скачать книгу бесплатно
Я жестом отмахнулась от всей этой чепухи. Россказни управляющего не вызывали у меня ни малейшего доверия.
– Воклер, вы купите Кантэна. Это мой каприз, и я хочу, чтобы он был исполнен.
Тропический дождь грянул с небывалой силой – мы едва успели дойти до переполненного торговцами и фермерами отеля под громким названием «Тампль». Я медленно поднималась по лестнице в комнату, как вдруг от запахов жареной рыбы, доносившихся из кухни, у меня закружилась голова. Тошнота всколыхнулась в груди, перед глазами потемнело. Я знала, что это лишь приступ дурноты, обычный в конце беременности, но теперь я стояла посреди лестницы и рисковала упасть по ступенькам вниз. Вцепившись руками в перила лестницы и сжимая зубы, я умоляла Пресвятую Деву о том, чтобы эта дурнота прошла.
Сильная рука поддержала меня за талию. Опираясь на эту неожиданную и такую надежную поддержку, я решилась открыть глаза. Это был какой-то мужчина – сильный, высокий, куда выше меня.
– Вам дурно, сударыня?
Я ответила утвердительно легким движением век.
– Обхватите мою шею руками, я отнесу вас в комнату.
Я сделала так, как он приказывал. Он на удивление легко и осторожно подхватил меня на руки, поднялся по ступенькам и, распахнув ту дверь, на которую я указала, мягко усадил меня в кресло.
– Что с вами случилось? Может, нужен врач? Насколько я вижу, вы в положении.
– О, нет, врач не нужен! – воскликнула я поспешно, находя, что этот человек, будучи мне незнаком, осмеливается говорить о слишком деликатных вещах. – Все в порядке, я вам очень благодарна.
Из-под опущенных ресниц я бегло оглядела его. Он показался мне очень красивым – сероглазый, широкоплечий, статный и уверенный, прямо как пират. В нем чувствовалась сдерживаемая сила, необузданность. А еще у него были прекраснейшие волосы – белокурые, волнистые, как и у меня, настоящая золотая россыпь, связанная сзади бархатной лентой.
– Я был рад оказать вам услугу, милейшая мадемуазель де Тальмон.
Неприятно удивленная, я едва смогла скрыть свою досаду.
– Ах, так вы знаете, кто я! Вы что, из Парижа?
– Прямиком. Но я не задержусь на Мартинике надолго. Я буду здесь всего два дня по пути в Порт-о-Пренс
.
– И кто же вы?
– Боюсь, вы будете разочарованы. Я – Рене Клавьер, торговец.
– Ах, торговец, – произнесла я и вправду разочарованно. – Так вы не аристократ!
Эти слова вырвались у меня невольно, и я имела все основания опасаться, что мой новый знакомый обидится. Но он только усмехнулся. Слегка наклонившись ко мне, так, что это его движение выглядело даже несколько интимно, он разъяснил:
–– Увы, мои родители были всего лишь коммерсантами в Ницце. Однако я не особенно нуждаюсь в титуле, чтобы чувствовать себя хорошо. В Париже у меня есть банк, если только вы, мадемуазель де Тальмон, знаете, что это такое.
Это замечание можно было расценить как ответную колкость. Я возмутилась:
–– Разумеется, знаю! Я даже умею читать и писать, не сомневайтесь…
–– И не думал сомневаться. Ваш отец, принц де Тальмон, оказывает мне честь, пользуясь кредитом в моем банке.
Мои глаза встретились с его глазами. Они были серые, спокойные, ясные, но непроницаемые, за их стальным спокойствием крылась какая-то ледяная бездна. Холодок пробежал у меня по спине, словно предчувствие чего-то опасного, что могло войти в мою жизнь с появлением этого человека. От него исходил дорогой запах серой амбры и еще чего-то… горькой полыни, кажется. Его сюртук из тонкого темно-синего сукна слегка распахнулся, и я заметила, что с внутренней его стороны к шелковой подкладке что-то приколото. Это была очень красивая сияющая брошь – то ли звезда, то ли роза, с темным треугольным камешком внутри. Можно было подумать, что это не украшение, а какой-то знак отличия. Но зачем носить его так, скрыто?
