скачать книгу бесплатно
– Иисусе Христе, – пробормотал Карло, едва не задохнувшись от возмущения. – И долго вы с этим провозитесь?
– Время? Работать сегодня и завтра, уложить кирпичи здесь, нанять в Венеция баржа, отвезти кирпичи в Венеция…
– Ночевать здесь? Нет, ночевать здесь я не собираюсь, к дьяволу оно все провались!
– Мы взять третий спальный мешок…
– Нет уж! Я с вами, подлыми языческими гиенами, тут не останусь…
Окончательно разъяренный, Карло принялся освобождаться от экипировки.
– Не понимать.
Карло вытерся насухо и оделся.
– Оставлю вам акваланги, а сам вернусь завтра, к концу дня. Понимать?
– Да, – подтвердил Хамада, даже не переменившись в лице. – Вы привести баржа?
– Что?.. Да-да, приведу я вам, каракатицам, баржу! Стервятники… грязееды… подонки…
– Шторм близко! – жизнерадостно объявил Таку, указывая на север.
– К дьяволу вас! – откликнулся Карло, спрыгнув в шлюпку и оттолкнувшись веслом от стены. – Понимать?
Покинув Торчелло, он вновь оказался в Лагуне. Действительно, шторм приближается, так что надо бы поспешить. Поставив парус, Карло натянул брезентовый тент до самой кормы, укрыв им всю шлюпку, кроме собственного сиденья. Ветер теперь дул с норда – сильный, однако порывистый. Под его натиском парус натянулся туго, как барабан, и шлюпка понеслась, поскакала с волны на волну, оставляя за кормой пенный след, ослепительно-белый на фоне черного неба. Наползавшие сзади тучи затягивали небосвод, точно занавес, деля его напополам, и граница, отделявшая черную половину от блекло-синей, была пряма, ровна, будто струна. Все это здорово напоминало Карло тот, первый великий шторм 2040-го, когда из туч, накрывших Венецию плотным шерстяным одеялом, сорок дней кряду лил проливной дождь… и с тех пор подобного не повторялось больше нигде – нигде на всем белом свете.
Вскоре шлюпка миновала затонувший Бурано. На фоне черного неба виднелась лишь покосившаяся кампанила, и Карло вдруг понял, отчего ему так ненавистен вид опустевшего городка: да это же образ грядущей Венеции, бесчеловечно жестокая модель скорого будущего! Поднимется уровень моря хоть на три метра – и станет тогда Венеция всего-навсего большим Бурано. А если и не поднимется, Венецию с каждым годом покидает все больше и больше народу. Настанет день, и быть великому городу пусту…
При этой мысли Карло снова охватила та же тоска, что и под взором Теотаки – беспросветная, граничащая с неизбывным отчаянием.
– Эх, провались оно все, – с чувством сказал он, глядя на увечную кампанилу, но этого показалось мало. Каких слов тут могло бы хватить, Карло даже представить себе не мог. – Провались оно все…
Первый шквал настиг шлюпку сразу же за Бурано. Порыв ветра едва не вырвал шкот из руки. Пришлось вцепиться в снасть что было сил, закрепить шкот на корме, а затем закрепить в нужном положении румпель и, не прекращая ругани, ползти по туго натянутому брезенту вперед, чтоб подобрать рифы. Парус Карло зарифил до величины носового платка, однако шлюпку по-прежнему швыряло с волны на волну, мачта скрипела, будто вот-вот переломится… Гребни волн украсились колпачками из белой пены, ослепительно-яркими на фоне черного неба, а пронзительно воющий ветер срывал их и нес прочь, к горизонту.
«Пожалуй, к Мурано надо идти и там переждать», – подумалось Карло.
Тут начался дождь. Струи ливня, куда холоднее воды в Лагуне, не падали – хлестали над волнами едва ли не горизонтально. Ветер усиливался, парус величиной с носовой платок всерьез угрожал вырвать мачту из степса…
– Господи Иисусе, – вырвалось у Карло.
Снова вскарабкавшись на брезент, он подполз к мачте и кое-как сумел убрать парус: онемевшие от холода пальцы нипочем не желали слушаться. Справившись со снастями, Карло вернулся в «нору» на корме и отчаянно вцепился в планширь. Вдруг шлюпка вильнула в сторону, едва не развернувшись бортом к волне. Поспешно схватившись за румпель, Карло чудом успел вовремя развернуть суденышко носом к огромному валу и задрожал от невероятного облегчения. Каждая новая волна казалась больше, выше предшественницы: в Лагуне волнение набирает силу с поразительной быстротой.
