Остров сокровищ

Роберт Льюис Стивенсон

Остров сокровищ

Перевод О. Григорьевой

С биографическим очерком

Издательство П. П. Сойкина (С.-Петербург, Стремянная, 12).

Биографический очерк

Роберт Льюис Стивенсон, прославленный автор «Острова Сокровищ», успел еще при жизни стать классиком в стране Шекспира и Диккенса. Любимец читателей всех возрастов, он – истинный родоначальник всей новейшей «литературы приключений». Критика высоко ценит Стивенсона как оригинальнейшего, единственного в своем роде романиста, талантливо сочетавшего смелый полет фантазии с сильным, ясным и глубоким умом. Все произведения Стивенсона, полные драматических сцен, потрясающих событий и необычайных эпизодов, отличаются тем не менее поразительной жизненностью; они увлекают читателя не только напряженностью интереса, запутанностью остроумной интриги, но и захватывающим реализмом обстановки и действия.

У себя на родине и далеко за ее пределами Стивенсон известен прежде всего как несравненный певец и знаток моря и моряков, образцовый бытописатель морской жизни. В стихотворном предисловии к «Острову Сокровищ» он так характеризует содержание главнейшей части своих произведений:

Рассказов ряд о смелых моряках,

О приключеньях их, о бурях и преградах,

О шхунах, островах, бездольных бедняках,

Оставленных на них, и о зарытых кладах.

С детства увлекавшийся обширной литературой о морских пиратах и смелых авантюристах, Стивенсон в своей скитальческой жизни сам уподоблялся героям собственных романов, искателям загадочных сокровищ в далеких морях. Он много странствовал, много видел, долго жил среди дикарей, изучая их своеобразный быт и нравы. Неудивительно, что он умел с неподражаемой увлекательностью и жизненностью описывать неведомые страны и чуждые народности. В этой области у него почти нет соперников в литературе новейшего времени. Яркость красок, смелость вымысла, увлекательность интриги – все это умел он соединять с точностью в изображении подробностей и с убедительной правдоподобностью в сцеплении событий.

Недаром критики говорят о Стивенсоне, что он «рассказал несказанное, описал неописуемое», – то есть умел красочно и реально рисовать такие картины и образы, которые у всякого другого писателя вышли бы бледными и туманными.

Трудно решить, впрочем, где художественное дарование Стивенсона сказалось с большей силой и яркостью – в пленительных ли рассказах о таинственных драмах моря, или же в его увлекательных исторических романах. Такие произведения, как «Черная стрела» и «Два брата», признаются даже на уровне Вальтера Скотта высокими образцами исторического романа; они читаются не с меньшим интересом, чем классический «Остров Сокровищ», «Приключения Дэвида Бэлфура», «Крушитель кораблей» и другие знаменитые морские романы Стивенсона.

Но мировая известность Стивенсона основана не только на морских и исторических романах; он создал еще совершенно особый вид литературных произведений – возродил волшебные сказки старины, но в современном духе, на почве научного опыта и научно обоснованной фантазии. В применении теорий он нашел новый источник чудесного, могущий заменить воображаемые чудеса волшебных сказок. Такова повесть «Странная история доктора Джекиля», появление которой было целым событием в литературном мире. Таковы же и его «Новые арабские ночи», «Клуб самоубийц», «Принц Отто» и многие другие повести и рассказы; в них даровитый романист, черпая из родника человеческой натуры, блестяще доказывает, что волшебные сказки старины могут осуществляться еще и в наши дни, в самой обыкновенной, будничной обстановке.

Прекрасен и самый стиль Стивенсона: простой, ясный, мужественный, он проникнут тонким своеобразным юмором, в котором сказывается мягкая, любвеобильная душа писателя. Полная искренность и влечение к людям всех наций и состояний красной нитью проходит через все его произведения.

Неудивительно, что книги Стивенсона выходили десятками изданий, покупались нарасхват, и число читателей их все растет с каждым годом. Произведения его переведены на многие языки. Широко популярен Стивенсон и в России: наши журналы (например, «Вестник Европы», «Русский вестник» и др.) охотно печатали переводы его замечательных романов по мере появления их в Англии. Некоторые романы выходили в России и отдельными изданиями – но полного собрания его сочинений у нас до сих пор не было.