Он проследил за моим взглядом и, кажется, моя внимательность не доставила ему удовольствия. По его лицу промелькнула тень. Он выпрямился, одернув камзол.
–– Мое почтение, мадемуазель де Тальмон. Буду рад продолжить знакомство в Париже.
«Какая самонадеянность, – подумала я. – Где это, интересно, мы можем продолжить знакомство? Уж не воображает ли он, что его будут принимать в Версале?» Спохватившись, я поблагодарила его:
– Вы оказали мне большую услугу, спасибо, господин Клавьер.
Он любезно поклонился и ушел, все так же непонятно усмехаясь. Я чувствовала какое-то замешательство и некоторое время не могла прийти в себя после его ухода. Во-первых, этот мужчина был так хорош собой и так хорошо одет (я впервые за долгое время встретила на Мартинике мужчину не взмокшего, свежего, без темных кругов от пота подмышками), а я… я сейчас никак не могу похвастать красотой. Во-вторых, он, такой красавец, оказался всего лишь торговцем. И в-третьих – что самое скверное, – теперь он разболтает всему Парижу, где я и в каком положении. Беременная мадемуазель де Тальмон, которую спас торговец от падения с лестницы! Мне это было совсем не по вкусу.
Подойдя к окну, я увидела, как Воклер, стоя под навесом, возится с железной цепью, сковывая рабов. Я приподняла подгнившую раму. Брызги ливня полетели мне в лицо.
– Эй! – крикнула я. – Воклер! Не трогайте Кантэна. Он нуждается в хорошем обращении.
– Если его не связать как следует, он сбежит.
– Почему?
– Потому что он раб, черт возьми!
Я рассердилась.
– Не желаю слушать ваши чертыханья! Отпустите Кантэна. Пусть идет в гостиницу.
– Святая пятница! Вы выложили за него двести экю и теперь хотите дать ему сбежать? Вот это женский ум!
– Мне надоело с вами пререкаться. Делайте, что вам говорят.
Я прилегла на постель, вслушиваясь в то, что происходит во мне. Я была переполнена тревожно-радостным предчувствием, томным ожиданием появления на свет ребенка. Как бы мне хотелось пережить все это в Париже, в спокойной прохладной атмосфере нашего дома на Вандомской площади, а не здесь, среди шума и суеты фермы, среди злобных криков Воклера и стонов избиваемых негров. Зачем нужно было отправлять меня так далеко? Почему я не могла уединиться на время в каком-нибудь маленьком замке? В эти минуты я ненавидела отца. Возможно, он даже желал смерти моему ребенку? Все можно было предполагать, ведь он был в такой ярости в тот последний вечер, когда мы с ним виделись.
Внизу, на первом этаже гостиницы, Воклер громко спорил о чем-то с работорговцем, составляя купчие. Я так и уснула под эти крики.
Вечером следующего дня, оказавшись у порога фермы Шароле, мы застали переполох, редкий для этого обычно тихого места. Как оказалось, исчезла Селина. Взяв утром лучшую лошадь из конюшни и пользуясь доверием, которое ей оказывали надсмотрщики, она ускакала в неизвестном направлении. Поскольку у нее были кое-какие деньги, можно было предположить, что она не осталась на острове, а села на корабль, отплывающий на Сан-Доминго или в Сен-Люсию
.
О побеге было сообщено начальнику полиции, коменданту военного гарнизона и даже губернатору, но Селина исчезла, как в воду канула. Воклер, впрочем, был уверен, что она не так далеко, как многие предполагают.
– Эта девка, возможно, сбежала в Пьомбино, – твердил он, – к тому сумасшедшему итальянцу, который воображает, что рабы должны быть свободны. И как ее теперь достать? Этот человек – разбойник, стреляет без предупреждения, а его подручные – и того хуже.
