скачать книгу бесплатно
Фактически сейчас ты годен лишь для монастыря. Подожди, не перебивай! Не ожидал от меня этих слов? Сейчас попробую тебя убедить.
Ты грубо и нагло выброшен из мира, отринут самим миром, разве не так?! Понятно, что ты обижен на этот мир, не можешь его простить. Все твои стихи, даже еще юношеские – издевка над этим миром. Да, не столько над какими-то людьми, сколько именно над всем нашим миром. И это при том, – усмехнулся Гийом, что тебе некуда уйти из этого самого мира. У тебя за твоей спиной горит твой мир, а новый не ждет. Ты же именно так видишь это?
Франсуа уныло кивнул.
– Ты не приспособлен жить иначе, чем обманом, но и честно работать не можешь, но всё же хочешь честности, но сaliere не для тебя. Помнишь такое слово? У тебя нет мозолистых рук, ты не приобрел никакого искусства, кроме, понятно, стихов, но многим ли они нужны в этом мире?! Ты на самом деле умер для мира любого. Ты нигде не спасешься, ни во Франции, ни в какой-либо еще стране. Ты долго и настырно пытался найти себя в мире и ведь не нашел, ибо ты не для мира. Он тебя хорошо знает и ненавидит.
Я вижу для тебя только два пути. Ты реально можешь умереть в мире, тебя реально рано или поздно убьют. Я боюсь этого, это для меня сейчас, в моей старости страшнее всего. Но ты можешь умереть для мира, но ожить для себя. Я имею в виду монастырь.
Ты не выживешь и не поймешь себя в мире людей, ищи спасение в тишине.
Франсуа не отвечал и Гийом на некоторое время замолчал, глядя на окно, затем продолжил, видя, что Франсуа еще не готов ответить.
– Не старайся сразу жить для бога. Не сможешь. Может быть, и вообще никогда не сможешь. Но ты вылечишь раны. Ты сейчас думаешь лишь о ранах своего тела. На деле ты смертельно ранен душевно. Шрамы и раны можно заштопать, но душу лечат только покоем.
Для тела спасение в постельном режиме. Для души самым лучшим является пустынничество, но это пока не для тебя, ты сам себя не вылечишь. Пусть помогут братья. Они умеют. Ты не умеешь, да и сил душевных не хватит. Да, ты потерпел поражение от жизни. Кто в этом виноват, ты сам, или люди – не суть важно. В наше время многие побежденные становятся монахами и пустынниками. Вот и тебе в этом диком мире нужен мир искусственный, остров в океане бурь. Я, наверное, высокопарно выражаюсь, но ведь, по сути, это именно так.
В крайнем случае просто некоторое время отдохнешь, свои увечья залечишь. Не понравится, не сможешь, не захочешь, снова уйдешь в эту клоаку.
Франсуа с минуту ходил по часовне, опустив голову, потом быстро и горячо заговорил. Казалось, что он никого не слышит и говорит сам с собой.
– На самом деле я и сам уже давно подумываю о том, что моя жизнь в Париже не удалась. Был смысл жить в городе, пока учился в университете. И потом я пытался как-то основательно устроиться. Но с юридическим факультетом у меня произошел облом, так сказать, по причинам, зависящим не только от меня. Ремесла я никакого не освоил, воровать же не ремесло, а судьба. По крайней мере для меня. Я пытался, ты знаешь, устроиться в провинции, но мои турне по замкам разных принцев, увы, успехом не увенчались. Где я только не был в последние годы – в замках и тюрьмах, кабаках и университете. И нигде мне места нет. Сколько злости и подлости было. Целая жизнь. Не у всех столько было. Свою боль я скрываю всегда. Какое мне дело до всех вас, а вам до меня! Чтобы это даже элементарно забыть, надо уйти в другой мир, как уйти в другой город. А где он, этот другой мир? Где я могу всё это забыть? Только на том свете. А в этом мире есть ли аналог? Монастырь? Так ли это? Пока туда не попадешь, не проверишь. Я не могу участвовать ни в грабежах, ни в торговле, но и в монастыре-то мне что делать?! Ни богу свечка, ни черту кочерга!
