Туман

– Всё правильно, Анхельмо. Это не в его компетенции.

– О господи, и ты туда же! Что вы все заладили про компетенции? И в чьей же компетенции хоть что-то объяснить мне?

– В моей.

– Что? В твоей?

– Да, именно в моей. Я позвонила, чтобы рассказать тебе, что ты не понял. Насколько я понимаю, в данный момент ты не понял, почему три воспоминания из твоего детства Петр назвал выбором сценария, не права ли я?

– Ты… Ты права, бабушка.

Анхельмо в очередной раз оказался в ступоре. Бабушка не умерла? Она здесь? Она сейчас всё ему объяснит, как много лет назад она проясняла ему самые непонятные грани жизни и всячески содействовала активному познанию мира. Неужели это не сон? Нет, адом это точно не может быть. Тогда где он?

– Анхельмо, ты еще здесь?

– Да.. Просто… Мне сложно воспринять столько информации за раз. Я думал, тебя давно нет со мной.

– Ну мальчик мой, я же всегда говорила тебе не печалиться из-за моей смерти – это всего лишь смена формы. Содержание-то остаётся неизменным. Можешь считать, что первые пятнадцать лет твоей жизни я была рядом с тобой, а следующие пятнадцать сидела рядом с этим телефоном, наблюдая за тобой и дожидаясь подходящего момента, чтобы позвонить и поговорить с тобой. Вот этот момент и настал.

– Удивительно. Мне нужно немного собраться с мыслями. Ты говорила о моих воспоминаниях?

– Да, я говорила, что ты не совсем понял, как именно происходил процесс выбора сценария.

– Точно, я вспомнил. Продолжай, пожалуйста, бабушка.

– Воспоминаний не случайно было именно три. Они, точнее, мы должны были точно убедиться в том, какой путь ты изберешь, поэтому испытания было три. Первое – испытание страхом. Ты вспомнил, как защитил Веронику от издевательств Сержа. Несмотря на то, что он был сильнее тебя, и никто не хотел за неё заступиться, ты отважно встал на её сторону. Таким образом, ты сделал первый шаг – показал, что готов защищать слабых и не идти на поводу у общественного мнения, даже если больше никто не готов тебя поддерживать. Второе испытание – хотя, не совсем правильно, наверное, называть это испытанием, скорее, второй этап – это когда ты увидел, как Ганс списывает контрольную работу у Сержа. Ты мог рассказать об этом учителю сам, мог рассказать, когда он спросил у тебя, мог ничего не делать после этого, но ты поступил иначе. Учителю ты ничего не сказал, а вместо этого поговорил с Гансом, ничего не говоря Сержу тоже. Таким образом ты показал, что готов бороться за справедливость тихо, спокойно – и благородно. Именно так по-настоящему и отстаивают справедливость. Третий этап – испытание жадностью. Я не случайно в тот день задержалась, ты должен был оказаться на той улице и подобрать тот кошелек. И ты должен был быть голодным, иначе эффект был бы значительно меньше. У тебя был огромный соблазн потратить хотя бы одну монету на еду, но ты не сделал этого, а вместо этого вернул кошелек в ценности и сохранности той женщине, которая даже не удосужилась поблагодарить тебя. Как видишь, у тебя было целых три глобальных выбора, и по несколько вариантов внутри каждого из этих выборов – целое множество сценариев. Ты мог защитить слабых и побороться за справедливость, но не вернуть кошелек. Или не защищать слабых и не бороться за справедливость, но вернуть кошелек. В каждом из этих отдельных случаев, твоя жизнь изменилась бы. Ты выбрал максимальный сценарий – защитить слабость, побороться за справедливость, избрать честность. С тех самых пор все события, которые ты считал странными или случайными таковыми больше никогда не были. Это была подготовка. Скоро узнаешь к чему именно, а пока хватит. Я итак рассказала тебе слишком много, тебе потребуется время, чтобы обдумать мои слова. Помни одно – я гордилась тобой, Анхельмо, тогда, горжусь и сейчас. Всё только начинается, мальчик мой. Всё только начинается.

одиннадцать

– Анхельмо? Ты спишь?

Анхельмо дёрнулся, как будто его ударило небольшим разрядом тока.

– Анхельмо? Всё хорошо?

Он не спал. Голос Петра раздавался в его голове несмотря на то, что телефонная трубка лежала на телефоне, который даже не звонил.

