Когда Адам чесал затылок

– Да нет, это определённо не наш парк! И вокруг ни души, – ответил Дима.

– Ваш, наш… Всё относительно в этом мире. И душ здесь, поверьте, очень много. Просто телесную оболочку ещё не обрели. Господь сказал, будут даны новые тела после смерти. А когда не сказал. Вот они и ждут своего часа. Либо в наше управление, либо в райские кущи.

Так, с разговорами, они приблизились к пруду с плавающими в нём лебедями. У пруда стояла белая скамейка, на которой сидели трое. Двое из них были старые знакомые – это крыса и Ксенофонт. Между ними сидел мужчина, на вид ему можно было дать около шестидесяти пяти лет. Длинный, узкий, слегка вздёрнутый вверх нос, маленький рот и узкие губы на худом лице. Чёрные глаза без видимых зрачков отзеркаливали всё, что окружало вокруг. Одет он был в расстёгнутую красочную ямайскую сорочку с бейджиком «Босс», из-под которой был виден атлетический торс с накаченным прессом и широкой грудью. Из-под плавательных шортов торчали волосатые ноги, обутые в сланцы. На стопах находилось по три пальца, которые больше походили на копыта. Ксенофонт был одет в чёрный фрак с бабочкой на голое тело, а через плечо всё так же висела почтовая сумка. На крысе же был синий топик и шотландский килт, в руках она держала волынку.

– Присаживайтесь, господин Ищенко, – указал на стоящий напротив скамейки барный стул незнакомец, когда кот с Димой подошли к ним.

Наш герой забрался на высокое и неудобное сидение. А Босс уже переключил своё внимание на Ксенофонта.

– Кстати, Чужой, у тебя почему гуси неподстреленные плавают?

– Это не гуси, а лебеди, мой повелитель греха. Я стрелял, но попасть не мог. Кто-то украл мой лорнет, а у меня без него в глазах двоится, – начал оправдываться почтальон.

– Ха-ха-ха, – захихикала свинья и произнесла визгливым голосом: – Надо было из ружья дробью стрелять, а не из рогатки, чудо одноглазое.

– Вот я на тебе сейчас и опробую, – сказал Ксенофонт, вытащив из сумки трёхстволку. – На раз из всех стволов продырявлю тебя вместе со свистулькой.

У крысы заблестели глаза, а морда стала превращаться в свиное рыло. Она вынула из-за пояса сапёрную лопату, посмотрела на неё и выбросила. Затем вытянула акинак. Решив, что тоже не подходит, метнула его в рядом стоящий дуб, с которого посыпалась жёлуди.

– Хрю-хрю, это мы оставим на потом, – сказала она, держа в лапе уже дамский пистолет.

– А ну прекратите бряцать оружием, – остановил их Босс. – У нас гость. Дуэль мы отложим на вечер.

Ксенофонт убрал в сумку ружьё, а крыса запихнула пистолет в топик. Дима сидел, ёрзая на барном стуле, обливался потом и наблюдал с высоты на странную троицу. Кот же стоял рядом и точил напильником когти.

– Так вот, дорогой Дмитрий Поликарпович, – продолжил главарь шайки. – Меня зовут Абриэль. Я специализируюсь на блуде, азартных играх и пьянстве. Ещё в мою компетенцию входят лень и гордыня. Как я заметил, все эти качества и потребности в вас присутствуют. Да, у вас были все шансы исправиться, и даже иногда просыпалась совесть. Быть может, вы бы и встали на путь истинный. Но вот беда, намедни вы проигрались мне в карты. Я не скажу вам, что карточный долг это святое, скорее наоборот. Но отдавать его всё равно надо. Вот мы и собрались в этот чудесный день, посмотреть, как вы будете это делать при свидетелях. С моей свитой вы уже знакомы. Ксенофонт, он же Чужой, был воином и предал своего царя. Следующему царю он служил недолго и тоже предал. А вот третий его хозяин оказался мудрее и своевременно растянул на дыбе. Ну и, как вы уже заметили, немного перестарался. Своим он не был никому, жену и детей отдал в рабство, а мать с отцом оставил умирать с голода. Крыса когда-то была свиньёй и поедала своих новорождённых поросят, за что и была отправлена на скотобойню. Ну а Балберит был со мной всегда. Мы вместе ещё с тех времён, когда служили Ему и подняли бунт вместе с первым ангелом.

