скачать книгу бесплатно
Может, все-таки попробовать хоть что-то ему объяснить? А то «ваньку валяешь»!
– Я работаю, Петр Ильич. Но мы пока не понимаем смысл происходящего.
– Какой тебе смысл нужен? – перебил он. – У психа снесло крышу, он начал убивать, – назидательно сообщил он и взглянул на Арину свысока. Хотя она стояла, а он сидел.
– Не просто убивать. Эти трупы – это ведь явно послание.
– Послание? И о чем же?
– Вот это я и пытаюсь понять.
– Вместо того, чтобы просто работать. Работать надо, Вершина, а не в умствованиях расслабляться. Азбука ведь! Где свидетели?
– Опрашиваем, Петр Ильич. Собачников, бегунов, окрестных жителей… Пока ничего.
– Не может быть, чтобы этого придурка никто не видел! Труп – не кошелек, в карман не спрячешь.
– Пока ничего, Петр Ильич, – повторила она.
– Значит, надо с другой стороны зайти! Мне что, всему тебя учить? Надо опросить ведущих психиатров, наверняка этот тип на учете состоит. Вот пусть специалисты и скажут, чей это почерк. А ты умствуешь. Послание, видите ли! В посланиях больного рассудка разбираться – дело психиатров, когда он в наших руках окажется, а твое дело – выловить этого ненормального. А не в бирюльки играть. Вон посмотри, какой у Савельева выход, поучись, как надо над делами работать! А ты все какой-то высший смысл ищешь.
Вот и славно, устало подумала Арина, раз про Савонаролу вспомнил, значит, орать будет еще минуты две, не больше.
* * *
Киреев, вольготно развалясь в ее кресле, жонглировал крошечным пестрым мячиком. В следующую секунду Арина поняла, что это не мячик, а потерянный два часа назад кубик Рубика.
– Ты где его взял? Это мое!
– Ну не мое же, – фыркнул опер, восставая из кресла. – Ключи давай!
– К-какие ключи?
– Кольцо, на котором эта штука у тебя висела.
Почему-то она послушалась. Отдала, правда, не всю связку, только колечко, с которого сиротливо свисала петелька от кубика.
Киреев насадил кубик на шпенек, снял, буркнул «тут когда-то резьба была, а теперь только на клей», выудил из очередного кармана яркий тюбик, сосредоточенно нахмурился и через минуту положил кубик – уже с петелькой – на стол:
– В принципе, минут пятнадцати достаточно, но я бы посоветовал для полной гарантии его до завтра к ключам не цеплять.
– Где ты его нашел?
– Чего его искать? Посветил фонариком по углам и увидел.
– Фонарик – обычный элемент снаряжения опера? – довольно язвительно осведомилась Арина и сама на себя рассердилась. – Ну да, не подумала. А клей? Тоже из серии «будь готов – всегда готов»?
Киреев засмеялся:
– Однажды подметкой за гвоздь зацепился, пришлось с раззявленным башмаком часа два бегать. Мало, что неудобно, так на улице минус пятнадцать было, повезло еще, что ничего не отморозил. Ты чего морщишься? Чайник тебя что, не только словами лупцевал?
– Спину потянула, когда кубик искала, – она повела плечами – от лопатки к шее постреливало. – Ладно, пройдет, пустяки.
Хмыкнув, он обогнул стол, встал за спиной, принялся разминать ей плечи и затылок.
Это было так приятно, что Арина сказала почти ехидно:
– Ты у нас, смотрю, и швец, и жнец, и на дуде игрец?
– Я опер, Вершина, – довольно равнодушно ответил он.
Здоровенные, футбольный мяч поместится, ладони Киреева были при том на изумление изящными: узкие, с длинными «музыкальными» пальцами. Очень нежными.
– Спасибо, Ир, – благодарно кивнув, Арина, прерывая колдовство, отстранилась.
Он выбрался из-за ее спины, плюхнулся на «свидетельский» стул напротив.
– Сильно взгрели?