– Анхельмо, ты отключился. Приходи в себя. Слушай мой голос, я выведу тебя из этого состояния. Слушай мой голос. Вспомни белую комнату.

Что-то явно пошло не так. Анхельмо попытался оглядеться вокруг, но не мог этого сделать. Точнее, оглядеться он сумел, но не сумел ничего увидеть, не на чем было сфокусировать взгляд. Вместо этого он испытал леденящий ужас, который наполнил всё его существо, как будто тысячи иголок одновременно вонзились в кожу и с каждой секундой входили в тело всё глубже и глубже. Страх сковал его изнутри, он находился в пустоте, в вакууме. Вокруг ничего не было. Вообще ничего не было. Анхельмо пытался двигать рукой, но это было равнозначно попытке не приземляться после прыжка вверх. Его рука двигалась и не двигалась одновременно. Он сам двигался и не двигался одновременно. Он не знал, как бы он описал это состояние, если бы его попросили изложить на бумаге свои ощущения в тот момент. Он просто существовал в ужасе. Если бы не голос Петра, Анхельмо бы, наверное, свихнулся.

– Анхельмо, не уходи в себя! Слушай мой голос! Говори со мной. Ты слышишь меня?

– Да, я слышу тебя, – раздался голос одновременно внутри Анхельмо и вне его. Эта пытка была еще изощреннее белой комнаты.

– Отлично. Ты должен сфокусироваться на чем-нибудь, на каком-нибудь объекте. Думай. Любой объект подойдет, просто сосредоточься.

– Я попробую.

Мысли образовывали вязкую субстанцию и никак не могли остановиться на чем-то одном. Разум был словно парализован, словно ослеплен ровно в тот момент, когда нужно было увидеть любое, находящееся неподалёку от него. И это любое оказалось таким неуловимым.

– Анхельмо, думай! С каждой секундой тебе всё сложнее и сложнее выбраться наружу. На твоём месте, я бы не философствовал, а искал нужный объект.

– Легко сказать! Мои мысли словно парализованы. Я пытаюсь подумать о чем-нибудь, но вместо этого… Стой! Кажется, получается. Тетрадь!

В его голове каким-то волшебным, непонятным образом всплыла черная тетрадь. Он мог видеть её в мельчайших подробностях, во всех деталях. Тетрадь зависла прямо перед ним, шелестя исписанными страницами. Анхельмо видел почерк, различал буквы, но не мог сложить их в слова. Он знал, кто написал все эти строки, и одновременно не знал этого.

– Ты видишь тетрадь?

– Да, черную тетрадь, исписанную непонятными понятными словами.

– Ты делаешь успехи. Теперь попробуй представить эту тетрадь на белом столе.

Анхельмо сделал усилие – пока тетрадь всё еще висела перед ним в прозрачной субстанции его сознания – и представил её лежащей на белом столе. Черная тетрадь на белом столе. Тетрадь на столе. Вдруг, посреди тетради образовалась воронка, в которую начало затягиваться всё. Границы тетради. Страницы. Вся масса чего-то, в чем находился Анхельмо. Сам Анхельмо. Ему стало дико страшно, он попытался зажмуриться, но оказалось, что его глаза итак были закрыты. Хлопок. Тишина. Темнота. В следующий миг Анхельмо обнаружил себя сидящим на белом стуле в ослепительной комнате. Телефоны были на месте. Перед ним лежала черная тетрадь.

двенадцать

– Может расскажешь, что это было?

Анхельмо всё ещё трясло при одной мысли о том, что ему только что довелось пережить. Телефон зазвонил сразу же, как он пришел в себя в ослепительной комнате, и Пётр, кажется, впервые был готов что-то ему объяснить, несмотря на то, что объяснять не входило в его компетенции.

– Мне будет сложно объяснить тебе это простыми человеческими терминами и понятиями. Немногие люди в своей жизни проходят через такое. Что ж, ты прошел, что, впрочем, не удивляет нас. Мы просто получили еще одно доказательство тому, что ты особенный человек, Анхельмо.

– Особенный человек? Я чуть не умер от страха! Я всегда считал себя довольно бесстрашным, а тут… Это просто не передать словами.