3
–– Я всегда мечтал об учебе. Я всегда хотел стать адвокатом. Удивительно, не правда ли? Однажды мне удалось присутствовать на одном из процессов. Это было тогда, когда отца Лавалетта начали таскать по судам. Он очень страдал, конечно, но я в те годы выучил латынь, потому что переписывал его документы и общался со стряпчими. Так что адвокатскую речь я смог бы составить совсем недурно…
Кантэн говорил горячо, взволнованно, и мне было приятно слышать такую искренность в голосе. Мы сидели в тени полотняного навеса, вдалеке виднелись дома поселка Гран-Ривьер, а на синих волнах океана, простиравшегося перед нами, качались многочисленные рыбацкие лодки. Я часто проводила время здесь, на пляже, усыпанном диковинным для меня черным вулканическим песком. Обычно утром, после завтрака, я брала книгу, корзинку с едой и садилась в портшез – этот способ передвижения порекомендовал мне Воклер, потому что дороги в этой части острова были почти непроходимы, и езда в повозке грозила неприятностями. Портшез доставляли на берег два раба; еще несколько негров приносили сюда плетеные стулья и устанавливали нечто вроде шатра. После этого я могла до вечера гулять по лагуне, смотреть на больших морских крабов, зарывать босые ноги в черный песок, шлепать по кристально чистой, теплой, как чай, воде, и находиться вдали от хозяйственной суеты фермы.
Лагуну со всех сторон окружали известняковые утесы. На юге возвышались суровые склоны вулкана Монтань-Пеле, а на севере открывалась прекрасная панорама океанского пролива и далекого берега Сан-Доминго.
Кантэн часто сопровождал меня и развлекал беседой. Мы даже вместе обедали: распаковывали корзину, которую для меня собирали на кухне Шароле, и я щедро делилась с ним кусками запеченного лангуста, жареной ягнятиной и очищенными тропическими фруктами, которых здесь было полное изобилие.
Сейчас индеец сидел рядом со мной прямо на земле, скрестив ноги по-турецки. Мы болтали о том о сем, и, услышав об его желании выучиться на адвоката, я прониклась к нему уважением.
– В Париже легко можно получить образование, которое ты хочешь, – произнесла я, – там есть Сорбонна – старинный университет. Там есть коллеж Луи-ле-Гран и еще много всяких пансионов. Но для учебы нужны деньги. И я не знаю, принимают ли туда индейцев…
– Да. Моя кожа – самое большое препятствие.
– Не огорчайся. Я возьму тебя в Париж. Ведь я поеду туда, как только… ну, словом, как только все закончится.
До родов мне осталось не больше недели. Я слегка волновалась, но увещевания Маргариты значительно уменьшали это волнение. «Вы молоды и здоровы, мадемуазель, ну, а то, что вы очень молоденькая, так это ничего. Для ребенка это даже лучше. Вам привезут врача…» Хороший врач, которого рекомендовал мне отец, жил в военном гарнизоне, в крепости Фор-де-Франс, и мадемуазель Дюран еще вчера поехала туда, чтобы обо всем договориться.
– Вы так добры, мадам. Для меня вы просто светлый ангел.
Кантэн улыбнулся мне широкой улыбкой, сделавшей красивым его загорелое худощавое лицо.
– Я тоже довольна тобой. Благодаря тебе я хоть чуть-чуть буду знать английский…
Он действительно учил меня английскому и рассказывал мне о Мартинике удивительные вещи. Его предки были из племени кариба, того самого, что когда-то жило на этом острове и называло его Мадинина – «Цветущая». С тех пор, как сюда прибыл Колумб, в жизни кариба произошли большие изменения: большинство индейцев приняло христианство и отказалось от варварских обычаев людоедства, но были и те, что не покорились и долго еще демонстрировали европейцам свирепость своего нрава. По словам Кантэна, известняковая скала, возвышающаяся возле Сен-Пьера, по той причине называется Томбе-де-Караиб – Могила Кариба – что здесь покончил с собой последний вождь этого племени.
–– Он бросился со скалы вниз, на камни. Так поступали все кариба, которые не хотели признать власть белых.
–– А ты? Как получилось так, что отец Лавалетт уделял тебе столько внимания?
