Сердце-пламень

Но надвигались голод и болезни. Еще летом горожане заговорили о стае волков, замеченной на краю леса, и стало понятно, что зимой соперничать за жизнь придется еще и со зверьем. Линдозерцы все те годы, что Чудова Рать была заключена под землей, боялись охотиться в лесу, и многие просто не знали, как противостоять волкам. Альдан решил эту задачу, отрядив своих людей обучить мужчин стрельбе из лука, и тревожных слухов поубавилось. Но он знал: затишье временное.

И в это затишье вокруг Линдозера собирались тучи. Самое ужасное, что отчасти в этом были повинны жрецы – ведь жрецы Единого не имели подданства. Ни один правитель не мог судить их. Только заветы Единого имели над ними силу. Единственное исключение – он, княж Зари, из-за своего родства с Мечиславом владеющий землей в Святобории.

Но царь Святобории, Залесский, тоже приходился Мечиславу родственником. Согласно старым законам, жрецы должны были доставлять обвиняемых в колдовстве в Цитадель – оплот жречества в столице царства.

Но после того, как Дарен поднял в воздух Нзир-Налабах и освободил Чудову Рать, напуганный Залесский выпустил указ, позволяющий жрецам ради защиты убивать колдунов, не доводя до суда.

И началось. Жрецы опускались до зверских расправ над обвиняемыми. Вершили самосуд, нагоняя ужас на простых людей. И – Альдан знал это от проезжавших мимо торговцев – святоборийцы сами уже прятали у себя начинающих колдунов, самые смелые из которых уходили на поиски Нзира, понимая, что на земле им грозит либо темница в Цитадели, либо смерть.

Альдан, сидя в Линдозере, видел это слабое место в мерах жрецов и понимал, что Дарену это тоже очевидно.

Теперь Альдан не недооценивал противника. Дарен был хитер и в противостоянии не спешил, умел выжидать, а потом принимал быстрые, хладнокровные решения. Дарен точно знал, чем пожертвовать ради победы. Альдан, наблюдавший за ним в Линдозере, уже имел представление о его уловках: расположить к себе простой люд, чтобы потом, умело лавируя между общими интересами, добиться своего.

Альдан хотел знать о каждом шаге Дарена в Светлолесье и, благодаря близости к Мечиславу, получал из Цитадели частые донесения о ходах колдовского царя.

Как он и предполагал, Дарен разослал гонцов в Святоборию, Ардонию, Сиирелл и остальные царства, тем самым показав мирным жителям, что против них Нзир никакой войны не развязывал. Первое время люди в страхе стекались в большие города, но прошло несколько месяцев, а чародеи были замечены разве что в торговле каменьями и оберегами да в помощи оставшимся в весях мирным жителям с дикой чудью, что ползла из Мглистого леса. «Уж не сам ли он ее натравил?» – с негодованием думал Альдан.

Но Дарен даже приструнил екадийских всадников! А этого за несколько веков не удалось сделать ни одному из правителей царств. Святобория и Ардония все эти годы были заняты междоусобицей и погоней за чародеями, пока их подданных год за годом уводили в рабство.

Ардония, царство, в котором Дарен родился царевичем, сильнее всех пострадала от распрей – и то только потому, что там наместником после войны Трех Царств был Ворон и это царство превратилось в одну большую Цитадель. После пробуждения Чудовой Рати и исчезновения Ворона знать Ардонии, несколько лет изнемогающая от вынужденного жречества и налогов, быстренько взяла правление в свои руки. Они признали Дарена наследником престола и изгнали жрецов из Ардонии. Те подались в Злат, под крыло святоборийской Цитадели.

Но Дарен не спешил возвращаться в родное царство. Он вел переписки со знатью, убеждавшей его вернуться на трон предков, и даже ввел в двор Нзира нескольких представителей знатных родов Ардонии, и всем очень скоро стало понятно, что править на земле он не собирается.

Между Ардонией и Нзиром начался обмен и робкая торговля: с одной стороны шли ткани, еда, утварь, травы, а с другой – зачарованная защитными рунами одежда, светящиеся в ночи камни и обереги от чуди.

Сиирелл, верный своим правилам, не желал принимать чью-то сторону. Им нравилось торговать по-тихому со Святоборией рабами из Аскании, большинство подрядов у них также было оттуда, и, даже если жрецы пытались навязать им свою веру, наемники каждый раз ухитрялись ускользнуть от подданства. Сиирелл никогда не участвовали в войнах Светлолесья и всячески избегали столкновений, связанных со жрецами и колдунами. Но как долго они смогут оставаться в стороне?