– Об этом я тебе и говорю. Это невозможно выразить вашим, людским языком, потому что люди редко сталкиваются с подобным, а те, кто сталкиваются, даже не пытаются рассказать остальным, на что это похоже. Это как рассказывать слепому, как красив открывающийся с холма пейзаж. Только в тысячу раз сложнее. Скажем так, твоё сознание впервые в жизни сделало выход в другое измерение.

– А сейчас я не в другом измерении?

– Нет, сейчас ты просто изолирован. А так ты находишься в самом обычном измерении, просто с некоторыми незначительными модификациями.

– И как моё сознание сделало этот «выход в другое измерение»?

– Для меня это тоже загадка, для всех нас. Мы не сразу поняли, что ты там, ты не отвечал на звонки телефона и никак не взаимодействовал с комнатой. Нам тоже не просто выходить в другое измерение, точнее, непросто попадать именно в то измерение, куда залетел ты.

– Ты хочешь сказать, что других измерений много?

– Конечно. Их количество не укладывается в традиционные понятие человека о количестве или множестве.

– Я ничего не понимаю. А почему ты всё время говоришь о себе, о «вас», явно противопоставляя себя людям.

– Потому что, Анхельмо, как ты уже мог заподозрить, я отличаюсь от обычных людей. Как и сеньора Альба, с которой ты имел честь разговаривать по второму телефону. Как и Амос, с которым тебе еще только предстоит поговорить.

– Амос?

– Да, ты не ослышался. Амос будет разговаривать с тобой по третьему телефону, это уже точно, но мы пока еще не знаем, о чем именно. Каждый день ты преподносишь нам сюрпризы, Анхельмо.

– Подожди, ты начал говорить о том, что ты сам, бабушка и какой-то Амос – вы все не обычные люди.

– Именно так. Я бы даже уточнил, что мы в принципе не люди. Можешь считать нас голосами. Только сеньора Альба получила шанс спуститься в мир людей, чтобы помочь тебе, но её силы хватило только на пятнадцать лет, после чего ей снова пришлось вернуться в сонм голосов. Мир людей очень жесток, Анхельмо, очень жесток.

– И часто вы забираете людей в ослепительные комнаты?

– Не часто и не всех. Но что-то мне подсказывает, что ты отвлекся. Ты не заметил ничего странного в обстановке комнаты?

За разговором с Петром Анхельмо совершенно упустил из виду черную тетрадь, которая спокойно лежала напротив телефонных аппаратов, словно дожидаясь, когда же её все-таки возьмут в руки и пролистают.

– Не торопись исследовать тетрадь, Анхельмо. У тебя будет много времени на это. Столько, сколько тебе понадобится.

– Но… Но как она здесь очутилась?

– Это одно из удивительных свойств измерения, в которое ты попал. Если тебе удалось материализовать в нём любой объект, ты можешь забрать его с собой сюда. Так уж вышло, что ты материализовал эту тетрадь и решил не отпускать её, когда возвращался. Поэтому теперь она твоя.

– Существовала ли эта тетрадь в моём мире?

– Конечно. Скажу больше – это она и есть. Она принадлежала тебе когда-то. Там, где она находилась в этот момент в мире людей, её больше не найти. Если кто-то держал бы её в руках прямо сейчас, она испарилась бы у него из рук самым что ни на есть магическим образом. Или этот человек просто бы потерял её, думал, что потерял.

– А что случилось бы, если я не смог бы сосредоточиться на этой тетради? Если бы я вообще ни на чем не смог бы сосредоточиться?

– Случилось бы что-то непоправимое. Мы сами не смогли бы вытащить тебя оттуда. Скорее всего ты бы остался заключенным в том измерении на вечность. Вечности, как ты уже догадался, там не существует, потому что понятие времени придумали люди, так что ты просто стал бы всем и ничем, стал бы частью этого измерения. Для тебя это было бы равнозначно слиянию с тем ужасом, который ты испытывал на протяжении всего своего короткого путешествия по этому измерению.

– Такие случаи уже бывали?

– Бывали, и не раз. Напротив, случаи самостоятельного выхода из измерения случались крайне редко, поэтому я и сказал, что ты продолжаешь нас удивлять. Измерение становится лишь сильнее, потому что каждый, оставшийся в нем, вносит свой вклад в совокупный ужас и страх, присущий тамошней атмосфере. Так что не советую тебе попадать туда снова, будет сложнее выкарабкаться. Хотя уверен, что ты справишься и во второй раз. Возможно, даже быстрее. Возможно, даже без моей помощи.

