Рассказы из колодца

Плюхнувшись в озеро, оказался спиной на отмели, лишь голова да сапоги торчали на поверхности, а совсем рядом у камыша, лежало кольцо колбасы.

– Все из-за тебя, негодная ты снедь! И как я теперь в монастырь явлюсь в эдаком виде?

Волна застыла в ожидании, а обнаженная чаровница тоже остановилась, уставившись на Фому.

Не прошло и минуты, как девица пальцем поманила его к себе, отчего вода вокруг монаха взвихрилась и потащила его прямиком по направлению к красавице.

Фома стал сопротивляться, пытаясь грести руками назад, к камышам, но не тут-то было, волна еще быстрее волочила его вместе с сумкой прямо по поверхности озера. Через мгновение он оказался у ног девицы. Прямо у нее над головой оказалась яркая луна, потому разглядеть лицо не представлялось возможным, но что-то необычное или даже знакомое промелькнуло в ее чертах.

Монах попытался рассмотреть ее, но девица, усмехаясь, произнесла:

– Что же это делается? Монахи по ночам больше не молятся, а по кустам шастают!

– Да я-я-я, э-э, заблудился немного, темно, – промямлил в ответ.

– Ну-ну, раз пришел, давай купаться! Вместе веселее, – девица махнула в сторону озера, отчего волна отпустила Фому и он встал на ноги.

По колено в сапогах хлюпала вода, выцветший старый подрясник облепила тина, а заплечный мешок значительно потяжелел.

– Я того. Я лучше пойду, меня брат Никодим заругает, нельзя мне, – пытаясь отвести взгляд от девицы, тихо промычал Фома.

– Ну как знаешь, как желаешь! – ответила девушка и кивнула озеру.

Вода поднялась и встала столбом, от которого одна за другой отлетали капли, постепенно создавая огромную скульптуру. Затем скрутившись в узел, вздрогнула и снова став изящно-фигурным телом, от которого отпали ненужные куски, превратилась в полную копию собеседницы Фомы. Фигура протянула водянистые руки к нему, приблизилась, обняла и страстно поцеловала в щеку, а девица захихикала и прыгнула в озеро, оставив от себя лишь круги на воде.

Монах постоял, вылил воду из сапог и отправился назад в лес.

– Ай да чудеса, и что это такое, никак ведьма?!

– Ба! Да уже светает, и сколько же я там времени провел, пойду-ка назад в деревню, все равно не успею выспаться.

Пока добрался до деревни, до Петрового двора, успел слегка обсохнуть, снова встречал его лай собаки, а хозяин у ворот рубил дрова.

– Что не весел отец, не выспался? А я вот, решил протопить, холодает. Заходи, можешь начинать свое дело.

Ефросиния лежала в новой белой рубахе, волосы были прибраны, на устах застыла печать покоя, а губы, казалось, сложились в улыбку.

Вытащил мокрые книжки, и аккуратно переворачивая страницы, чтобы не порвать, начал читать.

На кухне гремел дровами хозяин, разжигая печку. Молитва совсем не шла, и Фома изредка поглядывал по сторонам, вертясь в сторону печки в надежде, что скоро станет теплее и он согреется, а книги просохнут, изредка посматривал на настенные часы, ожидая окончания, то рассматривал покойницу, читая по памяти. Внезапно Фома вздрогнул, по шее Фроси стекли обильные капли воды.

Мысль пронзила голову: «Да неужто, это она?! Или я с ума сошел, покойница мокрая вся, да вот, и на руках то же самое, вода, волосы влажные? Не-е-ет, не может такого быть, та молодая, а эта уже в годах, выдумал же себе».

Продолжил читать, а мысль все не унималась: «Да как же она тогда мокрой стала? И правда, похожа на ту нагую, что при луне!»

Остановив чтение, обернулся и спросил:

– Хозяин! А что у вас покойница мокрая вся, аж течет с нее?

Петр оторвался от розжига и ответил:

– Да, как же! Отец, да ведь обмыть полагается, вот и мокрая она, ты читай, читай, не отвлекайся, я сейчас.