Я пришел когда-то из Ложа и меня в насмешку прозвали де Ложом. Даже в список студентов по ошибке занесли или в насмешку. И мне надоело играть одну роль – усердного де Ложа. А теперь надоела эта раздолбанность мэтра Вийона. Так живут в кабаках, где есть бандиты, школяры, клирики, шлюхи. Это мир наоборот, я понял, что это черный мир. Я устал от него, я не могу в нем больше жить. Но и в университетский мир, который сейчас мне кажется светлым… хотя, я и немного идеализирую его, нет, туда мне хода не будет уже никогда. Тот мир умер для меня, так пусть подыхает и этот мир. А где жить-то маленькому, глупому школяру?!
И вот я в черт знает какой ситуации. Я жил или не жил? Мне это лишь приснилось? Иль в правду что-то это всё произошло?
В Париже остаться не могу, да и не хочу на самом деле, а в провинции мне ничего не светит. Я же хотел бы быть всё же поэтом, но принцам я оказался не нужен. Расстался с Парижем и ухожу в жизнь, в никуда. Сам не знаю, куда. Все друзья и полудрузья, враги и полувраги мои остаются здесь. Там я никого не знаю, и никто меня там не знает и не ждет. Там никого не интересует, что я магистр. Там все меня боятся и только из страха могут сразу же убить.
Я всё же закончил старший факультет – факультет жизни. Главный экзамен принял Оссиньи. Забавно – у меня сегодня посвящение в магистры. Магистры Жизни. Прочел пафосную лекцию в кабаке. С тобой вот супердиспут состоялся.
Может, ты и прав, и мне самое время податься в монахи. Ха, Франсуа Вийон – монах! Франсуа Мошенник – монах!
Но я устал. Хотя бы немного где-нибудь отлежаться, шкуру свою залечить и забыть все, что было! Забыть! Забыть!!!
Я на перекрестке трех дорог. Либо уйти в глушь, в провинцию и затеряться там. Никакие герцоги мне больше помогать не будут. Либо вообще уйти из Франции. Бургундцы французов не очень любят. А англичане терпимее. Либо в самом деле уйти в монастырь. Зализать раны, восстановить здоровье.
Я никогда не думал о монастыре, вернее, все эти монахи мне были просто смешны. Я считал их глупыми и жадными, не верил, что они бескорыстно сидят взаперти. Да и видел, как часто они врут и обманывают людей. Почти не встречался мне монах, который бы обходился без женщины. Только делают они это тайком и без всякой любви. В этом они, можно сказать, честны – лапшу на уши девицам не вешают. Короче, я считал их хитрым цехом, где занимаются тем, что делают деньги за счет веры. Обыкновенный мошенник дурит дураков. Самый богатый, надо сказать, цех.
Я и сейчас так считаю. А ты, что, предлагаешь мне стать одним из них? Да, я мошенник, но ведь не до такой степени!
Я ненавижу проповеди, да и мне нечего проповедовать. К чему я могу призывать людей – к тому, в чем сам разочаровался?! И. поверишь или нет, я никогда не любил обманывать. Да, я любил вийонировать, т. е. шалить, резвиться, подкалывать, потому и взял себе твое имя. Да, я мог что-то скрыть, утаить – но это самый примитивный уровень обмана. Я никогда не сочинял обмана из корысти, не придумывал то, чего не было. И… я был одинок в этой толпе, среди людей, которые мной только пользовались, но для меня ничего доброго так и не сделали. Это ведь тоже одиночество, когда не с кем и не можешь говорить правду, потому и начинаешь активно врать.
Однажды я подумал, что даже рад уйти из Парижа и рад примерно так, как радовался, когда уходил из тюрьмы. Я на самом деле сам предложил уйти из Парижа, избавить всех от себя. Кроме тебя, у меня здесь уже никого нет. И вообще никого нет, кроме тебя. А куда идти-то?!
– Послушай, что ты так раскипятился? Терпеливо ответил Гийом. – Я ведь не гоню туда. И потом, на самом деле ты не знаешь монахов. Ты видел их на улицах Парижа, а в нашем городе честные люди не выживают. Да и в провинции на виду не самые лучшие. Хорошие и честные очень заняты для того, чтобы мошенничать и обманывать.
