banner banner banner
Сценарий собственных ошибок
Сценарий собственных ошибок
Оценить:
Рейтинг: 4

Полная версия:

Сценарий собственных ошибок

скачать книгу бесплатно

Сценарий собственных ошибок
Олег Юрьевич Рой

Мистические романы Олега Роя
Баннер «Увидеть свою смерть – и остаться в живых» заставил замереть. На экран компьютера наползла черная полоса с информацией. Некий человек предлагает очень состоятельным людям особую услугу – фильм, в котором отразятся все значимые события из жизни от рождения до смерти. Сценарист утверждает, что умеет «считывать» судьбу: достаточно узнать о прошлом и настоящем, и ее алгебраическая формула готова. Не преминул воспользоваться этой услугой Игорь. Но разве мог он подумать, что собственное прошлое поразит его не меньше, чем будущее!

Олег Рой

Сценарий собственных ошибок

Моему сыну Женечке посвящается

© Резепкин О., 2017

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

Часть I

Кладбищенские вороны

«Мне это не снится, – мысленно повторял Игорь, стараясь не закапать одежду воском свечи. – Андрюха действительно умер. И сейчас мы его хороним».

Со словом «смерть» у людей обычно связаны одни и те же стереотипные ассоциации: либо трагедия, безутешное горе родственников, запоздалое раскаяние знакомых, которые лишь сейчас поняли, кого потеряли; либо некая мрачная романтика, с легким налетом мистики. Угрюмая красота и торжественность похоронных обрядов, вычурность кладбищ, этих загадочных и пугающих ворот между нашим, привычным, и тем миром, лежащий в гробу покойник, который еще недавно был живым – разговаривал, чувствовал, смеялся, страдал, и вдруг… Вдруг приобщился к таинственной и жутковатой истине, которую каждому из оставшихся еще только предстоит познать.

Многим смерть, весь антураж вокруг нее кажутся даже привлекательными. Например, художникам, поэтам, писателям. Или готам, таким, как дочь Игоря Алина, которая стояла сейчас рядом, такая взрослая, вопреки своим четырнадцати, истово сжимала тонкую восковую свечу и восторженно моргала страшноватыми, жирно обведенными черным карандашом глазищами.

Возможно, Алине эти первые в ее жизни похороны казались чем-то интересным или величественным. Но Игорь Гаренков не испытывал не только благоговения, но, как ни странно, и скорби. Он ощущал только одно – раздражение. Его бесило все происходящее. И священник с востренькой бородкой и франтовато подкрученными светлыми усиками, который частил непонятную церковнославянщину, явно стремясь поскорее отделаться от панихиды. И вдова – несмотря на синеватую отечность глаз, к которым постоянно прикладывался платочек, Марина выглядела слишком изысканно и элегантно в траурном наряде от модного кутюрье. А собственная жена Инна, прижимаясь к нему, бдительно несла вахту, отслеживая всех женщин моложе и красивее себя, появлявшихся в поле зрения супруга. И он сам – сорокалетний лысеющий глава и владелец солидной фирмы, который в скорбную минуту способен следить за тем, чтобы не закапать свечным воском рукав новой куртки за десять штук баксов. И вот эти бывшие сотрудники Андрея, которые потупляли взоры, усердно делая вид, будто понимают по-церковнославянски, а на самом деле, должно быть, думали только об одном: сколько бабла это стоило? Какую сумму родственники, желавшие, чтобы все было, как положено, сунули священнику, дабы он согласился отпеть самоубийцу?

Вот отчего для Игоря – и наверняка не только для него – эти похороны были лишены величия и благостности. Человек, который уходит из жизни по собственной воле, оставляет после себя какой-то хаос, внося разлад в души тех, кто его окружал. Не получается полноценно горевать по тому, кто наложил на себя руки, особенно без объяснения причин. Все равно сквозь скорбь пробиваются недоуменные вопросы: почему он это сделал? Сколько в его жизни было такого, о чем мы не знали – и теперь уже не узнаем? И еще – гаденькое опасение: как это отразится на нас? Будто самоубийство – симптом болезни, которой можно заразиться…

«Такой молодой!» – послышался из толпы бабский вздох. И правда, Андрюхе до старости пахать и пахать было. А в гробу, окруженном венками и пышными букетами, на белой подушке, его лицо выглядело не просто неузнаваемым, а лет на двадцать моложе истинного возраста. Белое, гладкое, словно туго натянутое покрывало на постели, без единой знакомой морщинки. Это надо ж было так загримировать!

