О чём шепчет лес

Джордж не видел ничего честного в том, чтобы платить женщинам за уединение, которое не принесёт тебе наследника. А если вдруг станется, что принесёт, так это ж ещё хуже. Столько бед ребёнку, сколько позора семье. Где же тут честность? Только отъявленный лжец и недостойный мужчина способен допустить себе подобные мысли. Таким точно не по статусу владеть богатством и представлять высший свет. Уходя, Джордж прикупил себе сразу три бутылки крепкого бурбона и решил более не оставаться в салуне надолго, чтобы не слышать этих недостойных приличного гражданина речей. Позднее, закрывшись в кладовой и выпив целую бутылку перед сном, он провалился в беспамятстве рядом с лишённой всех радостей жизни женой. Он не замечал этого, как и не понимал, сколько проспал. Джордж проснулся среди ночи, гадая – прошло ли лишь несколько часов или за то время, что он спал, солнце успело взойти, опуститься, и настала новая ночь? В пьяном бреду, внимая какому-то странному, не отпускающему его со дня заселения в этот дом, желанию, Джордж вышел в коридор и встал у окна.

Мертвецы снова говорили с ним. Голоса их звучали чётче, речи стали богаче. Иной раз они рассказывали даже то, чего никогда не говорили при жизни и чему не особо-то верилось. Деревья, покачиваясь, открывали рты, но из их корявых, обезображенных уст доносились голоса покойников. Со временем не только тех, кого Джордж знал лично, но и незнакомцев. Вот какой-то Уильям рассказывает про молодую чудесную женщину, что очаровала его ранним вечером, а ночью, у ложа, куда он её привёл, подсыпала в чашу с вином яд; а Джером всё повторяет, как безумец перед казнью, что вовсе не он повинен в грабежах и убийствах, а человек с плаката розыска просто похож на него как родной брат, и всё это несомненно испытание, посланное богом его судье; а Сьюзан, за которую говорило самое худосочное, старое и уродливое дерево, протяжно плачет об утраченной зазря молодости, виня себя за скорые, необдуманные решения и злой рок, надругавшийся над ней ещё в юности. Голоса становились невыносимыми, и Джордж, давно открывший собственный метод борьбы с недугом, начал пить из второй бутылки, желая избавиться от пытающего рассудок наваждения. Но с каждым глотком голоса становились всё громче, а рассказы безумнее. И только утром, когда солнце нагрело лоб так, что голова заболела, голоса затихли. И лёжа в своей постели, Джордж так и не мог понять: был ли это сон или он действительно слушал рассказы деревьев, будто бы живших людскими жизнями, стоя голым у окна.

Едва две недели наказания прошли, как Питер поспешил вернуть нож и бруски. Отец ещё спал, и от него дурно пахло, поэтому мальчик обратился к матери. Бетти сильно удивилась, что он стойко выдержал назначенный срок, нашла нож и бруски, отдала сыну, и добавила:

– Ты мог прийти и раньше, отец почти сразу забыл.

– Нет! – сердито ответил Питер. – Это было бы нечестно. Неправильно!

– Ох уж эти мужчины со своими правилами, – посетовала Бетти и ушла готовить обед. – Всю её жизнь её окружали мужчины со своими правилами. Отец, муж, теперь ещё сыну не хватало этого понабраться.

Вернув заветный нож, Питер наконец-то стал ходить в город вместе с матерью. Раз в неделю, в один и тот же субботний день, он присаживался на корточки в тени бывшей столярной мастерской, стелил на землю тряпицу и выставлял на ней свои фигурки. Каждый раз ему удавалось продать хотя бы одну, а иногда даже две, но вырезал он их всё быстрее и быстрее. В конце концов, ему пришлось выбирать, какие фигурки взять с собой в этот раз. Индейцев, опасаясь отцовской немилости, Питер не брал никогда. Деньги ему платили совсем маленькие, но Питер с превеликим удовольствием покупал себе на них всякие сладости и довольно чавкал по дороге домой.

Но однажды он услышал, как отец ругается из-за очередной бесполезной покупки Бетти. Нет, Питер слышал это не в первый раз, так происходило постоянно. Денег никогда не хватало на всё, что хотели бы купить оба родителя. Тогда он решил отдавать все вырученные с фигурок деньги матери, а когда та, горько рассмеявшись, отказалась, Питер стал тайком прокрадываться в родительскую спальню по ночам и подкидывать монеты в сундучок, где хранилось небогатое состояние семейства Ламберт.

