Ихор

– Ах вот ты где, помет черепаший! Умудохался за тобой гоняться! Говори, куда барон подевался? Где этот рыжий тараканий ус?!

– Больно! Клим, отпусти! – верещит Аверин и сдается: – В Дальневосток утащился, атаману служить собирается! Правду говорю! В Даурии он, больше и знать ничего не хочу!

Клим отпускает и отряхивается, толкает подоспевшего Прохора и выговаривает ему:

– Возьми кого-нибудь на подмогу за порядком присматривать, а то самолично не справляешься! – И на девчонку смотрит, на платье и умудренное скитаниями личико. – Звать как?

– Хариткой все зовут.

– То греческое имя, благородное. А ты весела и радости полна?

Харите нравится его грубый говор, его зоркий голубой глаз, она краснеет и отвечает:

– Со мной не соскучишься, я частушки знаю. Спеть?

– Приходи вечером в «Яр», что в доме Якушева. Бывала? Ну так заходи, послушаю твои частушки, предложу, быть может, что-то. – И к Прохору: – Сколько козлиная борода оставил монет? Три тысячи? На вот. – Он отсчитывает, взяв из наплечной сумки, банкноты и сообщает Прохору, что сегодня Харита никому больше самогон не наливает. – И вот что, братец, заканчивай свое грязное дельце, коммунизм такое скоро не одобрит.

– Выискался моралист, – щелкает языком Прохор. Тогда Клим схватил его за горло и просит иначе: – Чтобы завтра всех девок разогнал, пес паршивый! Если проверю и не обрадуюсь – вспорю брюхо! Усвоил наказ?!

Прохор кивает и краснеет от удушья, а громадные руки его висят вдоль тулова и не смеют сжаться в кулаки. Клим, ослабив хватку, уходит, а Харитка следует за ним, но тот просит не торопиться и свидеться в «Яре» вечерком, часов в восемь. Харита обещает быть.

– И вот что, – говорит Клим, – нареку тебя Ритой, ну не в Греции же мы, в самом деле! А так выходит, будто харей какой-то обзываю. Бывай, ждать буду. Не придешь – не обижусь!

Двуколки на мостовой как ни бывало, но Клим шагает быстро и знает, куда держать путь. Рита провожает его взглядом и удивляется, какой все-таки громадный издали этот неожиданный человек.

* * *

К нему подходят солдаты в шинелях без погон и просят предъявить документ, удостоверяющий личность. Изучают дотошно, им не нравится его выбритое лицо и надменный лоб.

– Воевал? – спрашивает малец и сплевывает под ноги.

– Там указано, – кивает на трудовой список мужчина.

– Крейт, – говорит второй солдат вязко и придирчиво. – Немец, что ли?

– Под Танненбергом я, быть может, твоего старшего братца за шкирку из-под миномета вытащил, а потом зашивал полдня. Он у тебя немецких кровей?

– Но-но, поговори мне тут! У меня сестра! Русская!

– «Военный врач» там указано. Связывайтесь с начальством, если не верите.

– А чего Крейт? Поменяй! – дает совет солдат. – Стань Кротовым иль Кремневым. Во фамилия! – выставляет указательный палец. – Игорь Кремнев – чем не большевик!

– Пойду я, – отбирает трудовой Игорь фон Крейт и ступает в «Сабраж», где под вечер убраны столы и отмыт пол.

Прохор машет, мол, закрыты – переоценка ценностей! Игорь интересуется судьбой Аверина.

– Дался он вам всем! – сокрушается Прохор, и Игорь спрашивает о других «всех».

Прохор скрытничает, но за пятьсот рублей выдает образ и манеру поведения ворвавшегося в его обитель Клима. Что хотел от Аверина? Неизвестно, не поспел расслышать. Тогда Игорь расстегивает свою линялую болотного цвета шинель и, спустив со стола прибранный стул, садится и просит накормить и дать комнату.

– Рад бы, да не могу: ревизия! – разводит руками Прохор, но приносит самогон, квашеную капусту и картофелину.

Отужинав, Игорь благодарит хозяина и поднимается к Аверину, пробует дверь – не заперта. Постоялец покоится, зашторив заляпанные, в разводах окна. Руки на груди сложены, изо рта вываливается синий язык. Фон Крейт безуспешно ищет у горемыки пульс, зовет Прохора. Тот, явившись, пялится, как истукан, потом причитает и просит Игоря забрать труп и выбросить его в овраг к собакам. Затем кается, что дурные мысли ему нечистый в мозг засунул, и читает «Отче наш».

– Помер не больше часа назад, – сообщает фон Крейт. – Как врач говорю.

– Но никто сюда больше не являлся, – почему-то оправдывается Прохор, и хлопает по своему лбу, и предполагает, что сам преставился.

– Может, и сам. Так, где тот странный человек твоей девке встречу запланировал?

