Любовница капитана

скачать книгу бесплатно


–– Не стоит докучать мадам подобными разговорами, ваше сиятельство. И то, что мадам стошнило, – это не признак беременности, так случилось бы с любым нормальным человеком, который услышал бы ужасы, которые ваше сиятельство нынче рассказывали…

Я благодарно сжала ее руку. Конечно, богатства д’Эненов во многом от меня уплывут. Ну и черт с ними… В эту минуту совсем другие мысли посещали меня. Сколько мы с Эмманюэлем были женаты? Четырнадцать месяцев – даже не полных полтора года. В моей голове проносились обрывки воспоминаний. Вот робкий юноша заходит в мои покои в день венчания, а я, узнав о его затруднениях, с радостью отправляю его прочь. А вот наша поездка по Бургундии, по дороге в крепость Жу, – единственное, по сути, время, которое мы провели не ссорясь. Эмманюэль так заботился обо мне в этом путешествии, дарил букеты полевых цветов… Но это было недолго. Потом пошло-поехало: супружеские скандалы в Жу, моя раздражительность и постоянное желание сбежать от мужа, грандиозная зимняя ссора, когда Эмманюэль почти поймал меня с любовником… На эти воспоминания наслаивались нынешние кровавые сцены: человеческое сердце в букете белых гвоздик (зачем, зачем эти изверги носили сердце Фуллона в Ратушу?!), мертвое обезглавленное тело у меня в доме на столе.... и такая страшная тяжесть навалилась на меня, что я невольно согнулась, скукожилась, опустив голову едва ли не до колен.

«Как я виновата! Я просто дьяволица какая-то… Где было мое сердце все эти полтора года? Я отравляла Эмманюэлю жизнь, как только могла. И то, что он болезненно любил меня, ничуть меня не оправдывает. Я думала даже порой, что была бы рада его смерти, что мне нужен другой муж. И вот – все свершилось. Этот мальчик убит… И никакого сына у него уже не будет. И поедет он в свой замок Буассю в гробу. И встретят там его не зеленые лужайки, которые так любила его мать, а холод семейного склепа, темная могила по соседству с захоронением принца Максимильена, кавалера Ордена Золотого Руна…»

–– Я не хотела этого! – пронзительно воскликнула я сквозь слезы. – Я вам клянусь, что не хотела! Вы верите мне?!

–– Конечно. Но разве вас кто-то обвиняет? В том, что случилось с вашим супругом, вы нисколько не виноваты.

–– О нет. Я виновата. Я не любила Эмманюэля, я была так жестока, так невыносимо капризна, мне никто этого не простит!

–– Но этого же никто не знает, – невозмутимо произнес мой отец, явно не понимая, какое страшное чувство вины мучает меня в этот миг. – Ваша жестокость, если она и имела место, существует только в вашей памяти, для публики ваш брак выглядел довольно прилично.

–– Я вела себя с ним отвратительно, – прошептала я, задыхаясь от рыданий. – И пожалуйста, не надо меня утешать. Мне гореть в аду после всего того, что я сделала…

–– Всем нам гореть в аду, – мрачно отозвался отец. – Очень мало кто из нас заслуживает на Божье снисхождение. По крайней мере, таково мнение аббата Баррюэля, а к нему в этих вопросах стоит прислушаться.

На миг я словно отрешилась от мира, оглушенная собственными переживаниями. Эмманюэль умер, его смерть была ужасна. А ведь моему мужу не исполнилось еще и двадцати пяти лет, и он не сделал ничего такого, чтобы заслужить подобную участь! Это всю санкюлоты[14 - Прозвище парижской бедноты, главной движущей силы революции.], это зверье, эта проклятая чернь!

–– Как быстро и безошибочно они убивают тех, кого наметили в жертву, – размышлял маршал вслух, нервно, резко закуривая сигару. Я посмотрела на отца сквозь пальцы, которыми закрывала залитое слезами лицо, и только сейчас заметила, что он не в военной форме, а в обычном гражданском сюртуке. Светло-серый камзол с едва заметной вышивкой в виде колосьев и белый шелковый галстук, впрочем, хоть и маскировали его маршальское звание, но искусность их кроя сразу выдавала аристократа и богача.

–– Что вы имеете в виду?