«Ну, ладно, – подумал Карло, – а дальше-то как?»
На веслах? Нет, не годится: во-первых, надо держаться носом к волне, а во-вторых – против такой болтанки попробуй-ка выгреби.
«Придется идти, куда волны несут, – сообразил он. – Если не к Мурано и не к Венеции, так хоть в Адриатику вынесет».
Подбрасываемый волнами, взлетая кверху, падая вниз, он призадумался: что ему светит, ежели вправду на волю волн положиться? На ветру такой силы голая мачта работает не хуже любого паруса, а ветер – вроде бы с норда… и малость к весту. Волны – таких высоченных он в Лагуне еще не видывал, а может, подобного здесь не случалось от начала времен – ясное дело, гонят шлюпку примерно туда же, куда и ветер. Выходит, в Венецию ему не попасть: Венеция строго на зюйде, а может быть, даже немного к весту от зюйда…
«Вот дьявол», – подумал Карло. А все из-за того, что он разозлился на этих японцев из-за Теотаки! Какое ему, спрашивается, дело до затонувшей мозаики из Торчелло? Помог ведь он иностранцам отыскать и увезти того самого бронзового коня, упавшего с Сан-Марко… и множество знаменитых венецианских каменных львов, символов города… и, господи Христе, целый Мост Вздохов! Так что же сейчас на него вдруг нашло? Откуда такая забота о всеми забытой мозаике?
Ну что ж, как бы там ни было, а дело сделано. Сделанного не воротишь.
Каждая новая волна поднимала нос шлюпки, проскальзывала под днище так, что Карло, имея на то желание, мог бы разглядеть ее подошву, а мачта ложилась едва ли не в линию с горизонтом, а после шлюпка выравнивалась, подымаясь на ломаный пенный гребень волны, словно бы только и думающей, как бы ей захлестнуть норку под брезентом, а самого Карло на дно уволочь… на секунду суденышко взмывало в воздух, освободившееся из воды перо руля делалось совершенно бесполезным, а затем Карло стремительно несло вниз, к подошве следующей волны. Наверху ему всякий раз думалось, что эта волна погубит его наверняка, и, хотя он вымок насквозь, а ветер с дождем были изрядно холодны, страх, постоянные приливы адреналина да плотная шерстяная куртка не позволяли замерзнуть. Около сотни волн внушили уверенность в том, что очередная, всего вероятней, пройдет под днищем, как и предыдущая, и Карло сумел наконец хоть немного расслабиться. Делать нечего: шторм придется пережидать, держа шлюпку строго носом к волне… и все тогда будет в порядке. Ну да. Пускай волны несут его через Адриатику в Триест или Риеку, в один из этих двух гнусных городишек, сменивших Венецию на троне Королевы Адриатики… принцесс, так сказать, Адриатики, и при этом – изрядных шлюх… а еще лучше – просто переждать шторм, развернуться да плыть восвояси.
Да, вот только Лидо… Некогда – архипелаг из трех островков, Лидо превратился во что-то вроде барьерного рифа, а волны такой высоты, перекатываясь через него, наверняка опрокинут шлюпку. К тому же в северной части Адриатика широка – одна ошибка (а вечно он, как ни крути, не продержится), и волны, ударив в борт, захлестнут, перевернут шлюпку, и не миновать тогда Карло встречи со всеми прочими венецианцами, нашедшими смерть на дне Адриатики… а все из-за этой треклятой Мадонны!
Сжавшийся в комок на корме, Карло пошевеливал румпелем, приноравливаясь к особенностям каждой волны, не обращая внимания на весь прочий хаос и тьму, охватившие море и небо вокруг. Мастерство мореплавателя, с коим он шел навстречу собственной гибели, вселяло в душу своеобразное мрачное удовлетворение, а о Лидо до времени лучше было не вспоминать.
Так он и вел шлюпку вперед, и вскоре начисто позабыл о течении времени, как бывает со всяким в отсутствие пространственных ориентиров. Волна за волной, волна за волной, волна за волной… На дне шлюпки скопилось немного воды, и настроение Карло заметно ухудшилось. Нет, так не годится: так шлюпка мало-помалу затонет прямо под ним.
И тут к пронзительному, неземному посвисту ветра присоединился громоподобный басовитый рокот. Оглянувшись назад, в том направлении, куда волны гнали шлюпку, Карло увидел белую полосу, тянущуюся слева направо, и сердце в груди его екнуло, сжалось от ужаса. Вот оно… там путь волнам и преграждает Лидо, превратившийся в барьерный риф.