Итак, жрецы собирались в Злате. Мир трясло от столкновений на всех ярусах: знать сцепилась со знатью, жрецы с колдунами, чудь с народом… предания с преданиями, новые боги со старыми. Прошло целых пятнадцать лет с последней войны…

И вот теперь наступали привычные времена для Светлолесья.

Времена войны.

Только теперь многие понимали, что, когда закончится передел, настанут либо самые лучшие времена, либо такие темные, каких еще никто в Срединном мире не видывал.

Люди, чудь, колдуны – все бежали вперед в поисках лучшей доли.

Альдан же, после того как Мечислав не пустил его в Злат, пытался теперь уберечь свою многострадальную землю от потрясений.

Единственное преимущество, что сейчас было у него в рукаве – время на подготовку.

Карта медленно скручивалась в свиток. Альдан тяжело прикрыл веки – нельзя верить даже своим глазам.

Колдовской город появлялся то тут, то там, и предугадать ничего было нельзя. Снова.

В дверь скромно постучали, но человек, открывший ее и затем вставший напротив Альдана, заметно волновался:

– Началось.

– Я знал, – с мрачным торжеством отозвался Альдан и бросился из гридницы, на ходу набрасывая протянутую кольчугу.

Стены выгоревшего крома отражали грохот его шагов, неупокоенные души скользили мимо, и в тусклом, едва пробивающемся лунном свете их черты дрожали, отбрасывая на пол робкие тени.

Слуги боялись после захода солнца ходить здесь, хотя пустота вокруг казалась зыбкой, ненастоящей, изменчивой и уж точно не зловещей. Раньше было хуже. Холодный, предзимний ветер гулял по плохо протопленным хоромам, и Альдан встречал его с усмешкой. Раньше было во сто крат хуже!

Альдан выбежал во двор, вскарабкался на вершину сторожевой башни. Его человек уже был там: в его дерганных движениях угадывался затаенный страх.

– Господин, – Игмар указал на лес вдали, – их заметили там!

Альдан прищурился.

Созвездие Аспида, обычно мерцающее над лесом, скрывала туча. И туча росла.

Альдан нутром ощутил болезненное, чуждое живому присутствие Чудовой Рати.

– Прикажешь выводить Стрелы, мой княж? – начал было Игмар, но в следующий миг ничком свалился Альдану под ноги.

Сумрак будто отделился от сводов припорошенных снегом елей, и Альдан почуял, что это означает, даже прежде, чем тень приняла человеческие очертания.

– Ты! – Альдан вытащил клинок, и верный Обличитель не замедлил выскользнуть из ножен. Меч легчайшим взмахом рассек едва сгустившийся морок перед молодым княжичем.

– Ничего ты мне не сделаешь, пес, – с издевкой сказал голос. – Тебе же лучше перестать лаять и послушать, что я скажу.

– Твой голос – льстивый мед. Лей его другим, – процедил Альдан.

– Это кому, интересно?

Дарен с мерзким смешком возник перед ним. Черный и золотой пришли на смену просветительскому серому, а соболиный плащ струился по полу, словно влажный змеиный язык. На руках – уйма перстней. Кажется, Дарен всем своим видом подчеркивал свое происхождение, прямо-таки почти кичился этим. И на нем это выглядело естественно, словно влитое, будто всегда он таким был, в отличие от Альдана, чей обруч и княжеская кольчуга сидели на нем, как чужая кожа. Дан вдруг подумал, а что бы сказала сейчас Лесёна, и тут же оборвал себя.

С каждым разом делать это становилось все проще и проще.

– Уж не для меня ли вырядился? – процедил Альдан. Он мельком, так, чтобы не заметил колдун, присмотрелся к городу над лесом: кажется, тот все-таки приближался.

– Не можешь забыть ее, да?

Княжич ничего не сказал, даже взгляда не опустил, а меж тем холодное касание снега с ветром остудило его разум. Может, удастся отвлечь чародея? Пусть попробует приблизиться к его городу… Уж Альдан его приветит!

– С чем пожаловал? – наконец произнес княжич.

Что ж, можно и притвориться. Просто разговор, будто и не пытался Альдан зарубить своего собеседника несколько мгновений назад.

– Передай мое послание Мечиславу, – охотно ответил Дарен. – Я знаю, он в Злате, но мне туда сейчас хода нет.