– Слежку. Постоянную слежку. О всех передвижениях Эмманюэля они прекрасно знали, поэтому легко выследили. Без сомнения, в его окружении были предатели. Но разве речь только о моем зяте? Бедняга де Флессель был убит выстрелом из пистолета на ступенях Ратуши, и убил его неизвестный, который тоже хорошо знал, когда мэр покинет здание. Один меткий выстрел, потом отрубленная голова на пике – и вот Париже уже новый мэр, старый масон Байи… Причем никто не виновен, никого не судят! Ведь про убийство говорят, что его совершил народ… Что до Фуллона, то тут все вообще искусно сработано. Фуллон был человек осторожный и понимал, что король, дав ему должность первого министра, и не подумает его защитить. Поэтому он нашел убежище у своего друга Сартина, бывшего генерал-лейтенанта полиции, в замке Вире-Шатийон. Это, казалось бы, далеко от столицы. Однако его и там опознали некие люди, когда он вечером, уже почти в сумерки, вышел на прогулку в парк. Они схватили и передали в руки прибывшей из Парижа шайке бандитов… Какая прекрасная организация убийств! Ускользнуть от этих загадочных злоумышленников непросто.

Сбросив пепел с сигары, маршал сказал, что сам удивляется, почему руки убийц еще не дотянулись до него самого.

–– Но вы же переодеватесь, – заметила я глухо. – Вы сейчас в гражданском…

Отец усмехнулся.

–– Это не спасло бы меня. Догадываюсь, что своей жизнью я обязан маркизу де Лескюру, который давно создал вокруг меня секретную службу охраны. Такую службу, которую надо было создать в государстве королю, если бы он до конца осознавал свои обязанности…

–– Я знаю, кто убил Эмманюэля, – внезапно вырвалось у меня.

–– Знаете предателей среди прислуги или среди его военного окружения?

–– Нет. Я знаю, что еще в конце зимы он стал масоном. У него появилось много странных знакомых. Он мало мне рассказывал обо всем этом и мало называл имен, но чувствовалось: то, что он видел в масонской ложе, тревожило его.

Отец слушал меня с нескрываемым интересом. Всхлипнув, я продолжила:

–– Но я все равно не понимаю, кому нужна была смерть такого молодого… н-наивного человека.

–– О, дочь моя, это вы наивны, если вы говорите такое. Причин для убийства такого вельможи может быть очень много. Во-первых, тем дьяволам, которые рвутся сейчас к власти, нужно убить каждого военачальника, который не поет с ними заодно. Так они ослабляют короля… Да, ослабляют, хотя, казалось бы, куда уж больше ослаблять… Во-вторых, они могли пытаться перетянуть его полк на свою сторону и, получив отказ, отомстили. В-третьих, это может быть попытка навести ужас на аристократов, которые еще верны королю. Наконец, в-четвертых, дело может быть в деньгах… В австрийском наследстве.

Услышав это, я поежилась. Именно деньги беспокоили Эмманюэля в последнее время больше всего.

–– Мирабо, отец, – вот с кем Эмманюэль имел дело! Мирабо и организовал его убийство! Удивительно только, что наш дворец еще не ограблен. Но это до поры до времени. Этот Мирабо еще приведет туда бандитов…

Я сказала это горячо, с ненавистью. Но моя догадка не возымела отклика у отца. Отложив сигару, маршал устало потер лоб и сказал, что не верит в версию о причастности Мирабо к расправе.

–– Я возглавлял когда-то следственную комиссию по делу Мирабо в Венсеннском замке и имел возможность познакомиться с ним. Это авантюрист, вечно нуждающийся в деньгах, но его сердце не потеряло благородства и, как подобает аристократу, он далек от низости. Разве может храбрец, заядлый дуэлянт унизиться до убийства из-за угла и грабежей? Кроме того, в последние две недели его нет в Париже. У него умер отец, и он уехал на родину, чтобы похоронить его.

–– Но Эмманюэля увел из дома секретарь Мирабо! – воскликнула я с яростью.

–– Не буду спорить. Но это и не столь важно сейчас.

–– А что важно? Что может быть важнее смерти моего мужа?!

–– Ваше будущее. Вы должны уехать.

–– О, – проговорила я, – куда же мы уедем, если повсюду наверняка творится то же самое, что и в Париже? Даже по Бретани, я уверена, бегают толпы смутьянов…

–– Я говорю об эмиграции, Сюзанна.

Я посмотрела на него сквозь слезы, не совсем понимая слова отца. Эмиграция! Это слово, кажется, означает отъезд в другую страну.

–– Неужели… неужели все настолько плохо?