Волны расшибались об отмели вдребезги: на глазах Карло над рифами взвивались к небу белые полотнища пены пополам с брызгами, а ураганный ветер тут же рассеивал их без остатка, обращал в ничто. Жуть это зрелище нагоняло – словами не передашь: пожалуй, в море тонуть и то не настолько страшно.
Но вот он… там, среди белых бурунов, малость правее… серый палец, тянущийся к черным тучам…
Кампанила?
Тут Карло пришлось отвернуться к набегавшей волне и выровнять шлюпку, но, вновь оглянувшись назад, он обнаружил, что ему не почудилось. Да, кампанила… возвышается над водой, точно угасший маяк…
– Иисусе Христе, – проговорил он вслух.
Казалось, волны несут его мимо, парой сотен метров восточнее. Однако поднятая на гребень шлюпка соскальзывала к подножию волны, да так быстро, будто вот-вот выскользнет из-под Карло, и в это время он самую малость отклонял румпель, направляя шлюпку под углом к волне, к западу, пока новая волна не поднимет суденышко на гребень, вынуждая выровнять руль. Раз за разом повторяя этот деликатный маневр, в нетерпении Карло не раз рисковал опрокинуться. «Нет, так не пойдет, не пойдет, – подумал он. – От каждой волны – не больше, чем она позволяет… и моли Господа, чтоб этого оказалось довольно».
Тем временем Лидо приближался, и ветер вроде бы гнал шлюпку прямиком к кампаниле. Которая это – та, что близ устья канала Лидо, или та, что на Пеллестрине, – понять Карло не мог, да и какая разница? Счастье, что его предки считали необходимым строить столь прочные колокольни. Улучив момент между волнами, Карло на ощупь отыскал под брезентом шлюпочный багор и бухточку тонкого троса. На подходе к кампаниле его ожидало самое сложное: беспомощно проскользнуть в паре метров от цели было бы крайне обидно, а врезаться в колокольню при такой-то волне – верная смерть. Правду сказать, чем больше Карло об этом раздумывал, тем сложнее, невыполнимее казалось ему задуманное. Охваченный страхом, он прекратил размышления и целиком сосредоточился на волнах.
Последняя оказалась самой большой. Чем ниже шлюпка скользила вниз, тем скат волны становился круче – казалось, спуску не будет конца. Черная громада кампанилы надвигалась неумолимо. Накатывающие волны с резким, убийственным грохотом разбивались о камень, а позади – это Карло видел отчетливо – струились, стекали вниз сквозь расселины в кладке невысокими, но бесконечно широкими водопадами. Грохот вокруг стоял невообразимый. Казалось, с гребня волны Карло вполне по силам допрыгнуть до верхнего окна кампанилы. Приготовив багор, он чуть довернул румпель в сторону, сделал глубокий вдох – один, другой, третий… Ревущая волна пронесла шлюпку в полуметре от башни, разбилась о камень, обдав Карло тучей брызг, и вот тут он налег на румпель всей тяжестью тела. Шлюпка стрелой метнулась в сторону, за кампанилу, а Карло, поднявшись на ноги, вскинул над головою багор, зацепил крюком нижний край оконного проема, потянул… Держится.
Теперь он оказался с подветра от башни. Разбивавшиеся о колокольню волны качали шлюпку вверх-вниз, шипели зло, однако без прежнего буйства, так что удержаться не составляло труда. Захлестнув конец троса за утку, Карло обвязал другим концом древко багра. Держался багор прекрасно, и он рискнул, наклонившись, привязать трос к утке намертво. Дальше ему предстояло рискнуть еще раз: едва кипящая, точно похлебка, вода, принесенная новой волной, подняла шлюпку выше, Карло вскочил с банки и ухватился за каменную плиту подоконника. Увы, плита оказалась слишком толста для его ладоней. На миг Карло повис в воздухе, цепляясь за камень одними кончиками пальцев, но тут же, подхлестнутый отчаянием, собрался с силами, подтянулся, сунул руку в окно, нащупал внутренний край подоконника, вновь подтянулся и сумел перекинуть через подоконник ногу. От каменного пола окно отделяло не больше четырех футов. Поспешно втащив за собою багор, Карло уложил его на пол, натянул потуже изрядно провисший трос и выглянул наружу.
Шлюпка на волнах качалась, плясала – вверх-вниз, вверх-вниз. Ну что ж, либо затонет, либо нет… главное – сам он спасен. Осознав это, Карло шумно перевел дух и завопил во все горло от радости. Вспомнив, как проскочил мимо башни, не более чем в двух метрах от боковой стены, как вымок в облаке брызг, поднятых разбившейся о колокольню волной, он понял: во второй раз ему подобного трюка не повторить – хоть с тысячи, хоть с миллиона попыток! Из груди сам собой вырвался резкий, отрывистый победный смех.