– Почему я подумал именно об этой тетради? Почему не о чем-нибудь другом, не о той же бутылке из моря или записке?

– Значит, именно эта тетрадь имела для тебя бОльшее значение. Истинное значение. Ты не помнишь, откуда она у тебя?

– Нет. Я вообще ничего не помню, кроме того, что ты мне показал.

– Хорошо, я покажу тебе, откуда она появилась. После этого ты сможешь как следует изучить её, если останутся вопросы. Ставлю сто против одного, что они останутся.

тринадцать

В первый раз он увидел её на море. С самого детства, с того самого дня, когда он понял, что невольно оценивает окружающих его людей по лицам, сеньора Альба говорила ему:

– Однажды, мой Анхельмо, ты встретишь необычного человека. Настолько необычного, что он станет для тебя всем. Он станет для тебя солнцем и луной, днем и ночью, огнем и водой. В его глазах ты увидишь отражение себя, отражение всего мира. Он сам будет для тебя весь мир. Ты никогда не пропустишь этого человека, как никогда и не ошибешься в том, что он – это он. Ты узнаешь его по видимым только для тебя чертам его лица. Запомни это, Анхельмо. Не ищи необычного человека, придет день, когда он сам тебя найдет. Тот день навеки запечатлеется в твоей памяти.

Тот день запечатлелся в его памяти. Анхельмо было двадцать лет, он изучал в университете философию и математику, но по-прежнему любым видам отдыха предпочитал две формы активности: смотреть на проходящих мимо людей на большой улице неподалеку от рыночной площади и общаться с морем на своём заброшенном, по необъяснимым причинам не доступном для других людей пляже. В тот день, в самом конце лета, 25 августа, Анхельмо купил в книжной лавке давно интересующую его книгу и направился в сторону моря. Миновав набережную, он спустился на камни, чтобы подойти к самой кромке воды, как вдруг увидел, к своему ужасу, что на его пляже кто-то был. Этот кто-то был девушкой, которая, как ни в чем не бывало, сидела в излюбленной позе Анхельмо – поджав ноги и положив руки на колени – и созерцала воду, не замечая ничего вокруг. Анхельмо не удалось повнимательнее рассмотреть девушку, потому что он развернулся и пошел назад, разочарованный тем, что сегодня не удастся пообщаться с морем. Расстроенный тем, что единственное место в городе, где он мог уединиться от людей, кажется, рассекретили.

***

Через пару недель Анхельмо решил второй раз испытать удачу и вернуться на свой секретный пляж, который он ни от кого не скрывал, но никому и не показывал. В его голове разворачивалось два сценария: первый, в котором на пляже снова окажутся незнакомцы, вследствие чего ему придется навсегда оставить это место и заняться поисками нового, и второй, в котором на пляже не будет никого, хотя бы сегодня, так что ничего не помешает ему побыть наедине с природой. Уже на набережной сердце забилось чаще, но когда дело дошло до спуска по камням, на душе у Анхельмо стало спокойней – где-то внутри себя он принял любой сценарий в его неизбежности и просто хотел, чтобы всё прояснилось. На побережье пусто. Не в силах сдержать своё ликование, Анхельмо прямо в одежде бросился в море, расхохотавшись так, что свело живот. Потом вылез на берег, разложил одежду, чтобы она просохла, и принялся за чтение. Прошло несколько часов или минут, Анхельмо так глубоко погрузился в чтение, что не замечал ход времени, не замечал, что происходит вокруг него. Только внезапный вопрос, заданный нежным женским голосом заставил его подскочить на месте:

– Извините, я не хотела вам помешать. Можно я несколько минут посижу рядом с вами?

Анхельмо сразу узнал в задающей вопрос девушке ту, кто пару недель назад лишил его столь желанного уединения на берегу моря. Сейчас, тем не менее, он не злился, а просто стоял, недоумевая, как он мог не заметить прихода этой девушки. И спрашивая себя, почему не встретил её раньше.

Её лицо было божественно.

Анхельмо ни разу в жизни не видел такого красивого лица. Теперь, когда девушка застигла его врасплох, он не мог не посмотреть на неё, а посмотрев, был не в силах отвести взгляд. Светлые волосы падали на открытые плечи, подчеркивая большие голубые глаза, лукаво рассматривающие Анхельмо. Аккуратный носик возвышался над четко прочерченными красными губами, в уголке которых неуловимо прослеживалась какая-то хитрая задумка, которую пока еще не высказали, но уже осмыслили. Анхельмо видел тысячи лиц, но такого гармоничного и притягательного лица он не видел ни разу – он просто не смог бы его забыть. Между тем его посетила мысль, что вопрос девушки так и остался без ответа, а рассматривает он её уже неприлично долго.

