Безусловно твоя

– Извините, – мой голос прозвучал холодно. – Вы можете объяснить, что делаете?

Мужчина опустил камеру, и я смогла его рассмотреть. Около тридцати пяти лет, высокий, с небрежной трёхдневной щетиной, растрёпанными тёмно-русыми волосами и внимательными серо-голубыми глазами, которые, казалось, видели больше, чем следовало. Одет он был не по-деловому – потёртые джинсы, клетчатая рубашка, кожаная куртка, явно знавшая лучшие времена. На запястье – простой кожаный браслет ручной работы вместо часов. Типичный представитель творческой богемы.

– Фотографирую интересных людей, – он улыбнулся без тени смущения. – А вы очень интересны.

– В каком смысле? – я непроизвольно выпрямила спину.

– В прямом, – он пожал плечами. – Знаете, большинство людей в аэропортах существуют в каком-то межвременье – ни здесь, ни там. А вы полностью здесь. Сфокусированы, словно натянутая струна. Это фотогенично.

– Вы всегда фотографируете людей без разрешения? – я старалась, чтобы голос звучал холодно, но твёрдо.

Он опустил камеру и посмотрел на меня без малейшего смущения. В серо-голубых глазах плясали искры веселья.

– Только когда они настолько красиво злятся.

– Удалите фотографию, – я протянула руку, словно могла физически забрать своё изображение.

– Но тогда мир потеряет прекрасный момент искренности, – он сделал шаг назад, защищая камеру. – В мире так мало настоящих эмоций и так много отрепетированных улыбок.

– Моя искренность – моя собственность, – парировала я. – И я не давала разрешения ею распоряжаться.

Он склонил голову набок, изучая меня с неожиданным интересом.

– Эмоции – ничья собственность. Они как ветер – могут пролететь через забор из колючей проволоки, и ни один юрист не сможет вернуть их обратно.

– Философия – слабое оправдание для нарушения личных границ, – я протянула руку ещё требовательнее.

Он неожиданно серьёзно кивнул и нажал несколько кнопок на камере.

– Удалено. Но знаете… – он снова улыбнулся, – некоторые моменты остаются в памяти даже без цифрового следа.

Я хотела ответить что-то резкое, но в этот момент мой телефон зазвонил. Белоусов лично подтверждал встречу на завтра. Когда я закончила разговор, странного фотографа уже не было видно. Я почувствовала иррациональное облегчение, смешанное с крошечной, совершенно непозволительной ноткой разочарования.

Три часа ожидания превратились в пытку. Я привыкла заполнять каждую минуту полезной деятельностью, но в аэропорту возможности были ограничены. Работа требовала концентрации, которую сложно обеспечить в публичном месте. Я переключилась на чтение отчётов и аналитики, и время постепенно сдвинулось с мёртвой точки.

Наконец, объявили посадку. Я встала в очередь на приоритетную регистрацию, поправляя идеально сидящий тёмно-синий костюм. Тёплый воздух аэропорта уже успел превратить его в подобие удавки, и я с нетерпением ждала прохлады салона самолёта.

Заняв своё место у окна в бизнес-классе, я расположила ноутбук на откидном столике и ещё раз просмотрела презентацию. Оставались мелкие детали, которые нужно было доработать к завтрашней встрече. Краем глаза я заметила движение – кто-то занял место рядом со мной. Повернув голову, я почувствовала, как внутри всё сжалось: в соседнем кресле устраивался тот самый фотограф.

Он заметил моё удивление и в ответ лишь пожал плечами с видом человека, который давно перестал удивляться совпадениям.

– Судьба, – произнёс он с лёгкой усмешкой.

– Скорее, совпадение, обусловленное ограниченным количеством рейсов и мест, – парировала я, возвращаясь к экрану ноутбука.

– А вы не допускаете, что мироздание обладает чувством юмора?

Я не удостоила его ответом и демонстративно углубилась в работу. Сосредоточиться, однако, оказалось сложно. Моё тщательно оберегаемое личное пространство было нарушено, и я ощущала это всем своим существом. От него пахло чем-то свежим, древесным – не парфюм, а запах настоящего леса или озера. Как будто кусочек природы вторгся в стерильный мир бизнес-класса.

– Максим, – вдруг произнёс он.

– Простите? – я подняла взгляд от экрана.

– Меня зовут Максим. Максим Берегов, – он протянул руку. – Обычно люди представляются, когда им предстоит провести рядом хотя бы час.

