальцами по украшению, невероятная красота. Полностью символизирует Мурада.

Достаю украшение и решаю, что буду его носить. Что бы между нами ни было, это украшение будет со мной.

Фотографирую себя и отправляю Мураду с подписью: «Спасибо за подарок. Он прекрасен». Ответ приходит через несколько минут: «Как и ты».

Глава 7

Оббегая лужи, спешу на свой автобус.

Сегодня я одна, Лана уехала в управление за канцелярией и заграничными паспортами. И если она их не привезет к обеду, боюсь, недовольные граждане от меня и мокрого места не оставят. И по приезду она сможет обнаружить лишь мой хладный труп.

На остановке уже целая толпа, сейчас меня внесут в автобус, а потом и вынесут, даже если мне не надо. Романтика.

Основная беда общественного транспорта не недофинансирование, не перекос в сторону маршруток или старые скрипучие автобусы. Основная его беда – восприятие. В общественном сознании транспорт до сих пор воспринимается как социальная услуга для бедных. «Не хватило на машину – езди на автобусе», «Посмотрите на меня, какая я успешная, я теперь на автобусе не езжу. Так-то», «Машины мы меняем раз в год, и это я так, просто к слову пришлось. Не хвалюсь ни разу».

И унижать достоинство гражданина может все: условия проезда, ожидания, вид и состояние транспортных средств… этому вообще стоит уделить особое внимание. К большому сожалению, транспорт таков, что ездить на нем можно только от безысходности. Или от фанатизма, как я. Просто люблю, и все.

Вот сегодня, к примеру, пришлось ждать пятнадцать минут, задержался где-то красопет. Это еще хорошо, что я всегда выхожу на тридцать-сорок минут раньше. Предпочитаю всегда иметь время в запасе. У нас прием населения строго по времени.

Мое опоздание равно скандалу и возмущенным крикам, и никак иначе.

Миграционная служба – это вроде бы и отдельная структура от полиции и в то же время тесно связанная с нею. Нам часто приходится контактировать по рабочим вопросам. Особенно мне.

Мое направление – мигранты и все, что с ними связано. Все многочисленные рейды с проверкой иностранных граждан мои. Именно мне приходится иногда сидеть до утра, проверяя всех на наличие легальных документов. Но этим, безусловно, моя работа не ограничивается.

Штат хоть и полный, но рабочих рук всегда не хватает, и помимо своей работы я еще сижу на других направлениях. Например, сейчас после долгого больничного Леся не в состоянии и печатать российские паспорта, и выдавать их. Она физически не может это сделать, печатает она в одном кабинете, а выдают документы в «любимых» окнах.

Я, конечно же, не могу отказать руководству и работать только на своем направлении, ведь и я могу уйти на больничный, и девочки так же возьмут мое направление, пока меня не будет. Мы стараемся поддерживать друг друга как можем. Но это относится только к «молоденькому» коллективу, наша старая гвардия, кому под шестьдесят, всячески отнекивается от других направлений.

Правда, когда Леся ушла на больничный, ее-то и заменяла «старая гвардия». Причем заменила так, что бедная Леся уже неделю сидит в кабинете, подгоняя все по срокам.

– Девочки, доброе утро, – здороваюсь с сотрудниками МФЦ.

Совсем недавно мы переехали в новое здание. И познакомились с прекрасными девчонками. Мы как-то быстро нашли общий язык, часто обедаем вместе. У каждого подразделения свой этаж и свое помещение, оборудованное под кухню для персонала.

– Привет, ты чего сегодня одна? – улыбается главный консультант Антонина.

– Лана в управлении, загранники забирает.

– У меня уже три талона на выдачу взяли, – усмехается Тоня.

– Ну если на выдаче их нет, то придется приходить после обеда, – пожимаю плечами. Над этим я не властна.

– Приходите сегодня к нам на обед. Варе привезли два килограмма красной икры. Она всех угощает. – Ого. Такое точно пропустить нельзя.

– Опять Николя, наш рыбный олигарх? – вздергиваю бровь.

– Да, Варя сказала, что у нее есть новости, – заговорщицки шепчет Тоня. – Мне кажется, Коля сделал ей предложение.

– Здорово. – Я искренне рада за Варюшу. – Мы с Ланкой будем, может, еще и Леську захватим, если удастся оторвать ее от компьютера.

Поднимаюсь на третий этаж. В нашем небольшом кабинете переодеваюсь в рабочий костюм: коричневую юбку-карандаш до колен, бежевую блузку и туфли на высоком каблуке. Поправляю макияж.

– Юля, открой, пожалуйста, – за дверью слышу тихий голос Димы.

– Привет, – улыбаюсь, чувствую неловкость. Со стороны, наверное, я поступила не очень красиво, пообещала ему… а сама уехала с другим мужчиной.

– Привет. Можно? – Пропускаю в кабинет. – Хотел поговорить, не против?

– Нет, не против, – качаю головой. – Проходи. – Именно сейчас его присутствие меня напрягает. Нет того волнения, что я чувствовала в субботний вечер.

– Юль, я по поводу того вечера. Мы планировали провести время вместе, – разводит руками, – но ты уехала. Хотел узнать, все ли нормально, да и что вообще произошло.

Отвожу глаза, присаживаясь за рабочий стол. Что ему ответить, сама не знаю.

Правду точно не стоит. Это слишком личное, а перед Димой расстилаться я точно не намерена. Мы не так близко знакомы, это Сашке я могу выложить все на свете.

– Видишь ли, мы с Мурадом решили дать друг другу еще один шанс, – пожимаю плечами. Сейчас я сама себе поражаюсь, сижу и безбожно вру. Ну и кто я после этого?

– Не знал, что у тебя есть кто-то. – усмехаюсь.

Сама не знаю почему, но рука тут же тянется к подаренному кулону. Мурад обещал дать мне время и обещание держит. Но, думаю, надолго его точно не хватит, этот темпераментный восточный мужчина не из тех, кто отступает.

– У нас все сложно. Я просто не хочу, чтобы мою личную жизнь обсуждали на работе. – Даю Диме прямой намек не болтать на работе и не разносить сплетни. А то не успеешь чихнуть в одном кабинете, в соседнем уже скажут, что Юлька обосралась. И такое было, проходили.

– Да, я понял. Ладно, не буду мешать работе, через пять минут прием населения, – разворачивается и быстро ретируется. Я же вздыхаю с облегчением. Дима точно не тот, кто мне нужен. От слова «совсем», и я рада, что ничего не получилось у нас. Нам еще работать.

Прохожу в нелюбимые мною «окна». Разбираю документы, достаю паспорта на выдачу из сейфа. Готовлюсь.

– Девушка, а можно как-то побыстрее шевелиться? – отвлекает грубый голос. – Я тут уже минут двадцать торчу.

Он бы сюда еще в шесть утра приехал, еще дольше бы торчал.

– Часы приема на стенде справа. Мы работаем с десяти, – спокойно отвечаю недовольному гражданину. Присаживаюсь за свое рабочее место, включаю компьютер.

– Вы же видите, уже народ собрался, специально нам нервы мотаете. Можно взять и начать работать! В чем вообще проблема? – присаживается передо мной с талончиком.

Вот как без грубости ему ответить? Да и что тут можно сказать? Поэтому я использую одну методику, очень действенную. Мне ее девочки из соседнего отдела подсказали. Нужно просто представить, что перед тобой маленький неразумный ребенок. Ему просто нужно помочь, успокоить этого неразумного озлобленного, возможно, даже очень обиженного мальчугана.