Дима снял пиджак, затем жилетку, скинув их на аккуратно подстриженный ковёр травы.

– И что же я вам проиграл? Позвольте полюбопытствовать.

– Ничего особенного. Своё бренное тело! Оно всё равно дано на краткий срок. Полвеком раньше, полвеком позже умрёшь. Какая разница. Толку-то от тебя? Одни проблемы близким и окружающим.

Дмитрий расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке.

– Я не мог, ошибочка вышла, наверное.

– Никаких ошибок! – встрял в разговор кот, засовывая напильник в трусы.

– Балберит, это не гигиенично, вынь немедленно, – сделал замечание Абриэль.

– Извиняюсь, мой господин, – ответил кот и метко метнул инструмент в дуб рядом с акинаком.

– Хрю-хрю-хрю, – откликнулась крыса, увидев посыпавшиеся жёлуди.

Кот повернулся к Диме и протянул лист бумаги.

– У нас вот и документ имеется, прочти.

Дмитрий взял лист и стал читать вслух.

– Я, Дмитрий Поликарпович Ищенко, в девичестве Задрищенко, потеряв стыд и совесть, проиграл в карты всё что можно и нельзя, вплоть до собственной жизни. Обязуюсь вернуть остатки долга в пятницу 16 июля 2020 года при свидетелях. Под сим расписываюсь кровью моего друга Попыхайло.

Дима трясущимися руками вернул листок коту.

– Вспоминай позавчерашний день, – продолжил Балберит. – Вы выпили, потом ты танцевал с женой своего друга и пускал свои ручонки куда не следует. Впрочем, у вас с ней уже давно близкие отношения. А Таня всё знала и терпела. Думала, образумишься. Вспомнил?

– Ну да, припоминаю.

– Потом ещё пригубил и подрался с полицейским, не поделив соседку. Это на глазах-то у любовницы. Помнишь?

– Да, припоминаю. Ну да, а затем появился он, – Дима указал пальцем на Абриэля, – и предложил сыграть в какой-то штос.

– Ну вот, умница, вспомнил, – продолжил кот. – Проиграв деньги и часы, ты сам предложил на кон свою жизнь. Помнишь, как пел: пиковая дама не любовь, а драма?

– Всё вспомнил, да, было, но я же не всерьёз.

– Всё очень серьёзно, за всё в жизни надо отвечать, – произнёс старший демон.

– Я не хочу, не буду, – вскочил на ноги Дима. – И вообще, кровь там не моя, а какого-то Попыхайло. Значит, подпись недействительна.

– Вот наглец, он ещё и друга подставляет, – вскричала крыса. – Он тебе, можно сказать, свою кровь отдал, вы с ним даже не друзья, а кровные братья.

– Да я его на том вечере первый раз в жизни видел.

– Вот-вот, первый раз, а он за тебя свою кровь пожертвовал. Такие герои сейчас редко встречаются.

– Да что вы мне голову морочите? Я умирать не собирался!

– Слушай, Задрищенко, умри как мужик, хоть что-то в своей жизни сделай с достоинством, – продолжил разговор Балберит. – От тебя же на земле никакой пользы, одни неприятности. Зачем ты живёшь? Пьёшь, дерёшься, работать не хочешь. Смысл твоего существования? Ни жене, ни дочке ты уже не нужен. О пожилых родителях вспоминаешь, когда деньги нужны. Пойми, тебя не станет, всем будет легче. Каждое слово материально в духовном мире. Не захочешь сам расставаться с жизнью, мы взыщем с родственников. Например, с дочки.