– Да… Конечно. Можете делать всё, что вам угодно. Я… Меня зовут Анхельмо, – с этими словами он уверенно протянул девушке руку, чтобы показать свою доброжелательность и надеясь узнать её имя. Человек с таким лицом просто не мог не стать частью его коллекции, возможно, ключевым экспонатом, если такие формулировки вообще можно было применить к лицу живого человека.

– Анна, но друзьям часто называют меня просто На.

– Очень приятно, просто На. Присаживайся.

– Я точно не помешаю? Я видела тебя несколько дней назад, ты так целеустремленно шел сюда, а потом, очевидно, передумал и пошел назад. Я тогда подумала, что это из-за меня, догадалась, что тут наверное твоё любимое место, но не успела тебя вернуть.

Анхельмо до сих пор пребывал в изумлении от красоты Анны. Помимо невероятного лица, вся её фигура, казалось, была слеплена каким-то сверхгениальным скульптором, идеально рассчитавшим пропорции женского тела и воплотившего их в жизнь. Анна была невысокой, но очень стройной. Её тонкие изящные ноги красиво подчеркивались юбкой до колен, а легкая полупрозрачная кофта обнажала плечи и обрисовывала упругую грудь, вздымавшуюся при каждом вздохе Анны. Анхельмо смотрел на это создание и впервые в жизни чувствовал невероятной силы влечение. Физическое, сексуальное влечение, которое заставляло его представить Анну без одежды, купающейся в море в лучах заходящего солнца… В следующую же секунду Анхельмо стало стыдно за такие мысли, так что он поспешно опустил глаза, как если бы в них можно было прочитать всё, о чем он только что думал. Он покраснел.

– Да, это действительно одно из моих самых любимых мест в городе. Кроме тебя здесь никогда никого не было. Как ты нашла это место?

– Это сложно объяснить. Тебе может показаться это странным, но я просто ПРИШЛА сюда, как будто неведомая сила привела меня к этому месту, чтобы я что-то нашла здесь. Всю дорогу у меня было ощущение, что я иду в неизвестном направлении, но в то же время я чувствовала, что знаю место, в котором окажусь в итоге. У меня ни разу такого не было. Ты, наверное, думаешь, что я сумасшедшая?

– О нет, что-ты! У меня, правда, ни разу такого не было, но и в моей жизни происходило достаточно странных вещей, чтобы поверить, что и у других людей может случаться что-то необъяснимое. Иногда мне кажется, что мы, люди, так мало знаем о мире, который нас окружает. Мы словно создали себе оболочку, в которой живем. Внутри этой оболочки – все наши законы и правила, всё известно, просчитано, выверено до мельчайших деталей. Но что за пределами этой оболочки – никто не знает, и, что хуже всего, никто даже не пытается узнать. А тех, кто пытается выбраться из неё и познакомиться с миром за пределами, осуждают и бросают на растерзание самым ярым жителям оболочки. Для меня это место как раз стало той самой дверью наружу, через которую мне иногда удаётся сбежать от обыденной реальности обычных людей. Теперь тебе придётся сбегать вместе со мной.

– Знаешь, Анхельмо, я готова. Может быть для этого я и пришла сюда – чтобы сбежать от чего-нибудь? Побег всегда открывает новые возможности, даёт шанс устремиться к новым горизонтам. Я не хочу останавливаться.

Так за какие-то пять минут разговоров и бесконечное количество минут пожирания Анны глазами Анхельмо обрел самого близкого человека. Всё время, что он в тот вечер был рядом с Анной, в голове крутились слова сеньоры Альбы: «Ты никогда не пропустишь этого человека…». Анхельмо не пропустил.