–– Посудите сами, дочь моя. Во Франции ни вы, ни я не можем чувствовать себя в безопасности. Не будем же мы бегать, как зайцы, в чужом платье и прятаться в тайных убежищах? Нужно уехать и подождать за границей, когда в королевстве снова наступит порядок.

–– Черт побери! – возмутилась я. – Разве вы не можете собрать войска и покончить с этим бунтом?

Мой вопрос, в свою очередь, возмутил отца. Резко поднявшись, он буквально загремел, возвышаясь надо мной:

–– Покончить с бунтом? А как, позвольте узнать? Как с ним покончить, если бандиты без опаски льют кровь, а король запретил нам даже стрелять? Это что за война такая неравная? Правительство абсолютно бессильно. И бессильна армия. А восстание – всесильно! Вернее, его сделал таким именно король, потому что, имея силу, боялся применить ее. Как можно покончить с бунтом, если даже главнокомандующий Базенваль нынче в тюрьме, а его величество и не собирается вызволять его?! Или вы полагаете, что тюремные оковы сделают меня стройнее, а вас – румяней?

–– Барон де Базенваль в тюрьме? – пролепетала я пораженно.

–– Да, его заключили туда, по сути, друзья, чтобы спасти от расправы. Но армия Иль-де-Франса нынче обезглавлена. А маркиз де Сомбрейль, предательски сдавший бунтовщикам Дом инвалидов и позволивший им вынести оттуда все оружие, – на своем месте и на свободе. Король и не собирается призывать его к ответу!

–– Вы в который раз презрительно отзываетесь об его величестве, – проговорила я неодобрительно. – Конечно, он особо ничего не делает…

–– Да он просто спит! По крайней мере, такое создается впечатление. Он предал в руки убийц Фуллона, своего первого министра! Чего еще мне ждать? Король так низко кланялся своим врагам, что с его головы уже слетела корона. Возможно, его самого вскоре убьют.

–– Пресвятая Дева! Как вы можете даже предполагать такое?

–– Это вполне возможно, – резко бросил отец. – Убили же Генриха Третьего. И Генриха Четвертого. Людовик, как и они, не бессмертен. Кто-то уже палил по нему из пистолета во время его недавней, отнюдь не триумфальной поездки в Париж. И если Орлеаны хотят захватить трон, убийство Людовика – это первое, на что они должны быть нацелены. Во всеобщем хаосе легко убить даже короля…

Маршал рассказал мне поразительные вещи, о которых я, сидя в доме на Вишневой улице, и не подозревала. Оказывается, неделю назад, когда еще не остыли камни разгромленной Бастилии и не высохла кровь Флесселя и де Лонэ, король по требованию «парижан» (имелась в виду новая власть в лице Лафайета, главы новосозданной Национальной гвардии, и старика Байи, нового мэра столицы) приехал в Ратушу, принял из рук Байи революционную кокарду – наподобие той, что раздавали на моих глазах в Пале Рояль, только не зеленую, а трехцветную, символ лакеев герцога Орлеанского. Он согласился со всем, что было сделано вПариже в эти дни, утвердил новые власти и никого не призвал к ответу за кровопролитие.

–– В благодарность за это, не побоюсь сказать, предательство кто-то стрелял в него, когда он был в карете. Пуля прошла совсем рядом с головой и застряла в обшивке… – Отец усмехнулся. – Кто знает, может, эта пуля, будь она пущена более меткой рукой, многое изменила бы.

–– Замолчите! Вы должны сочувствовать королю, а вы злорадствуете! И не предательство это вовсе, а…

–– … а глупость? Вы это хотите сказать? О святой Бенуа! Что же за радость иметь глупого короля? Повторяю, дочь моя: все дело было за ним. Я присутствовал на последнем совете в Марли и знаю, как все принцы крови уговаривали его, склоняли к решительному шагу! Даже Талейран, этот довольно-таки гнусный епископ Отенский, забеспокоился о судьбе королевства и изощрялся в красноречии, пытаясь убедить короля быть решительным. Однако в самую последнюю минуту король отказался от всех разумных и решительных мер!

–– А что вы ему предлагали? – спросила я довольно безучастно.

–– Стоило всего лишь арестовать десяток смутьянов, в первую очередь – герцога Орлеанского и Мирабо. А Генеральные штаты пинком под зад выгнать из Версаля в Компьень! У нас были на это силы. Но Людовик из всех предложенных ему разумных мер выбрал собственную – идиотскую. Приказал отвести наши войска и отправился на поклон к врагам! На этом все кончено, Сюзанна, король покрыл себя позором, он не желает защищаться, и мы должны позаботиться хотя бы о себе.