«Фух, аж вспотел. Ну и лезут же мысли дурные, а ведь говорил мне брат Никодим – будешь и дальше лентяем, попустит тебе Господь скорби! Пора, пора мне исправиться!»

Усердно читал, молитва пошла как нужно, даже хозяин стал шепотом повторять за Фомой строки из псалмов.

Отчитал все, что требовалось, мягко закрыл книжку, чтобы не разорвать и уселся рядом с теплой печкой. Хозяин накрыл стол. Фома согрелся, поел, сразу же поклонило в сон.

– Э-э нет отец! Пора тебе обратно! Ко мне сейчас бабы придут, все равно не уснешь, готовить будем съестное на похороны, да и ты вон в каком виде, – хозяин ухмыльнулся, прищурившись, – так, что иди отдыхай, а завтра жду тебя раненько. А за службу благодарю. Тебе в котомку снедь положил.

Снова поплелся в сторону леса. Вышел на большую поляну и возле стога сена расположился отдохнуть.

– И что он там мне засунул, – бурчал, развязывая котомку.

В котомке лежали пироги, а в баклаге молоко. Наполовину опустошив сосуд, Фома заприметил внутри горлышка свежую озерную тину, ощутив болотный привкус, вылил остатки на траву.

– Да что же это, порченые они там в этом дворе или как, что ни еда, то на выброс!

– Эх, не дадут человеку поесть! Ну, хоть отдохну.

Задумался о ночной встрече, о красавице. Пока размышлял, зашуршали кусты и оттуда вылетел крупный ворон. Подлетел к сумке, выхватил пирог и поволок его назад в сторону зарослей.

– А, ну ка, наглец, я тебе покажу! – монах поднялся от стога и бросил в кусты палку, не попав в птицу.

Кусты шелохнулись, затряслись и оттуда вылетел разъярённый черный кабан, с красными как огонь глазами. Не останавливаясь, прямо с разбегу вонзился он острыми клыками в ногу Фомы.

Монах завопил что есть мочи, но животное не отреагировало, а разбежавшись снова нанесло удар по второй ноге. Фома упал, ужасная боль сковала тело, от страха он стал ползком пробираться в сторону ближайшего дерева, пока дикий зверь возился с мешком, разнося содержимое в клочья, по всей поляне. Дополз до дерева и цепляясь за ветки почти забрался на одну из них, но ощутил сильный толчок, а затем его дернули сзади и жестко поволокли вниз лицом, прямо по влажной траве лесной поляны. Лицо и руки бились об коренья деревьев, цеплялись за сухие ветки и камни, пока тот, кто тащил его не остановился у высокого дуба. Невероятная сила подняла его как легкое перышко за ноги, и что-то черное все мелькало за пеленой грязи в глазах. Сразу же он ощутил, как болтается на мощном суку дерева, вниз головой. Паника, страх и острая боль в ногах накатила одновременно, всего минуту назад, сидел он и спокойно размышлял у стога, а сейчас болтался на суку, словно попал в руки к разбойникам.

– Вы кто? Чего надо, у меня нет ни денег, ни добра! Монах я, монах, слы-ы-ышите, отпустите?! – вопил Фома.

Резкий и противный запах ударил в нос, по глазам провели словно шерстью жесткой кисти, оттряхивая облепленную грязь, что отваливалась кусками.

Болтаясь из стороны в сторону, монах открыл глаза и развернув голову, обнаружил прямо перед собой ужасное существо, размером с корову, которую поставили на задние лапы, с загнувшимся толстенным хвостом, которым невиданное существо стряхивало с лица Фомы остатки грязи.

Грубый и насмешливый голос произнес:

– Ну что братик, такой же черный, как и я? Давай дружить! – затем лохматое существо хлестко шлепнуло Фому по ноге хвостом, от чего он затрясся и завопил снова.

– Ты кто такой? Поставь меня на землю, я монах, меня нельзя!