– «Яр», тут пару кварталов проехать – и будет, – сообщает Прохор.

Игорь жмет сутенеру руку и выходит, оставив того хлопотать в одиночестве и решать спор с совестью: идти ли в милицию или избавиться от проблемы втихомолку.

Вечером в ресторане «Яр» играет музыка: гармонисты и гитаристы, голосисто поет усатая пышная баба в парике. Народу вокруг негусто, все бывшие капиталисты, пропивают припрятанное; есть тут и Мельников – печальный друг Риты, у которого коммунисты забрали лавку, оставив лишь старый граммофон и канарейку. Молодая жена Мельникова сбежала в Петроград, и теперь бывший меценат и заядлый игрок в преферанс каждый вечер напивается в зюзю, проклиная революцию и мертвого царя.

Игорь заказывает водки и закуску из хлеба и двух кусков сахара, уплатив целое состояние. Притихнув в засаде, он высматривает того сановитого быка, что взбаламутил потаскуший курятник и вразумил хозяина борделя сочувствовать марксизму. Подобный человек выделится сразу, его угадывать не придется. Но сперва он примечает ситцевое платье, полушубок, снятый с чужого плеча, сапожки заграничного пошиба. Ожидает кого-то, поглядывает по сторонам. Дождавшись, она вскакивает, подает руку, и тот самый бык с «плешивой бородой» пожимает ее ладонь и усаживает за стол. Она-то помышляет, что здоровяк нацелился на ее возраст и красоту, но Игорь видит в этом человеке едкий умысел. Решает вмешаться: влезть нагло, по-мужицки, как если бы речь зашла о его двоюродной сестре, что собралась по малолетству сбежать с первым встречным моряком.

– Прошу без нервов!

Игорь садится третьим за стол и всматривается в голубые глаза Клима. Протягивает руку, тот настороженно пожимает. Рита глядит на незнакомца, ей все мужчины интересны, как экспонаты в музее, но есть особенные, что магнитят, и ей несказанно повезло – так думает Рита: за ее столом в захудалом кафешантане образовываются сразу два таких притяжения, и теперь ее разрывает на части. Игорь ревниво посматривает исподлобья и крутит в пальцах незажженную папиросу.

– Чем привлек вас, товарищ? – спрашивает Клим.

– Жакетик-то продай, а не то в застенки определят, скажут, спер с важного трупа. – И, цокнув, спрашивает: – Аверина знаешь? И я знаю. Мне информация нужна, помоги! Про Зипайло расспрашиваю – куда сбежал?

– Вообрази, что мы с Зипайло приятельствуем, – смеется Клим, – так что ж мне его выдавать?

– А он и мой друг, проведать хочу, – кривит рот Игорь.

– Видали таких друзей! Игорь, значит? Крейт? Служил?

– Штопал больше, – отвечает Игорь и чиркает спичкой о липкую поверхность стола. Усатая баба начинает выть романс, но солдаты в углу заведения ее стопорят и просят что-нибудь народное. Баба шепчется с музыкантами и затягивает «Вдоль по Питерской».

– Вы друзья, что ли? – интересуется Рита.

– В нынешнем бардаке не распознать, кто кому другом или волком приходится, – говорит Клим.

– Тебе Зипайло не товарищ, и мне тоже. Но передать ему послание надобно, почта не справится, тут устно вложить необходимо.

– С вранья-то дружбу зачинать – так себе перспектива, гражданин Игорь Крейт. Но времена темные, понять предостережение я всегда могу. Меня звать Клим Вавилов, будем теперь руку друг дружке жать да обниматься, если на безлюдье свидимся. – Клим гладит бороду и едва заметно проводит большим шершавым пальцем по шраму, что оставил борозду на подбородке. – А прекрасной даме я предлагал побыть хозяйкой в путешествии и вот жду решения.

– Ехать-то далеко? – спрашивает Рита и плотно смыкает губы, ее взгляд растерян.

– На Дальний Восток, милая. Там дикие края, но богатые. Когда предприятие мое выгорит – озолочу. Выкупаешься в шелках и мехах. Слово даю. А слово Клима Вавилова что-то да стоит!

– Не хорохорься, Клим, скажи новому знакомому: куда направляться нужно? Аверин разведчиком ходил при атамане, а тот в Чите засел. Зипайло с ним?

– Чего спрашиваешь, раз все тебе известно?! Дуришь? Спроси сам у Аверина! Ступай к нему в двадцать третий номер да задавай вопросы!

– Не выйдет, – докуривает Игорь и ввинчивает бычок в жестяную банку. – Отошел Аверин в мир иной. Придушил кто-то. Или сам задохнулся, что вряд ли.

– Болван! – рычит Клим и вскакивает, распрямляясь во весь свой громадный рост. – Не трепаться нам нужно, а деру давать!

