скачать книгу бесплатно
Заходит мать. Плачет. Сын написал отчаянное письмо с зоны. Он не может матери до конца рассказать, что там делали с ним и с другими. Но от того, что написал, мороз по коже. Знает, как убивали людей руками заключенных и ставили диагноз «сердечная недостаточность». Называет даты и свидетелей. Просит спасти. Готов официально давать показания. Занимаемся. Ситуация серьезная. Все суммирую и передам в ФСБ.
Потом были люди с Уралмаша, с Бакинских Комиссаров. Муниципалитет изымает частные дома под расширение дороги. Люди считают, что на самом деле – заказ застройщика. Для всех это родные дома, ветераны Уралмаша, жили там с сороковых годов. За сорок квадратов жилой площади и шесть с половиной соток дают миллион семьсот. Спрашивают: «Куда мы за такие деньги?» Вообще, эта история мне не очень нравится, начинаем разбираться.
И следом подобная же история с Викулова. Частный дом. Две половины на четыре семьи. Женщина приехала из области, вышла замуж. Поселилась с мужем в начале девяностых. Одна дочь родилась в девяносто шестом, а потом муж умер, и она вступила в наследство: ей – 1/36 и дочери 2/36. А вторая дочь родилась уже после смерти мужа. Ей ничего. И вот дом изымают под расширение дороги. Всех выселяют. Дом официально оценивают. Делят на тридцать шесть и умножают на три. Она получает пятьсот сорок тысяч рублей и с семнадцатилетней и четырехлетней дочерьми идет на улицу. И никакого другого жилья у нее нет. Вы будете смеяться, но все по закону. По опыту, такие вопросы надо решать здесь и сейчас. Что и сделали.
Потом пришли люди и рассказали историю, как бойкие риелторы споили владельца квартиры, и тот, не приходя в сознание, квартиру им продал. Родственники нашли его уже на помойке. Подали в суд. В дело включился серьезный адвокат. И сумел доказать, что деньги не передавались. Суд признал этот факт. В решении было сказано, что деньги действительно не передавались, но это не является основанием для того, чтоб отменить сделку. Во как!
Следующей была женщина, у которой сына изуродовало на производстве. Инвалидом остался. Пошли с предприятием на мировую, ему должны были выплатить семьсот шестьдесят тысяч рублей. Им, бедолагам, показалось это огромной суммой. Но и этих денег им никто не дал. С понедельника займемся всерьез.
Зашел слепой парень. Олег. По образованию историк, причем хороший историк. Работает массажистом. Никогда ничего для себя не просит и всегда ходит за других. А поскольку человек сильный, хорошо держится и умеет излагать свои мысли, всегда добивается результата. С ним приятно работать. В этот раз принес обращение с просьбой снабдить ряд светофоров в оживленных местах звуковым сигналом для незрячих. Думаю, сделаем.
Еще приходили представители общественной палаты с большим списком улиц, которым надо возвратить исторические имена. Ну, например, улицу Малышева переименовать обратно в Покровский проспект. Я считаю это справедливым. Но опасаюсь катнуть этот камень с горы. Если это делать, то очень спокойно и постепенно.
Затем ввалилась толпа художников – Лева Хабаров и все остальные. Хозяин помещения на Пушкинской, где они сидели, их выселяет, и художники считают, поскольку они городу очень нужны, город должен выкупить это помещение за десять миллионов, чтобы они, художники, сидели там и картинки красили. А им попробуй объясни – художники они же как дети, обижаются еще. Предложил им следующее: разработать концепцию музея уральского андеграунда и поискать какое-нибудь убитое помещение в аренду, и тогда я помогу им его отремонтировать и еще своих там пару сотен работ свердловских художников семидесятых – девяностых годов. И вдруг понял, что мне не жалко картинок. Пошли думать.
И снова женщина. Мать троих дочерей. Серьезный научный работник. Когда-то, не подумав, приватизировала четырехкомнатную квартиру на одну из дочерей. Сейчас дочь с мужем ее на восьмом десятке по суду выселяют. «Извините, – говорят, – мама, это наша квартира!» Она говорит: «Да как же она ваша, это же я ее получила!» – «А это вы, мама, уже будете в суде рассказывать…» И вот пришла оглушенная. «Вы же, – говорит, – меня не бросите?»
