скачать книгу бесплатно
Заговор смерти
Нора Робертс
Ева Даллас #9
Такого в жизни Евы Даллас еще не было! Ее отстранили от работы, отобрали полицейский жетон и табельное оружие! И все это из-за козней завистливой и злобной Эллен Бауэрс – полицейского из 162-го участка. Дело бы не зашло так далеко, если бы не страшное совпадение – сама детектив Бауэрс зверски убита, и подозрение падает на Еву.
Но разве что-нибудь может остановить лейтенанта Даллас, если она вышла на тропу войны?!
Ранее книга выходила под названием «Поцелуй смерти», «Предел дозволенного».
Нора Робертс
Заговор смерти
Каждый думает, что все люди смертны, кроме него самого.
Эдуард Янг
Давай подружимся со смертью.
Альфред Теннисон
Пролог
В моих руках власть. Власть, позволяющая исцелять и уничтожать, даровать жизнь – и смерть. Я благоговею перед собственным талантом. Благодаря ему я и смог создать свои шедевры, не менее великие и впечатляющие, чем те, что находятся в Лувре.
Да что талант?! В тех областях, которые имеют хоть какое-то значение, я – бог.
Бог должен быть безжалостным и дальновидным. Он изучает, анализирует, систематизирует свои творения. Лучшие из них следует оберегать и лелеять, а неудачные – отбрасывать без сожаления.
Мудрый бог постоянно экспериментирует, творя чудеса со всем тем, что попадает ему в руки. Порой он действует безжалостно, как судья, выносящий приговор. Но того, в чьих руках власть, не могут касаться жалкие и ничтожные законы, которым подчиняются людишки. Они слепы, их умы затуманены страхом – страхом перед болью и смертью. Они слишком ограниченны, чтобы понять, что смерть можно победить.
Мне это почти удалось.
Если бы мои деяния раскрыли сейчас, люди с их нелепыми законами и предубеждениями прокляли бы меня.
Но когда мой труд завершится, они оценят мой талант, они будут поклоняться мне.
1
Есть люди, которых не страшит смерть, поскольку жизнь не была к ним милосердна. Для бездомных, нищих, физически неполноценных людей Нью-Йорк был огромной пугающей тюрьмой. Для призраков, возникающих тут и там в ночи, словно тени, наркоманов с их покрасневшими глазами и трясущимися руками жизнь представляла собой бессмысленное путешествие от одной дозы к другой, зачастую наполненное отчаянием, а иногда и ужасом.
Разумеется, в стране существовали социальные программы. В конце концов, человечество жило в просвещенном двадцать первом веке. Либеральная партия требовала создания новых приютов, образовательных и медицинских учреждений, учебных и реабилитационных центров, не предлагая при этом сколько-нибудь реальных планов осуществления и развития таких программ. Консервативная партия тем временем урезала бюджеты уже имеющихся программ, а потом напыщенно заявляла о необходимости повышения жизненного уровня и укрепления семьи.
Конечно, тот, кто был способен переваривать скудную диету благотворительности, мог существовать и в тюрьме, а программы обучения и помощи предлагались людям, способным оставаться в здравом уме, петляя по бесконечным милям бюрократических коридоров. Однако эта система слишком часто душила получателя, прежде чем спасти его, и поэтому в приюты не выстраивались очереди страждущих, желающих получить место.
Дети недоедали, женщины торговали своим телом, а мужчины сбивались с ног в поисках заработка. Каким бы просвещенным ни было время, человеческие пороки и беды оставались такими же предсказуемыми, как смерть.
Спящим на тротуарах бродягам нью-йоркский январь готовил ночи, пронизанные леденящим холодом, который им лишь изредка удавалось отогнать бутылкой пива или чего-нибудь покрепче. Некоторые не выдерживали и отправлялись в приют храпеть на казенных койках или есть жидкий суп и безвкусные соевые булки, подаваемые расторопными студентами-социологами. Но другие держались до последнего, слишком безразличные или слишком упрямые, чтобы пожертвовать своим кусочком тротуара.
В эти страшные ночи многие пересекали зыбкую грань между жизнью и смертью.
Город убивал их, но никто не называл это убийством.