И сразу мелькала дурнотная, мерзостная мыслишка: а каково сейчас его настоящее, незагримированное лицо? Лицо висельника… Андрей покончил с собой, установили судмедэксперты, ранним утром, между тремя и четырьмя часами. И еще пять часов висел в петле. Свисал с крюка, откуда перед этим снял люстру. Снял аккуратно, грамотно – навыки обращения с электричеством еще в провинциальной юности приобрел… Что сталось у него с лицом? Насколько сильно оказались растянуты позвонки? Не был ли он в петле похож на ощипанную курицу – с жалкой тощей шеей, с отчетливо наметившимся после тридцати пяти брюшком?

Капля воска шмякнулась – нет, не на рукав, на каменный пол. Ее падение словно разбудило Игоря: он собрался с духом, постаравшись не думать о всяких трупных пакостях. Вместо того чтобы изучать лицо мертвого, снова стал смотреть на живых.

Вон по другую сторону гроба Миша Парамонов и Володя Сигачев. Друзья, ровесники, почти братья… Так они ощущали себя в провинциальном Озерске, откуда выбрались в большое московское плавание. И доплыли-таки кое-куда! Володя – известный в профессиональных кругах архитектор, Миша – популярный журналист. Игорь на жизнь и доходы тоже не жалуется. Андрюха… и у него все было благополучно. Особенно после того, как он более чем удачно женился. Отец Марины – крупный партработник, во время перестройки урвавший свой клок народно-хозяйственной собственности и срочно перекрасившийся в бизнесмены, – всячески помогал семье любимой дочери. В общем, четыре друга…

Они не могли пожаловаться на то, что Москва им чего-то недодала.

Теперь уже три…

Панихида закончилась. Не то чтобы Игорь настолько разбирался в тонкостях церковной службы – просто уловил момент, когда священник прекратил свои малопонятные упоминания Господа, Царствия Небесного и прочих вещей, о которых весь жизненный опыт Игоря не мог дать никакого представления – и он был твердо уверен, что и у других этого представления нет. Разве способен человек знать, что ждет нас за гранью жизни? Есть только одна реальность – твердая, как этот гроб, который Игорь подхватил за бронзовую ручку, прежде чем взгромоздить его правый передний угол себе на плечо. От нежданной тяжести едва не крякнул. Неужели правда, что в покойниках прибавляется веса? Или настолько тянут лишь горе и подозрительность? Да нет, чушь собачья, просто Игорь себя запустил, давно не посещал тренажерный зал. А все равно не по себе. Как-то запредельно, уныло не по себе. Точно эта тяжесть гроба равнялась весу могильного камня, под которым каждому придется лежать в конце-то концов.

Игорь не мог сказать, почувствовали ли Миша и Володя то же самое, что и он. Знал только, что у них, в общем, довольно-таки бодро получилось взвалить гроб на плечи. Четвертый угол придерживал Андрюхин зам, которому теперь предстояло занять его место в фирме. В первый момент к ним метнулся было Стас, сын Андрея и Марины, но его удержали – оказывается, родственникам нести гроб не положено. И мальчик остался рядом с матерью. Худенький, черноволосый, словно нарисованный тонким пером, Стас то и дело принимался без стеснения плакать. В отличие от Марины, он не позировал в своем горе, он действительно горевал. И Алине, его ровеснице, которая незаметно переместилась поближе к Стасу, явно нравилось служить ему опорой и утешением.

Из затемненного чрева церкви процессия двинулась на выход, к солнечному свету – ослепительному и бескомпромиссному. Игорь, который шел впереди, зажмурился. На миг сверкнуло в глаза протяженное заснеженное пространство. Девственно-чистый снег. Голые черные деревья. Разрытая могила. Вороны, кружащие над ней. И свет – этот белоснежный зимний свет сквозь все и на всем…

Проморгавшись, Игорь установил, что он не спятил, что никакого снега в помине нет. Весна в этом году выдалась ранняя и дружная, кладбищенские деревья уже окутались зеленоватым маревом нарождающихся листьев. А могила – могила, естественно, не может быть рядом с порогом церкви. Чтобы транспортировать гроб на участок, приготовленный для захоронения, его поставили на специальную тележку.