Дмитрий ухватил кота за галстук и потянул к себе:

– Да ты кто такой, чтобы мне угрожать?

– Я демон самоубийства.

Балберит отошёл в сторону, и галстук остался в руке Димы, затем кот спрыгнул на землю, превратился в змею и уполз.

– У тебя нет выбора, Задрищенко.

– Да пошли вы все!

Дмитрий плюнул на землю, достал пистолет из шкатулки, зарядил обойму и передёрнул затвор.

– Прости меня, Господи, – произнёс он, поднося дуло к виску и нажимая курок.

Раздался щелчок, но выстрела не произошло. Он снова передёрнул затвор и спустил курок – опять щелчок и осечка. Дима попытался ещё и ещё, закрыв глаза, но безрезультатно.

– Послушай, Чужой, ты где пистолет взял? – обратился Абриэль к почтальону.

– Как где? У Попыхайло.

– У какого Попыхайло?

– Ну, полицейского, в пятницу тринадцатого.

– Не тринадцатого, а четырнадцатого и в среду, дурилка ты картонная, – поправил Ксенофонта кот.

– Впрямь, дурак, – развёл руками Абриэль. – Он же этим пистолетом бутылки открывает и орехи колет.

– Да-да, а ещё подсолнечным маслом смазывает, – добавила крыса. – Видно, сегодня не судьба тебе помереть. Что-то Он от тебя ещё ждёт, на что-то надеется. А на что, не пойму? Иди домой, долг твой прощается тебе. Пистолет оставь себе на память, да и расписка у тебя. Обещал до смерти хранить. Скажу тебе по секрету, вместе с телом ты бы и душу мне свою отдал, а она, в отличие от тела, бессмертна. Самоубийство – это грех к смерти, смерти духовной.

– Как долг прощается? – возмутился кот. – Он же о Сикстинскую Мадонну ноги вытирал, лорнет у Ксенофонта упёр.

– А я что, зря волынку взяла? Кому теперь траурный марш играть? – с грустью добавила крыса.

– Ну ноги о ковёр он пока не вытирал, а лорнет, я подозреваю, ты, Балберит, стащил. Ну марш, может, по тебе сегодня, свинья, и сыграем, хотя ты его не услышишь, – ответил старший демон. – Иди давай, пока не передумали.

Дима облегчённо вздохнул и, опустив голову, побрёл из парка.

– Стой, – окликнул его Ксенофонт. – По телу нашего героя пробежала мелкая дрожь. – Лорнет верни! Мне тут ещё одну свинью надо подстрелить.

Дима подал ему лорнет и прибавил шагу на выход.

– Стой!

– Ну что ещё?

– Да так, а то давай со мной по крысам постреляем?

– Спасибо, конечно, но у меня со стрельбой что-то плохо выходит, всё как-то мимо.

– Ну как хочешь.

На выходе из парка стоял конь. Скинув рубашку, Дима вскочил на вороного и поскакал к дому без оглядки на витрины пивнушек. Дома он сразу перевесил ковёр с Мадонной на стену и начал наводить порядок в квартире.

Раздался звонок в дверь.

– Ну всё, я сейчас этому одноглазому последний окуляр выколю.

Дима взял вилку со стола на кухне и пошёл открывать дверь. На пороге стояли жена и дочь.

– Я ключи оставила, когда уходила. А ты тут без нас не скучал… Вижу, синяк вот под глазом. Опять пьянствовал?

– Да нет, что ты, милая, скучал, очень скучал. Мне без вас было так плохо. Я по парку гулял. Вас вспоминал, вся жизнь пролетела как мгновение. Не так я жил, простите меня, родные мои, – у Димы покатились слёзы по щекам. – С сегодняшнего дня всё будет иначе. Я начинаю новую жизнь.

– Мы начинаем новую жизнь! С днём рождения, папа! – воскликнула дочка и протянула ему биту. – Ты вроде в бейсбол хотел научиться играть.

Дмитрий взял биту и отставил в угол.