– А-а-ха-ха-ха! Господи Иисусе! Ай да я!
– Кто-о-о зде-е-есь? – окликнули его тоненьким, скрипучим голосом из лестничного проема, с верхнего этажа. – Кто-о-о зде-е-ес-с-сь?..
Карло замер. Подкравшись к подножию каменной лестницы, он не без опаски поднял взгляд кверху. Там, над головой, мерцал неяркий свет – точнее выразиться, наверху оказалось не так темно, как где-либо еще. Скорее от удивления, чем от страха (хотя без испуга, признаться, тоже не обошлось), глаза Карло сами собой вытаращились во всю ширь…
– Кто-о-о зде-е-ес-с-сь?..
Поспешно вернувшись к багру, Карло отвязал его от троса, нащупал на мокром полу тесаный камень подходящей – вместо якоря должен сойти – величины и выглянул за окно. Шлюпка оказалась на месте. По обе ее стороны кипели, пенились волны, разбивавшиеся о Лидо. Подняв багор, Карло неторопливо двинулся наверх. После всего пережитого он любого духа в эфире запросто покромсает на лоскуты.
Наверху, колеблемый сквозняком, мерцал огонек свечи… кое-как освещавшей захламленную комнату и…
– А-а-а! А-а-а!
– Господи Иисусе…
– Дьявол! Прочь, Смерть, поди прочь!
С этим на Карло бросился некто крохотный, сплошь черный, вооруженный острыми стальными спицами.
– Господи Иисусе! – повторил Карло, защищаясь выставленным перед собою багром.
Нападавший остановился.
– Вот Смерть, наконец, и за мною явилась…
Только тут Карло сумел разглядеть, что это старуха, а в руках у нее – пара игл для плетения кружев.
– Вовсе нет, – заверил ее Карло, чувствуя, как мало-помалу успокаивается биение сердца. – Богом клянусь тебе, бабушка, я – простой мореплаватель, а сюда меня шторм занес.
Откинув на спину капюшон черного плаща, обнажив собранные в косы седины, старуха сощурилась на нежданного гостя.
– А зачем тебе, моряку, коса? – усомнилась она, раскрывая глаза пошире, отчего с лица ее исчезла пара-другая морщинок.
– Это всего-навсего шлюпочный багор, – возразил Карло, протянув ей свое оружие: вот-де, сама погляди.
Старуха отступила на шаг и вновь угрожающе подняла иглы для кружев.
– Просто багор, бабушка, Богом клянусь. Господом Богом, Марией, Иисусом-спасителем и всеми святыми. Я обычный моряк, из Венеции, штормом к тебе принесен.
Мало-помалу его начинал разбирать смех.
– Вот как? – откликнулась старуха. – Ну что ж, стало быть, от шторма ты спасся. Глаза у меня, знаешь ли, уже не те… Входи, присаживайся, – пригласила она и, развернувшись, повела Карло в комнату. – Я, видишь ли, как раз кружева во исполнение епитимьи плету… хотя света тут маловато.
С этим она показала Карло томболо[4 - Томболо – подушка для плетения игольных кружев.] с распяленным на нем кружевным плетением. В орнаменте, точно в изорванных шершнем паучьих тенетах, зияли огромные бреши.
– Еще чуточку света, – сказала старуха, поднося к пламени горящей свечи фитилек новой.
Запалив вторую свечу, хозяйка отправилась с нею к противоположной стене и зажгла еще три свечи в фонарях, расставленных на столах, на ящиках, на платяном шкафу. Гостю она указала на массивное кресло у своего стола, и Карло, не чинясь, воспользовался приглашением.
Пока старуха усаживалась напротив, он оглядел помещение. Кровать, заваленная грудой одеял, ящики, столики, уставленные всякой всячиной… каменные стены, еще одна лестница, ведущая наверх, на следующий этаж кампанилы… и ощутимый сквозняк.
– Снимай куртку, – сказала старуха.
Пристроив подушку-томболо на подлокотнике кресла, она принялась неспешно орудовать иглой. Карло, откинувшись на спинку кресла, провожал взглядом тянувшуюся за иглой нить.
– Ты так совсем одна тут и живешь?
– Совсем одна, – подтвердила старуха. – И никто больше мне не нужен.