– Монах он, ха-ха! Монахи сидят да молятся, а не по кустам дрыхнут. Брат ты мой черный, ты вот в Петров двор ходишь, да Фроську мучишь. Прекрати, а то хуже сделаю! Считай нашу встречу предупреждением. Ефросинья моя! Нечего возле гроба ее бормотать, всю жизнь нам служила, а тут ты приперся да отнять ее задумал, смотри мне! Сейчас же топай в свой монастырь, да сиди невылазно, а то покажу!

Фома протер глаза и рассмотрел существо. Морда его больше походила на свиную, но что-то шевелилось в ней человеческое, вместо ушей торчали рога, вместо пальцев согнутые острые когти, а под крючковатым хвостом виднелись копыта. Существо воняло хуже помойной ямы, но слова произносило с хорошо поставленным произношением, что делало его еще ужаснее.

Монах почувствовал, что рогатая тварь отвязывает веревку на суку и через мгновение полетел вниз, больно ударившись носом о камень. Лежал и не шевелился от страха, а мохнатое копыто придавило его щеку плотно к земле:

– Смотри отец! С нами шутки плохи, лучше прекрати, Фроська моя!

Монах закрыл глаза и стал молиться, внезапно копыто испарилось. Поднял голову, потер вдавленную щеку.

В кустах послышалось:

– Ефросинья моя! Моя-я-я!

Сердце вылетало из груди, тело тряслось. Открыл глаза и вздохнул, обернувшись от удивления, обнаружил, что сидит снова под стогом сена в центре поляны, на ветвях поют птички, на земле лежит нетронутая сумка.

– Неужели приснилось? – почесал голову и встал.

Ой-ой, какой ужас бывает во сне, такого не придумать, пойду-ка лучше дальше.

Сделав шаг, ощутил пронзительную боль в ногах. Задрал подрясник и штаны и обнаружил крупные синяки, в том самом месте, где приснился удар кабана.

– Хм, бесовщина какая-то, надо будет потом духовнику рассказать, может, посоветует, что, – и спешно отправился в монастырь.

Добрался вскоре в келью, положил книги на просушку и отправился, прихрамывая на вечернюю службу. Братья, с кем здоровался Фома, странно на него косились, а некоторые даже хихикали вслед.

Навстречу шел строгий отец Никодим:

– Так! И где же ты отец шляешься второй день? А это еще что у тебя такое? – глядя пристально на щеки монаха, – угу, понятно все. Давай-ка друг назад, в келью, а потом разбираться будем, что ты такое вытворяешь!

– Не пойму. Вы сами меня отправили на исповедь к умирающей, а теперь ругать. Как скажете, пойду назад, – ответил Фома.

– Ты сходи на себя глянь, молитвенник ты наш! – ухмыльнулся отец Никодим.

Дошел до кельи, присмотрелся в отражение в бочке с дождевой водой, что стояла у входа.

– Ба! Да это же женские губы, засос на щеке! Какой стыд, и это я так уже второй день хожу, вот ведь негодная ведьма!

Крепкий поцелуй озерной девицы убрать не получилось, поэтому из кельи до утра не выходил, лишь как солнце взошло, нагрянул к нему наместник с отцом Никодимом. Наложили на него дополнительные послушания и велели завершить, что начал в Петровом дворе. Делать нечего, хоть и страшно, а пришлось выполнять порученное.

Измученный и уставший снова приплелся в деревню, закрыл лицо мантией, только одни глаза торчат, чтобы не выставлять щеку свою напоказ. Пробрался мимо цепной собаки, прошел в комнату, а покойницу уже в гробу прилежно лежит, сложа руки. Стал он молитвы вслух читать, да так ревностно старался, что даже охрип, пришлось заканчивать шепотом. Вскоре мужики деревенские подоспели, гроб выносят на улицу, чтобы в церковь нести, отпевать покойницу.

Фома все сделал как полагается, отпел ее, хозяин остался очень доволен службой. Мужики во дворе возились, а монах так выдохся, что задремал, сидя в теплой церкви.

Стали Ефросинью хоронить, гроб закапывают, а бабы деревенские, которые у могилы стоят, все шушукаются и на странного монаха поглядывают, что сиплым голосом поет, да в мантию по уши завернут.