–– Бросив монархию на произвол судьбы?

–– Что же нам сейчас остается? Или вы не видели, что случилось с Эмманюэлем?

–– Но эмиграция – это же трусость....

–– Эмиграция – это единственное разумное решение в ситуации, когда из тебя делают мишень. Принцы и я и за границей останемся верными монархии. Я верю, что наступит момент, когда король одумается и призовет нас. А может быть, мы сами приведем во Францию аристократическую армию и покончим с бунтом. Для этого будет достаточно трех месяцев – при условии, что нас поддержат иностранные государи.

–– Принцы? – переспросила я. – О каких именно принцах вы говорите?

–– О тех, что уже эмигрировали.

–– Но кто же это, кто? Я ничего не знала!

–– Уехали граф д’Артуа с женой и детьми. В его защиту могу сказать, что его отъезд был следствием прямого приказа короля. Людовик, по-видимому, в глубине души понимает всю опасность своего положения, поэтому негласно возложил на младшего брата право представлять его за границей. А в случае чего – и продолжить династию, ведь д’Артуа – единственный среди трех братьев, кого Бог благословил детьми.

Я ничего не ответила. В то, что принц крови, мой бывший любовник, уехал не из трусости, я вполне верила. Несмотря на всю свою ветреность, он порой мог удивить окружающих твердостью нрава. Скажем, когда умирал от оспы его дед, Людовик XV, и Версаль опустел, охваченный страхом перед смертельной болезнью, юный принц был единственным, кто посетил венценосного старика. Умирающего, дурно пахнущего короля тогда окружали только самоотверженные монахи капуцины. Они же и провели для него последний обряд Причащения Святых Тайн. Каково же было их изумление, когда в опустевших темных королевских покоях они увидели тонкий силуэт 16-летнего юноши и узнали в нем внука короля. Юный граф д’Артуа смело подошел к деду и без всякого страха смерти поднес к губам его покрытую язвами руку… И, кстати говоря, продемонстрировав такое мужество и почтение к предку, он вовсе не заразился!

Отец продолжал:

–– Уехали так же принц Конде с сыном и внуком, их друзья и фаворитки. Семейство Полиньяков – Жюль, Габриэль, Диана – уехало самым первым. Да и граф де Водрейль с семьей…

–– Все мужчины уезжают! – вспылила я. – Они, похоже, совсем забыли о том, что у них есть шпаги, что они могут сражаться!

–– А вы забыли о том, что вашей жизни угрожает нешуточная опасность, что у вас есть сын, на котором тоже лежит печать аристократизма и которого чернь не пощадит!

Я вздрогнула, словно от укуса. Жанно! Разве способны те люди, что побывали здесь недавно, что убили Эмманюэля, пощадить моего ребенка?!

–– Послушайте, Сюзанна. Я доставлю тело вашего мужа в Пикардию и вернусь. Вы откажетесь от должности статс-дамы и попросите прощения у королевы. Она будет огорчена, но поймет вас. Я улажу по возможности финансовые дела, какую-то часть нашей недвижимости переведу в деньги, и мы уедем в Турин, к его величеству королю Сардинии… Вы наполовину итальянка, вам приятно будет побывать в тех краях. Впрочем, я уверен, что мы скоро вернемся.

Я долго сидела задумавшись. Невероятная тяжесть была у меня на сердце, и я не могла бы точно сказать, что именно больше всего меня гнетет: внезапное вдовство, картины залитого кровью Парижа или.... Или слова отца о короле. Какой тон он позволил себе, говоря о Людовике! И ведь вроде бы был прав. Что можно было возразить? Король и вправду удручающе слаб, нерешителен, он не смог спасти лучших своих слуг от рук убийц, он ничего не предпринял, чтобы защитить столицу от бунта и практически добровольно отдал ее в руки революционеров. Разве так король должен выполнять свои обязанности?

Но ведь было и другое. Я знала Людовика как честнейшего и добросовестнейшего человека. Нерешительного и скромного, конечно, но ничуть не труса и не равнодушного. Как он отличался от всего двора хотя бы тем, что регулярно слушал литургию и причащался! Разве не значило это, что все мы, от простого пекаря до герцога, сначала предали и высмеяли доброго набожного короля – еще до того, как он отстранился от нас? Может, потому и отстранился, потому что видел, что опереться, по сути, уже не на кого?