– Игоряш, ты чего? – шепотом спросил Ми ша, ощутивший минутное замешательство друга. Как всякий литератор, Михаил был чуток к проявлению эмоций.

– Так… – выкладывать сейчас свое видение было бы неуместно. – Свет слишком яркий.

Да, слишком яркий свет. Слишком молодой покойник. Слишком громкий – бесстыдно громкий – шепот там и тут: «До сих пор поверить не могу!» «Такой молодой, ему ведь только-только сорок исполнилось!» «И чего ему не хватало? Ведь у него все было о’кей – деньги, бизнес, отличная семья, красивая любовница…» «Кстати, вон она!»

Услышав последнюю фразу, Игорь не смог удержаться. Обернулся, посмотрел в указанном направлении. И удивился. Это – любовница? Неужели? От любовницы Андрюхи он ожидал чего-то гламурного – холеного, сверхэлегантного, в духе Марины, только более молодого и яркого. А тут – всего лишь навсего полноватая девушка в неброском черном платье, которая прижимает букет белых и алых георгинов к груди. Грудь, кстати, потрясающая – высокая, чашеобразной формы, налитая… И милое, круглое, большеглазое лицо в обрамлении черной кружевной косынки. Но в остальном – ничего выдающегося. Не фотомодель, одета скромно. Держась поодаль от траурной процессии, любовница Андрея тихо плакала, не утирая слез, которые так простодушно, по-детски стекая по щекам, капали с подбородка. К ней подошел Володя, тихо о чем-то заговорил, как со старой знакомой. Игорь наблюдал за ними издали, мельком: неудобно, а то еще подумают, что он подслушивает чужой разговор. На самом-то деле, он не подслушивал… Почти. То есть ему и хотелось бы что-то услышать, но Володя с девушкой были далеко и говорили слишком тихо. Единственное, что достигло ушей Игоря, – это то, что друг назвал собеседницу Дуней.

Процессия остановилась около нужного места. Посреди памятников и крестов выделялся пустующий участок на четыре захоронения. Вернее, уже не пустующий – слева, словно бы начиная ряд, выкопана свежая могила. Ее отверстая пасть казалась слишком темной, зияла чернотой и неизвестностью. Словно таила в себе ответы на вопросы о смерти, которые тщетно задают люди.

Все подошли проститься с покойным. Дуня сделала это последней, тревожно оглядываясь, точно боясь, что родные Андрея откажут ей в такой малости. Но никто Дуню не остановил, никто не помешал ей запечатлеть последний поцелуй на пересекающем загримированный лоб белом венчике с черными православными крестами. Гроб заколотили и на длинных веревках опустили в могилу. Каждый бросил сверху горсть земли. Комья ее – стылые, будто еще зимние – сиротливо стучали о темно-коричневую крышку.

– Закапываем, – махнул рукой своим подчиненным бригадир могильщиков.

Из прошлого

В отличие от Миши и Володи, с детства блиставшими талантами, у Игоря Гаренкова не было ни выраженных способностей, ни определенных склонностей к чему-то одному. Но это не значило, что он рос примитивным или недалеким, совсем наоборот! С мозгами у него, по единодушному мнению учителей, все было в порядке, учеба давалась настолько легко, что даже шаткое финансовое положение семьи и постоянная домашняя война с матерью не помешали окончить школу с пятерочным аттестатом. Однако дальнейший путь виделся смутно. Единственное, чего хотелось наверняка – вырваться из провинциального города, этого «озерского убожества», как говорили они с друзьями. Игоря влекла интересная, яркая, обеспеченная жизнь, знакомая по фильмам и книгам… Но каким способом достигнуть благополучия? Чем зарабатывать и вообще – чем заняться? Больше всего на свете Игорю нравилось читать, преимущественно историческую литературу, и не только романы, но и серьезные научные труды. А раз так, не пойти ли ему учиться на историка? В МГУ, конечно, не попадешь, но можно попробовать в историко-архивный – чем черт не шутит?