* * *
Морозным утром лейтенант Ева Даллас ехала в центр города. Ее пальцы беспокойно барабанили по рулевому колесу. Обычная смерть бездомного на Бауэри вроде бы не являлась ее проблемой. Это было задачей отдела, сотрудников которого часто называли «трупоискателями». Они патрулировали районы скопления бездомных бродяг, отделяя живых от мертвых и доставляя тела в морг для опознания и уничтожения.
Эту скверную работенку обычно исполняли и те, кто все еще питал надежду поступить в элитарный отдел расследования убийств, и те, кто уже в подобные чудеса не верил. Сотрудников же «убойного» отдела вызывали лишь в тех случаях, когда смерть выглядела явно подозрительной или насильственной.
Если бы в это злосчастное утро не была ее очередь для подобных вызовов, Ева могла бы все еще нежиться в теплой постели с любимым мужем.
– Возможно, какой-то наивный новичок рассчитывает, что нарвался на серийного убийцу, – пробормотала она себе под нос.
Сидящая рядом с ней Пибоди широко зевнула.
– Мне кажется, я только зря занимаю место в машине. – Из-под прямой темной челки она метнула на Еву полный надежды взгляд. – Вы могли бы высадить меня у ближайшей остановки, и я через десять минут была бы дома в постели.
– Если я страдаю, то страдай и ты.
– Спасибо на добром слове, Даллас!
Ева усмехнулась. Вряд ли можно было найти кого-нибудь надежнее ее помощницы. Несмотря на ранний вызов, зимняя униформа Пибоди была безупречно выглажена, а пуговицы и черные полицейские ботинки начищены до блеска. Глаза на широкоскулом лице, обрамленном коротко стриженными черными волосами, возможно, были немного сонными, но Ева не сомневалась, что они ничего не упустят.
– Вчера вечером у вас, кажется, было грандиозное мероприятие? – заметила Пибоди.
– Да, в Вашингтоне. Рорк устроил прием с танцами для какой-то благотворительной организации по спасению кротов или чего-то в этом роде. Еды было достаточно, чтобы накормить всех бродяг на Лоуэр-Ист-Сайд.
– Да, круто. Держу пари, вам пришлось разодеться в пух и прах, лететь на личном самолете Рорка и накачиваться шампанским.
Ева и бровью не повела в ответ на суховатый тон Пибоди. Обе знали, что внешняя, эффектная сторона жизни Евы, возникшая с тех пор, как в ее жизнь вошел Рорк, нисколько ее не занимала и скорее раздражала.
– Да, все так и было. А еще мне пришлось много раз танцевать с Рорком.
– На нем был смокинг? – Пибоди как-то видела Рорка в смокинге, и этот образ навсегда запечатлелся в ее сознании.
– Разумеется. – Ева вспомнила, с каким нетерпением она стащила смокинг с Рорка, когда они вернулись домой. Без смокинга он выглядел ничуть не хуже.
– Вот это мужчина! – Пибоди закрыла глаза, используя методику воссоздания зрительного образа, которой овладела в детском возрасте.
– Наверное, многие женщины сдохли бы от злости, если бы мужья стали объектом романтических фантазий их же помощниц.
– Но вы выше этого, лейтенант! Это мне в вас и нравится.
Ева фыркнула, расправив затекшие плечи. Она сама виновата, что прошлой ночью поддалась страсти и проспала всего три часа. А теперь ничего не поделаешь – долг превыше всего.
Ева смотрела на старые здания и замусоренные улицы. Бетон и сталь казались обезображенными многочисленными шрамами, бородавками и опухолями. Сквозь канализационные решетки вырывался пар, свидетельствуя о некоем подобии жизни, протекающей под землей. Ехать сквозь него было все равно что пробираться через туман, клубящийся над грязной рекой.
После того как Ева вышла замуж за Рорка, она жила словно в ином мире, среди полированного дерева, сверкающего хрусталя, запаха свечей и оранжерейных цветов – аромата богатства. Но Ева не забывала, что пришла в этот мир из таких же мест, как то, где находилась сейчас. Она знала, что такие кварталы в разных городах походят друг на друга особой атмосферой безнадежности, пронизывающей жизнь всех обитателей.
Улицы были почти пустыми – немногие здесь рисковали выходить из домов так рано. Наркодилеры и проститутки, окончив ночную работу, заползли в свои норы до восхода солнца. Торговцы, которым хватало смелости содержать здесь магазины и лавки, еще не раскодировали запоры на дверях и окнах. Продавцам, отважившимся торговать вразнос с передвижных лотков, приходилось вооружаться и работать парами.