Закопали гроб, на могилку цветы положили и отправились в Петров двор, поминать всей деревней, приглашали и монаха к застолью, да руками отмахивался. Выдали ему в дорогу угощений две сумки для братии обители, а хозяин щедро службу оплатил, на том и распрощались.

Идет монах по тропинке лесной, закутанный в мантию по уши, подходит к дорожке, что на пруд ведет, а навстречу ему отец Никодим.

– Отец Фома, молился я сегодня, да страх на меня такой напал за тебя, что решил я навстречу выйти, авось случится что! Рад, что встретились, а то пришлось бы до самой деревни топать. Да, что ты завернулся как неродной, знаем мы про твои похождения, ну ничего, отмолишь, дай-ка я тебя перекрещу, – и перекрестил, да за мантию взял, чтобы раскрыть лицо.

Тут мантия спала наземь, а под ней девица нагая. Завизжала что есть сил нечеловеческим голосом и бегом в кусты с воплями и криками, а как отбежала подальше, послышался оттуда топот копыт, словно лошадиный.

Испугался Никодим, но понял, что спасать нужно брата, и как мог, поторопился в деревню. Прибежал, а там поминки уж начались.

Где? – говорит, – могила покойницы, ведите меня к ней, беда приключилась с Фомой нашим!

Мужички встали, да бегом к кладбищу.

Очнулся Фома в темноте. Лежит, да чувствует, как голова трещит от боли, как будто ударил его кто сзади и ничего вспомнить не может, воздуха мало вокруг. Пробовал на ощупь разобрать, где он находится. Теснота, доски какие-то рядом, уперся что есть мочи в них, да нет сил никаких, не открываются.

Как завопит тогда он:

– Да, что же это творится батюшки, да как же я тут очутился, неужто в гробу лежу, да разве же людей заживо хоронят? Уж наверно и отпели раз не слыхать ни звука. Стал он молиться, да так сильно, что чувствует, что вот-вот от напряжения силы совсем иссякнут и сознание потеряет.

Вопил, пока не устал, а затем зашевелились мысли одна за другой. Вспомнил он все свои жизненные беды, что случались с ним, вспомнил как по его нерадению на монастырской мельнице промокли тридцать мешков муки и братия долго еще голодали, припомнилась ему крестьянка, за которой наблюдал часто на службе, а потом бегал на речку чтобы посмотреть как она белье стирает, забыв о данных обетах. Пришла на память и корчма, в которой любил засидеться с местными пьянчугами, драки и порванная одежда, от чего стыдно было потом возвращаться в монастырь.

Смирился Фома со смертью, расслабился, лежит и ждет, как он прямо сейчас в аду окажется. Тело все затекло, шевелиться никак не получается. Стал он просить о помиловании, лежит и в мыслях готовится к худшему. Тут слышит – шорох какой-то, а воздух у него заканчивается, уже и голова думать не может, а шорох все сильнее и громче, будто рядом совсем. Почувствовал Фома, как гроб его качать начало, да потрясывать. Подумалось, что так всегда в ад отправляются грешники, тут и отключился совсем.

Подняли мужики его гроб из могилы, открыли, а он уже и не шевелится, стали трясти его с отцом Никодимом да водой поливать, и понемногу привели его в чувство. Очнулся Фома, огляделся, а волосы седые стали, как будто у старца древнего. Отсиделся немного, выдали ему поесть и отправились вдвоем они с Никодимом в монастырь.

После этого уж не помышлял Фома никогда о нерадивом отношении к служению, да к лени, так его промысел и научил!

Семь семечек

Ну, красотка, целуй Миху. Сейчас же! Что значит не-е-ет?! Ну и-и пошла, че в клуб приперлась дура-а… другую найдем, во-он вас, сколько пляшет! – резко встал из-за столика Мишка. В глазах поплыло, хмельная голова потяжелела, казалось вот-вот упала бы и покатилась в сторону танцующих каблучков, словно увесистый шар для боулинга.

– Серег-а-а, пора выбираться из этой клоаки, – пробурчал Мишка, пошатываясь к выходу, – все равно выпить не смогу – не лезет.