Суровая проза жизни внесла свои коррективы. Приехав с друзьями в Москву, Игорь провалил вступительные экзамены и год работал дворником, потому что дворникам выделяли служебное жилье. Эта несложная, хотя и тяжелая профессия оставляла немало времени для размышлений. Ранним утром, когда улицы были тихи, прозрачны и безмолвны, Игорь подметал на своем участке опавшие листья и думал о том, что к истории его сейчас совершенно не тянет, а значит, это нельзя назвать его истинным призванием. Не то что у Инки! С этой москвичкой Игорь познакомился во время поступления и всерьез запал на нее. Да, его багажа знаний хватает, чтобы болтать и спорить с Инкой – но она живет и дышит историей. А его сильнее волнуют аккуратные Инкины грудь и попка, чем все тома Карамзина и Соловьева вместе взятые. А раз так, зачем возобновлять неудачную попытку поступления в вуз, по окончании которого будешь глотать архивную пыль, жалея о совершенной ошибке? Лучше выбрать любой другой институт. Без призвания, наугад, на ощупь. Главное – поступить. Зацепиться в столице. Желательно – жениться на Инке. Такова программа-минимум.

Вот таким образом Игорева судьба совершила разворот на сто восемьдесят градусов. Из гуманитария он превратился в технаря: реальная профессия инженера оказалась ему милей эфемерной специальности историка, занимающегося людьми, прах которых давно рассыпался. По крайней мере, тяжелое машиностроение – специальность востребованная.

Получение диплома пришлось на те веселые времена, когда СССР еще не распался, но утерял значительную долю своих строгостей. Распределения, впрочем, никто не отменял, и свежеиспеченный инженер Гаренков очутился на подмосковном заводе, изготавливающем мини-трактора для подсобных хозяйств. Наименование «мини» было скорее данью западной моде, чем имело реальное отношение к объекту. Продукция завода, как все, изготовляемое по советским стандартам, отличалась громоздкостью и большим весом. К тому же она часто ломалась.

И тем не менее трактора покупали. Ведь ничего другого не было. Более того, в последующие годы, когда вся промышленность встала, завод сбывал свою продукцию бойчей прежнего. Как ему это удавалось? Ежегодно администрация обзванивала клиентов, которые приобрели их трактора в прошлые годы, и спрашивала, не хотели бы они их продать. Владельцев мини-чудовищ, желающих с ними расстаться, находилось немало: хватит, намучились! На заводе трактора ремонтировали, заменяли утерянные детали, красили-лакировали для придания товарного вида – и продавали следующим клиентам. Учитывая размеры инфляции, такого рода деятельность позволяла заводу оставаться на плаву.

Инженер Гаренков по этому поводу напомнил сослуживцам старый анекдот о крестьянине, который посадил ведро картошки. По осени ведро картошки и собрал – и вздохнул с облегчением: «Вот хорошо, ни одной не пропало!»

– А что ж, плохо, что ли? – ответили ему.

– По сравнению с тем, если бы все пропало, неплохо, но ведь дурость – она дурость и есть.

– Почему это – дурость?

– Потому же, почему и в анекдоте. Только дураки способны радоваться, что остались при своих. Нормальные люди радуются, когда их работа приносит прибыль.

– А тебе-то что, больше всех надо?

Да, Игорь Гаренков относился к породе людей, которым вечно больше всех надо. Так уж повелось, что они ищут приключений на свои задницы – но иногда находят острова сокровищ.

Если торговля уже начата – почему бы не развернуть ее? Почему бы не торговать в придачу к тракторам – уродливым детям советской промышленности – сопутствующими товарами? Такими, как сами запчасти, ветошь для протирки деталей, хозяйственные перчатки, комбинезоны, брезент, резиновые сапоги… А для этого создать на базе завода кооператив.

Кооперативное движение тогда еще находилось у истока. Начальство жалось и пыхтело: по укоренившейся советской привычке, сильнее всех неприятностей оно боялось перемен. Едва ли не больший ужас вселял энтузиазм подчиненных. Однако Игорь, создавший инициативную группу, не отставал, и директору постепенно пришлось сдаться.