– Знаешь, Катюша, я лучше в шахматы буду играть. Пользы, пожалуй, больше. А биту мы подарим первому попавшемуся на глаза почтальону.

* * *

Ксенофонт и Крыса повернулись друг к другу спиной и сделали по десять шагов в стороны. Первой обернулась крыса и, не целясь, навскидку, произвела выстрел. Пуля попала в лоб почтальону и отрикошетила в сторону.

– У меня пластина, – постучал по лбу Ксенофонт: раздался металлический звон, как в пустой бочке.

– Да, даже сотрясения мозгов явно не получилось, – с сожалением ответила крыса, бросив пистолет на землю.

– Ну, давай же, циклоп, стреляй! – вскрикнула она, разорвав топик и обнажив грудь.

Ксенофонт взял лорнет, прицелился и произвёл выстрел сразу из трёх стволов. Дробь кучно прошла мимо свиньи.

– А… что с тебя взять, стрелок ворошиловский, пойду лучше желудей поем, – махнула она лапой.

Абриэль с котом сидели на лавочке и наблюдали за драмой, превратившейся в фарс.

– Знаешь, мой повелитель греха, а пистолет-то рабочий был. Я ведь знал, что Чужой что-нибудь да не так сделает, поэтому в шкатулку положил проверенный.

– Слушай, Балберит, а не зайти ли нам в гости к Попыхайло?

Посылка-2

Семён Иванович Папыхайло к своим тридцати восьми годам смог дослужиться только до капитанских звёздочек. Губила его любовь к слабому полу и горячительным напиткам. В своё время он закрывал глаза на трудовые будни девушек лёгкого поведения вверенного ему района, за что имел определённый процент от выручки ночных бабочек. Процент-то он получал, а вот делиться с начальством не хотел. А чем делиться, если он сразу спускал эти деньги в кабаке. И зачастую с теми же девицами. Уже работая в архиве и перебирая пыльные дела, он сообразил, что начальство не любит, когда о них забывают.

Но было уже поздно. Семён не сожалел о прожитых годах и упущенных возможностях. Папыхайло жил одним днём, ни жены, ни детей, ни стремления изменить что-либо в жизни не было.

«Я плыву, как рыба по течению», – однажды изрёк он коллегам по работе. Ему ответили, что на рыбу он вовсе не похож, а больше смахивает на иную субстанцию. Семён не обиделся, подметив, что он не один работает во внутренних органах. Единственное, чем мог похвастаться Папыхайло, это наградным пистолетом от министра. Однажды на заре своей карьеры Семён обезвредил опасного преступника. Рецидивист оказался очень злой и откусил Папыхайло мизинец на правой руке. Посчитав оставшиеся пальцы, он сделал вывод, что преступников гораздо больше, чем у него конечностей. Решив, что на всех его не хватит, в дальнейшем наш капитан старался обходить бандитов стороной.

Лёжа на диване, Семён безуспешно пытался вспомнить, куда он мог деть подарок министра. «И зачем я вообще попёрся с пистолетом на день рождения к Петрову? А-а-а, не беда, найдётся… Наверное, там у него дома где-нибудь среди пустых бутылок валяется», – размышлял Семён, разглядывая на потолке кровавое пятно от убитого комара.

Пятно красной стрелой, как Первый Украинский фронт, направлялось вдоль плафона на паутину в углу. Ну а паук с фашистским крестом на заднице сидел в засаде. Он перебирал лапками и строил коварные планы против врагов. Семён не трогал паука и жил с ним мирно, разделяя общие взгляды на жизнь, и даже видел в нём своего коллегу. Папыхайло считал, что не нужно никуда торопиться, надо ждать, имея терпение, и всё само придёт ему в руки. «Так вот и пистолет найдётся, куда он денется», – думал Иванович, потихоньку проваливаясь в сон.