«Если все так рухнуло в одночасье, – думала я удрученно, – если нескольких месяцев хватило, чтобы разрушить тысячелетнее здание монархии, то в каком же состоянии оно было, это здание? Оно насквозь прогнило и держалось на нескольких уцелевших перегородках. Король, возможно, был одной из них. А аристократия в целом только то и делала, что подкапывалась под фундамент… Кто был главным героем последние пятьдесят лет в салонах? Вольтер. Что читали французы? Энциклопедию и просветителей. Чему поклонялись? Разуму. Так вот оно и наступает – королевство Разума. Радуйтесь, французы…»

Так зачем король, если он сознавал все это, пытался бы стать на пути катастрофы? Ее все равно остановить было, наверное, нельзя, ведь он не всесилен. И даже беспощадное применение оружия не помогло бы там, где изменились души.

Что до меня и Жанно, то нам предстоит покинуть Францию. Это казалось мне правильным, но и ужасным. Я не привыкла ни к какой другой жизни, я стала такой француженкой, что все остальные страны казались мне краем света. Но, с другой стороны, отец абсолютно прав: эти несколько июльских недель были сплошным кошмаром. Если порядок не восстановится, я так долго не выдержу. Мне повезло (и это твердили все вокруг), что я нашла приют в этом маленьком домике. Будь я в своем отеле д’Энен или в отцовском дворце, еще неизвестно, осталась бы я жива или нет. Без сомнения, надо уехать. Как можно скорее. Надо переждать беспорядки подальше от Франции. А потом я обязательно вернусь – тогда, когда моей жизни уже ничто не будет угрожать и здесь утвердится новое прочное правительство.

–– Что же вы решили, Сюзанна?

Я подняла голову, тяжело вздохнула:

–– На днях, отец, я отправлюсь в Версаль.

–– Зачем?

–– За заграничным паспортом.

–– Вот как? Это верное решение. Я попрошу Лескюра обеспечить вашу безопасность.

5

Хотя Париж казался почти умиротворенным, а лавки в нем наполнились хлебом, ни в один из последующих дней я не поехала в отель д’Энен. Отец отправился в Буассю вместе с гробом Эмманюэля, а я не выходила из дома на Вишневой улице даже в сад, переживая, без преувеличения сказать, худшее время в своей жизни. От последних событий я ощущала себя разбитой даже физически: меня постоянно мутило, я едва могла есть и по комнатам передвигалась, как сомнамбула, а чаще просто лежала, закутавшись вместе с головой в плед, на кушетке, поджав ноги, – до того мне хотелось спрятаться, забыться. Вот бы заснуть, а проснувшись, осознать, что ничего не было, что убийство Эмманюэля – только кошмарный сон… Но нет, с пробуждением ничего не менялось. По улицам маршировали патрули новосозданной Национальной гвардии, по-дурацки стучали в барабаны, а в моей гостиной, несмотря на то, что полы были неоднократно вымыты, а ковер, впитавший целую лужу крови моего мужа, – выброшен, стоял тошнотворный запах смерти, который я чувствовала очень отчетливо, а почувствовав – едва сдерживала позывы в рвоте.

«Надо продать этот дом. Избавиться от него. Не могу же я воспитывать сына в таком месте… Но, Боже мой, как можно продать подарок короля? Это же будет неуважение? Оказать неуважение королю сейчас, в такое время?»

Из этого дома мне и хотелось бы перебраться в свой дворец, но мешал страх. Сонные ночные кошмары (труп Эмманюэля, окровавленные сердца в букетах белых гвоздик) сменялись дневными, не менее зловещими, размышлениями: кто выманил его из дома? Если не Мирабо, то кто этот таинственный враг? И что он замышлял? Почему наш отель до сих пор не ограблен? В Париже разорены были десятки дворцов аристократов, а наш – хранила чья-то неизвестная мне добрая воля. Но добрая ли? В спальне покойной Софи д’Энен стоял тайный мощный сейф с умопомрачительными сокровищами. Сейф был сделан настолько умело, что, наверное, мог бы противостоять самым изощренным грабителям. Они не справились бы с ним, разве что выстрелили бы из пушки. А я… я могла бы открыть его очень легко, поскольку знала шифры секретных замков. Но о том, чтобы наведаться туда, я и подумать сейчас не могла.