Я неохотно пожала протянутую ладонь – тёплую, с грубоватыми мозолями, совсем не похожую на выхоленные руки моих деловых партнёров.

– Александра Воронцова.

– ВОРОН – это ваше? – в его глазах мелькнул интерес.

Признаюсь, меня удивило, что человек, явно далёкий от мира моды, знаком с моим брендом.

– Да.

– Впечатляюще. Я видел ваш бутик в центре. Минималистичный дизайн, точные линии – в этом есть своя красота.

– Но не та, которую вы обычно фотографируете? – спросила я с лёгкой иронией.

Он улыбнулся, и я заметила, как от уголков его глаз разбежались мелкие морщинки – следы многих улыбок и, вероятно, долгих часов, проведённых на солнце.

– Разную красоту ценю по-разному. В идеальных линиях есть своя эстетика, в живом несовершенстве – своя.

Мне не хотелось признавать, но его слова задели во мне какую-то струну. Я всегда стремилась к совершенству, к идеальному результату, безупречным линиям. Несовершенство в моём мире было синонимом ошибки, а не источником красоты.

– Вы тоже летите в Петербург по делам? – я решила сменить тему.

– Если фотографию можно назвать делом, – он кивнул. – Я возвращаюсь с Байкала. Провёл там год, работал над проектом о воде и времени. Теперь еду в Питер на встречу с издателем – будем обсуждать книгу.

– Целый год на Байкале? – я не скрыла удивления. – И что, ни разу не вернулись в цивилизацию?

– А вы считаете, что цивилизация – это шумные города и офисы? – в его голосе не было вызова, скорее искреннее любопытство. – На берегу самого древнего озера планеты я чувствовал себя ближе к сути цивилизации, чем где-либо ещё.

– И в чём же эта суть, по-вашему? – спросила я, сама не понимая, зачем продолжаю этот странный разговор.

– В умении видеть прекрасное в простом. В способности замедлиться достаточно, чтобы заметить, как меняется свет на воде в течение дня. В понимании, что ты – лишь крошечная часть чего-то гораздо более древнего и значимого.

Я посмотрела на него внимательнее. Для человека, проведшего год вдали от цивилизации, он был удивительно осмыслен и точен в выражениях.

– Звучит красиво, но совершенно непрактично, – заметила я. – Большинству людей нужно зарабатывать на жизнь, а не созерцать свет на воде.

– А вы уверены, что эти вещи взаимоисключающи? – он слегка приподнял бровь. – Может, именно способность замечать свет и делает человека по-настоящему живым? И тогда всё, что он создаёт – будь то фотографии или модные коллекции – наполняется этой жизнью?

Прежде чем я успела ответить, самолёт неожиданно тряхнуло. Стюардесса по громкой связи попросила пассажиров пристегнуть ремни – мы входили в зону турбулентности. Я послушно выполнила указание, но в следующую секунду самолёт снова сильно качнуло, и кофе из чашки, которую я держала в руке, выплеснулось прямо на мои документы и клавиатуру ноутбука.

– Чёрт! – вырвалось у меня.

Тёмная жидкость медленно расползалась по клавиатуре и бумагам. Я лихорадочно попыталась спасти технику, но из-за пристёгнутого ремня движения были скованы.

– Позвольте, – Максим ловко отстегнулся, достал из своего рюкзака пачку салфеток и начал промакивать кофе. – Переверните ноутбук клавиатурой вниз, чтобы жидкость не попала внутрь.

Я выполнила его совет, ощущая непривычную беспомощность. Моё лицо, наверное, выражало настоящую панику, потому что Максим вдруг улыбнулся – не насмешливо, а ободряюще.

– Не переживайте так, – сказал он, сосредоточенно просушивая мои документы. – Мир не рухнет из-за пролитого кофе.

– Для вас, может, и не рухнет, – пробормотала я. – А для меня это может означать потерю важных данных, задержки в работе, срыв сроков…

– И тогда что? – он посмотрел мне прямо в глаза. – Наступит конец света?

На мгновение я онемела от такой прямоты. Что он мог знать о требованиях моего мира, о грузе ответственности, который лежал на моих плечах? О том, что даже малейший сбой в системе мог запустить цепную реакцию проблем?

– Вам легко говорить, – наконец произнесла я. – Вы фотографируете воду и свет. Если что-то пойдёт не так, максимум – потеряете красивый кадр. У меня же на кону —

– Судьбы мира? – он договорил с лёгкой усмешкой, продолжая заботливо просушивать мои документы. – Не принижайте себя, Александра. Вы слишком умны, чтобы действительно верить, будто без вашего контроля всё немедленно рухнет.