Вваливаются в «Яр» милиционеры с винтовками, а вместе с ними разудалый капитан и раскрасневшийся напуганный Прохор, который тычет в Клима и второго, что сидит в шинели. Игорь шепчет Рите: «Медленно уходи, а не то загребут». И Рита шмыгает в уборную, а потом к пьяному Мельникову. Капитан приказывает арестовать двоих мужчин, Клим фырчит, но не сопротивляется. Игорь сует в нос милиционеру трудовой листок, тот отмахивается и вяжет подозреваемому руки. Их уводят, и вечер в «Яре» продолжается. Рита грустит, сидя на краешке стула, к ней подходит помятый официант и просит оплатить ужин, который заказал Клим. Рита мчится к выходу и пропадает на улице, смешавшись с темнотой; официант для проформы выходит на воздух и жалостливо вздыхает.

* * *

Их везут на подводе к заброшенному отделению вокзала и заводят внутрь гулкого пустого здания, велят спускаться в подвал и вопросов не задавать. Стемнело; конвоиры высвечивают фонарями хрустящие от битого стекла лестницы и поторапливают.

– Стрелять надумали? – все-таки спрашивает Клим, хлопает по сумке и вспоминает, что его люгер изъяли при обыске.

Остается один капитан и трое милиционеров – еще молодые, но видавшие и смерти, и горести, и с ними-то Климу квитаться совсем не хочется. Но понимает, что придется, иначе не выкрутиться. Игорь молчит, повинуясь тычкам в спину. Плененные встают у стенки. Конвоиры чего-то ждут; капитан шепчется с подопечными и уходит. Клим бросает ему вдогонку:

– Как же суд?! Мы никого не убивали! Доказывай, служака, так положено!

– Рожи у вас холеные, тот вообще немец, – говорит капитан. – Мне расстрелять проще, чем волокиту зачинать. Задний ум подсказывает, что хлебну горюшка от вас, а мне в городе форсмажоры неудобны. Нам белочехов позарез хватило!

– Говорил – сними жакет! – шепчет Игорь. Затем уже орет во все горло: – Братцы, ну положите ружья, ну воевали ж вместе! Я был под Танненбергом, а вы?!

Сверху кричат, затем цокает по ступеням граната и обращается во взрывной хлопок, шарахающий по башке и ужасно слепящий. Но Клим ориентируется, подбирает ружье, выпавшее из рук милиционера, корчившегося на спине. Клим вгоняет патрон и стреляет ему в лицо, потом второму и находит в углу, рядом с дохлыми крысами, третьего. Паренек вот-вот встанет, но еще протирает глаза уцелевшей рукой, другую раскурочило взрывом. Клим перезаряжает и убивает его, забирает люгер, проверяет магазин и ступает наверх.

– Стой! Зачем убивать?! Сбежим – да и все! – кричит ему Игорь.

– Не, братец, то сволочь красная, ее искоренять надо, иначе житья не будет.

– Эсер, что ли?

– Вольный человек, – отвечает Клим и взбирается по ступеням, стреляя из люгера.

Игорь фон Крейт выходит чуть позже, удостоверившись в отсутствии пульса у каждого. Наверху лежит милиционер и окровавленный капитан на животе – Клим стрелял в спину. Теперь он курит и прикладывает к губам тонкую книжицу в черном переплете. Шепчет. Рядом с ним стоит Рита, на ней пальто и грубые сапоги; на голове ее не какая-нибудь шляпка, но вязаная теплая шапка, подбитая свалявшимся мехом.

– Жакет продам, – говорит Клим. – Но сначала тикать надо. Мы в сторону Читы поедем, потом к Маньчжурии. Но поезд нам заказан, искать будут – и найдут. Так что придется окольными. Доберемся до царских офицеров, полегче станет. Ты с нами?

– Убивать-то ты мастак, – мотая головой, сокрушается Игорь. – Куда сейчас двинем?

– На юго-восток, через леса и поля, в деревнях побираться будем. Деньги с каждым днем обесцениваются, так что закупим муки, сахара, спичек и лекарств. Коней из подводы возьмем.

– Их тут две штуки. И те хилые.

– Будет третий. Или тебе дормез подавай, ваше сиятельство? – Клим сплевывает, чешет шрам и продолжает: – Перевели дух? Ну, тогда прыгайте на коня да скачите за город. На юго-востоке будет деревенька Силки, там встретимся часа через три. Бери девку, сажай на лошадь.

– А если тебя схватят? – спрашивает Игорь.

Клим отмахивается, отвязывает коня от подводы и, оседлав, скачет вглубь города. Игорь справляется со второй кобылой и помогает Рите усесться, походя интересуется:

– Где гранату надыбала?

– Все сбережения спустила, у Прохора в загашнике нашлась. Вас выручить хотела. Они ж сюда полгорода свезли, тут гиблое место, призраки так и бродят, – отвечает Рита.