Город еще спал, у двере ночного клуба дежурил таксист, а Мишка по обычаю, скрючился за мусорным баком.

– Что там намешано в их негодных коктейлях?! Завтра душу выверну новому бармену!

Желудок, не дожидаясь вечера, стал выворачивать наизнанку самого Мишку.

Таксист, по привычке распахнул дверь и любовался рассветом, пока два парня в модных пиджаках усаживались в авто, затем тронулся с места, не спрашивая адреса.

На пустынных улочках прогуливались лишь сонные собаководы, да редкие торопливые старушки в платочках.

Светофор подмигивал желтым светом уборочной машине, а такси плавно остановилось у автобусной остановки.

– Серый, оплати. Башка не варит, – промычал Мишка.

Серега уставился в смартфон и тыкая по экрану, пытался сфокусироваться и понять, нужно ли от него какое действие после завершения поездки.

Желтая машина уплыла дальше, а парни, обнявшись по-братски, стояли, придерживаясь друг за друга. До дома оставалось совсем немного, обоих клонило в сон.

– Дава-а-ий отсиди-мся-я, во-от ме-естчеко что надо, – мычал Мишка, примостившись на край скамейки.

Сидели, закрыв глаза. Издали послышался легкий топот. Мишка приоткрыл один глаз, по тротуару бежала спортивная девушка, в обтягивающей одежде и выпирающих наушниках.

– У ты моя хорошая, ах-х какая! Поймаю смо-три-и! – Мишка выпрыгнул на тротуар и растопырил руки, словно вратарь.

Девушка попыталась пробежать, но парень вцепился в нее и с легкостью оторвал от земли. Спортсменка вскрикнула и шлепнула его по ушам, затем забарабанила кулаками по носу изо всех сил. Хулиган, не выдержав отпора, упал вместе с ней и сразу же ощутил острую боль в ноге. Мельком глянул, рядом согнулся Серега, пытаясь оттянуть средних размеров собачонку, а та злобно рычала, не отпуская Мишкину штанину.

Прицелившись, удалось попасть ногой в животное, отчего собака отстала и понеслась вслед за обтягивающими легинсами удаляющейся спортсменки.

Угар почти улетучился и парень, разглядывая красное пятно на джинсах, прошипел:

– Ну, лахудра! Бегает, стерва! А мне прохода нет от псины!

Серега промямлил:

– Не бери в голову, встре-етимся еще! А я пойду, устал, спать охота!

– Давай, Серег, до вечера! – ответил друг.

Миша встал, огляделся и только сейчас заметил бабку, что сидела рядом с остановкой. Она с интересом наблюдала за происходящими событиями последних минут. Впереди старушки стояла сумка-тележка, на которой аккуратно уместился пакетик со стаканчиком, наполненным жаренными тыквенными семечками.

– Че уставилась, акула бизнеса? – Мишка подошел и протянул руку к стакану, – дай попробовать, что там у тебя?

Старушка прикрыла стакан ладонью и покачала головой.

– Шкуришься? Ну, получай! – парень пнул ногой тележку, отчего стакан улетел на асфальт и разбился вдребезги, а семечки разлетелись по остановке.

– Так вам, торгашам, знайте место! – Мишка отвернулся, направляясь в сторону дома, но услышал бормотание старухи.

Обернулся и обнаружил, что она очутилась прямо перед ним. Лицо ее обдавало леденящим спокойствием, а в глаза поблескивали, точно сияли, как бывает у кошек, на которых светят фонариком в темноте.

– Да ну вас. Бродят уроды по воскресеньям, пойду спать лучше, – и отправился в сторону подъезда.

Спал без сновидений, под вечер очнулся от телефонного и дверного звонка одновременно, голова раскалывалась, страшно хотелось накинуться на потревожившего сон гостя.

Сдерживая себя, злобно прохрипел:

– Небось Серега, пусть только попробует минералки не притащить, вышвырну его в подъезд! – прихрамывая на распухшей ноге с кровоподтеком, побрел в коридор.

За дверью стоял друг и держал в руках синюю бутылочку:

– Вот, Миха, как ты любишь, лучшая, что была в магазине, – протянул бутылку через порог.