И вот уже Семён стоит у ручья, стирая генеральские штаны с лампасами в корыте. Рядом находится часовенка и указатель с названием населённого пункта Волговерховье. С горушки недалече спускается тачанка, в которую запряжена свинья. Повозкой управляет одноглазый запорожский казак с чубом на голове и длинными усищами. У пулемёта сидит огромный рыжий кот и горланит песню: «Ах ты, Волга-матушка, Волга вольная, ой да не степной орёл подымается…»

– Тпр-у-у-у, – вскричал казак, дёргая за поводья.

Свинья встала на дыбы и произнесла:

– Иго-го, хрю-хрю, что это, уже Волга? Мне говорили, что здесь осётр водится, – она посмотрела на дно ручейка. – Что-то этот осётр больше на головастиков похож.

– Да Волга это, Волга-матушка, – ответил кот, спрыгивая с тачанки в журчащий водоём. – Самое начало, Тверская область.

– И куда теперича? – спросил казак, слезая с повозки и подходя к коту.

– Я думаю, в Астраханские края надо подаваться, там арбузы растут и тушканчики бегают, – ответил рыжий.

– А зачем нам тушканчики?

Казак достал курительную трубку из шаровар, чиркнув спичкой за ухом кота, разжёг пламя, раскурив её. Кот схватился за ухо.

– Слушай, Чужой, если ты ещё раз так сделаешь, тебе точно ни тушканчиков, ни арбузов не видать. Вообще больше ничего не увидишь, нечем будет!

– А я предлагаю в Татарстан отправиться, там свинину не едят, – вмешалась свинья.

– Так это ж только днём, а ночью-то за милую душу, – ответил казак, пуская дым. – Предлагаю доскакать до Ярославля, а там видно будет.

– И на ком мы, интересно, скакать будем? – спросила свинья.

– Как на ком, на коте, конечно. У меня справка, мне нельзя в упряжку, я контуженый на голову.

– Ничего страшного, мы тебе знак «инвалид» на спину повесим, – ответил кот. – Я скакал, свинья скакала, теперича твоя очередь настала. У меня вот и лапти с подковами есть, специально для тебя берёг.

Балберит протянул почтальону лыковые изделия на верёвочке. Чужой взял лапти, осмотрел их единственным глазом, попробовал на зуб и помял.

– Не-е, фасон не мой, страшные больно.

Затем раскрутил верёвку и закинул их в корыто с генеральскими штанами, обрызгав Папыхайло.

– Ты на себя-то взгляни. Лапти ему страшные, да они как раз с тобой сообразуются, такие же кривые, как вся твоя жизнь, – ответил кот.

– Вы только на него посмотрите, – прервала их разговор свинья. – Это кто же на закате генеральские штаны стирает? Где это такое видано? Тебя же в ефрейторы разжалуют, – обратилась она к Семёну.

Папыхайло стоял, разглядывал странную троицу, вытирая пенные брызги с лица.

– Да тож не закат, а рассвет, если на рассвете стирать, то быть ему капралом, – поправил свинью казак.

– Чего вы мелите, портки-то не его, он же капитан, – встрял кот.

– Ты кому, Семён, штаны стираешь? – спросили у Папыхайло в один голос все трое.

– Как кому? – ответил тот. – Известно кому, министру. Я подаренный им наградной пистолет потерял, вот ему брюки постираю, а он мне за это новый выдаст.

– Да ты что, не слышал? Вчера указ вышел: за утерянное наградное оружие расстрел, – произнёс кот, вытянув из папки лист бумаги и протягивая его капитану. – На вот, почитай.

Семён взял листок и начал читать вслух: «Приказываю за утерю наградного пистолета приговорить капитана Папыхайло к десяти годам таёжного лесоповала, а за порчу генеральских брюк расстрелять насмерть три раза. Приговор безоговорочный и пересмотрению не подлежит. Министр труда, промышленности, внутренних и наружных дел».

Семён свернул лист треугольником, как письмо в войну, и отдал коту.

– За что расстрелять? Я же ничего не портил.

– Как же не портил, а кто лампасы оторвал?