Но пока Питер добровольно отдавал всё то немногое, что имел, его сестра Анна, напротив, пыталась получить как можно больше. К её большому разочарованию, толпа поклонников, регулярно страдавших от авантюристских затей, постепенно растаяла. Она надеялась застать их на привычной угловатой улице, где всегда гурьбой собирались дети, но с прискорбием обнаружила там лишь одного мальчишку. Она хорошо помнила его рябое лицо с большими, преисполненными любопытством ко всему вокруг, глазами. Эта нелепая физиономия частенько маячила где-то позади всех, всегда вдалеке: он никак не решался конкурировать с прочими поклонниками Анны. Но теперь путь оказался открыт.

– Моё имя Кристиан, – сказал поджарый мальчуган двенадцати лет, чьё угловатое лицо венчала шапка каштановых кучерявых волос, робко переминаясь с ноги на ногу.

– Рада знакомству с тобой, Кристиан, – Анна широко улыбнулась и получила застенчивую улыбку в ответ.

Он приходился единственным сыном проповедующему в местном приходе священнику, Мать Кристина скончалась несколько месяцев назад, пытаясь родить ему младшего брата. Мальчишка был вежлив, воспитан и всячески остерегался различных дурачеств. Но Анне это даже нравилось. Так ей в руки попалась плохенькая глиняная поделка, и она во что бы то ни стало вознамерилась вылепить из неё что-то более путное.

В то же время для Бетти походы в город снова стали просто бременем, а не возможностью его избегать. С тех пор, как скоротечные потоки перемен вымыли из её жизни щедрого торговца Алонсо, она перестала ощущать почву под ногами. В этом неочевидном для других, но не для Бетти, стихийном бедствии сгинуло и её счастье, и единственный смысл жизни, который она увидела, будучи ослеплённой изящным очарованием непостижимых речей. Он уехал в очередное странствие, забыв прихватить с собой ту, кого пленил мечтами о дальних землях, свободных от бремени замужества и материнства. Бетти снова осталась наедине со всеми тревогами и печалями. Джордж так и не узнал о её отчаянном увлечении, а она никогда бы в жизни не решилась сказать, но тайно желала, чтобы какой-нибудь случайный житель или просто ветер нашептали мужу ядовитую правду. Тогда бы он в одно мгновение оборвал её мирские тяжбы, сжав в грубых руках нежную шею. Бетти чувствовала, что живёт с заряженным ружьём. Заглядывала в дуло ствола каждый раз, когда их взгляды встречались. Холодные и безразличные, глаза Джорджа не наполнялись смертельным гневом лишь от незнания – курок всегда будет на взводе, но никто не дёрнет спусковой крючок. А Алонсо, с голосом и нравом мягкими, точно шёлк, навсегда покинул её, предательски убив, не произведя и выстрела. Теперь Бетти отчётливо видела в дарованных ею жизнях жестокую ошибку, и то и дело до боли сжимала кожу на животе. Но то была не её вина, а лишь беспощадные издевательства судьбы, толкающей женщин на нежеланный брак и долг приносить в этот больной человеческими страданиями мир всё новые жизни.

Её совершенно не пугало, даже мельчайше не заботило, ни несвойственное Джорджу увлечение, ни извечное отсутствие поблизости Анны. Даже Питер, с которым она из долга оставалась по-матерински мила в каких-то моментах, едва попадал в её мысли. Только Джошуа, работник их дома, которого Джордж презренно называл рабом, мог вызвать в ней хоть какое-то проявление заботы. Бетти ежедневно смазывала маслом ожог от клейма и даже вытирала платком слёзы с его вислых щёк, а Джошуа, огромный детина, с некоторых пор регулярно ревел, как младенец. Бетти, как и прежде, каждую неделю ходила на рынок, но теперь покупала овощи сильно дороже, однако Джордж, всё усерднее вглядываясь в дно бутылки, никак не замечал возросших трат.

С дурным пристрастием к бурбону Джордж решил завязать тогда, когда очередным болезненным утром вдруг обнаружил, что земля снова вспахана. Тогда он удержался от употребления, исправил причинённый ущерб, достал ружьё и вернулся к своей ночной страже. Ночью, к собственному удивлению, он увидел не кабанов, а фигуру человека. Незнакомец прокрался во тьме, перелез через ограду, и принялся рыть руками. Поначалу Джордж и впрямь решил, что это соседский юноша Кристофер над ним потешается, но затем обратил внимание, что человек ступает неуклюже, словно в подпитии, а телом раза в четыре крупнее худого мальчишки.