При виде черно-белой патрульной машины Ева нахмурилась:
– Почему, черт возьми, они до сих пор возятся с сенсорами? Поднять меня с постели в пять утра и все еще не обеспечить охрану места происшествия! Неудивительно, что эти идиоты не дослужились ни до чего выше «трупоискателей»!
Пибоди ничего не ответила. «Идиотов», – не без сочувствия подумала она, – ожидает знатная головомойка. Не хотела бы я оказаться на их месте».
К тому времени, когда Пибоди вышла из машины, Ева уже пересекала тротуар, решительным шагом направляясь к двум ежившимся на ветру фигурам в форме. Заметив ее, полицейские сразу расправили плечи. «Лейтенант умеет произвести впечатление на других копов, – подумала Пибоди, вынимая из машины чемоданчик со снаряжением. – Она сразу привлекает к себе внимание».
Дело было не в ее высокой стройной фигуре и, уж конечно, не в вечно спутанных каштановых волосах. Причина скорее заключалась в глазах цвета доброго ирландского виски – глазах истинного копа – и в неожиданно жесткой складке полных губ.
Лицо Евы, считала Пибоди, было выразительным от природы – Ева никогда не пользовалась косметикой.
Даллас была лучшим копом из всех, которых знала Пибоди. Такие без колебаний пойдут на любой риск и будут стоять до конца. «И такие пнут любой зад, который этого заслуживает», – подумала Пибоди, подойдя достаточно близко, чтобы услышать окончание суровой лекции Евы.
– Подведем итоги, – холодно продолжала Ева. – Если вы вызываете людей из отдела убийств и вытаскиваете меня из постели, то должны как следует организовать охрану места происшествия и подготовить рапорт к моему прибытию, а не стоять здесь открыв рот как пара слабоумных. Вы ведь копы, черт возьми! Так и ведите себя соответственно.
– Да, сэр… лейтенант, – дрожащим голосом отозвался младший из двух полицейских.
Он казался совсем мальчишкой, и только по этой причине Ева удержалась от дальнейших упреков. Она устремила ледяной взгляд на его коллегу, которая явно была отнюдь не новичком.
– Да, сэр, – сквозь зубы процедила женщина. В ее голосе звучало нескрываемое возмущение.
– Какие-нибудь проблемы, полицейский Бауэрс? – осведомилась Ева.
– Нет, сэр.
Светло-голубые глаза Бауэрс выделялись на смуглом лице, темные волосы выбивались из-под форменной фуражки. На куртке не хватало пуговицы, а ботинки были стоптанными и нечищеными. Ева могла сделать ей замечание, но решила, что тяжелая и грязная работа, которой занимается эта женщина, хоть в малой степени оправдывает ее неопрятный вид.
– Отлично, – кивнула Ева.
Она взглянула на второго полицейского, и ее строгий взгляд несколько смягчился. Лицо его было белым как бумага, он дрожал с головы до ног, и весь его облик наглядно свидетельствовал о недавнем окончании академии.
– Полицейский Трухарт, моя помощница покажет вам, как следует обеспечивать охрану места происшествия. Отнеситесь к этому с должным вниманием.
– Да, сэр.
– Пибоди! – бросила Ева через плечо, и в тот же миг у нее в руке очутился чемоданчик со снаряжением. – Покажите, что вы обнаружили, Бауэрс.
– Бездомного белого мужчину. Известен под прозвищем Снукс. Вот его лачуга.
Она указала на довольно изобретательно оборудованное убежище, состоящее из упаковочного короба, разрисованного цветами и звездами, и увенчанное мятой крышкой из-под ящика для переработки отходов. Вход прикрывало побитое молью одеяло, над которым красовалась самодельная вывеска с лаконичной надписью «Снукс».
– Он внутри?
– Да. В наши обязанности входит заглядывать в такие вот жилища в поисках мертвецов. Мертвее этого не бывает.
Ева поняла, что последняя фраза претендует на юмор.
– Еще бы! Ну и запашок, – пробормотала она, подойдя ближе. Даже ветер не мог рассеять зловоние.