Следом семья, четыре человека. Столкнулись с незаконной застройкой на землях ИЖС на Орловской. Продали комнату в коммуналке. Продали машину. Купили однокомнатную студию на четверых. Такие довольные, а тут на тебе – выселяют! Говорят: «Всю жизнь в коммуналке живем!» Так хотелось пожить по-человечески. Видно, не судьба.
Потом пришел пожилой человек, больной совсем. Тридцать первого года рождения. Приехал из Казахстана четырнадцать лет назад и не догадался получить статус вынужденного переселенца. Жена умерла, живет с дочерью и внуком в садовом домике. Стоит в очереди на жилье. Тысяча пятисотым. Без просвета. Смотрим, может, хоть по медицине как-нибудь поможем.
А дальше я перестал записывать. Потому что уже сложно было сосредотачиваться.
После приема я, очумевший, вышел на улицу и пошел домой пешком. Вдруг смотрю, какая-то девочка маленькая идет, тонкая и светлая, и улыбается. И у меня такое ощущение, что я эту девочку где-то видел. А она подошла ко мне и обняла. И я вдруг вспомнил, где я ее видел! Это моя дочка Женя, я ее утром в школу отводил.
01.11.2013
С утра идут разные люди. И предложения тоже разные. Например, один очень серьезный мужчина разработал серьезную концепцию, которая поможет Прохорову разбогатеть. Просит передать Михаилу лично в руки. А еще более серьезный мужчина, физик, озабочен глобальным потеплением и принес проект масштабной приостановки таяния арктических и антарктических льдов. Тоже просит передать Прохорову. Я увел его в кабинет и честно ему сказал, что Прохорову этот проект не потянуть. Решить это может только Путин, и подробно рассказал, как пройти в приемную. Потом пришла женщина, вокруг которой всех убивают, и ей по этому поводу необходимо попасть на прием к Бастрыкину. Дал адрес. И это не очень смешно, потому что идет напряженный рабочий день и вокруг сто миллионов неотложной работы. И вдруг на этом фоне взрывается телефон, Саша снимает трубку, слушает и испуганно передает мне:
– Евгений Вадимович, тут вас спрашивают.
– Кто?
– Не знаю. Говорят, из космоса!
Оказалось, действительно, из «Космоса». Из концертного зала. К ним «Табакерка» привозит «Трамвай “Желание”». Приглашают.
08.11.2013
Пришли родители из 77-й школы. Это хорошая старая школа на Уралмаше, на Кузнецова. Вы будете смеяться – в ней нет спортзала. Будем заниматься, но в Свердловской области есть еще школы, в которых нет спортзалов, а в России много таких школ. Если бы сэкономить на Олимпиаде немножечко денег, можно было бы в школах России построить все недостающие спортзалы, а на сдачу для каждой школы построить по плавательному бассейну.
15.11.2013
Вот ситуация, которая меня сильно поразила. На Нагорной люди два дня сидят без горячей и без холодной воды. Водоканал может решить проблему в течение нескольких часов, но для этого им надо, чтобы их пустили в квартиру тридцать девять. А хозяин этой квартиры сказал: «С чего это вдруг я их пущу?! Еще натопчут!» И весь дом уговаривает этого чистюлю. А там уже на стеклах иней намерз, в валенках все ходят и буржуйки мастырят.
Похожая история была летом. Тогда целая делегация пришла. Девятиэтажный дом. Тридцать лет не меняли трубы. И вот сподобились. Жители счастливы. Отключили стояк. Все старые, сгнившие трубы вырезали. Работа идет полным ходом. И вдруг… стоп! Не из тучи гром! Жилец пятьдесят восьмой квартиры впустить сантехников отказался: у меня, говорит, все в порядке, вы уж как-нибудь без меня. Сантехники удивились, жильцы расстроились. Первая неделя без воды. Нервы ни к черту. Пахнет ужасно. Поймали несговорчивого соседа в подъезде, напихали, показали руку до локтя. Сосед обиделся: х… вам, а не ремонт!