Литературный успех, выпавший на долю Стивенсона в Англии, представляет собою нечто поистине беспримерное. Спрос на его произведения здесь так велик, что издатели едва успевают заготовлять все новые и новые издания. Так «Остров Сокровищ», написанный 30 лет тому назад, успел выдержать в одной только Англии 92 издания, то есть каждые несколько месяцев появлялось новое издание этого прекрасного романа. Столь же усердно читались и читаются другие его произведения: роман «Похищенный» вышел недавно 73-м изданием; «Два брата» – 46-м, «Черная стрела» – 43-м, «Катриона» – 38-м, «Странная история доктора Джекиля» и «Вечерние беседы на острове» – 17-м.

В Англии существуют дешевые, народные издания большинства романов Стивенсона, стоящие на наши деньги по 20–30 коп., и наряду с этим роскошные дорогие издания, предназначенные для любителей и доступные лишь весьма богатым людям.

Роберт Стивенсон родился 13-го ноября 1850 года в Эдинбурге, в семье знаменитого строителя маяков, инженера Томаса Стивенсона. В том же городе будущий писатель получил высшее образование, изучив инженерные и юридические науки. По окончании университета Стивенсон некоторое время был инженером и занимался адвокатурой. Однако его адвокатская практика продолжалась очень недолго. В 1875 году он отправился путешествовать и четыре года провел во Франции, Германии и других странах континента. Свои путевые впечатления он издал в виде отдельной книги «Путешествие внутрь страны» (1878). Уже и раньше в некоторых периодических изданиях стали появляться инициалы R. L. S., которыми он скромно подписывал свои небольшие рассказы, фантазии и очерки.

В 1879 году он уехал в Калифорнию, где жила миссис Осборн, урожденная Ван де Грифт, – его будущая жена. Он познакомился с ней во Франции и полюбил ее. Благодаря материальной необеспеченности, он по приезде в Америку первое время сильно нуждался; это были для него дни тяжелых испытаний. В мае следующего года он обвенчался с миссис Осборн, несмотря на то, что отец его был решительно против этого брака. Через несколько месяцев он вернулся на родину; однако здоровье заставило его почти сразу же уехать в Швейцарию, в Давос, где он оставался до весны 1881 года. Лето он провел опять в своей Шотландии. За это время из-под его пера вышли многие рассказы и повести, а также первый его роман «Остров Сокровищ», печатавшийся в 1881–82 годах в еженедельном журнале для юношества, а затем вышедший и отдельным изданием (1883). «Остров Сокровищ» имел огромный успех; этот классический роман, прообраз робинзона новейшей литературы, выдержал, как мы уже отметили, около ста изданий и теперь продолжает перепечатываться несколько раз в год. К этому же периоду относятся и «Новые арабские ночи» (1882).

Так как воздух в Шотландии вредно отзывался на здоровье Стивенсона, он решил окончательно поселиться на юге Европы. С осени 1882 года до середины 1884 года он жил в прелестном шале La Solitude, близ Марселя. Это была, кажется, самая счастливая полоса жизни Стивенсона, когда он много писал, строил всевозможные планы и с надеждою смотрел на будущее. Но неожиданный приступ болезни подорвал его силы и на некоторое время лишил его возможности работать. После этого он года два прожил в Англии, в морском курорте Борнмуте. Эта эпоха его литературной деятельности ознаменовалась появлением в свет таких произведений, как «Принц Отто» (1885), «Странная история доктора Джекиля», «Похищенный» (1886).

В начале 1887 года здоровье романиста опять стало ухудшаться; смерть отца, которого он очень любил и уважал, еще более расстроила его, и он был вынужден навсегда покинуть родную Шотландию. 27 августа 1887 года он со своей женой, матерью и пасынком (Ллойдом Осборном) выехал в Америку. Зиму он провел в санатории для чахоточных у озера Саранак, продолжая неутомимо заниматься литературным трудом. Здесь он написал большую половину романа «Два брата» и несколько этюдов и очерков для «Scribner’s Magazine».

В июне 1889 года он затеял прогулку на яхте, посетил Маркизские острова, Таити, Гонолулу; в столице Сандвичевых островов он провел шесть месяцев, заканчивая свой роман. Около Рождества 1889 года он впервые побывал на островах Самоа, в своей второй отчизне. Проведя в скитаниях еще целый год, изъездив вдоль и поперек Полинезию, он, наконец, избрал эти острова своим окончательным приютом.