– Стой или пристрелю! – вскричал он прямо из окна.

Фигура подскочила на месте и побежала к лесу, в панике размахивая руками. Джордж выбежал из дома, догнал преступника и навалился на него всем телом. Тот оступился, но не упал, вместо него сам Джордж Ламберт рухнул на землю. А человек, наблюдая свысока, вдруг упал на колени и разразился оглушительным рёвом. Тогда-то и стало очевидно, что не кабаны вредили урожаю, а собственный раб, решивший, очевидно, отомстить за нанесённое ему клеймо. Джошуа и так долгое время отлынивал от работы, плача и жалуясь на боли, которые давно должны были пройти. А Бетти во всём потакала ему, и лишь для её душевного спокойствия Джордж не стал наказывать негра за лень. Но теперь он однозначно утвердился, что всё это зазря, и, сняв со стены старый хлыст, осыпал спину раба ударами, пока вся кожа не слезла. Наутро его ждало только немое осуждение жены, но вслух ни одного упрёка не прозвучало.

Но куда большее вредительство намеревалась совершить Анна, убеждённая, что отец в жизни не посмеет коснуться хлыстом её спины. Так она разузнала от Кристиана о времени проведения служб, о набожных жителях городка и их щедрых пожертвованиях на нужды прихода, хранящихся в запертой на замок коморке. Всё это он рассказал после того, как проводил Анну до местной пекарни и там, поговорив с толстым, пропотевшим от долгого стояния у печи мужчиной, принёс пару свежих булок, одной из которых и угостил Анну. Она приняла угощение с искренней благодарностью, но радовал её не столько тёплый хлеб, сколько столь явное расположение Кристиана. Он же активно хвастал, что отец позволяет брать ему немного из пожертвований, чтобы иногда баловать себя подобными перекусами. И тогда же он в красках, с хорошо скрываемым недовольством, поведал о многочисленных хлопотах в приходе, выпавших на его долю со смертью матери.

– Отец всегда говорит, что мы должны стойко переносить испытания, ниспосланные нам богом.

– Но зачем ему испытывать нас? – спросила Анна с искренним непониманием. Она в жизни не ходила на проповеди, отец говорил о боге редко, а мать и того меньше.

– Чтобы укрепить нашу веру, – ответил Кристиан заготовленной фразой.

– Веру в то, что без испытаний невозможно жить?

Кристиан задумался и принялся молча доедать булку. Когда же он закончил, то тяжело вздохнул и признался, что и сам нередко думает о том, зачем же жить плохо, когда можно жить хорошо. Он скучал по матери и никак не мог принять то, что все новые заботы, предполагающие длительный и тяжкий труд, это милосердный подарок творца.

– Зачем заниматься тем, что тебе не мило?

– Потому что так сказал отец, – с раздражением ответил Кристиан.

– Если бы я делала то, что говорит мне отец, мы бы не познакомились.

И чем больше говорила Анна, тем сильнее ядом речей отравлялся наивный рассудок нового друга. Они говорили часами, и мало-помалу Кристиан отрекался от отцовских учений в пользу фантазий о беззаботной жизни в мире, свободном от обязанностей и родительского гнёта. Анна в подробностях рассказала о той жизни, о которой слышала сама – жизнь, где мужчины одеты во фраки, а женщины в элегантные платья, а неприглядную изнанку их жизни прикрывают многочисленные слуги и экономки; где частью повседневного досуга являются посещения восхитительных балов и пышных торжеств; где нужно не работать и зарабатывать, а лишь владеть и тратить. Кристиан взахлёб слушал её рассказы и охотно кивал – чем они, в конце концов, заслужили ту жизнь, где должны сами выносить содержимое своих горшков, готовить еду, прибирать в доме, да ещё и дополнять это выполнением многочисленных поручений старших.

– Но разве мы можем сбежать? Как?!

– О, милый Кристиан, это же самое простое! – выпалила Анна и в деталях поведала сыну священника свой идеальный план их освобождения.

Так, согласно её наставлениям, Кристиан пришёл в приход в свободный от служб час и, пока Анна караулила на улице, вынес в холщовом мешке все деньги, которые только смог отыскать внутри коморки.

– Прекрасно! – воскликнула она при виде её проворного подельника. – Ты ведь запер дверь?