Прошел месяц. Весь подъезд не моется. В унитазе тоже не смывают. Да и зубы, в общем-то, не чистят. А как, спрашивается? Пол помыть – и то не получается. Начинают понемножечку привыкать. Самые отчаянные пишут письмо в прокуратуру, дескать, призовите соседа к порядку! Получают хладнокровный ответ: что-то о священном, неотъемлемом праве на неприкосновенность жилища.
Пришли к нам сдаваться.
Созвонился с прокуратурой. Сказали, что это второй случай. Подсказали ход.
Маленкин позвонил упрямцу. Он говорит:
– Вас знаю, Женю знаю, уважаю. Но дверь сантехникам не открою! И соседи пусть больше не подходят!
Маленкин спрашивает:
– Почему?!
– Потому, что я на них обиделся! Зачем они обзывались?
Но соседи еще не такие бывают.
Люди купили у застройщика квартиры на четвертом этаже, причем те, кто покупал на первых трех этажах, заселились нормально. А те, кто купил на четвертом этаже, – помещения еще не были введены в эксплуатацию, а застройщик попал под банкротство. Жителям первых трех этажей сказали, что если люди не успеют на четвертый этаж заселиться, то этот четвертый этаж по праву достанется жителям первых трех. И, представляете, они не дают соседям на четвертый этаж заселиться. Обрезают провода, толкают спички в замки, выживают любым способом. А те, кто с четвертого этажа и купил эти квартиры, не ожидали от соседей такой подлости и просто плачут. Вот так вот. Удивительные люди! Чужой четвертый этаж дороже вечной жизни.
22.11.2013
Жители недавно обратились. Опалихинская – Черепанова, там между домами еще в восемьдесят седьмом аллея была заложена, а потом люди еще яблонь сами насадили. И красиво так у них получилось и ладно… Вдруг – не из тучи гром! – какие-то злые люди стали ставить бетонный забор. Мы тут, говорят, будем развлекательный центр строить. О, как обрадовали! Жители возмутились, собрали восемьсот пятьдесят подписей против строительства и пришли ко мне. А мне точечная застройка, она же «уплотнительная», претит как явление. Потому что людям жизнь отравляет. К тому же, я считаю, на территории промышленного города нельзя трогать ни одно дерево. Я, естественно, включился в работу, а жителей предупредил, что стройку остановить можно, но только до того момента, пока она не началась. Если из земли поднялся хоть один этаж, стройку уже никто не остановит.
И вот люди с горящими глазами принялись отстаивать свой сквер. Застройщик тоже активизировался. Он эту площадку купил и в полном своем праве. Строители подъезжают с охраной, жители окрестных домов тут же вываливают на улицу, ну и дошло там чуть ли уже не до рукопашной. Дима Головин, депутат, туда помчался. Приезжает и говорит: «Беда, там все всерьез! Надо бумагу какую-то, жителей успокоить и застройщикам показать. И в районный отдел полиции тоже надо, чтобы выехали, кровопролития не допустили». Звоню главному архитектору города, говорю: «Михаил Борисович, что там у нас по Опалихинской?» Говорит: «Все нормально, провели совещание, там куча вопросов, принято решение о приостановлении всех работ, так что решение есть, официально принятое». Я тут же написал об этом жителям и начальнику ОП, и Дима тут же увез. И все решилось мирно, никто никого не побил, подъемный кран не сожгли и яблони не переломали. Я сижу такой довольный, все-таки сумели людям помочь.
Дмитрий Головин, простодушный человек, выложил всю эту историю в фейсбуке. А потом кто-то из журналистов настрочил статейку, по сути донос, причем понимая, что делает. Я-то такого не читаю, а прокурорские любят. И вот пришло грозное требование из прокуратуры: немедленно объясниться, поскольку в СМИ появилась публикация. Мне, чтобы что-то объяснить, надо сначала прочитать, но поскольку я человек брезгливый и всякое говно не читаю, в отличие от них, то и объяснять мне нечего. И читать это я не стану ни при каких обстоятельствах, даже по требованию суда. Завтра на заборе что-нибудь напишут, и прокурорские снова прибегут и объяснения потребуют. Государево око! До уровня мышей. Самим-то не совестно?