– Значит, ты и меня не считаешь хорошим и честным, да?!
– Я уже сказал: в дьяволе бог. Ты просто запутался. Я тебя с детства знаю, я тебя вырастил, и я знаю тебя лучше, чем ты сам. Если бы не твоя драка с Шермуа, ты бы выучился на юриста и стал бы, я этого всегда хотел, и богатым, и уважаемым человеком.
– Видел я и юристов, самых разных, но вот честных как-то не встречал.
– Снова повторю, а много ли ты вообще кого видел. Вся твоя жизнь идет в кабаках, а честные там не живут. Заходят туда иногда и всё. Ты, Франсуа, на самом деле, жизни-то и не видел. Ты был на дне общества и только. И ты, в общем-то всё еще ребенок. Играешь в жизнь. Ты всегда играл в жизнь. Жил чувствами. А это самый нижний слой. Это омут. Все бесы там живут, как глисты в выгребной яме. А душа требовала другого. Ты же душу гнал прочь, как в своей балладе. Ты, как мальчишка, которого послали в лавку, а он заигрался с друзьями. Поиграл – хватит! Иди дальше! Или хотя бы отдохни. Ругать тебя никто не будет.
В общем, иди в монастырь хотя бы потому, что на этом пути никто тебя искать не станет. Никому и в голову не придет, что вор, убийца и мошенник может пойти туда. Тем более, что такая мысль, как я понял, тебе самому до сих пор в голову не приходила.
– Да, может быть, ты и прав. Забавно! Франсуа как будто не слышал ничего. – Я был в кабаках, дворцах, тюрьмах, притонах, борделях, а вот в монастырь… да, туда даже не заглядывал.
– Вот, я про это говорю. И среди монахов много… скажем, так, не очень достойных людей, но много и таких, которых и ты можешь уважать.
– Ладно! Я услышал тебя, отец! Я подумаю. Может, и, правда, мне сейчас… после того, как отняли здоровье… кстати, это сделал епископ! Тибо д’Оссиньи, будь он проклят! Может, и стоит хоть на время постучаться в двери какого-нибудь монастыря. Подлечить здоровье. Больше же негде!
А, впрочем, чем я не монах. Два обета из трех я блюду уже давно. Бедность. С целомудрием, правда, проблемы. Но, если речь идет всего лишь о безбрачии, то не трудно – какая дура выйдет за меня?! Да и я не дурак, чтобы иметь надсмотрщика еще и в доме. Хватит с меня тюремных надзирателей.
Вот с послушанием вечные проблемы.
Гийом нетерпеливо перебил его:
– Послушай, Франсуа, еще раз послушай и вникни! У тебя две беды и я говорил о них уже не раз тебе. Ты идеалист и считаешь, что люди таковы, какими должны быть. Ты долго так считал, а после того, как стали обежать, унижать и даже убивать, ты повернулся на сто восемьдесят градусов. Ты стал тех же людей презирать и мстить им своими стихами, пачкать их и позорить. А второе – ты всегда играл в жизнь. У тебя не было цели в жизни, ты не видел в ней смысла. Хоть ты и был изрядный сорванец, но в то же время ты был послушным сыном и прилежным школяром. Этого от тебя требовали, и ты старался казаться таким правильным. А потом так же рьяно захотел стать лихим гулякой, вором, преступником.
Ты играл эти роли, а, по сути, был другим, хотя и сам себя-то толком не знал и не понимал. Этот же ведь ты писал, что знаешь всех, но только не себя. А, может, пора уже наконец-то действительно понять себя?! Как святой Августин советовал, через предстояние своей души перед богом. Да, ты еще не знаешь, что это такое и даже, возможно, не понимаешь, о чем я сейчас говорю. А ты попробуй! Побудь хоть немного в монастыре, пойми, чем живут монахи. Попробуй сыграть роль монаха. Все остальные роли ты уже переиграл. А чего-то и не сможешь сыграть. Тебе никогда не стать рыцарем или крестьянином, менялой или рыбаком, солдатом или почтенным отцом семейства. Уж извини за прямоту, но все эти роли отданы другим. Роль висельника на Монфоконе или зарезанного в сточной канаве – боже упаси! Вот и спасай сразу и тело, и душу!