***

Еще через две недели Анхельмо и Анна стали регулярно встречаться на пляже. Поначалу они просто сидели, любуясь морем, закатом, кораблями, шедшими в порт, чайками, жадно выискивающими в воде рыбу – всем, что только можно было заметить, сидя у воды. Они беседовали обо всём, что только приходило в голову. О городе. О людях. О чувствах. О красоте. О ненависти. О море. О чайках. О кораблях, идущих в порт. О рыбах в воде. О закате. Однажды, во время такого разговора, Анна придвинулась поближе к Анхельмо и положила голову ему на плечо. Анхельмо впервые почувствовал её аромат, аромат её волос – в тот вечер он ещё долго оставался у него в памяти. Прикосновение пряди её волос к его плечу вызвало сотни мурашек, которые предательски побежали по коже Анхельмо, заставив Анну предположить, что он замерз. Он не замерз. Ему было так хорошо, что он умолял всех известных ему богов, божеств, полу-богов и других персонажей мифологии сделать так, чтобы этот момент длился как можно дольше. Он неловко приобнял Анну рукой, проведя другой рукой по её волосам. Мурашек стало ещё больше.

– Нет, ты точно замерз, – тоном, не терпящим возражений, заявила Анна, потянувшись к сумке за пледом.

– Анна, мне не холодно. Посмотри на меня.

Голос Анхельмо был сам не свой, поэтому Анна решила не возражать. Она смотрела на него до тех пор, пока не увидела в его глаза отражение себя, а в отражении себя – отражение Анхельмо. Вдруг это отражение стало приближаться к её лицу, а в следующую секунду губы Анхельмо прикоснулись к её губам. Такой выходки от отражения Анна никак не могла ожидать. Сладкий, чуть соленый от морского ветра вкус. Теплый поцелуй. Анхельмо покинул планету. Он парил где-то высоко в небесах, наблюдая за происходящим со стороны, не веря своим чувствам, своему телу, сознанию – всё было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Их первый поцелуй длился так долго, что солнце успело неторопливо зайти за горизонт, все чайки выловили себе по рыбе, а корабли, наконец, вошли в порт, пришвартовались и приступили к разгрузке. Два силуэта у воды не выпускали друг друга из объятий. В ту ночь с Анхельмо на кровати впервые за всю его жизнь спали не книги по математике, философии, логике и психологии, а божественное создание. В ту ночь Анхельмо так и не удалось сомкнуть глаз. В ту ночь Анхельмо так долго любовался её лицом, что запомнил каждую его деталь, каждый изгиб, каждую складку губ, каждую ресничку. В ту ночь Анхельмо превзошел сам себя.

***

Через некоторое время Анна полностью переехала к Анхельмо. С момента гибели своих родителей он жил полностью самостоятельно и обеспечивал себя всем необходимым. Хоть в наследство ему достался солидный банковский счет, сбережения на котором появились в основном благодаря предприимчивости сеньоры Альбы, жизнь Анхельмо вел довольно скромную, не растрачивая деньги на ненужные вещи. Анна привнесла в его квартиру тот неуловимый уют, которого способны достичь только избранные женщины – квартира буквально расцвела, стала теплее и намного чище. Если раньше всё свободное пространство было хаотично усеяно книгами и блокнотами, то теперь вещи обрели некую упорядоченность, всё лежало на своих местах, но так, что Анхельмо всегда без труда находил что-то нужное. В квартире впервые появились цветы. Выяснилось, что Анна училась в том же университете, что и Анхельмо, только изучала изящные искусства, специализируясь на музыке – не зря ведь её с пяти лет учили играть на фортепиано. По утрам они вместе направлялись в университет на небольшой, но довольно быстрой машинке Анхельмо, которую он парковал неподалеку от главного здания, рядом с сотнями других автомобилей всех цветов и размеров. Его занятия обычно заканчивались позже, поэтому Анна либо ждала в университете, либо шла домой пешком, прогуливаясь в своё удовольствие по улицам города и закупая всё необходимое для поддержания домашнего хозяйства. Анхельмо приезжал вечером, и они шли к морю, или в кино, или в парк, или на большую улицу неподалеку от рыночной площади, где садились за круглый столик на двоих у самого тротуара и занимались каждый своим делом – Анхельмо, как и прежде, высматривал людей, Анна – читала или высматривала Анхельмо. Его увлечение человеческими лицами поначалу было воспринято ею весьма настороженно. Ей было неловко просыпаться, чувствуя на себе его тяжелый, пронзительный взгляд, который буквально бурил её насквозь. Ей было неловко ловить этот взгляд в любой момент дня и ночи, когда она оказывалась напротив Анхельмо в ресторане или за обеденным столом дома.