Здесь, среди сказочно прекрасной природы, в мягком, здоровом климате, среди дружелюбно настроенных полуцивилизованных туземцев, писатель мирно провел последние годы своей жизни. Он приобрел в собственность небольшой, живописно расположенный участок земли, выстроил домик и безвыездно жил в нем, по соседству с коттеджем своего пасынка Ллойда Осборна. В этой обстановке он плодотворно продолжал свои литературные работы.

В то же время Стивенсон с любовью изучал нравы и быт полудиких обитателей островного мира Полинезии, старался познакомиться с их своеобразным мировоззрением, вникал в их нужды и всегда горячо отстаивал их интересы. Туземцы, со своей стороны, скоро оценили величие души и доброту сердца больного белого пришельца и окружили его таким уважением, что Стивенсона не без основания прозвали «Королем Самоанских островов». На надгробном камне его благодарные самоанцы составили трогательную надпись, красноречиво свидетельствующую о том, какою любовью и почетом пользовался автор «Острова Сокровищ» среди этих простых, доверчивых людей:

«Куда ты пойдешь, туда и я пойду, и где ты жить будешь, там и я буду жить; народ твой будет моим народом, и твой Бог моим Богом. И где ты умрешь, там и я умру и погребена буду». (Руфь, гл. 1, ст. 16–17).

Обаятельная личность Стивенсона (получившего от самоанцев прозвище «Тузитала», то есть повествователь) прекрасно характеризована в письме одного самоанского вождя, приглашенного в десятилетнюю годовщину смерти писателя на банкет в Сан-Франциско. Престарелый самоанец писал о Стивенсоне:

«Хотя сильная рука смерти и выхватила его из нашей среды, однако воспоминание о многих его добрых поступках будет жить всегда. Его прозвище – Тузитала – так же благозвучно для наших самоанских ушей, как имя Стивенсона приятно для слуха всех его европейских друзей и почитателей. Тузитала родился героем и умер он героем среди людей. Когда я в первый раз увидел Тузиталу, он обратился ко мне и сказал: «Самоа – красивая страна. Мне нравится ее население и климат, и я напишу об этом в книгах». – Тогда останься здесь со мной, – сказал я, – и пусть Самоа будет твоей отчизной. – «Я останусь, даже и тогда, когда Господь позовет меня», – ответил он. Тузитала – повествователь сказал правду, потому что даже и теперь он еще со мной в Самоа. Тузитала учил и верил: как хотите, чтобы с вами поступали другие, так поступайте и вы с ними. Вот чем он снискал мою любовь. Мой Бог – тот же Бог, который отозвал его к себе, и когда Он позовет и меня, я буду рад встретиться с Тузиталой и больше с ним не расстанусь».

За четыре года, которые Стивенсон прожил в Самоа, он успел написать романы: «Крушитель» (1892), «Катриона» (1893), «Вечерние беседы на острове» (1893) и целый ряд небольших рассказов. Последним произведением его был роман «Сент-Ив». Больной писатель диктовал его мистеру Осборну, но не довел до конца. 3 декабря 1894 года Стивенсон скончался от кровоизлияния в мозг. Роман был закончен известным писателем Квиллером Коучем.

Предисловие к русскому переводу

Английский роман XIX века стремился, преимущественно, не только изображать жизнь, но и решать назревшие вопросы нравственности и общественности. Таковы произведения Диккенса и Теккерея, Джорджа Эллиота и Томаса Гарди. Творчество Стивенсона можно назвать возвратом к чистому романтизму. Оставив в стороне социальные проблемы, автор «Острова Сокровищ» избрал ту область смелой, восхитительно красочной фантазии, где всякий, кто молод душой, может найти ответ на все волнующие его вопросы. Социальные задачи сменяются, но молодость всегда верна себе; в этом залог вечного успеха Стивенсона, этого великого оптимиста, вся жизнь которого прошла в героической борьбе сначала с бедностью, потом – со смертельной болезнью. Во всем его разнообразном творчестве, в его повестях, сказках, романах звучит жизнерадостный призыв к бодрости, к отважным приключениям; он любил старину за величавый отзвук былых подвигов и вел нас в страну далекого прошлого или к затерянным среди океана островам, знакомил нас со всеми чудесами земного шара. Безупречный стилист и тонкий художник, он никогда не прерывает своего рассказа отвлеченными рассуждениями и благодаря этому все время приковывает внимание читателя к ходу развертываемых событий. От его книги нельзя оторваться, не дочитав ее до конца. Становясь повествователем, он почти стушевывает свою яркую индивидуальность, объединяющий отпечаток которой, тем не менее, лежит на всех его произведениях.