В правоте Гаренкова директор убедился года этак через два. Торговля развернулась по всей стране. Торговали чем угодно: от военных разработок до американского секонд-хенда. Однако кооператив «Вымпел», преобразовавшийся постепенно в крупную фирму, рано начал и благодаря этому захватил лидирующие позиции. Которыми, впрочем, бывший директор завода любовался издали – из идиллических краев, именуемых пенсией. Завод закономерно подгреб под себя бывший скромный инженер Гаренков…

Игорь Сергеевич Гаренков мог поздравить себя с потрясающей чуткостью к веяниям времени. Это позволяло ему бежать впереди шумно громыхающего, но не слишком высокоскоростного поезда российской экономики. Игорь начал развивать легальную торговлю, когда этим занимались единицы. Когда же поветрие торговли охватило всю страну и бывшая одна шестая часть суши пошла вразнос, Гаренков сказал себе: хватит, пора вернуться к производству.

На деньги, заработанные от торговли, он полностью переоборудовал «Вымпел», где начали производить настоящие мини-трактора по норвежской лицензии. А потом настала очередь для промышленного концерна, стартовало производство и собственной продукции по отечественным ноу-хау. Игорь давно перестал быть инженером, превратившись исключительно в менеджера высшего звена, однако не растерял вкуса к инженерному мышлению и способен был оценить красоту технической мысли. Ведущих специалистов он подбирал сам, процесс производства контролировал лично. И вскоре им удалось заключить очень прибыльный контракт с Китаем на поставку концернового детища, комбайна «Зерно-М», потребляющего рекордно мало топлива.

Игорь начинал подумывать о том, что, если так пойдет дело, недалеко и до какой-нибудь правительственной награды. Ордена «За заслуги перед Отечеством» или чего-нибудь в этом роде. Ну, даже если этого не произойдет, он не слишком огорчится. Игорь Сергеевич Гаренков – не любитель почестей. Для него главное – чтобы прибыль от его работы поступала в его и государственный карманы.

Одним словом, судьба подарила пареньку из провинциального Озерска больше, чем обещала в самых смелых мечтах. Оглядываясь на свою жизнь, Игорь видел позади путь в высшей степени достойного человека. Без связей с криминалом и разворовывания нефтегазолесных богатств страны он сумел добиться высокого положения. Пусть не самого высокого, но так оно, пожалуй, безопасней. Зато он тот самый российский производитель, о котором столько говорят. Он способствует повышению благосостояния и престижа своей страны, дает работу многим достойным и талантливым людям. В общем, пример для подражания. Инне и Алине есть кем гордиться. Если не обращать внимания на мелочи, вроде уклонения от налогов в не слишком крупных масштабах и кратковременных любовных интрижек, то в целом Игорь Сергеевич Гаренков полагал себя в высшей степени достойным членом общества. И разве он не имел на это права?

* * *

Все-таки на кладбище царит губительная атмосфера… Игорь вдруг почувствовал, насколько он устал. Не физически – что для него, сильного, молодого еще мужика, короткий вынос гроба? Нет-нет, он вдруг ощутил, насколько измотали его все эти переживания по поводу самоубийства друга, весь этот клубок отношений, который оставил после себя покойный.

Людей, собравшихся на похоронах, Игорь всегда считал близкими, но сейчас рядом с ними ему не хватало воздуха. И он инстинктивно отодвинулся подальше от траурных нарядов ценой в десятки тысяч баксов, от скорби напоказ, от подозрительности и себялюбия.

Ему послышалось пронзительное воронье карканье. Игорь посмотрел в сторону на пустую аллею, уходящую в даль кладбища, потом оглянулся вокруг – ворон нигде не видно. Что за черт? Вновь бросив взгляд на аллею, он обнаружил, что она уже не пуста. Вдалеке появился чей-то силуэт, показавшийся смутно знакомым. Человек приближался, двигаясь не по дорожке, а сбоку, вдоль самых оград, ступал принужденно, с трудом, подволакивая правую ногу и скашиваясь на один бок. Когда он приблизился, стало заметно, как бедно он одет. Его рваные кроссовки, штаны с лампасами от спортивного костюма, коричневый потертый пиджак в мелкую клетку с грубоватыми заплатами на локтях резко контрастировали с респектабельным обликом участников вип-похорон. Словно сознавая свою неуместность здесь, мужчина остановился в стороне.