Память об этом священнике сохранялась на Мартинике повсюду. Кантэн упоминал его к месту и не к месту и относился к изгнанному иезуиту с почтительностью и сочувствием. Вот и сейчас, едва я упомянула это имя, на лице индейца мелькнуло страдание.
–– Он уделял внимание не только мне, но и всем моим соплеменникам. И не только он… Все его помощники в миссии Сен-Луи защищали нас, учили христианству, грамоте и музыке.
–– Что это за миссия, о которой ты все время говоришь?
–– Иезуитское поселение возле деревни Ле Прешер. Орден Иисуса строил там рай на земле, я так понимаю…
–– Рай на земле?
Он взглянул на меня крайне серьезно:
–– Да. Но ничего у монахов не вышло. И не могло выйти, потому что рай на земле невозможен. Это, должно быть, была дерзость против Бога.
В рассказе Кантэна я, впрочем, не усмотрела ничего дерзкого. Оказывается, в течение почти половины столетия миссия Сен-Луи выполняла на острове задачу по христианизации индейцев. Иезуиты отнюдь не превращали туземцев в рабов, как это обычно делали белые плантаторы, и не нарушали их привычного уклада жизни. Они обучили их выращивать на Мартинике сахар, какао, кофе, индиго, бананы – плантациям миссии не было видно ни конца, ни края. Индейцы-христиане вместе трудились на общественных полях, все плоды их труда поступали в хранилища, из которых каждый потом получал свою долю. На территории миссии был возведен красивый храм, действовали школа, аптека, больница, прядильня, где работали старые женщины… Но эта обитель справедливости и покоя была обречена на гибель, по словам Кантэна, в тот день, когда глава местных иезуитов, отец Лавалетт, решил нарушить замкнутость миссии и начать торговлю.
–– Выращенного было так много, что склады просто ломились от товаров. Отец Лавалетт взялся нагружать корабли и отправлять их во Францию. Поначалу все шло хорошо, но потом его опутали своими кознями какие-то ростовщики.
–– Ростовщики?
–– Да. Они стали часто наезжать сюда и предлагали ему деньги. Он взял заем и собирался вернуть долг, но в одно ужасное лето все корабли миссии были захвачены англичанами
. – Кантэн трудно глотнул. – Долги были ужасны. Отец Лавалетт оказался под судом. А потом… потом миссию разгромили. Земли поделили между собой, а всех, кто там жил, превратили в рабов.
То, что я узнала, произвело на меня удручающее впечатление. Я никогда глубоко не размышляла над вопросами веры, и Орден иезуитов занимал меня меньше всего. Но то, что поведал Кантэн, показалось мне возмутительным. Белые люди, христиане, выглядели в свете этого рассказа рвачами, одержимыми жаждой наживы. И я впервые слышала о том, что иезуиты, которых во Франции принято было предавать проклятиям, заслужили в Новом Свете столько добрых слов.
–– Но ведь Орден потом вообще изгнали из Франции, – произнесла я вопросительным тоном. – Неужели за какие-то долги отца Лавалетта?
Кантэн встрепенулся:
–– Да. Как ни странно, именно за это. Парижский парламент принял такое постановление, а король его подписал.
–– Но ведь это несправедливо, – сказала я. – За долги одного человека разрушить Орден? Это даже глупо.
Кантэн покачал головой:
–– Нет. Очевидно, не глупо.
–– Ты хочешь сказать, кому-то это нужно было?
–– Кому нужно? – горячо воскликнул Кантэн. – Да хотя бы тем ростовщикам, что опутали моего покровителя. Я убежден, что они сделали это нарочно. И остались в выигрыше, потому что прибрали к рукам все, что принадлежало в Новом Свете Ордену Иисуса.
Я вспомнила красавца, которого повстречала в Сен-Пьере. Рене Клавьер – кажется, так он представился? Он назвал себя простым торговцем, но выглядел увереннее, чем любой принц крови. Мне захотелось спросить у Кантэна, не знает ли он, что означает то украшение, которое я заметила у этого человека с тыльной стороны камзола, но потом передумала. Было уже три часа пополудни. Надо было возвращаться домой и выслушать новости от мадемуазель Дюран.