– Да как обычно…
– Я тебя ожидаючи проглядел статеечку, – он помахал газетой.
– Материал, – автоматически поправила Арина. – Журналисты говорят не «статья», а «материал».
– Да и леший с ними. Главное, что там пусто. А то я было испугался, начал прикидывать, какая из контор течет, ваша или наша. Но, похоже, до журналюг никакие подробности еще не дошли.
– Угу. То-то блогеры наперебой изгаляются: тут тебе и каннибализм, и некрофилия, и вампиризм, и черт знает что еще.
– И Ганнибала Лектера через слово поминают. А кто пообразованнее – парфюмера, про которого тот мужик написал с непроизносимой фамилией.
– Зюскинд.
– Точно. Идиоты, короче. Вот им будет разочарование, когда широкой публике станет известно, что убийца не насилует своих жертв, кожу с них не снимает, кровь не сцеживает, даже не душит.
– Как по мне, лучше бы душил. Это быстрее, чем умирать от обезвоживания.
– Тоже верно. А еще милосерднее – выстрел в голову. Ну так чего?
И тут до Арины наконец дошло, что Киреев явился сегодня вовсе не ради глупой газетки или починки ее, Арининого, брелока. Она вскочила было, но кресло поехало, стукнуло ее под коленки, и Арина плюхнулась назад:
– Что? Что узнал?
Но вредный опер, демонстративно развалясь на свидетельском стуле, ухмылялся:
– А сплясать за новости?
– Иди ты!
– Злая ты, Вершина! Нет бы развлечь опера, который в погоне за информацией ноженьки сносил по…
– По самые гланды! Говори уже!
– Итак. Первая девушка…
– Господи! Опознали наконец?!
– Я не господи, но ход твоих мыслей мне нравится. Слушать будешь?
– Молчу.
– Первая девушка, в смысле которую первой нашли, это у нас Фанни Ланге.
– Француженка, что ли?
– Молчит она! Вполне русская девушка. Из Прибалтики приехала. Работала в цветочном салоне «Флоренция», который принадлежит ее какой-то там тетке. Нет, в полицию обратилась не тетка, а подружка девушкина, тоже цветочница.
– Опрашивал?
– Решил, что ты сама захочешь. Ах да, ни по месту жительства, ни по месту расположения цветочного салона притяжения к месту выкладки тела нет.
– Почему-то меня это не удивляет…
– Меня почему-то тоже. Слушай дальше. Вторая у нас была Доменика Смирнова.
– Доменика? Слушай, может, он на диковинных именах зациклен?
– Поймаем – спросишь. Доменика Смирнова трудилась в банке менеджером по работе с клиентами. Мать с новым мужем живет в Финляндии, заявление подали коллеги.
– Опрашивал?
– Ответ аналогичный.
– Давай прямо завтра с утра по свидетелям поедем?
– С утра так с утра, как скажете, мэм.
– Притяжения к месту тоже нет?
– Не-а.
– Ничего не понимаю. Бывает хоть тень мысли, а у меня перед глазами пусто. Не вижу логики.
– Ну так псих же явный, откуда там логика.
– Вот и Чайкин мне то же самое талдычит: хватит этих ваших интеллектуальных извращений, работайте! Логика всегда есть. Только у психов она такая, сам знаешь, кривая. Но я никакой не вижу. Ну кроме того, что жертвы болееменее одного типа. Ну и оформление… неподражаемое. Если бы не это, никто никогда эти трупы бы не объединил. Раз убийца такой яркий перформанс устраивает, значит, что-то такое у него в голове их всех объединяет.
– Но…
– Да говорила я с психиатрами! Только руками разводят. Стопроцентной гарантии нет, конечно, но почти наверняка среди тех, кто уже на учете, нашего гаврика нет. Говорят про манифестацию болезни. Ну это типа когда нормальный, нормальный, нормальный – ну, может, странный слегка – а после бум, и башня куку. Дедуля там один чудесный совершенно, он мне на пальцах объяснял, что да как. Про послание это, кстати, он мне сказал.
– В смысле все это – это нам послание? Поймайте меня, если сможете?