«Кладбищенский нищий, наверное… – мелькнуло в голове у Игоря. – Сейчас начнет приставать ко всем, клянчить денег «на помин усопшего». Надо сказать охране, чтоб прогнали. Вообще-то могли бы и сами уже догадаться…»

Однако секьюрити почему-то не торопились удалить чужеродный элемент. Наверное, потому, что похожий на бомжа человек вел себя не как попрошайка, а как человек, пришедший на похороны знакомого. Спокойно стоял, замерев и сохраняя на лице приличествующее ситуации выражение, и сжимал в руке цветы – две жалкие гвоздички. Против воли Игорь не мог отвести от него взгляда, продолжал в упор таращиться на странного пришельца, выходца из мира, который давненько не приходилось посещать. Мира, который простирается за пределами стен респектабельных офисов и машин с тонированными стеклами. Что-то до боли знакомое чудилось в облике инвалида – что-то искаженное, но не забытое… Не погребенное в прошлом… Или наоборот – погребенное, но свежеоткопавшееся… Черт возьми, да это же…

– Сашка! – это имя вырвалось у Игоря раньше, чем он успел подумать: «Не может быть!» – Брызгалов! – Игорь повернулся к Мише. – Смотри, кто здесь! Сашка!

– Где? Я что-то не вижу, – отозвался Миша, крутя головой.

– Да вон же, вон у той могилы! Побудь тут, с Мариной, ладно?

Оставив вдову и сына покойного, Игорь поспешил туда, где все так же скромно, не претендуя на внимание, стоял человек в рваных кроссовках и клетчатом пиджаке. Вся его поза говорила, что жизнь для таких, как он – не более чем смиренное ожидание.

Раньше он не был таким. Он был бойким, стремительным, с задорным чубчиком, который, как его ни приглаживай, вечно вставал надо лбом, как петушиный гребень. Заражал людей своим оптимизмом, своей уверенностью в том, что все в конце концов будет хорошо…

– Сашка, глазам своим не верю, ты?

– Надо же, узнал! – без улыбки произнес Саша. – Думал, вы уж за эти годы забыли, как я выгляжу.

Игорь слегка смутился:

– Ну что ты, как можно! Кстати, выглядишь отлично: все такой же молодой. Ни живота, ни морщин, ни седины, не то что у нас… Слушай, я так рад тебя видеть! – Игорь распростер для друга объятия, но тот отстранился. – Какой же ты молодец, что приехал! Как ты?

– Как видишь… – усмехнулся Саша.

Игоря все больше смущала эта манера бывшего… то есть старого друга. Никакой ритуальной вежливости, способной если не отменить, то затушевать печальные факты, прервавшие много лет назад их общение. «Что было, то было, – как бы говорил Саша. – И не стоит нам делать вид, будто этого не было».

– Но как же так, столько лет… Мы ничего даже не слышали о тебе!

– Кто ж в этом виноват? – снова усмехнулся Саша с грубоватой непосредственностью. И Игорю не захотелось продолжать тему.

– Никто из нас не может понять, с чего Андрюха вдруг повесился… – перевел он разговор на другой, также болезненный предмет.

– Теперь уж и не узнаешь… – уклончиво сказал Саша, поднимая глаза к небу.

Могильщики тем временем закончили работу, и все потянулись аккуратной процессией класть цветы на могилу. Саша тоже пристроил свои гвоздики – сбоку, у самой земли, как бы стараясь скрыть их затрапезный вид.

Игорь следовал за ним. Пусть Саша не проявлял тяги к общению, он не мог вот так оставить внезапно объявившегося через столько лет друга:

– Сашка, нам о стольком надо поговорить… Давай, когда поедем с кладбища, ты сядешь ко мне в машину?

Тот покачал головой:

– Нет уж, я на поминки не пойду. – И дурашливо, почти глумливо, показал на свой костюм: – Куда я в таком виде?

– Но как же так? Так прямо и уйдешь? – продолжал настаивать Игорь. – Ты хоть где остановился-то, как тебя найти?

– Тут недалеко кабак есть, – Саша выудил откуда-то из недр клетчатого старомодного пиджака прямоугольный клочок бумаги. – Я буду там завтра вечером. Приезжай – поговорим.

Мельком взглянув на визитку и отметив, что название ресторана ему незнакомо, Игорь спрятал визитку в карман куртки и долго смотрел вслед удаляющемуся по аллее другу, не заметив, как к нему приблизилась Инна. Подошла сбоку, окинула мужа тревожно-испытующим взглядом.