– Умница, заходи, раз приперся. Надо было позвонить, лекарство купил бы, нога распухла от псины, – открывая шипящую воду, пробурчал Мишка.

– Ко мне Катюха зашла, толком и не выспался, – ответил друг.

– Я тебе удивляюсь, и че ты такой охламон? Привязался к одной, а другие как же? Их ведь навалом, бери какую хочешь! Учись у мастера, – Мишка взял смартфон, на котором пролистал одну за другой фотографии подружек, – зацени, вот так нужно! А ты все Ка-атю-юха, Ка-атюха, – промычал как в трубу, усмехаясь.

– Давай быстренько, сгоняй в аптеку за пластырем или что там нужно, нога тянет, не могу уже, – похлопал по плечу Серегу, давая понять, кто здесь хозяин ситуации.

Друг ушел, а Мишка зашел в ванную, начал бриться и задумался о подружке Сереги: «А она аппетитная, и зачем ей такой олух, надо будет провентилировать вопрос с ней».

Заметил на щетине оранжевый налет, присмотрелся, бритва покрылась ржавчиной:

– Что за… – водопроводный кран крепко чихнул и выдал обильный поток рыжины, запачкав стены и ноги Мишки.

– Да чтоб тебя, прямо на рану! – выбежал на кухню с пеной на бороде.

Бутылка из-под минералки опустела, в холодильнике одиноко мерцала грязная лампочка, мысли собрались в комок: «Срочно промыть!»

В дверь позвонили, открыл. В квартиру вошел Серега:

– Пластырь и таблетки, там почитаешь, как пить. Пойду я, хочу в парк с Катькой успеть, – настороженно поглядывая на ногу Мишки.

– Предатель, ну и вали, сам разберусь, без недоумков! Воды не мог принести, ногу промыть, нужен ты мне такой?! – захлопнув дверь прямо перед носом приятеля.

Вспомнил, что из жидкостей имеется одеколон. Вернулся в ванную разыскивая на полочке подаренный гламурной девицей бутылек, вылил на ногу дорогущий парфюм, поморщился от боли.

Кран снова чихнул, а унитаз забурлил и обдал едким облаком зловония. Рассматривая в зеркало половину бритой бороды, громко выругался. Потух свет, а в отражении за спиной выросла тень, затем свет моргнул снова, отчего лампочка неестественно накалилась и звонко лопнула вместе с плафоном. Тень за спиной беззвучно обросла волосами и крепко обняла Мишку вокруг шеи.

– Да чтоб вас! – быстро обернулся, рядом никого не было. Выскочил на кухню, проверил комнату, коридор. Выбежал на этаж, затем ниже, на ступеньках послышалось удаляющийся топот. Прыжками пересек три пролета вниз и уперся во входную дверь подъезда, кнопка отпирания, как на зло не срабатывала, с размаху ударил ногой по двери и пошел назад. Запыхавшись, босиком, в одних трусах и с половиной бритой бороды плелся вверх, не обращая внимания на выглядывающую из соседней квартиры старушку.

– Проклятие какое-то, от управляющей компании крышу уже сносит, что с водой? Где электричество?!

– Жрать охота, – оделся, нащупал что-то во вчерашнем пиджаке.

– Семечки? Тыквы? И где я их раздобыл? Может, Серега-нищеброд купил…

Вышел на улицу, живот крутило от голода, пока шел к магазину кинул в рот одну семечку. Жевал, навстречу шла та самая девушка-спортсменка, с собачкой на поводке. Опустил глаза и спешно протопал мимо рычащей псины. Душу крутило от отвращения.

Вернулся домой, промыл рану, набил брюхо, но внутри что-то неестественное горело, терзало, шевелилось.

Привел себя в чувство и отправился в ночной клуб.

На подъезде у парковки встретил Серегу, он, видать, особо не обрадовался встрече, и довольно холодно поздоровался.

– Ты че, друган? Тачилу прикупил, а мне не сообщил? Ну, даешь! Ну ка, дай, посижу? – открывая без спроса водительскую дверь, залез внутрь.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.