– Не обязательно «поймайте меня», И уж точно не «если сможете». Тут что-то другое.
– В каком духе?
– Кабы знать! Тогда и ниточка появилась бы! Как у этих профайлеры в сериалах – красота. Раз-два, ищем мужчину средних лет, водит спортивный автомобиль, недавно развелся. Ну или наоборот – должна быть пожилая одинокая озлобленная тетка. Но я-то, черт бы их побрал, ни разу не профайлер. Насчет автомобиля мысль здравая, только как его искать – все равно непонятно. А вот насчет озлобленности я бы посомневалась. Он – ну или она, трудно сказать – не глумится над телами, даже как будто заботится. Понятно, что это для него своего рода куклы, но куклы не как квинтэссенция послушания, а скорее как символы и знаки. Ну как буквы, что ли. И секс тут вряд ли замешан. И контроль для него – не самоцель. Жертв своих он не мучает…
– Ничего себе не мучает! Смерть от жажды – одна из самых мучительных.
– Ну это, знаешь, как посмотреть. Это все-таки совсем не то, что как если бы от тебя заживо куски отрезали.
– Типун тебе на язык! Этого еще не хватало!
– Я о том, что вряд ли он получает удовольствие от самого процесса. Не знаю, почему он действует именно так, но, заметь, способ умерщвления намекает, что смерть – скорее цель, чем способ получить собственное извращенное удовольствие. Он не режет их, не жжет, не насилует, не ломает кости, не поливает кислотой…
– Бр-р, – опер демонстративно передернул плечами. – Прекрати.
– Ой-ой-ой, какие мы нежные. Как будто сам такого не видел никогда.
– То-то и оно, что видел. И чаще, чем хотелось бы. Эти-то девчонки все-таки… – он мотнул головой. – Нет, не то я говорю. Смерть есть смерть, неважно, каким способом.
– Кстати… Может, и способ умерщвления такой странный, что убить собственноручно он не то чтобы не может, но – трудно ему. Психологически или физически.
– Ну и не убивал бы.
– Предположу, что ему не смерть жертв нужна, а их мертвые тела.
– Гм. А говоришь – не профайлер. Вон как вживаешься, аж дрожь берет. Ну-ка, выдай еще что-нибудь эдакое… профайлерское.
– Иди ты! Сам можешь выдать. Ну… Он аккуратный. Предусмотрительный. Организованный. Все просчитывает. Он ведь не молотком по голове их убивал. От обезвоживания человек умирает от трех дней до недели. Если помещение сырое, а жертва не двигается, то и дольше. То есть где-то он свои жертвы держит. Но при этом – ни следочка нам не оставляет. Так что с интеллектом там все в порядке. Киношные профайлеры из этого обычно делают вывод, что убийца старше тридцати, но я бы поостереглась. Интеллектуальное развитие – штука такая, индивидуальная.
– Хочешь сказать, ему может быть и пятнадцать?
– Нет, пятнадцать все-таки вряд ли, подростковые гормональные бури не очень с аккуратностью и педантичностью сочетаются. Зато восемнадцать-двадцать – почему нет?
– Слушай, ты говоришь – куклы. А ты задумывалась, почему он именно эти парки выбрал?
– Господи! Я даже к карте религиозных сооружений пыталась это привязать. Очень уж ритуально вся эта пакость выглядит. Но нет, никакой такой закономерности не наблюдается. Мне почему-то кажется, что причина где-то на поверхности. Что-то бытовое. Может, по отсутствию камер наблюдения?
– Может, и так. Но! – Киреев поднял указательный палец. – Ты заметила, что все скамейки, на которые он трупы сажает, – одинаковые?
– То есть? Обычные парковые скамейки, две гнутых боковины плюс сиденье и спинка. Везде такие. Или… не везде?
Киреев уже пролез за ее спину, подвигал мышкой, потыкал в клавиатуру:
– Наблюдательная ты наша. Вуаля. Вот тебе парковые скамейки Санкт-Петербурга, любуйся.