Игорь напрягся. Не потому, что ожидал от жены чего-то плохого. Просто в последнее время это было его постоянной, физиологической, ниже уровня сознания, реакцией на Инну. На модную челочку ее короткой стрижки, гелевыми темными иглами утыкающуюся в оправу изящных прямоугольных очков. На ее тонкие и бледные губы, с которых она постоянно слизывала помаду. На ее красивый, с безукоризненной дикцией – след оставленной профессии – голос.

– Ты чего тут торчишь? – спросила Инна тем самым красивым голосом, отчетливо выговаривая слова.

– Да я тут… с Сашкой… – Вот ведь, ничего плохого не сделал, а чувство, будто он мальчик, который оправдывается перед строгой учительницей. Да, что и говорить, училка остается училкой до конца дней своих!

– С какой еще Сашкой? – Инна бдительно завертела головой.

– Не с «какой», а с «каким». Слушай, Инна, это уже неприлично! Перестань меня изводить своей дурацкой ревностью хотя бы на похоронах!

Инна продолжала недоверчиво смотреть по сторонам:

– Ну и где твой Сашка?

Игорь тоже оглянулся, но никого не увидел. Очевидно, инвалидность не лишила Сашу способности к быстроте передвижения. Да, правильно, ведь раньше, до травмы, он вечно не ходил, а бегал. Такой живчик был…

– Он уже ушел. Я тебе рассказывал о нем. Наш пятый друг. Точнее, он всегда был первый… Впрочем, неважно.

Обрывая тягостный разговор, Игорь снова отошел к могиле. Народ потихоньку рассасывался, траурное море мелело. Вскоре Игорь остался один. Он стоял, глядя на фотографию улыбающегося Андрея, которую водрузили поверх свеженасыпанного холмика, и мучительно подыскивал слова, которыми должен был попрощаться с другом. В голову лезла какая-то ерунда, какие-то отдельные, словно кадры клипа, воспоминания. Вот они в Озерске гоняют по пустырю грязный потертый мяч… Вот они, все впятером, собираются в Москву: Сашка полон энтузиазма, а вот Андрей осторожничает… Их первые московские годы, когда они жили кто где, в общежитиях и чужих квартирах, хватались за каждую подработку… Разве это выразить словами? Да и при чем тут слова? – Прости меня, Андрюха! – наконец подыскал Игорь нужную фразу. – Если б я только поговорил тогда с тобой, все могло бы быть иначе…

Сзади подошла Алина. Взяла отца под руку, прижалась к плечу. Он погладил дочь по голове, обнял, откликаясь на уже такое взрослое проявление внимания от той, кто навсегда останется для него ребенком. Его забавной девочкой, его умной девочкой, его грустной девочкой, его проницательной девочкой… Если с Инной Игорь в последнее время чувствовал дискомфорт, на Алину это не распространялось. С ней он был откровеннее, чем с женой, ощущая, что, несмотря на отсутствие жизненного опыта, Алина многие вещи понимает вернее, чем Инна. Несмотря на отсутствие опыта – а может, благодаря? Что, если этот хваленый опыт делает человека хуже? – Знаешь, Алина, когда нам было столько лет, сколько тебе сейчас, Андрюха и еще один наш друг, Сашка, где-то вычитали, что место на хорошем кладбище – очень выгодное вложение денег. И так носились с этой идеей… Андрюха, как только появились средства, первым делом вот эти четыре места купил. Но тогда нам все это казалось шуткой, игрой… И в голову не могло прийти, что он так скоро окажется здесь!..

Алина прищурилась, оценивая обстановку:

– А что? Тут неплохо. Я тоже не против, чтоб меня тут похоронили.

– Алинка, ну что ты такое говоришь! – Игорь был на волосок от возмущения.

– А что особенного? Все там будем. И потом, смерть – это готично.

– Дурачки вы маленькие! – Игорь знал, что втягивается в продолжение их давнего спора, но удержаться от реплики не мог. – Играете в эту вашу готику: могилы, кресты, черепа…

– А что такого? – привычно парировала Алина.

– То, что можно доиграться! Смерть – это такая штука… то есть не такая штука, чтобы с ней можно было шутить! Примета, говорят, нехорошая: накликать можно…

– Папка, ну ты у меня как маленький! – улыбнулась взрослая умная Алина, вращая на указательном пальце серебряное, протравленное чернью, кольцо. – Конкурентов по бизнесу не боишься, а могил испугался.