– Это меня и насторожило. От таких людей всегда воняет потом, грязной одеждой, мусором и кое-чем похуже, но у этого трупа другой запах.
Ева шагнула ближе. Сквозь миазмы мочи и грязного тела она ощущала сладковатый тошнотворный запах смерти с явным металлическим привкусом крови. Но ничего особенного, на ее взгляд, в этом запахе не было.
– Кто-то пырнул его ножом? – спросила Ева. С трудом удержавшись от тоскливого вздоха, она открыла чемоданчик. – За каким чертом? У этих бедолаг нечего красть.
Впервые губы Бауэрс скривились в усмешке, но взгляд оставался холодным и неприветливым.
– Тем не менее кто-то что-то у него украл.
Довольная собой, она отступила назад, искренне надеясь, что крутого лейтенанта потрясет зрелище за потрепанным одеялом.
– Вы вызвали патологоанатома? – спросила Ева, обработав руки и ботинки обеззараживающим составом.
– Я решила предоставить это отделу убийств, – чопорно отозвалась Бауэрс. В ее глазах все еще поблескивали искорки злости.
– В конце концов, мертв он или нет? – Ева с отвращением отодвинула одеяло и, наклонившись, вошла в лачугу.
Зрелище смерти всегда вызывало у нее потрясение, хотя и не такое сильное, на какое рассчитывала Бауэрс. Еву всегда потрясало то, что одно человеческое существо способно было сотворить с другим. Кроме того, она всякий раз ощущала самую обыкновенную жалость к жертвам – чувство, которое стоящая рядом с ней женщина вряд ли когда испытывала и потому не могла понять.
– Бедняга, – тихо произнесла Ева и присела на корточки для визуального осмотра.
Бауэрс оказалась права в одном – представить себе кого-либо мертвее Снукса было невозможно. Тело было похоже на мешок с костями, волосы были всклокочены, глаза и рот широко открыты, причем во рту оставалось не более половины зубов. Такие люди, как Снукс, редко прибегали к помощи стоматологов, впрочем, как и других врачей.
Тусклые светло-карие глаза уже покрылись пленкой. Мертвец казался глубоким стариком, и, даже если бы его жизнь не оборвало убийство, ему вряд ли удалось бы протянуть еще несколько лет, которые могли бы обеспечить достойное питание и врачебный уход.
Ева заметила, что его ботинки, хотя и покрытые трещинами и царапинами, не слишком износились. Одеяло, лежащее сбоку, тоже было не старым. В этой импровизированной комнате имелись даже кое-какие безделушки – голова куклы с широко открытыми глазами, фонарик в форме лягушки, треснутая чашка с вырезанными из бумаги цветами в ней. Стены были обклеены бумажными фигурками – деревьями, собаками, ангелами, такие же цветы и звезды, как те, что украшали снаружи стены этого убогого жилища.
Ева не нашла никаких признаков борьбы, свежих ушибов или поверхностных ран на теле. Однако в груди несчастного зияла дыра размером с кулак. Тот, кто прикончил старика, действовал с аккуратностью хирурга. «Скорее всего, – предположила Ева, – убийца Снукса извлек у него сердце, воспользовавшись скальпелем».
– Вы правы, Бауэрс. Это убийство.
Ева выбралась наружу, опустив за собой одеяло. При виде самодовольной усмешки на лице Бауэрс она стиснула кулаки, чувствуя, как кровь начинает стучать в ее висках.
– О’кей, Бауэрс, мы не нравимся друг другу, и тут ничего не поделаешь. Но вы не должны забывать, что у меня куда больше возможностей превратить в ад вашу жизнь, чем у вас – мою. Поэтому будьте благоразумны, сотрите эту гребаную ухмылку с физиономии и уйдите с дороги.
Усмешка исчезла, но взгляд Бауэрс оставался враждебным.
– Устав отдела запрещает офицеру использовать бранные выражения в разговоре с подчиненными.
– В самом деле? Ну, можете упомянуть это в вашем рапорте, который должен быть завтра утром на моем столе. В трех экземплярах. Прочь с дороги!
Несколько секунд они сверлили друг друга глазами, потом Бауэрс опустила взгляд и шагнула в сторону.
Ева повернулась к ней спиной и достала сотовый телефон:
– Говорит лейтенант Ева Даллас. У меня убийство.