Кристиан растерялся:

– Да… вроде бы. Или забыл.

На это Анна и рассчитывала:

– Скорее, вернись и закрой её, чтобы пропажу не сразу заметили! А я подожду тебя здесь.

И Кристиан бросился внутрь исправлять свою ошибку, а Анна, не прощаясь, ушла. Она не раздумывала ни секунды, получив желаемое и бросив мечтательного юношу на суды божий, отеческий и общественный. Анна спешила домой по знакомым тропам, храня в маленьких ручках свой билет в лучшую жизнь – монеты звенели от каждого шага, где-то в этом звоне терялся более скромный шелест банкнот. Пухлый мешок пришлось припрятать сначала в ненавистном ей лесу неподалёку от их участка, а позже, уже ночью, минуя часы отцовского дежурства перед окном, пронести в комнату и спрятать под кровать. Этого огромного количества денег семье Ламберт могло хватить на покупку небольшого дома в городе, но их уже никто никогда не потратит.

Следующим днём Анна всё же наведалась в город в последний раз из любопытства, но не смогла отыскать Кристиана в знакомых ей местах. Тогда она пошла к приходу. Анна наткнулась на огромную толпу горожан, стопившуюся перед закрытыми дверьми, и не решилась подходить ближе. На улице стояли ругань и споры, кто-то выкрикивал недопустимые близь святого места проклятия, кто-то требовал привести мэра и взывал к справедливости. Она понаблюдала немного за этой картиной, пока какой-то разъярённый мужчина не запустил в окно собственный сапог, и, не увидев ни Кристиана, ни его отца, предпочла как можно скорее вернуться домой. По пути она зашла на знакомую полянку и нарвала цветов для матери, чтобы объяснить своё отсутствие, и мило улыбнулась работающему на участке отцу в ответ на его похвалу.

Стоило Джорджу распрощаться с бурбоном, как его сильнее прежнего захватила работа. Он съездил в город за удобрениями, обработал огород, отремонтировал изгородь, срубил дерево и заготовил из него дрова для печи. И переделав, казалось бы, всю работу, которую тут только можно было сейчас переделать, Джордж вдруг нашёл себе время для посторонних мыслей. Тогда он с удивлением осознал, что за прошедшие месяцы Айдан, в отличие от всех прочих собак, совсем не вырос, а так и остался размером с щенка иной псины.

«Пригрел же дурак выродка», – выругался он про себя, но не решился что-либо исправлять, видя, как привязался сын.

Тогда же Джордж начал замечать, как сторонится знакомого ему мира дочь, как глубоко несчастна и одинока жена, как нуждается в отцовском влиянии сын. Он поразмышлял об этом ещё с несколько минут, пока не нашёл в коридорах сознания понимание того, что слишком поздно что-то менять. А потом дверь дома протяжно скрипнула, и Джордж снова нашёл себе повод скрыться от всех прочих хлопот в столь близком и родном ему физическом труде – если здесь и было что-то, что ещё не поздно исправить, то это дверь.

Часть третья: Избавление

Ещё утром, но много позже первых лучей солнца, с которыми начинал работу Джордж Ламберт, вся семья сидела на кухне за узким столиком. Джордж как раз сделал перерыв в работе, обтёр руки влажной тряпицей и был готов к завтраку. Бетти, ставшая в последнее время неуклюжей из-за живота, поставила на стол одну за другой четыре миски овсяной каши, выложила столько же початков кукурузы, пару персиков для детей, по краюхе хлеба на каждого и порезанную ветчину. Выкладывая мясные ломти, Бетти особенно следила за реакцией мужа взглядом беспокойным, но не лишённым материнской отваги.

– Детям нужно мясо, чтобы были сильные, – сказал Джордж тогда. – Пусть денег у нас не много, но изредка можно и потратиться.

Бетти испытала некоторое облегчение, не получив в ответ привычный укор, но и этого ей оказалось мало:

– А ещё детям нужны куриные яйца на завтрак.

– Дорого будет – каждый день с яиц начинать.

– Денег будет больше, если продавать в город дрова. У нас их уже не на одну зиму хватит!

– Город обеспечивает лесопилка, наши дрова городским даром не нужны, – ответил Джордж. – А яйца будут. Заведём по весне кур, и будут яйца.