Ты сейчас пытаешься понять самого себя сам, копаешься в своей судьбе и душе и ничего не можешь, заметил?! И не получится никогда. Человеку не дано самому разгадать загадку своей души.
А средство есть – обратиться к Богу и попросить его помощи. Как? В монастыре научат. Это особое и таинственное искусство. Ты думаешь, чего ради уходят в монахи? Сладко есть и много спать? Кто-то, может быть, и из-за этого, но начали-то не эти лентяи. Они лишь присосались.
У думающего человека есть будущее, у бездумного только настоящее, он живет только этой минутой, здесь и сейчас. Ты думающий. Доказательством твои стихи. И вопросы ты задаешь нужные и правильные – почему? за что? Вот на эти вопросы ты, Бог даст, и получишь ответы, в монастыре на это посмотришь иначе.
– Душой, а не плотью я все же с матерью и с тобой. Об университете скучаю, хотя там и было много дури всякой. А еще поэзия! Я как бы между двух берегов.
– Ты уплыл от одного берега, а течения, рифы и штормы тебе не дают пристать к другому. Представь себе, что вернуться ты уже тоже не сможешь.
Но есть остров – монастырь. Может, туда пристать? На этом острове можно прожить всю оставшуюся жизнь, а можно просто передохнуть.
Но куда ты потом поплывешь?! И хватил ли сил? У реки-то всего два берега – белый и черный.
С белого тебя выгнали, а черный принесет смерть раньше времени. Да еще смерть не только тела, но и души.
– Я все время живу двойной жизнью. Во мне как будто два человека. Ты же помнишь, я с детства был такой. Сам же меня ругал за это. Я уже в Понтуазе был непоседой. Мать часто вспоминала, сколько хлопот было со мной, того и гляди, что ушмыгну куда-нибудь.
– Да, и я с тобой хлебнул горюшка. Что говорить, Париж не Понтуаз, тут игрушки взрослые. Я думал, с возрастом это у тебя пройдет. Получишь образование, остепенишься. Я был рад, что ты хочешь стать юристом. Это была и моя мечта, да не получилось как-то.
– Да, я хотел стать юристом, но с моим ли характером корпеть над законами?! Мозгов-то хватило бы, но терпения?!
– Я в свое время понял, что вырос из детства и поступил в университет. Потом вырос из университета. А сейчас я вырос из Парижа. Вряд ли в него вернусь, даже если разрешат. Я всегда был способен начинать с нуля. Вот и сейчас я на нуле. Только сейчас я не знаю, чем буду заниматься.
Плутни, на самом деле, надоели. А ремесла никакого не знаю. В деревню пахарем возвращаться не хочется. Снова быть сервом не хочу, а свободную землю вряд ли найду.
Может, в самом деле, уйти в монастырь?.. Хоть на время…
И все же я отчасти рад уйти из Парижа. Да, я парижанин до мозга костей. Я горожанин – я не знаю вообще, как жить в деревне!
Мне будет очень не хватать большого города, всего того, чем я жил всю свою жизнь. И все же я устал от него, его суеты и бессмыслицы, человеческой тупости и человеческой подлости. Я всерьез иногда думал, за что мне это наказание – жить в Париже. Я ухожу из него, как уходят на свободу из приюта для сумасшедших. Люди живут бредовыми идеями, гоняются за пустяковыми и даже идиотскими удовольствиями. Они живут в каком-то нереальном, но подлом и жестоком мире. Я никогда не мог их понять, никогда не мог довериться никому. Они как живые мертвецы – вроде ведут себя, как люди, но мне напоминают кукол-марионеток. Что в этом театре, что в самой жизни все какое-то искусственное, придуманное. И ведь я тоже был таким же! И я жил этим же! И я вел себя, как деревяная игрушка.
И вот я ухожу, точнее, меня выгоняют. Ведь смешно же – меня выгоняют из сумасшедшего дома, как недостойного там жить и быть! Не вылечившегося, а недостойного! И такое бывает, оказывается. И это считается наказанием!!! Типа, десять лет получай, исправишься, а тогда снова приходи в наш вертеп! Тоже, нашли рай!