Освещенное пламенем свечки, ее лицо напомнило Карло лицо матери или еще чье-то, до жути знакомое. Обстановка в комнате после шторма казалась спокойной просто необычайно. Старуха склонилась к своему рукоделию, едва не уткнувшись в томболо носом, однако Карло не мог не заметить, что игла ее то и дело промахивается далеко мимо линий узора, вонзается то туда, то сюда, безо всякого толку. С тем же успехом хозяйка могла оказаться вовсе слепой. Самого Карло раз за разом бросало в дрожь: напряженному, взвинченному, ему до сих пор не верилось, что все опасности позади. Порою они нарушали молчание, перебрасывались парой фраз и вновь умолкали, поглощенные каждый своими думами, точно давние-давние друзья.
– А где же ты берешь продукты или, скажем, свечи? – спросил Карло после одной из подобных затянувшихся пауз.
– Ловлю омаров там, внизу. А еще рыбаки иногда заезжают, меняют пищу на кружева. И не волнуйся, в обиде не остаются. Я им сполна плачу, не скупясь, что бы он ни говорил…
Лицо ее исказилось от сильной душевной муки. Сощурившись, старуха умолкла и яростно заработала иглой. Карло отвел взгляд в сторону. Несмотря на сквозняк, он быстро отогрелся (тем более куртку снимать не стал: шерсть как-никак) и начал поклевывать носом…
– Некогда, в прошлой жизни, он был мне милым, задушевным другом, понимаешь?
Разом вскинувшись, Карло уставился на нее. Старуха же даже взгляда от томболо не подняла.
– А когда… а когда начался потоп, оставил меня здесь, здесь, в одиночестве, со словами, которых мне не забыть никогда, никогда, никогда! «Пока смерть не придет за тобой»… Ну, отчего ты – не смерть?! – внезапно вскричала она. – Отчего?!
Карло немедля вспомнились острые иглы в ее руках.
– А где это мы? – мягко спросил он.
– Что?
– Где мы сейчас? На Пеллестрине? На Сан-Ладзаро?
– В Венеции, – отвечала старуха.
Неудержимо дрожа, Карло поднялся на ноги.
– Я – последняя из них, – пояснила хозяйка. – Воды поднимаются ввысь, небеса разражаются воем, обеты любви дают трещину и приводят к беде, а я… Я живу, дабы все видели, что? человек в силах вынести и остаться в живых. Живу и буду жить, пока потоп, подобно Венеции, не поглотит всего мира. И буду жить, пока смерть не постигнет всего живого. И буду жить…
Осекшись на полуслове, старуха с любопытством воззрилась на Карло.
– А в самом деле, кто ты таков? Ах да, знаю, знаю. Моряк. Мореход…
– Наверху есть еще этажи? – спросил Карло, чтобы сменить предмет разговора.
Старуха сощурилась на него.
– Слова пусты, – помолчав, сказала она. – Я думала, что никогда больше не заговорю ни с кем, даже с собственным сердцем, и вот, поди ж ты, опять разболталась. Да, этаж выше цел, а вот дальше, над ним, сплошь развалины. Молния разнесла звонницу вдребезги, когда я лежала в этой самой постели.
Указав на кровать, хозяйка поднялась с кресла.
– Идем, я тебе покажу.
Совсем крохотная под просторным черным плащом, она прихватила с собою фонарь со свечой, и Карло, с осторожностью лавируя среди пляшущих теней, двинулся следом за ней.
Этажом выше ветер свирепствовал вовсю, а сквозь лестничный проем в потолке явственно виднелись черные тучи. Старуха, оставив фонарь на полу, направилась к лестнице.
– Поднимись наверх, и сам все увидишь, – сказала она.
Миновав лестницу, оба оказались на ветру, под открытым небом. Дождь прекратился. Пол наверху был усеян огромными блоками тесаного камня, обломки стен торчали кверху частоколом щербатых зубов.
– Я уж думала, вся кампанила рухнет, – прокричала старуха сквозь завывания ветра.
Карло, кивнув, подошел к обращенной на запад стене этак по грудь высотой. Буйные волны приближались одна за другой, поднимались и расшибались о камень внизу, брызжа назад и вверх, в сторону Карло. Каждый удар чувствительно отдавался в подошвах. Мощь волн внушала немалый страх: трудно было поверить, что он перехитрил шторм и теперь в безопасности. Карло с силой встряхнулся, помотал головой. Справа и слева сквозь зловещую черноту тянулись вдаль широченные белые полосы волн, разбивавшихся о Лидо. Между тем старуха не умолкала, и Карло вернулся к ней, послушать, о чем она.