– Ну, боевая, пригодишься, – смеется Игорь и залезает на кобылу позади Риты, и так он ощущает ее ласковый и чуть кисловатый запах, смесь выскобленной с мылом кожи и пота. Покрутив кобылу, Игорь выбирает направление, пришпоривает. Кругом тьма и странные звуки из подворотен, гудит паровоз, вдалеке чадит заводская труба, вываливая в серое небо густой дым.

4

Подобный сон называют липким, но Фома не прочь окунуться глубже и побыть в нем подольше. Проснувшись, он осознал, что страшно замерз – тело вымокло от пота, футболку хоть выжимай. Поднялась температура. Фома переоделся, сменил постельное белье, любезно оставленное горничной в номере, и зажал под мышкой градусник.

Кашлял страшно, от слез покраснели глаза. Градусник показал тридцать семь и пять, ехать поутру невозможно, не осилит. Фома выпил таблетку парацетамола и попытался заснуть, но не смог. Включил телевизор, висевший в углу на кронштейне. Несмотря на простуду и хреновое самочувствие, ему захотелось секса. На «Культуре» мелькали кадры из фильма «Лоуренс Аравийский». Картинка была блеклая, и казалось, что Питер О’Тул щеголяет по снежной пустыне. Фома этот фильм не смотрел и сейчас тоже не собирался, к тому же верблюды его не возбуждали. Менялись каналы – мелькали цветные отблески на светлых обоях, отражения падали на кофейный стеклянный столик. Фома вылез из-под одеяла, по коже побежали мурашки; присел на подоконник, открыл форточку и рассмотрел трассу. Машин не много, но и не мало. Фонари светили тускло, и Фома, как ни щурился, так и не разобрал возраст тех пьяных парней, что шли, обнявшись, по краю тротуара.

Наткнулся наконец на старенький комедийный боевик «Конвоиры»[2]. Середина фильма, и скоро – если память не изменяет – начнется эротическая сцена. Таблетка действовала, и Фому снова прошибал пот. Третьего комплекта белья у него нет, и потому Фома решил потеть, не кутаясь в одеяло, вытираясь жестким полотенцем и всячески обветриваясь. О жене он не вспоминал, зато думал о мемуарах неизвестной женщины, доверившей его деду подробности своей жизни. Их достоверность смущала Фому. Он сомневался, что девочка, жившая во времена Гражданской войны, могла дотянуть до сегодняшнего дня. Если в рассказе ей восемнадцать, то сейчас не меньше ста двадцати. Или они на пару с дедом сочиняли роман? Такого сюрприза от старика ждать не приходилось – не в его правилах: художку не уважал, только научные работы. Толстого и Достоевского знал, но хмыкал, когда их упоминали, а потом сообщал, что от смотрителей в метро пользы больше, чем от паршивых классиков. С дедом, разумеется, в спор не вступали, потому что он мог огреть утюгом, как случилось однажды, когда Фома заявил, что собрался изучать историю. Но вскоре передумал и очутился на экономическом факультете. Впрочем, с финансами он так и не поладил.

«Конвоиры» приближались к заветной сцене, но Фому потянуло в сон. Вдруг телик погас, и Фома проверил светильник – без тока. Фома вытерся полотенцем и приготовился провалиться в очередной сон, каким бы он ни был. Почти двадцать лет его преследовал один и тот же кошмар: сгорающая машина, ржущие от страха кони и полная безразличная луна. За стенкой послышалось какое-то шуршание. Слов Фома не различал, понадеявшись, что будет засыпать под чей-то бурный секс, но там стихли. Фома заснул и видел сны, но наутро вспоминать их не захотел.

5

На завтрак Фома съел омлет, запив его растворимым кофе. Простуда ушла, но оставила слабость. Рядом с ним обсасывал подгорелый тост беззубый старик в модной кепке. Он наклонил голову, пытаясь откусить, и кепка упала в тарелку с вареньем. Старикан отряхнул вещь так, будто она была в песке, а не в липком джеме, и снова нацепил на голову. К нему подсела улыбчивая девушка, вероятно внучка. Фома подслушивал, потому что она рассказывала о сказочном крае, где старику будет не одиноко. Назвала пансионат «Рябово», и Фома понял, что там-то он вчера и побывал. Старикан дожевал тост и соскреб ножом остатки варенья. На его кепке застыло клубничное пятно. Дедок кивнул, дав понять, что согласен.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Мангыс — в мифологии монгольских народов демоническое антропоморфное существо, злой дух, пожиратель людей. Часто ему приписываются элементы звериной природы (шерсть, рога) и многоголовость (иногда это трактуется как оборотничество).

2

«Конвоиры» (англ. «Chasers») – американский комедийный фильм 1994 года, режиссер Деннис Хоппер.