«Остров Сокровищ» начал печататься в одном из еженедельных журналов в 1881 году. Этот первый роман Стивенсона, один из самых характерных и увлекательных, сразу прославил автора и сделал известным его имя. Центральная фигура романа – Джон Сильвер «с лицом, большим как окорок ветчины, и с маленькими сверкающими глазами, похожими на осколки стекла» – настоящий король пиратов. Из намеков, из легких случайных штрихов вырастает перед воображением читателя личность этого благообразного, безжалостного одноногого злодея. Он перестает быть созданием вымысла: он как бы живой человек из плоти и крови, с которым мы вошли в соприкосновение. Джон – закоренелый преступник, которому нет прощения, но нам не хотелось бы с ним расстаться; мы рады были бы продолжить наше пребывание на загадочном острове, где спрятано награбленное золото, или узнать еще что-нибудь о приключениях родившегося под счастливой звездой Джима Хокинса.

Интересна история возникновения этого романа. Стивенсон был очень дружен со своим пасынком, Ллойдом Осборном, тогда еще 13-летним мальчиком. У Ллойда была отдельная комната, где находились принадлежности для рисования, маленький типографский станок, книги; там составлялся и выпускался в свет шутливый домашний журнал, сотрудниками которого были все члены семейства. Стивенсон любил проводить там с мальчиком целые часы и сам веселился, как ребенок. Однажды он начертил и раскрасил карту фантастического острова и назвал его «Островом Сокровищ». Эта шутка и натолкнула его на идею знаменитого романа.

с. л. о.

Американскому джентльмену, классический вкус которого способствовал появлению этого рассказа, теперь, в благодарность за многие приятные часы, посвящает с лучшими пожеланиями его преданный друг, автор.

СОМНЕВАЮЩЕМУСЯ ЧИТАТЕЛЮ

Когда рассказов ряд о смелых моряках,

О приключениях их, о бурях и преградах,

О шхунах, островах, бездольных бедняках,

Оставленных на них, и о зарытых кладах,

И о разбойниках, – все в духе старины

Вам нравится еще, как нравилось мне тоже,

О, юноши, начать вы чтение должны.

А если нет, и вкус у нашей молодежи

Теперь пропал к тому, что восторгало нас,

И восхищать ее совсем уже не стали

Кингстон и Беллентейн, иль Купера рассказ

О водах и лесах, там, в необъятной дали, —

То – будь, что будет! Мне останется одно:

Моим пиратам всем найти успокоенье:

В могилу с ними лечь, – куда легли давно

Те старые творцы, и с ними их творенья…

(Перевод П. В. Быкова).

ЧАСТЬ

I

. СТАРЫЙ БУКАНЬЕР

I

. Морской волк в гостинице «Адмирал Бенбоу»

По просьбе сквайра Трелони, доктора Ливси и других джентльменов, пожелавших, чтобы я подробно описал Остров Сокровищ, не скрывая ничего, кроме его географического положения (так как на нем осталась еще масса богатств), – я берусь за перо в 17… году и приступаю к рассказу. Начну с того старого времени, когда еще мой отец держал гостиницу «Адмирал Бенбоу», и под нашей крышей впервые поселился загорелый старый моряк с сабельным шрамом на щеке.

Я так живо помню, точно это случилось только вчера, как он подошел, тяжело ступая, к нашей двери; за ним человек вез в ручной тележке его морской сундук. Это был рослый, крепкий, грузный человек, с коричневым, как скорлупа ореха, загаром, с жирной косичкой, болтавшейся на спине, и в засаленном синем сюртуке. Руки его, с черными обгрызанными ногтями, были покрыты рубцами, а одну щеку пересекал отвратительный багрово-синий шрам от сабельного удара. Помню, как он оглядывался кругом, всматриваясь в залив, на берегу которого стояла наша гостиница, и насвистывал себе что-то под нос, а затем громко запел старую матросскую песню, которую он так часто пел после:

Пятнадцать человек на ящик мертвеца, —

Йо-хо-хо, – и бутылка рома!