Папыхайло вынул из корыта на вытянутых руках брюки, с которых тут же отслоились красные полоски. Он взглянул на кота обнадёживающим взглядом:

– Мужики, может, вы меня возьмёте с собой в Казань? А я там где-нибудь затеряюсь среди татарского меджлиса. Я же потомственный татарин.

– Слушай, Сёма, ты на себя в зеркало-то взгляни. На твоём лице самостийна Украина светится, ты же всю жизнь тильки сало ел, – обратился к нему казак.

– Ха-ха-ха, мы горилку ели с салом, только сала было мало, – захихикала свинья.

– Так тож я по батьке хохол, а по матери татарского роду племени. Мои предки самому Тамерлану служили.

– Велико служение, паланкин таскать да гарем охранять, – отозвался кот. – Что, жить хочется? Ещё раз узнаю, что оружие где ни попадя разбрасываешь, не сносить тебе головы. Под подушкой твой пистолет. Хорош уже дрыхнуть, иди жди гостей.

Семён бросил брюки в корыто, надел лапти и, перешагнув через ручей с головастиками, удалился в камыши.

– Ну и приснится же такое, – сказал он себе, открыв глаза.

Взгляд упал на паутину в углу. Паук дождался очередную жертву и сейчас подбирался к ней, потирая передние лапки в предвкушении обеда. Жертва в виде мухи одной рукой показывала фигу, а в другой держала маузер. Семёну на секунду показалась, что он даже разглядел у неё кошачью морду. Он закрыл глаза, помотал головой и, открыв снова, взглянул в угол, где была паутина. Мухи там уже не было, как, впрочем, и самой паутины, а паук забился в угол и потирал свой фашистский крест.

– Ну и ну, мне ещё белой горячки не хватало, – схватился за лоб Папыхайло. – Это во всём виноват тот позавчерашний мужик. Как его там звали? То ли Петя, то ли Дима, а может, Даня? Ещё фамилия-то такая специфическая была. Что-то про диарею или про запор. А-а-а, ну да, вспомнил, Задрищенко. Всё подливал мне да подливал, а сам на мою даму заглядывался. Из оливье горошек выковыривает да на неё пялится. А одна из горошинок в декольте к ней возьмёт, да и заскочит. И ведь, подлец, полез ещё вынимать своими грязными лапами. Правильно я ему по физиономии настучал. Правда, и он мне тоже. Засранец, одним словом. Ух, попадись мне этот индивидуум, я бы, да я ему!

Монолог Семёна прервал стук в дверь. Нехотя встав с дивана и надев трико, он направился к двери.

– Ну и кого там принесло, на ничь дивлячись?

Посмотрев в глазок, он увидел на лестничной площадке троих.

Один высокий и худой, в чёрных очках, с длинным носом и чапаевскими усами, одет он был в серый плащ и широкополую шляпу. Второй был небольшого роста, с огненно-рыжей шевелюрой, на круглом лице которого сияла ехидная улыбочка. Одет он был в расклёшенные брюки, цветастую рубашку с длинными остроконечными концами воротника. Третей оказалась дама, одетая в красное клетчатое платьице, перепоясанное чёрным пояском. На кончике маленького носика она имела крупную бородавку, а округлое личико было обильно посыпано пудрой. «Подозрительная компания, – подумал Семён. – Какие-то у них лица, не внушают доверия, особенно рыжий, похож на весельчака У из мультика про Алису. От таких что угодно ждать можно. А эта дамочка похожа на крысу с мучного склада. Да и этот, в очках, Аль Капоне доморощенный, поди там под плащом автомат Томпсона держит».

– Кто там, чего надо?

– Открывай, давай, Папыхайло, это управление собственной безопасности, – длинный протянул к дверному глазку красные корочки.

Семён стал читать: капитан полиции Пупандопулус Ксенофонт Вольдемарович, управление собственной безопасности.

– А ну, давай открывай, а то сейчас двери выломаем, – рыжий стал колотить по ним ногами.

– Папыхайло, открывайте дверь, у нас ордер на обыск, – пропищала тонким голоском женщина.