Я почувствовала, как краска заливает мои щёки. Он был прав, и это раздражало больше всего. Конечно, мир не рухнет. Но мой мир… мой мир действительно мог пошатнуться.

Максим тем временем достал из рюкзака небольшой герметичный пакет.

– Положите сюда ноутбук, – предложил он. – Насыпем туда риса, он вытянет влагу. Старый трюк, но работает безотказно. После посадки дадим ему пару часов, и, возможно, ваша техника будет спасена.

– У вас с собой есть рис? – недоверчиво спросила я.

– У меня с собой много странного, – он улыбнулся. – Привычка фотографа – всегда быть готовым к непредвиденным обстоятельствам. И да, я в курсе, что это парадоксально – быть готовым к непредвиденному.

Вопреки своему желанию, я почувствовала, как уголки моих губ приподнимаются в невольной улыбке. Было что-то обезоруживающее в этом странном человеке, в его готовности помочь, в его способности говорить о серьёзных вещах с лёгкостью, но без поверхностности.

– Спасибо, – сказала я, вкладывая в это слово больше искренности, чем обычно позволяла себе с незнакомцами.

– Не за что, – он пожал плечами. – В конце концов, мы все в одном самолёте. И в метафорическом смысле тоже.

Остаток полёта прошёл в странном подобии перемирия. Максим рассказывал о своих проектах, о том, как фотографировал закаты на Байкале, каждый день – с одной и той же точки, чтобы показать, как меняется свет и вода. О местных жителях, о шаманских поверьях, о ночёвках под звёздами, которые на Байкале казались ближе, чем где-либо ещё.

Я слушала, погружаясь в мир, совершенно не похожий на мой. Мир без расписаний, дедлайнов и совещаний. Мир, где ценность измерялась не в деньгах и статусе, а в неуловимых моментах красоты и подлинности.

– А вы? – неожиданно спросил он. – Что привело вас в мир моды? Что вы в нём находите, кроме бизнеса?

Я задумалась. Обычно на такие вопросы у меня был готовый ответ – о страсти к красоте, о желании создавать вещи, которые помогают женщинам чувствовать себя увереннее. Это был хороший ответ, правильный. Но почему-то сейчас он казался пустым, как заученная фраза из пресс-релиза.

– Контроль, наверное, – наконец ответила я с неожиданной для себя откровенностью. – В моде есть то, чего так часто не хватает в жизни – возможность создать совершенство своими руками. Идеальную линию, безупречный силуэт. В мире, где всё постоянно выходит из-под контроля, я могу создать пространство абсолютной гармонии.

Он помолчал, обдумывая мой ответ, а затем предложил:

– А может, настоящая гармония как раз в принятии того, что некоторые вещи нельзя контролировать? В понимании, что красота часто рождается именно из случайности, из неидеальности?

– Это очень красивая теория, – заметила я. – Но на практике большинство случайностей приводят не к красоте, а к хаосу.

– Или к встречам, которые меняют жизнь, – он улыбнулся. – Как наша сегодня.

Я хотела возразить, сказать что-то о статистической вероятности случайных встреч в ограниченном пространстве аэропорта, но в этот момент самолёт коснулся посадочной полосы. Мы прибыли в Санкт-Петербург.

После получения багажа мы оказались вместе у стоянки такси. Что-то – возможно, благодарность за помощь с ноутбуком, а может, и простое любопытство – заставило меня нарушить собственное правило не смешивать случайные знакомства с реальной жизнью.

– У вас есть визитка? – спросила я, протягивая свою.

Максим рассмеялся и достал из кармана куртки не визитку, а потрёпанный блокнот. Оторвав листок, он записал номер телефона и протянул мне.

– Без лишнего пафоса, – пояснил он. – Просто цифры. А хотите один совет?

– Какой? – спросила я, ожидая какую-нибудь философскую сентенцию о красоте случайностей.

– Оставьте ноутбук в рисе минимум на шесть часов. И ни в коем случае не включайте раньше. Терпение в данном случае – действительно добродетель.

С этими словами он забросил рюкзак на плечо, кивнул мне и направился к выходу из аэропорта – лёгкой, свободной походкой человека, который не боится опоздать и не спешит никуда, кроме как навстречу собственной жизни.

А я осталась стоять, сжимая в руке клочок бумаги с его номером и странным чувством, что этот день, начавшийся с раздражающей задержки рейса, каким-то образом выбил меня из привычной колеи. И я ещё не решила, хорошо это или плохо.