Новости, впрочем, она принесла неутешительные. Во-первых, во время своего путешествия она угодила в какую-то яму и вывихнула ногу; во-вторых, врач не обещал, что приедет, потому что ему на руки свалился влиятельный пациент: сам комендант форта слег в постель с внезапной болезнью почек.
–– Остается только одно средство, – сказала мадемуазель Дюран, – вы должны сами отправиться в Фор-де-Франс и остаться в крепости до родов. Вам подготовят хорошую комнату.
–– Но там же, наверное, ужасно беспокойно? Эти солдаты…
–– Вряд ли они побеспокоят вас. Форт велик, и для вас удастся найти тихое местечко. – Помолчав, она веско добавила: – Лучше всего ехать прямо сейчас. Дорога неблизкая. Сегодня мы доберемся до Сен-Пьера и там заночуем, а завтра проделаем вторую половину пути.
Я была растеряна. В мои планы не входило вот так сразу покинуть усадьбу Шароле. Да и Маргарита отсутствовала: как на грех, отправилась за покупками в Гран-Ривьер… и это я сама ее послала туда, потому что мне страх как захотелось рыбы.
–– Маргариты нет, – сказала я в раздумьях. – Да и кто повезет меня? Ничего ведь не готово.
–– Я умею управлять повозкой. А Маргарита прибудет туда сразу, как только сможет.
Поколебавшись немного, я согласилась с ней. Конечно, находиться столь долгое время в обществе мадемуазель Дюран не казалось мне заманчивым, но остаться накануне родов вообще без врачебной помощи страшило больше. Я наспех собрала самые необходимые вещи и полчаса спустя уже ехала в повозке по направлению к столице острова.
4
Дорога шла вниз, теряясь среди тропических рощ. Листья манговых деревьев, усыпанные в это время года крупными пахучими плодами, омытые многочисленными ливнями, умиротворяюще шелестели над головой. По сиреневой дымке, окутавшей раскидистые кроны, было ясно, что приближается ночь. Вечера на Мартинике как такового не было, и ночь не наступала, а просто падала на землю, мгновенно погружала природу в сладостную дымку сна.
Я сидела молча, предаваясь приятным мечтам. У меня будет ребенок, и будет очень скоро… Страшно, конечно, немного, но я согласна поволноваться и потерпеть. Через несколько дней я снова стану стройной и красивой, моя походка приобретет прежнюю легкость, а фигура – грациозность и изящество. Может быть, в меня кто-нибудь влюбится, и я влюблюсь в него…
Меня клонило в сон, но мадемуазель Дюран не давала мне забыться. По какой-то причине она подробно рассказывала мне о своем прошлом, в частности – о том, как ей довелось служить сиделкой у смертного одра Вольтера, и о том, что ни за какие сокровища мира она больше не согласится присматривать за безбожником. Агония Вольтера будто бы была ужасна. Его крики разносились по всему кварталу; в предсмертном ужасе он хватал за горло своего врача и обещал ему половину состояния, если тот продлит ему жизнь хотя бы на полгода, чтобы дать ему возможность исправиться, – иначе его ждет ад, кромешный ад! Когда же до его сведения довели, что продлить жизнь никак невозможно, Вольтер решил отказаться от Причастия, чтобы, дескать, не наживать себе в аду еще одного врага – дьявола.
Я слушала это вполуха, потому что Вольтер был мне сейчас безразличен, но когда она в третий раз повторила, как важно для меня быть послушной дочерью своего отца и загладить грехи, которые я перед ним совершила, я решила отреагировать.
–– К чему вы ведете такие речи, мадемуазель Дюран? Кто возложил на вас обязанность поучать меня?
– На меня возложено много обязанностей, мадемуазель де Тальмон, – отвечала она, – о некоторых из них вы даже не знаете.
– Какие же это обязанности? – все еще беспечно поинтересовалась я.
– По уходу за вами.