Княжич смотрел на колдуна как на безумца. Как смеет он являться сюда с подобными просьбами? Как смеет просить о таком его, Альдана, потомка первого жреца?

– Скажи, что я хочу пойти на мировую.

И от этих слов Альдан онемел. У Дарена ведь Чудова Рать. Он мог бы сравнять с землей любое царство хоть сейчас! Но чего он выжидал, теряя все эти месяцы? Трудно было представить, что на уме у колдуна. Но и недооценивать его не стоило, ведь в прошлом именно Дарен сумел перехитрить всех.

– Отчего сам не скажешь?

– О, мне он не поверит, – растекся в широкой улыбке колдун. – Ты же другое дело. Любимый потомок, избранная кровь.

Альдана затрясло. Видеть Дарена – все равно что гореть от собственного бессилия и ненавидеть, ненавидеть, ненавидеть себя за это. Предательство и обида внутри слились в жаркий ком, что жег его днем и ночью, и ни одна идея, мысль не могла остудить жажды поквитаться. Дарен и Ворон стали его целями, и очень трудно было останавливать себя. Мечислав, дважды говоривший об этом с Альданом, конечно же, замечал лихорадочный блеск в глазах потомка и не потому ли не взял Дана с собой в Злат готовиться к войне, не потому ли оставил его здесь, следить за городом, мужать, набираться сил?

Перед тем, как уехать, Мечислав оставил с Альданом двух наставников: одного по воинскому ремеслу, другого по княжескому воспитанию. «Учись пока», – сказал перед отъездом его прославленный предок. И молодой княжич остался с Усором, старым воеводой, и, правду сказать, времени зря не терял. Строил оружие. Колхат, томящийся в темнице под кромом, выводил для него все, что прежде чертил Ворон, когда тот еще носил облик воеводы и правил Ардонией.

Прежде чем Альдан спустился по лестнице своих воспоминаний на самое дно, Дарен сказал:

– У тебя нет выбора. – И мотнул головой в сторону леса, на город.

Летающий замок был все ближе: уж и вырисовывались темные башни, и переходы, и каменные грани, и куски земли, служившие опорой. Так близко! Уже почти, чуть-чуть… Резанула мысль: что будет с Лесёной, если он… если он… Но нет. Она сама выбрала свою дорогу. Каждый день рядом с этим проклятым колдуном, а может, и не только день…

Он гнал от себя решение до последнего.

Альдан всмотрелся в небо, снег падал ему на глаза, покрывал талой водой щеки. Ветер овевал их, будто заставляя сохнуть скорее. Еще чуть-чуть. Альдан больше не тот пылкий юнец, влюбленный травник, и больше не даст повода Дарену обратить его чувства против него. Теперь все надежно спрятано внутри. Засыпано снегом. Убаюкано зимой.

Но если то, что говорят про колдовской город, не ложь, у Альдана и правда не останется выбора. Княжичу вспомнился тот вечер, когда ему впервые донесли слухи про Нзир-Налабах.

В тот вечер Яния принесла в горшочках запеченную дичь и перед тем, как покинуть гридницу, бросила на Альдана выразительный, яркий взгляд. Он, нахмурившись, вгляделся в ее блестящие глаза, темные косы, зовущую улыбку.

– Долго тянуть будешь? – фыркнул в усы воевода. – Все ее подружки замуж повыскакивали по осени, а она, строптивица, в кром пошла служить. Знамо к кому! Приголубь девку, дурень. Чего сам маешься и ее маешь?

Альдан подтянул к себе карту.

– Где, говоришь, замок видали?

Усор крякнул и сел, положив локти на стол.

– Да вот же, над Мглистым лесом все ошиваются…

– Нелегко к ним подобраться будет.

– Нелегко, мой княж.

– А если сюда заманим?

Старик побелел, и усы стали видны отчетливее, заполыхали на обескровленном лице.

– Единый помилуй тебя с такими разговорами, княж! Будто не слыхал, какая слава за проклятым городом ходит?

– Какая?

– Будто там, где он появляется, земля мертветь начинает, скот падает и люди мрут.

Альдан еще раз склонился к карте.

– Думаешь, по этой дороге нам к лесу не пройти?

Усор со скупой горечью признал:

– Не сдюжим мы, господин.

– Еще посмотрим.

– А то не слыхали вы, что стряслось с весями у Мглистого леса!