Слушая ответ, Бетти взяла в руки кукурузу и вгрызлась зубами в початок. Джордж решил, что сказанного достаточно, и принялся за кашу. Ещё со времён покупки дома он держал в памяти предложение Клиффа Андерсона о работе на лесопилке. Несомненно, жена настаивала бы на этой работе, если бы присутствовала при том разговоре. Но Джордж был убеждён, что место мужчины рядом с его семьёй, а заниматься он должен своим хозяйством, раз уж есть такая возможность. И жена, он был уверен, станет совсем транжирой, стоит только появиться лишним деньгам.

Питер спешно уплетал кашу, желая как можно скорее покончить с завтраком и не слушать разговоры родителей. Он бы ушёл сразу, как только прозвучал первый упрёк, но по опыту знал, как может влететь от отца за отказ доедать. Анна же не слушала их вовсе, целиком и полностью погрузившись в мысли о её пышной добыче и планах на скорый побег. Её последние сомнения растаяли в тот момент, когда руки почувствовали приличный вес мешка, а ноги понесли прочь от города.

Когда с завтраком было покончено, Анна отправилась перепроверить своё укромно скрытое богатство, Питер ушёл во двор вырезать новые фигурки, Бетти понесла миску с остатками каши рабу, а Джордж вышел посмотреть на лес. Спокойный и безмятежный, он сладко пел голосами десятка птиц, и деревья танцевали, чуть покачивая ветвями на ветру. Джордж сладко вдохнул приятный утренний воздух и снова взялся за топор.

Покончив со многими прочими домашними обязанностями и за неимением других забот, Бетти отправилась размять затёкшие ноги. Она, сама того не заметив, дошла до соседского участка, где с детьми проживала вдова Анна. Их двор был усеян многочисленными пожитками, разложенными тут и там прямо на траве, а ближе к дороге рослый чёрный раб водружал добро на телегу, запряжённую единственной клячей. Бетти совсем недолго наблюдала за этой картиной, когда из дома показалась хозяйка.

– Ах, Бетти! – воскликнула та. – Прости, что так давно к вам не заходила. Сама понимаешь – и похороны, и мальчики, столько хлопот, столько забот.

– Ох, Анна, я понимаю, нелегко тебе пришлось, – ответила Бетти, думая между тем, что кончина старого Кристофера должна была подарить женщине долгожданное облегчение. – Вы продаёте вещи?

– Нет-нет, что ты. Мы переезжаем.

– Переезжаете?

– Так и есть. Зиму проведём в городе, у нас там второй дом, а к весне или вернёмся, или продадим этот с концами.

– Мне грустно это слышать.

– Не грусти, Бетти, – Анна приобняла её. – Без Кристофера нам тут зиму не пережить, мальчики-то мои совсем несамостоятельные.

Тут Бетти заметила и детей Анны – они стояли чуть подальше, наблюдали за работой негра со стороны. Надо думать, переезд бы прошёл куда быстрее, если бы они тоже занялись переноской.

– А почему раб только один?

– Ох, Бетти, – Анна склонила голову. – На всём экономим, скоро совсем обеднеем. Перевозим вещи в несколько заходов.

Она окинула взглядом разбросанные по двору вещи и вспомнила, сколько всего они сами побросали при переезде. А когда пришлось зарабатывать на новое жильё, распродали ещё, оставив при себе только самое необходимое. Анна ещё не успела понять, как на самом деле мало нужно для жизни в новом доме. Но и Бетти ещё не знала, как мало ей захочется взять с собой, когда придётся спасаться от огня.

Распрощавшись с соседкой, она пошла дальше на север, держа нестройный ряд ветвистых деревьев по правую руку. Приближалось время обеда, и его отсутствие могло бы не на шутку разозлить Джорджа, но отчего-то впервые за долгое время Бетти не боялась его гнева. Она не могла понять, стало ли причиной этому предательство Алонсо, выбившее последнюю надежду из её груди, или, быть может, дело в утреннем разговоре, когда она посмела себе перечить и не поплатилась за это, или же ей просто хотелось продолжать идти и все прочие мысли затмевались этим желанием. Наконец, её пыл немного поумерила пара силуэтов на горизонте, а стремление продолжать путь сменилось позывом к бегству – да только далеко ли убежит беременная женщина от двух рослых мужчин? Люди шли навстречу, и очень скоро Бетти убедилась – точно, мужчины, вооружённые длинными палками и одетые как попало. Они выглядели уставшими, но шли быстро, а в руках несли пузатые мешки, провисшие под весом содержимого так, точно там человеческие головы. Бетти уже вовсю шла к дому – так быстро, как только удавалось, но в то же время старалась не подавать вида паники.