Потом, отвлекаясь от дум о драгоценностях, я снова вспоминала об Эмманюэле. Мысль о том, что он попал туда, куда мечтал, – в Буассю, но только не в замок, а в могилу, обдавала меня ледяным холодом. Мне теперь все, что говорил он в последние дни, казалось подозрительным, двусмысленным. «Гороскоп у меня хорош», «в масонской ложе меня свели с некоторыми полезными людьми», «я теперь имперский князь, Сюзанна, я осыплю вас золотом».... Он признался мне в одной, на его взгляд, удачной сделке, но была ли она удачной? И сколько их вообще было? Что он делал за моей спиной, куда увлекали его странные новые друзья – евреи-ростовщики?

Можно было бы сделать попытку найти Франсуа. Ведь он жаждал встретиться со мной… тогда, в последний вечер моего пребывания в отеле д’Энен, я получила от него довольно страстную записку. Наверное, Франсуа мог бы стать для меня хоть какой-то защитой. Но, к сожалению, все портило это слово – «хоть какой-то». После крови и ужасов последних дней для меня это было недостаточно. И с каждым часом в душе крепло желание уехать.

Уехать! Спешно, нигде особо не появляясь. Пусть сейф стоит себе, как стоял, – раз его не тронули до сих пор, наверное, так будет и дальше. Отец позаботится о деньгах, он обещал это. А уехать надо именно в Пьемонт. Туда, где все обстоит, как раньше было во Франции: король, королевский двор, порядок на улицах, аристократические балы в Турине, долина реки По, холмы вдоль которой усыпаны прекрасными замками, мирные дворянские усадьбы, в которых возделывается лучшее в мире вино – да, лучшее, потому что теперь и французское вино казалось мне отвратительным. Меня тошнило от всего парижского.

Жанно поправлялся. И в конце июля я, преодолев страх перед столичными улицами, выбралась в Версаль – за заграничным паспортом.

При королевском дворе почти не осталось моих знакомых. Все они подумали об отъезде раньше меня. Уехали поспешно, не заботясь о поместьях и имуществе, бросив все на произвол судьбы. Куаньи, Понтиевр, Барантен, маршалы де Кастри и де Бройи, де Дюра, Мортемар – всех их и след простыл, не говоря уже о Конде, младшем принце крови и их окружении. Уехали первые красавицы двора, в том числе принцесса де Монако и графиня д’Эгриньи. В приемной Неккера я узнала, что выдано уже около шести тысяч заграничных паспортов.

Выдали его и мне – за подписью маркиза де Лафайета, нынешнего командующего Национальной гвардией. Теперь мне был понятен тот смысл взгляда победителя, которым он окидывал меня прошлой зимой в Венсеннском лесу, когда я сорвала дуэль между капитаном де Вильером и графом де Водрейлем. Да, прошло полгода, и теперь Лафайет действительно стал победителем, а я – отправлялась в изгнание.

Я медленно шла по галерее Версаля – бледная, печальная, очень стройная в своем траурном платье из черного бархата и черном кружевном крепе, накинутом на золотистые волосы. В девятнадцать лет я уже стала вдовой. Моя бабушка, принцесса Даниэль, в первом браке овдовела в шестнадцать лет. Мне часто говорили, что я похожа на нее. Сходство, как видно, будет прослеживаться и в судьбах?

–– Итак, вы уезжаете, Сюзанна? – спросила Изабелла де Шатенуа, обнимая меня на прощание.

–– Да. И не понимаю, как у вас хватает мужества оставаться. Ваш муж уехал, не так ли?

–– Он смешон, этот мой муж! Во всяком случае, ему уже шестьдесят пять лет и не в его возрасте так панически бояться смерти. Все мы когда-то умрем. Я предпочитаю остаться во Франции…

Мне, впрочем, ее бравада была не совсем понятна. Конечно, она рискует куда меньше меня: Изабелла – не дочь маршала, «стрелявшего в народ», не жена бывшего начальника гвардии графа д’Артуа и не статс-дама королевы (все эти три ипостаси достались мне и стали причиной попадания в списки приговоренных к смерти). Но в нынешнее время опасности подвергается вообще-то любой аристократ, потому что палачи не разбираются в подробностях, когда отрезают головы…

–– Да, мы умрем все, но все-таки желательно не в молодости, – пробормотала я горестно, с удивлением замечая, что глаза Изабеллы сияют. – Чему вы радуетесь, дорогая подруга?

–– Вы сочтете меня, дурочкой, Сюзанна, но я влюблена до безумия и вскоре встречаюсь со своим возлюбленным в Бресте. Мы проведем там несколько жарких недель, и ради этого я готова даже рисковать головой. Это будет тем более удобно, что мой муж бежал…