Люди пропадают, чудь утаскивает колдунов. Город на севере, вторая торговая пристань Святобории, из которой по осени, пока не встало море, купцы перебирались в Асканию, ныне остался лишь в воспоминаниях. Говорят, все люди сгибли – то ли в лес ушли, то ли чудь задавила.

С севера с котомками потянулись люди, потом – птицы и лесная животина. Альдан и сам заметил, сколько дичи прибавилось в его лесах. Всю осень он исступленно, до дрожи в пальцах, строчил письма в Злат, пытался достучаться до Мечислава, объяснить, как мало у них времени и что ему, Альдану, не место вдали от столицы. Мечислав скупо отвечал: никому другому не доверю город. Но Альдан злился. Будто у них в запасе еще сотни лет! Альдан одергивал себя, ведь Мечислав всегда был для него примером, опорой. Но до чего трудно усидеть на месте, когда где-то по небу плывет проклятый город, неся за собой гибель всему живому!

Правда это или нет?

Лишь бы успели вывести Стрелы…

Лишь бы город подлетел ближе…

– Знаю, что у тебя в плену червенец-каратель по имени Колхат…

Отпираться было бессмысленно.

– Отдай его мне, – потребовал колдун.

– Нет.

Этого пленника Альдан спрятал ото всех. После того как Колхат переродился, в нем почти не осталось ничего человеческого – Альдан сам допрашивал его. Много ужасного узнал. Но и полезного тоже. Взять хотя бы Стрелы…

Да где же, где они?!

Дарен начал исчезать, и Дан попытался задержать его отчаянным:

– Почему ты думаешь, что Мечиславу будет интересно твое предложение мира?

– Сам догадаешься, – одними губами произнес Дарен и растаял.

И вот теперь горькая тьма заволокла небо, и снег полетел черный, словно сажа.

– Иди к Мечиславу, – голос колдуна изменился, стал злым и безумным. – Передай все, что видел, и скажи, что времени до исхода зимы. К годовщине войны Трех Царств!

Княжич только и успел обернуться.

И разверзлись чернильные хляби, и рухнула на город голодная, стоокая тьма.

6. Бел-Горюч-Озеро

За священной рощей, неподалеку от того места, где река Ангмала срывается с уступа, раскинулось Бел-Горюч-Озеро. Название говорило само за себя: вода в озере кипела, а с поверхности шел плотный, как неразбавленное молоко, пар. Говорили, за озером смотрит какой-то могущественный старый водяной. Может, потому между женским берегом для омовений и мужским всегда висит непроглядная белая пелена?

Я любила приходить сюда до рассвета, пока все спят.

Вот и сегодня по дороге к озеру меня сопровождала только тишина древнего города. Лишь в некоторых оконцах крепости да в сторожевых башнях на стенах дрожали слабые огни. Но такая пустота была кругом!

До чего странно здесь ощущалось одиночество: маленький человек наедине с каменной махиной и ее злой зимней природой, а все равно не чувствуешь себя одиноким, даже если это правда так. Только оглушающая пустота, тишина, холод. Вот и все. Ты становишься тенью среди теней города, просто странницей, мимолетно наслаждающейся гостеприимством сказочного чудовища. Легко поверить, что спустя столетия потомки местных колдунов так же будут бродить меж руин и задаваться вопросами: «Что за великаны возвели Нзир в порыве вдохновения?». Порой я замечала в очертаниях переходов, крыш и окон странное единство, будто был он когда-то единым живым созданием, и словно бы только время, ощущавшееся здесь иначе, раскидало его останки по колдовской земле.

Все дороги Светлолесья ведут к тебе, Нзир, все Пути! Город, в котором возможно все. Не спасли меня от чар твоих ни вынужденное избегание чародеев, ни присутствие Чудовой Рати. Нет, не открыть мне всех твоих тайн, великий город. Да и кто бы мог?

Дарен?

Я скинула одежду и с наслаждением погрузилась в горячую воду. Дарен всегда был себе на уме. Когда предание говорило, что Полуденный царь придет и все исправит, в нем не упоминалось одного – в каком пламени нам всем придется сгореть, чтобы измениться.

«Тот Дарен ведь и правда сгорел».

Я нырнула и поплыла сквозь толщу воды глубже, перебирая по дну руками. Вода порой пугала меня, но теперь я находила в ней утешение. Находила свою память, прикасаясь к вплетенной в волосы жемчужной нити. И сейчас от воспоминаний о Дарене некуда было деться – теперь эта нить соединяла меня с детством, с той стороной моего бытия, что существовала до жизни среди чародеев. Я принадлежала к знатному ардонийскому роду, и именно мои родители спасли от жрецов молодого царевича. Мы все укрылись за морем, в Аскании, но когда пришли червенцы, прежняя жизнь кончилась. Жемчуг хранит то, что осталось от моего детства. То, что нашел Дарен посреди руин моего разума, ведь после тех событий я почему-то потеряла память.