Он пел высоким, старчески дрожащим и надтреснутым голосом, затем постучал в дверь концом палки, которую держал в руках, и которая походила на костыль, и, когда отец мой появился в дверях, грубо заказал себе стакан рому. Когда ром был принесен, он стал медленно пить его, отхлебывая маленькими глотками, как знаток в этом деле, все поглядывая кругом на утесы и на нашу вывеску.

– Славный залив! – проговорил он, наконец. – И отличное место для таверны. Что, много бывает здесь посетителей, дружище?

Отец ответил, что очень немного.

– Отлично! – заметил моряк. – Значит, как раз место стоянки для меня. Сюда, друг! – крикнул он человеку, который вез тележку. – Подъезжай к самому борту и помоги втащить сундук наверх. Я остановлюсь здесь на некоторое время! – продолжал он. – Я покладистый человек: ром, да ветчина, да яйца – больше мне ничего не надо; да вот еще этот утес, откуда бы я мог следить за судами… Как вам звать меня? Вы можете звать меня капитаном… О, понимаю, чего вам надо, – вот!

С этими словами он швырнул на порог три или четыре золотые монеты.

– Можете сказать мне, когда эти деньги выйдут! – прибавил он, бросая на отца такой надменный взгляд, точно он был командиром судна.

Несмотря на плохую одежду и грубую речь, этот странный человек не походил на простого матроса, а скорее имел вид штурмана или шкипера, привыкшего, чтобы его слушались и боялись. Человек, который привез тележку, рассказал нам, что тот приехал накануне в гостиницу «Королевский Георг» и разузнавал о постоялых дворах на берегу; услышав хорошие отзывы о нашей гостинице и то, что она стоит вдали от всякого жилья, он предпочел ее другим. Это было все, что мы узнали о нашем постояльце.

Он был очень молчалив по большей части. Целый день бродил он по берегу залива или уходил на утесы с медной подзорной трубой в руках, а все вечера напролет просиживал в углу общей комнаты, возле огня, выпивая здоровые количества рома с водой. Обыкновенно он не принимал участия в общем разговоре, только неожиданно бросал иногда свирепые взгляды да высвистывал носом, точно на фаготе. Скоро все наши посетители привыкли оставлять его в покое. Каждый день, возвращаясь со своей прогулки, он спрашивал, не проходил ли по дороге какой-нибудь моряк. Первое время мы думали, что он жаждет подходящей для себя компании и оттого опрашивает про моряков, но потом увидели, что он, напротив того, избегает их общества. Если какой-нибудь моряк заворачивал в «Адмирал Бенбоу», направляясь береговой дорогой в Бристоль, – как некоторые делают еще и теперь, – наш постоялец разглядывал его сначала из-за занавески у двери раньше, чем войти в комнату. И можно было заранее быть уверенным, что он в присутствии нового посетителя будет нем, как рыба. Причина этого не была для меня тайной, так как он скоро посвятил меня в свои тревоги, сделав отчасти соучастником их. Однажды он отвел меня в сторону и обещал по серебряной четырехпенсовой монетке в первое число каждого месяца, если я буду зорко следить за тем, не покажется ли на берегу «моряк с одной ногой», и сейчас же дам ему знать о его приближении. Часто случалось, что, когда я являлся к нему после первого числа за своими деньгами, он только сопел носом и мерил меня пристальным взглядом с ног до головы; но не проходило и недели, как он менял свой образ мыслей, приносил мне мою четырехпенсовую монетку и повторял приказание глядеть в оба, чтобы не прозевать «моряка с одной ногой».

Не могу и сказать вам, как преследовал меня этот таинственный одноногий моряк во сне и наяву. В бурные ночи, когда ветер завывал в углах дома, и морские волны с ревом разбивались о берег залива, он чудился мне в тысяче различных образов, с самым дьявольским выражением лица. То нога его была отнята только до колена, то вся целиком. Иногда он представлялся мне каким-то чудовищем, у которого уже от рождения была только одна нога, и та по середине туловища. Самым ужасным кошмаром было то, когда он преследовал меня, перепрыгивая через плетни и канавы. Таким образом, ценой этих ужасных видений я дорого расплачивался за мой ежемесячный четырехпенсовик.