Как ни мучили нашего героя страхи и сомнения, но двери пришлось открыть.

– Почему звонок не работает? – возмутился прямо с порога рыжий.

– Да у него вообще звонка нет, – произнёс длинный, приподняв очки и взглянув единственным зелёным глазом на стену.

– А ну, отойди в сторону, – отпихнула хозяина дамочка с крысиной мордой.

– Да что случилось-то? – спросил Папыхайло.

– Он ещё спрашивает, что случилось, – произнёс одноглазый полицейский, выдавив один окуляр из своих очков. – Вот теперь всё видно.

Семён взглянул на него и полюбопытствовал:

– А что, теперь с одним глазом в полицию берут?

– Конечно, берут, из-за таких вот ворюг, как ты, недостаток кадров по всему Советскому союзу.

– Какому союзу? Мы уже давно в России живём.

– Вот я и говорю, такие, как вы, весь союз распродали и предали.

– Да я палец потерял, оберегая рубежи невидимых границ нашей родины, – Папыхайло протянул под нос Ксенофонту кулак с невидимым пальцем.

Пупандопулус взглянул на место, где был палец и произнёс:

– Ну да, укус хороший, двенадцать килограмм на миллиметр в квадрате, отчётливо вижу две золотые фиксы. А я глаз потерял при этих самых, ну как они там…

– Мы не за этим сюда пришли, – прервал разговор рыжий. – У вас, гражданин Папыхайло, оружие, наркотики, валюта в крупных размерах имеется?

– А вы кто, собственно?

– Я уполномоченный по особо важным делам майор Кошкин, – протянул корочки рыжий.

– Нет у меня ни наркотиков, ни оружия, ни валюты и счастья в личной жизни тоже нет. Всё пожрал проклятый долгоносик, едрить твою за ногу. Ничего не оставил.

– Вы шутить изволите, гражданин Папыхайло?

– Да какие там шутки, долгоносик, он знаете какой прожорливый.

– Да нет, он просто издевается над нами, – произнёс Ксенофонт.

– Ну, издеваться я бы ему не советовал, как, впрочем, и шутить, это может привести к необратимым последствиям, – произнёс рыжий, подняв вверх указательный палец.

– Да вот же пистолет под подушкой лежит. А говорил ничего нет, – послышался писклявый голос из комнаты.

Семён прошёл в комнату и увидел лежащий на диване наградной Макаров.

– Странно, а я думал, что потерял его. Как раз завтра хотел заявление написать об утере. Это мой наградной пистолет. Сам министр вручал, за отличную службу.

– Да врёт он всё, на днях из такого пистолета Пузыря замочили, – откликнулся из коридора Аль Капоне.

– Какого ещё Пузыря? – спросил Кошкин.

– Ну, это местный авторитет на районе, был. У него ещё, говорят, двадцать килограмм героина пропало.

– Да ты что, капитан, сдурел? Откуда у нас на районе двадцать килограмм героина? – возмутился Семён. – И Пузырей здесь никаких в авторитете не бывало. Прекращай уже рисовать у меня на обоях охоту на мамонтов, это тебе не холст. Товарищ Кошкин, мне кажется, ваш коллега немного невменяемый.

– Ксенофонт, хватит баловаться. Лучше бы стоящее что-нибудь нарисовал, например баталию на Бородинском поле.

Да и откуда в этом городишке двадцать килограмм наркотика? Мне кажется, ты, Чужой, слегка преувеличил.

– Как откуда? С Афганистана караваном Абдул Баки через Панджшерское ущелье пригнал до Таджикистана. А там Мирза на КамАЗе через Монголию и Китай, ну а потом через Амур на байдарках.

– А пограничники-то куда смотрели?

– Какие пограничники? Там пограничников не было, это же всё ночью было. Пограничники все по домам спали со своими боевыми подругами.

– Товарищ майор, посмотрите, тут какие-то пакетики с белым веществом, – вновь пропищала дамочка.