– Мисс! – прикрикнул один ей вслед.

Бетти обомлела, а затем едва сдержала улыбку – человеческая речь, нормальная, не дикая. Паника тотчас же отступила, словно и не было.

– Миссис, – отозвалась она, – миссис Ламберт. – От произнесённой фамилии стало горько на языке.

– Что ж, коли так, пусть будет миссис, – усмехнулся один из мужчин, наконец нагнав Бетти. – Я Джон Уири, а это мой братец – Джейк Уири.

Бетти растерялась, глядя на несколько подмоченных мешков в их руках:

– Вы простите, но что… в них?

Джон скинул мешки на траву и с серьёзным видом распахнул один перед лицом Бетти – да так резко, что та чуть не упала.

– Рыба?! – воскликнула Бетти. – Где ж вы её взяли?

Джон засмеялся:

– Да там, неподалёку. Мили две-три, не больше, пройдёте, и будет озеро.

Тут-то она и опознала в длинных палках удочки, а одежда и впрямь была похожа на ту, которую не страшно надеть на рыбалку.

– Вы сходите-сходите, солнечный свет там так играет на воде – сказка! А пока вот, – он протянул Бетти один из своих мешок, – берите-берите, не стесняйтесь. Угоститесь сами, угостите деток.

– Благодарю вас от всего сердца.

Бетти и рыбаки прошли ещё немного вместе, прежде чем она попросила их обойти жилые участки с западной стороны немного поодаль, срезав путь к городу через лес, а то как бы муж не подумал дурного. Джон Уири распрощался с Бетти, обольстительно чмокнув её в тыльную сторону ладони. Его же брат Джейк так и ушёл молча. Молчаливый и от того, вероятно, более удачливый рыбак не знал, что больше возможности заговорить ему не представится.

Джордж без дела стоял у дома и осматривал дали, когда приметил вяло бредущую жену с мешком в руках.

– Откуда это? – строго спросил он.

– Рыбаки дали. Я эту рыбу закопчу и сегодня же её съедим.

– Я видел их утром. Они что-нибудь сделали?

Бетти рассердилась:

– Сделали, да ещё как!

– Что?!

– Да вот же! – она тряхнула мешком перед самым его носом. – Рыбу дали, на обед пойдёт! А тебе бы только вопросы глупые задавать да топором махать, а мог бы и рыбу ловить научиться.

– Да когда ж и у кого мне этому учиться?! – разозлился Джордж.

– Помню, Янси говорила, что её муж Гастон – отличный рыбак.

– Гастон давно покойник, женщина. Сам видел.

И правда, как она могла забыть? Женская неверность с кузнецом толкнула Гастона на преступный шаг, приведший его прямо на виселицу. Бетти вспомнила столь молодую для своих лет Янси и её нужду уехать из города вместе с дочерью Беллой. Каким бы странным это не казалось, но она вдруг поняла, что видит во вдовстве Янси приговор похлеще того, что был вынесен её мужу, а не избавление, как это случилось с соседкой Анной.

Бетти закоптила шесть крупных рыбёшек и выложила на стол вместе с хлебом как раз к обеду. Первым за стол вопреки своим привычкам пришёл Джордж. Он тоже человек, подумала Бетти, соскучился по рыбе. Почти следом пришёл Питер, бросивший нож и бруски там, где пришлось. И только Анна, занятая немым созерцанием своего новообретённого богатства, не спешила. Джордж позвал её один раз, затем второй, после встал и направился к её с Питером комнате. Тут дочь позвала уже Бетти, испугавшись, что разозлившийся муж сейчас притащит девочку за волосы. И тогда, едва услышав голос матери, Анна выбежала из комнаты и, ловко проскочив мимо отца, оказалась за столом.

– Пап, ты всё равно последний, – засмеялся Питер, и все как-то расслабились.

Рыба оказалась на редкость вкусной, жирной и сытной, а потому Бетти даже задумалась, а не поучиться ли ей рыбачить самой. Ну, когда-нибудь потом, после родов и первых нескольких лет жизни ребёнка, в которые ему будет нужен постоянный уход. А после дело останется за малым – всего-то убедить мужа, что это не пустая затея, а удочка оправдает свою цену, да только они тогда уже могут и в город переехать, а путь к озеру увеличится на несколько лишних миль. Покончив с мечтаниями о несбыточном, Бетти тяжело вздохнула и с трудом поднялась на болящих ногах.