И вот вчера приехал строгий прокурор и целый час меня опрашивал, насколько понимаю: ведут проверку по доносу, размещенному в СМИ, в целях наковырять превышение полномочий. При возбуждении уголовного дела и обвинительном приговоре следует отрешение от должности, вот и суетятся. Я для себя уже давно уяснил: для того чтобы не превышать должностные полномочия, есть только один способ – ничего не делать. Мне кажется, что они этого и добиваются.
Вот пример. Пришла на прием бабуля под восемьдесят, плачет: кто-то перерезал провода, и сидит она несколько дней без света. Даже обращение не стали принимать, поехали да сделали. Теперь думаю: точно превышение. Интересно, потянет на статью?
PS. Через четыре года женщина с Опалихинской зашла, улыбается и говорит: «Все нормально, яблони зацвели». И я всю эту историю вспомнил.
29.11.2013
Осенью две тысячи седьмого года к нам пришел совершенно подавленный парень с ЖБИ. Когда-то его мать заняла триста тысяч рублей у одного человека, который, пользуясь случаем, попытался отжать у нее квартиру. Угрозами и шантажом он добился от женщины дарственной. Потом выкинул ее вместе с сыном из квартиры и стал там жить. Женщина пошла по всем инстанциям и через некоторое время ее нашли убитой. Сын похоронил мать и тоже попытался вернуть квартиру. Ему разбили голову топором в подъезде, еле выжил. И он, став на ноги, пришел к нам. А мне оставалось быть депутатом до декабря.
У меня была помощница Ольга Казимировна, очень спокойная и структурированная женщина. Я посадил их с Димой, натуральным бомжом, и сказал ей: «Ольга Казимировна, для меня это дело принципиальное, давайте попытаемся восстановить справедливость». Мы все просчитали, сделали несколько серьезных депутатских запросов, подняли всех, и дело стронулось, я сделал все, что мог, но срок моих депутатских полномочий закончился, на меня навалилась другая жизнь, и я потерял этого парня из виду.
И вот две недели назад веду прием, заходит повзрослевшая Ольга Казимировна, я обрадовался и говорю:
– Ольга Казимировна, привет!
Она отвечает:
– Я по делу. Мы же с Димой суд выиграли. Отвоевали квартиру. И сейчас у нас задача – туда его вселить. Есть решение суда.
– Ну, давайте попробуем помочь. А когда решение суда вступило в силу?
– Еще в две тысячи десятом.
– И что, вот так четыре года судебные приставы не могут вселить человека в его квартиру?!
– Ну видишь, не получается.
А надо сказать, что Дима этот – человек безобидный да еще и жизнью придавленный. Таких, как он, каждый обидеть норовит. Ну, в общем, мы ввязались. Степа стал заниматься и просто звонками договорился с судебными приставами, и парня вселили в его квартиру, которую отняли двенадцать лет назад. Все получилось.
А я потом спросил:
– Ольга Казимировна, как так получилось, что вы семь лет это дело вели?
Она удивленно посмотрела на меня и говорит:
– Женя, так ты же сам мне сказал, что это дело очень важное и его надо довести до конца.
И у меня аж комок к горлу подкатил, как будто только что прочитал «Честное слово» Пантелеева и понял, что это я забыл маленького мальчика на посту.
06.12.2013
Ближе к вечеру пришла женщина, тридцать шестого года рождения, семьдесят восемь лет. Жила в селе Софиевка в Днепропетровской области. Помнит, как пришли немцы, все горело вокруг. Почему-то перед немцами шли полчища крыс потоком, как река текла. Видимо бои вспугнули. Жили под немцами, помнит в деталях – голод, голод, голод. Всю жизнь боялась голода. Мать убили. Помнит, как немцы уходили восьмого октября сорок третьего года, был страшный снегопад, и они бежали по грудь в снегу. На голову надевали кальсоны и штанины заматывали на шее.
Зовут ее Клавдия Ивановна. Детей нет. Еще маленькая, когда все горело вокруг и волосы трещали, разбила тонкий лед и сидела по горло в ледяном пруду, чтоб не сгореть. Догадалась. Мужу за восемьдесят. На двоих пенсии двадцать тысяч. Ни на что не жалуются. Льготами не пользуются и никогда ничего ни у кого не просили. Живут за счет сада, ездят с апреля и до октября. И вот просто стало дорого ездить в Решеты.