Дарен и Ворон были там. Они знали что-то, но молчали. Один сказал, что я сама должна вспомнить, а у другого я никогда не спрошу. И день за днем я перебирала жемчуг в надежде заполучить все воспоминания, хотя и знала, что там одна только горечь.

Я вынырнула на поверхность, хватая ртом холодный воздух. Вода, а особенно такая, как в Бел-Горюч-Озере, помогала унести печали. Она соединяла границы миров и была проводником неведомого.

Вода… огонь… вода…

«Забери, озеро, мою неверную память, погаси, вода, былые чувства».

«Ведь та Лесёна тоже сгорела».

– Неужели это и есть ты? – спросил смеющийся женский голос.

Я обернулась. На камнях сидела женщина. Пар и длинные темные кудри частично скрывали ее наготу, но я не могла не заметить темный цвет ее кожи. Асканийка.

– Мы знакомы?

– Нет, но виделись. – Асканийка плавно соскользнула в воду и, не переставая улыбаться, подплыла ко мне. – Я Эсхе, наставница с Пути Превращения и, по скромному мнению девиц-колдуний, лучшая устроительница вечер в Нзире.

У Эсхе были полные ярко-алые губы и спокойные, карие с красными крапинками глаза. Ей явно не требовались чужие рассказы о ее красоте: судя по гордому и спокойному взгляду, она совершенно точно знала о ней сама. Кожа Эсхе завораживающе мерцала, и от воды на ней четче проявились узоры – звезды, водопадом стекающие вниз, к поджарому животу. Эсхе выждала несколько мгновений, будто давая мне возможность изучить себя.

– Чего ты хочешь? – спросила я вслух.

Асканийка медленно прикрыла веки, а потом резко взмахнула ресницами, не переставая улыбаться.

– Приходи вечером. Может быть, расскажу.

– Я занята.

– Если хочешь, я помогу тебе найти нарядную одежду. У меня много друзей среди ремесленников-чародеев.

– Мне нравится моя одежда.

Я уже привыкла к постоянным насмешкам от соседок по поводу своей поношенной рубахи и линялых штанов, из которых я теперь почти не вылезала. Но мне нравилось, что в этой одежде удобно ползать по заброшенным коридорам и уворачиваться от ударов Минта. Теперь такова была моя новая жизнь. Жизнь вдали от плясок с пестрыми нарядами.

– Мне пора.

На берегу я начала быстро обтираться холстиной, но не тут-то было.

– Ты вся в синяках, – рассмеялась Эсхе. – Поспорю, что твои бедра покрыты ими вовсе не от жарких ночей.

– Веселитесь без меня, ясно?

Асканийка медленно вышла из озера. Вода стекала с тела, покрытого рисунками, и испарялась с кожи, отмеченной созвездиями и изящными завитками… Нет, белыми и черными змеями.

Так она из культа Змей!

– Лесёна, я зазываю тебя не только ради нарядов и жарких ночей. – Эсхе протянула руку и помогла оправить рубаху. – Нам надо поговорить. Я знаю, что ты больше не колдунья.

Сердце упало вниз. Картинка начала собираться…

– Это Дарен рассказал тебе обо мне?

В ее взгляде промелькнуло что-то оценивающее.

– Приходи.

Дарен. Он ей сказал? Зачем? Кто она ему?

Я вырвала из ее рук свою рубаху, молча заткнула ее в штаны и, не прощаясь, поспешила уйти.

Культ Змей помог Дарену в Аскании и, похоже, не остался в стороне и теперь. Что за игру ты опять затеял, Полуденный царь?

Или я зачем-то понадобилась культистам?

* * *

Поздним утром, похлебав на кухне остатки горячей похлебки, мы с Минтом отправились на тренировку в руины. После вчерашнего друг был молчалив, и я не лезла к нему, зная, что хорошая драка взбодрит его лучше душеспасительных разговоров.

И только когда мои колени затряслись от усталости, а рука уже не могла поднять тренировочный меч, Минт кивнул на раскидистое дерево, под которым мы обычно отдыхали между подходами.