Но, несмотря на ужас, который внушал мне воображаемый одноногий моряк, самого капитана я боялся гораздо меньше, чем все остальные. Случалось, что он выпивал в вечер большее количество рома с водой, чем могла выдержать его голова. И тогда он сидел и распевал свои скверные и дикие морские песни, не обращая ни на кого внимания. Но иногда он требовал, чтобы и другие пили вместе с ним, и заставлял дрожавших от страха посетителей слушать истории, которые он рассказывал, или петь вместе с ним. Стены дома часто дрожали от потрясающих звуков: «Йо-хо-хо, и бутылка рома!» Все соседи присоединялись, под страхом смерти, к этому дикому пению, и каждый старался перекричать других, чтобы не навлечь на себя замечания, так как во время таких припадков капитан бывал страшен: он колотил рукой по столу, чтобы водворить общее молчание, и вскипал яростным гневом за всякий вопрос, который ему предлагали, иногда же именно за то, что его ни о чем не спрашивали, так как считал это за признак того, что слушатели не следят за его рассказом. Никому не позволялось также уйти в эти вечера домой раньше, чем он не напивался совершенно, начинал клевать носом и, шатаясь, отправлялся спать.

Больше всего пугали народ его рассказы. Это все были страшные истории о повешенных, о морских ураганах, о диких злодеяниях в Испанских владениях. По его собственным рассказам выходило, что он провел свою жизнь среди отчаяннейших негодяев, какие только плавали по морю. Тот, язык, на котором он передавал свои приключения, пугал наших простодушных поселян почти столько же, как и те преступления, которые он описывал. Мой отец всегда говорил, что нашей гостинице грозит разорение, так как народ скоро вовсе перестанет посещать ее: кому же приятно, чтобы его пугали чуть не до смерти и затем отправляли в таком состоянии домой?!

Но, по-моему, присутствие старого моряка было только выгодно для нас. Правда, наши посетители набирались таки порядочного страху, но его хватало ненадолго, и вспоминать страшные истории бывало даже приятно. Это вносило разнообразие и оживление в мирную деревенскую жизнь; нашлись даже молодые люди, которые, восхищаясь нашим постояльцем, прозвали его «старым морским волком» и подобными именами и говорили, что он из тех, которые делают Англию грозой на море.

В одном только отношении наш жилец оказался разорительным для нас: он проводил у нас неделю за неделей, а затем и месяц за месяцем, так что данные им деньги давно уже иссякли, а отец мой не решался настаивать на получении новых. Если же случалось, что отец намекал ему об этом, он начинал так громко свистеть носом, что можно было принять этот звук за рев, и мой отец быстро исчезал из комнаты. Я видел, как отец ломал себе руки после одного из таких поражений, и уверен, что волнения и ужас, которые он переживал в эти минуты, сильно повлияли на его раннюю смерть.

За все время, что капитан прожил у нас, он не менял своей одежды и только купил несколько пар чулок у разносчика. Когда с его шляпы свалилась пряжка и один из отворотов повис, он оставил его в таком виде, хотя это было очень неудобно, когда дул сильный ветер. Я живо помню его сюртук, который он сам чинил наверху, в своей комнате, и который, наконец, превратился в сплошной ряд заплат. Он никогда не писал и не получал писем, а разговаривал только с посетителями, да и то большей частью после того, как напивался ромом. Большой сундук его никогда никто из нас не видал открытым.

Только раз встретил капитан отпор, и это было тогда, когда отец уже давно страдал чахоткой, от которой он впоследствии и умер. Доктор Ливси пришел как-то поздно навестить своего пациента, закусил остатками обеда, которые предложила ему моя мать, и пошел в чистую комнату выкурить трубку в ожидании, пока ему приведут из деревни лошадь, так как у нас в старом «Бенбоу» не было конюшни. Я пошел за ним следом, и, помню, мне бросился в глаза контраст между изящным, щеголеватым доктором, с белоснежной пудрой на парике, блестящими черными глазами и мягкими, приятными манерами, приобретенными от постоянного общения с веселыми простолюдинами, – и грузным, мрачным чудовищем – пиратом, который сидел, облокотившись о стол руками, и уже давно угощался ромом. Вдруг капитан – это был он – начал высвистывать свою вечную песню: