скачать книгу бесплатно
Кампари хлебнул из кружки, чтобы взять паузу. Воспроизводство населения принято было обсуждать открыто, однако теперь ему стало не по себе.
– К сожалению, медики не научились растить новых граждан из пробирок, – он отклонился назад, разминая внезапно неудобные лопатки.
– Если научатся, большинство моих знакомых придут в отчаяние! – воскликнула девушка с едким весельем. – Женская половина интерната с ранних лет грезит, соревнуется, молится перед осмотрами: «Хоть бы меня признали годной».
– Вот и я думал, что это престижно, – заметил Кампари, подавив приступ тошноты.
– Мне до лампочки, престижно или нет. Я не хочу. Это не по мне.
– Не помню, где слышал эту историю, – он усмехнулся: – Война. Приводят к командиру пленных. И начинается: «Этого расстрелять». Первого ставят к стенке. «И этого расстрелять». Второй с достоинством встаёт к стенке, его расстреливают. У третьего сдают нервы, он рвётся из рук, кричит: «Я не хочу! Я не хочу умирать!». Командир: «О, этого расстреливать не будем, он не хочет».
Девушка закрыла лицо, через несколько секунд Кампари услышал, что она смеётся.
– Жаль, что это не мой случай.
– Бывали эпохи и пострашней, – задумчиво сказал командор.
– Да, кому-то до меня было ещё хреновей. Это не утешает.
Возразить было нечего, но он продолжил:
– Государство не брало на себя заботу о детях.
– Некоторые мечтают о тех временах. Хотят возиться с ребенком. Не со всеми, как в интернате, а со своим. Но говорят об этом шёпотом.
– Конечно, шёпотом, – кивнул командор. – Эта ересь не хуже вашей. У нас незаменимых нет, один житель Агломерации не должен быть дороже другого. Любовь к согражданам и городу – чувство правильное и достойное, любовь к одному человеку – болезненная фиксация, психическая деформация, мешающая члену общества адекватно выполнять свои функции. И вообще, на кон поставлено выживание Агломерации, нельзя пускать размножение на самотёк. Но чего стоит выживание всех, если никто в отдельности не счастлив?
Девушка посмотрела на него, будто впервые увидела:
– Только что говорили цитатами из декретов, а теперь мне хочется запереть дверь и задёрнуть шторы.
– Но вам-то система интернатов на руку, – он прикрыл глаза. – Процедура зачатия, насколько я понимаю – дело сугубо медицинское. Совокупляться с биологически подходящим незнакомцем не придётся. Риски для здоровья минимальны: за вами бегают с уколами, таскают на проверки. Морозильную камеру забивают по особому списку.
– Вместо того, чтобы жрать по особому списку, я предпочту не вспоминать о своём теле, – перебила она.
– Повестки по второму разу не приходят, – он упёрся лбом в колени. – До конца жизни вы – женщина, исполнившая долг перед обществом.
– Да не хочу я быть женщиной, исполнившей долг.
Кампари поднял голову и посмотрел на неё правым глазом, прищурив левый.
– Вы собирались закончить предложение на два слова раньше.
– Да. Иногда думаю, что мужчиной быть легче, а на самом деле, не хочу быть ни женщиной, ни мужчиной. Лучше бы у меня между ног вообще было пусто. Ну что, сдадите меня в Медицинский Совет?
Командор отмахнулся.
– Казалось бы, – он думал вслух, – Добились равенства полов на грани тождества.
Она скептически хмыкнула.
– Даже в монастыре братья и сёстры живут бок о бок. Что вам мешает, кроме повестки?
– Вы меня допрашиваете в неформальной обстановке?
– Я же не контролёр. Просто столько лет сограждане пугали меня однообразными стремлениями, а тут – «Не хочу быть ни мужчиной, ни женщиной».
– И к чему, по-вашему, стремятся наши сограждане?
– К расширению продуктовых списков и удовлетворению сексуальных потребностей. Если достичь первого непросто, то со вторым проблем нет – здоровый секс между существами противоположного пола одобряется, пока не мешает работе и прочим обязанностям. За ночёвки в чужой квартире по головке не погладят, ну так весь световой день граждане проводят в толпе себе подобных, «ночное одиночество необходимо для душевного равновесия».
– Можно подумать, у нас есть выбор, – процедила она, уязвлённая его снисходительным тоном. – Делить с кем-то квартиру в метр шириной?
– Да-да, это противоречит санитарным нормам, а строительство жилья другого типа – неразумное расходование земли. Заметили изъян в логике? Площадь дома не изменится, если снести пару внутренних перегородок. Подозреваю, основная причина запрета – риск «болезненной фиксации на одном существе» и, соответственно, смена приоритетов. Ладно. Вернёмся к вашей проблеме.
Командор зажёг лампу на письменном столе и вернулся на пол.
– Нет такого закона, по которому женщину, отклонившую повестку, убивают или наказывают иным образом.
– Формально, – вставила она.
– На деле, как только вы отказываетесь от благородной миссии, Медицинский Совет отправляет предупреждение на место работы: «Гражданин не выполнил долг». Работу вы теряете, а вместе с ней жильё и морозильную камеру. Вы не думали присоединиться к монастырю? Судя по всему, жизнь в Агломерации не даётся вам легко.
– Была мысль. Давно. Мне сказали, что я не подхожу по складу характера.
– Всё ясно, мне тоже, – улыбнулся Кампари.
Он не раз спрашивал госпожу Авилу, как ей удалось поселить его в монастыре, не принимая в братья. «Наш суверенитет – не пустой звук», – отвечала она, «но главную роль сыграли подлог, переговоры, бумажная волокита и тонны обаяния. Отдать вас в интернат с провалом в памяти? Всё равно что прямиком в Отдел Психиатрии».
– А сейчас уже поздно, – продолжила девушка. – Даже если я произведу нужное впечатление, добьюсь того, чтобы меня приняли в сёстры, Совет скажет: «Исполните долг, а потом идите в монастырь, никто вас не держит».
– Верно, – Кампари выдвинул подбородок. – Итак, вы лишаетесь работы, а найти новую с таким клеймом невозможно. Теоретически, вы обречены умирать на улице.
– Я думала, что готова и к этому, но…
– Вам не дадут умереть. У нас же гуманное общество. С точки зрения Совета, человек, обрекающий себя на участь изгоя, не может считаться психически здоровым. Вас отправят на принудительное лечение.
– Буду первой сумасшедшей за столетие. Вот только…
– Если после лечебного курса вы не измените решение, за вас возьмутся по новой. Рискуете никогда оттуда не выйти.
– Меня больше тревожит другое. Никто ведь точно не знает, в чём заключается психиатрическая терапия. Вы знаете?
– Нет, даже я не знаю. Секрет организации.
– Вдруг со мной сделают что-то, после чего я буду думать и действовать иначе?
– Перефразируя, вдруг вас вылечат? Да, я бы тоже испугался. Впрочем, не уверен, что медики располагают возможностями, которые им приписывают, – протянул Кампари. – А всё-таки проверять не хочется.
– Тем не менее, мне придётся проверить, – заключила девушка.
Кампари посмотрел на её профиль: ни одной мягкой линии.
– Перед морозильной камерой вы рыдали от безвыходности, потому что смирились с повесткой, – заметил он.
Она кивнула.
– А теперь готовитесь к принудительной терапии. Почему?
Девушка пожала плечами:
– Говорить с вами – странно. Будто сплю. А во сне смотришь на вещи не так, как наяву. Вас этому учили?
Кампари помотал головой, прошёлся по комнате, и наконец произнёс:
– Вас не загребут на принудительное лечение, если голодная смерть исчезнет с горизонта, если ваш номер не удалят из базы занятости, а перекинут на новое рабочее место.
– Технически это верно, но кто же возьмёт меня на работу с отказом от исполнения долга за плечами?
– Я.
Она отвернулась. Удивилась? Вряд ли. Она не дура: должна была догадаться, к чему он клонит.
– Зачем? Я не училась в старшей школе. Прошла образовательную программу по второму разряду.
– И что? Вакансий, сопряжённых с интеллектуальной деятельностью, всё равно пока нет, зато в моём кабинете царит хаос, а уборщиков я к себе не пускаю: в пункт связи без кода не залезешь, но на столе и в ящиках – куча записок, порой более важных, чем официальные документы.
– Записок… Бумажных? Производство бумаги ещё существует? Я думала, её можно потрогать только здесь.
– А на чём, по-вашему, пишут перворазрядники?
– Как на чём? На экранах.
– Точно. Нет, бумагу ещё делают, но на её качество и количество без слёз не взглянешь.
– Стало быть, вы никому не доверяете, раз не пускаете уборщиц в свой кабинет, но меня – впустите.
– Да. Вы ведь будете мне обязаны.
Она помолчала, разбирая его слова на составные части.
– И это всё? Уборка и обещание не выносить ваши бумаги из кабинета?
– Вы ещё не видели слой пыли.
– Я серьёзно.
– Спать со мной не обязательно, если вы об этом.
– «Спать», – теперь она ухмылялась. – Ну и словечки у вас, будто до барьера родились. И всё-таки: я вам понравилась. Будь на моём месте мужчина…
– Мужчина на вашем месте при всём желании не смог бы оказаться. Но вы мне правда понравились, и я не обещаю на вас не пялиться. Красивому мужчине я бы этого тоже не обещал.
– У вас язык без костей. Как вы дожили до этих лет? Кстати, сколько вам? Семнадцать?
– Двадцать три, – обиженно сказал Кампари.
– Не шутите? Так вот, как вы дожили до этих лет и обросли командорскими эполетами впридачу?
– Очень просто. При выпуске из старшей школы не закричал: «Не хочу, не буду!». И когда экс-командор сообщил, что прочит меня в преемники, тоже по полу не катался. А теперь поздно жалеть. Видите, злоупотребляю положением, творю беспредел по мелочи.
– Зачем вы полезли в управление, если не хотели? Почему вас не приняли в монастырь?
– Уровнем интеллекта не дотягиваю.
– Ну да, то ли дело Агломерацией управлять. У вас тоже неспособность к самоотречению?
– Если бы самоотречение было главным условием, Агломерация кишела бы подходящими кандидатами.
– Разве?
– Подумайте, – Кампари ходил кругами по комнате. – Если закроют птицефабрики, граждане подавятся морковью? А если Совет решит реставрировать семью? Граждане убедят себя, что новый порядок удобней. Тут девяносто процентов населения – воплощённое самоотречение. Хотя, меня занесло, – он остановился. – Какое самоотречение, если отрекаться не от чего, если отсутствует «самость»? Лучше поговорим о вас. Переезжать придётся завтра. Курьеры отнимут комнату, Центр предоставит. У вас много личных вещей?
– Откуда? Два комплекта одежды, пять смен нижнего белья. Всё, на что имею право.
– Отлично. В смысле, кошмар, зато удобно. В 8:15 я жду вас на верхней платформе у Центра. Отклоните повестку через пункт связи в моём кабинете. Потом будем смотреть в базу занятости, не моргая: нужно прикрепить ваш номер к Центру Командования через несколько секунд после того, как курьеры его удалят.
– Понятно, – девушка поднялась с пола и размялась.
– Я провожу вас до Линий, – Кампари уже стоял на пороге с фонарём в руке.
– Оставьте мне номер, – сказал командор, когда закрылись двери станционного лифта. – Мало ли что случится за ночь.
– Ночью ничего не случается.
– И всё же.
Они вышли на тёмную платформу. Кампари достал из внутреннего кармана блокнот, полистал, нашёл пустую страницу, протянул спутнице ручку, но она так и не взяла её в пальцы. После секундной паузы он спохватился.
– Никак в голове не укладывается, что второй разряд учат только печатать. Диктуйте.
– 4963578. Всеобщее равенство в действии: бумага – предмет роскоши, а вы носите её в кармане.
– А то, – ухмыльнулся он. – Послушайте, я не знаю, как вас зовут. Теряю человеческий облик с этими номерами.
Нос поезда блеснул в темноте. Мягкое шипение, лёгкий гул: вагоны поравнялись с платформой.
– Надеялась, не спросите, – девушка шагнула в разъехавшиеся двери и обернулась: – Бенедикта.