Я рассказала ему обо всем, кроме Ворона. С одной стороны, не хотела тревожить его напоминанием, а с другой – опасалась гнева за свою несдержанность. Минт учил меня не поддаваться на словесные атаки в том числе, а вчера я не сдержалась. Вдобавок узнай он о видении, в котором кто-то приказал чуди убить нас с Терном, наверняка снова бы поднял вопрос об укрытии в Сиирелл.

– Что ж, – Минт устало потер переносицу, – Инирика зазывает тебя в Совет для своих мутных делишек, и культистка из Аскании позвала тебя к себе… для чего?

– Для того же самого, возможно.

Минт прикрыл глаза и улыбнулся.

– Рассказ про Эсхе на озере здорово поднял мне настроение. Можно подробнее все описать?

Я пихнула его в плечо, но он, не глядя, уклонился.

– Не хочу связываться ни с Инирикой, ни с Эсхе. Кстати, – пальцы едва слушались, но я извлекла из своей сумы склянку с сон-травой, – вот, возьми. Это снадобье для спокойных ночей. Никаких дурных снов.

Минт взял склянку, но, ничего не спросив, убрал ее за пазуху. Потом снова откинулся на дерево, глядя на крепость. Искра любопытства в его глазах затухала.

– Я тут подумал… Если у нас одна жизнь на двоих, мы, скорее всего, умрем в один день.

– Ну-у, скорее всего.

– Знаешь, мой старший брат погиб на войне Трех Царств, – вдруг проговорил Минт. – Он был крепким, рослым, вечно лез на рожон и любил тесать кулаки о всяких выскочек. Говорил, что рожден воином. – Он улыбнулся. – Такой дуралей. Пошел в дружину. Наша мать почти следом за ним ушла. Подалась в странствующие жрицы. Я остался с отцом, но он не больно-то…

Я молчала, понимая, что ему сейчас важнее просто быть услышанным. Вынести Шепот Ворона в своей голове невероятно трудно: он вытаскивает из закоулков души все самые болезненные воспоминания, все самые потаенные страхи и желания.

– Я хотел быть, как брат. Стать воином. Стать лучше, чем мой брат, чем все, кто меня окружал. Но я потерял себя. Потерял цель своего пути… А может, никогда ее по-настоящему и не знал, ведь все, кого я любил, вечно выбирали не меня. Шли куда-то. И я тоже куда-то шел и что-то делал…

– Как Странник.

Губы Минта исказила ломаная улыбка. Я знала, Минт не верит в божество наемников, но мне хотелось сказать ему хоть что-то.

– Не подстегивай мою гордыню.

– И не собиралась.

– Лесёна, – он обернулся ко мне и прямо посмотрел в глаза, – что, если мы с тобой поженимся?

– Мы… что? Что ты сказал?

– То и сказал, – отозвался Минт.

– Не понимаю…

Злой взгляд потемневших глаз блеснул обидой.

– Правда не понимаешь, да? Я думал, теперь, когда мы остались одни, теперь, когда ты человек… Мы могли бы создать свой собственный род. Мы ведь всегда были против всех.

Чего-то такого я и боялась. Чувствовала, что после битвы за Линдозеро мы уже не сможем оставаться друзьями.

– Ты…

– А почему нет?

– Ты же не любишь меня.

– Кто тебе это сказал?

– А как же Лада?

Девушка, что осталась на острове наемников, девушка, из-за которой Минт когда-то рисковал порвать связь с принявшим его родом.

Минт отвернулся. Голос его звучал глухо, словно его обладатель борется сам с собой:

– Я потерял свою честь. И право быть с ней. Пора взглянуть правде в глаза – я не справился. Ты тоже вчера едва не погибла. Мы проиграли, мир катится в бездну.

Нельзя сказать, что я об этом не думала. Какая-то часть меня хотела уехать и все забыть. Малодушно сбежать, украсть для себя кусочек отмеренного времени и драгоценного покоя, оставить червенцев и чародеев рвать друг друга за право ходить по Срединному миру. Но именно из-за меня рухнуло древнее заклятие, сковывающее Чудову Рать, и моя судьба тесно переплелась с судьбой мира.

Про Альдана мы не говорили, но его тень сама собой возникла между нами, словно он еще мгновение назад был здесь и не прошло этих долгих месяцев, когда я упорно старалась не говорить о нем. Но почему-то сейчас воспоминание об Альдане явилось и добавило тяжести в наш и без того сумрачный разговор.

– А вдруг… вдруг все это из-за того, что ты отдал мне половину своей жизни?