Вслед за ней вошла хорошо одетая женщина. Жила одна в трешке, а дочь ее в своем доме, который ей достался от бабушки с дедушкой. Дом сгорел. Застрахован не был. Дочь с двумя детьми переехала к ней. И вот она пришла просить, чтобы город дал им квартиру. Я ей сразу сказал, что шансов нет. Она долго настаивала, объясняла, что им не хватает места. При этом внучке двадцать четыре, а внуку тридцать два. Она продолжала на меня давить, а я глаза отвел и тупо слушал.
13.12.2013
Приехал Виктор Васильевич из села Конево, у него нет обеих ног, он на такой маленькой тележке. Работал водителем-дальнобойщиком, тромбофлебит, ампутировали ноги. Он в силу обстоятельств остался без жилья. Мы созвонились с мэром Невьянска, договорились, что ему опустевший ветхий дом в Быньгах дадут, а наши парни его отремонтируют. Он выкатился из кабинета, а там лестница. Я вышел его провожать, тут подошли к нему люди, попытались взять его под мышки и помочь. Он подкатился к лестнице и очень спокойно сказал: «Спасибо, я сам справлюсь». И видно, что для него это принципиально. Именно поэтому мне нравится ему помогать.
20.12.2013
Тяжелая ситуация. Вдова пришла с двумя детьми. Муж погиб на производстве на трансформаторном заводе, погиб страшной смертью: барокамера захлопнулась. А поскольку было сокращение, то там, где работают вдвоем, он работал один. Пока еще он был в сознании, бил изнутри в стекло, но его никто не слышал. Ей, оставшейся с двумя детьми, не предложили ни помощи, ни компенсации. Мало того, очень странно повело себя следствие, а судья, умная, говорит: «Ну что вы рыдаете, вы представьте, что он у вас на войне погиб». Тут зашел известный адвокат Сергей Колосовский, и я ему говорю: «Помоги, здесь откровенная несправедливость».
27.12.2013
Пришел совсем седой человек, веселый и несгибаемый. Михаил Викторович Фильдштейн. Удивительный человек, еврей из Одессы, музыкант. Семнадцатилетним после школы попал на фронт. Начал войну «сигналистом», дал сигнал тревоги на трубе двадцать второго июня в четыре часа тридцать минут. Потом был санитаром, бежал под огнем на передовую, тащил патроны, обратно – вытаскивал раненых. Так и бегал туда с патронами, обратно с ранеными. Под Киевом попал в окружение, взяли в плен. У него как у еврея шансов не было вообще. Сумел убежать. Долго скрывался, под Таганрогом украл катер, переправился через Азов к своим. Семья его вся погибла. И в последний день войны, когда уже прозвучало «От советского информбюро!..», он проиграл сигнал на трубе. И говорит: «Вот так вот, начал войну сигналистом и закончил сигналистом».
Зачем пришел? Да живет на 8 Марта в доме, который был построен в тысяча девятьсот четырнадцатом году и с тех по ни разу не ремонтировался – все-таки раньше лучше строили.
В августе две тысячи тринадцатого ему исполнилось девяносто лет. Отмечали в ресторане Центральный, в народе Централка, в компании нескольких его друзей – старых фронтовиков. Я зашел поздравить, а они сидят все в орденах и медалях, воевавшие, с орлиными носами как один, седые все. Вот уж кого люблю!
Он говорит:
– Ты заходи тринадцатого в Централку, у моей жены юбилей, ей восемьдесят пять исполняется, она обрадуется.
Я ему:
– О, так жена-то молодая еще!
А он подбоченился и говорит:
– Конечно, а зачем нам старушки?
И вот сидим мы с дядей Мишей, несколько часов глаза в глаза разговариваем.
– Женя, я же не геройский. Вот друг у меня был – он три танка подбил. А я нет. В меня стреляли, конечно, минометным огнем накрывало, под бомбежки попадал. Был полковым трубачом, сигналистом. Стояли под Киевом. Двадцать второго июня полпятого тревогу протрубил и общий сбор. А потом все, дудки. В обоз сдали и пошли на запад. Шли по двадцать часов в сутки. А фронт навстречу катился. Отступали, я санитаром был. Тащу на передовую ящики с патронами, оттуда раненых вытаскиваю. Закрепились на правом берегу Днепра. Сколько-то стояли. Наши бегали, у немцев убитых фляжки со шнапсом срезали. И планшетки с письмами и фотографиями забирали. Читали все, как из другого мира. А потом котел. Команда отступать пришла поздно. Шли мы по Крещатику в порядке. Отступали по мостам колоннами. А за мосты вышли и разбрелись. Ни начальников, никого. Толпа. Иду, куда все.
– А оружие-то было?
Он говорит:
– Винтовка Мосина. Через спину наискосок, чтобы не мешалась. Немцы изгалялись. Бросали пустые продырявленные бочки. Воет страшно, когда летит. Из ракетниц по нам стреляли. Мы не понимали, куда шли. Командиров не было. Было так, что рассказывать об этом прилюдно неприлично. Срывали все знаки отличия. Закопал комсомольский билет. Место до сих пор помню.
Попал в страшный Дарницкий лагерь, где заморили голодом и расстреляли тысячи пленных красноармейцев. Сумел бежать. С другими красноармейцами скрывался на острове. Чуть не погиб от голода. Прошел через всю Украину. Зимой сорок второго вышел к Таганрогу. Скрывался. Угнал у немцев катер. Переплыл на Кубань. Шел до Кропоткина и там – через линию фронта. Прошел все проверки, попал под Матвеев курган и заново начал воевать.
Все время разговор сбивался на еду.
– На Украине легче было. В Таганроге-то совсем голодно.
Я спрашиваю:
– А что на Украине?
– Ну, – говорит, – кукуруза была, ее, правда, много не съешь. Сахарную свеклу копал, но ее тоже много не съешь даже с голодухи.
– А как выжил-то?
– Украинцы. В любую хату пускали и в каждой кормили. Просто не в каждой хате было чем кормить. Все равно помогали. И не выдал никто ни разу. Как своего принимали, у них в каждой семье кто-то в Красной армии служил.
17.01.2014
Сидит передо мной девчонка, Светой зовут. Я бы, говорит, не пришла, но уже просто край. И действительно. Шестеро детей, старшему двенадцать, беременна седьмым. Сама с Эльмаша. Поскольку жилья нет, уехали все вместе к родственникам мужа в Башкирию.
Там им дали пожить в маленьком домике. Работы там нет, зато за жилье ничего не платят. Муж нормальный парняга, воевавший. Живут дружно, оба непьющие, старшие дети помогают. Огород есть, курицы, кролики, денег только нет. Зато есть машина, ВАЗ 2109 называется, ровесница перестройки. Вижу, что надо помогать, и люди эти достойны того, чтобы им помогали, но возможностей нет никаких, и ресурса не хватает. Договорился, что ее примет один серьезный руководитель. Она поехала к нему на прием, он выслушал ее и сказал: «Все понимаю, но помочь не могу». Она заплакала и говорит: «Вы только богатым помогаете». И вот вернулась к нам. Четыре часа сидела в кабинете на диванчике, и мы перебирали все варианты и искали хоть какую-то зацепку, чтобы появилась возможность получить жилье. В конце концов Мария Николаевна придумала один ход, и мы его тут же сделали, и, возможно, через пару лет что-то получится. Но пока имеем следующее: обычные русские люди, шестеро детей, ждут седьмого, жилья нет (так бывает), из-за этого нет работы (так тоже бывает). Эти люди умеют выживать, умеют сопротивляться обстоятельствам, но им очень непросто. Государство им помочь не может.
Посмотрите стихотворение, которое передала Светлана Шабалина.
Стих про нас
У меня их трое. У меня немного.
Ем на кухне стоя, чтоб никто не трогал.
Я белье не глажу, и полы не мою,
И на ужин даже подаю второе.
Я могу одеться по горящей спичке,
Кошку, как младенца, нянчить по привычке.
Знаю, как построить башню и машину.
Знаю, как устроить куклам именины.
Делать я умею шлейф из покрывала.
На сто лет умнее за три года стала.
Я читаю: «Ма-ма».
