Высшая опасность

Он опустился на сиденье, тяжело дыша, на мгновение потеряв способность думать или действовать. Через бесконечные промежутки времени мутная тьма неба сменилась твердой, кристально чистой чернотой, и в ней проступили звезды, сияя немигающим блеском. На панели управления настойчиво зажужжал сигнал тревоги и замигала красная лампочка. Это означало, что флаер приближается к опасному пределу для неэкранированных атмосферных кораблей: радиация в окружающем пространстве становится опасной для жизни. И все же прошло немало времени, прежде чем Дегнан решился переключить управление и снова опуститься на землю.

Он выровнялся в стратосфере, оправляясь от шока и начиная лихорадочно соображать. Здесь, высоко в воздухе, спрятаться было невозможно: через несколько минут, самое большее, будет объявлена тревога, и радиолокационные станции начнут искать флаер. Одолеть соперника и захватить корабль было почти инстинктивной реакцией самосохранения; в его положении это ничего не меняло. Он все равно был вне закона, изгнан с Земли отныне и навсегда самой странной и ужасной судьбой, которая когда-либо выпадала на долю человека.

Позади него кто-то застонал, приходя в себя. Почти не оглядываясь, Дегнан захлопнул и запер дверь отсека пилота. Отчаянно цепляясь за рассудок, он пытался составить план.

Теперь он знал природу последнего оружия венерианцев. Он сам был этим оружием.

Каждый атом его тела, каждая частица плоти, крови и костей были взрывчаткой, ожидающей вспышки детонатора.

Земляне знали, но не понимали до конца, что технология Сверхрасы способна превратить любое неорганическое вещество в расщепляемый материал, не меняя его явных физических или химических свойств; по этой причине импорт изделий с Венеры строго контролировался. Они не знали – враг тщательно скрывал от них, – что то же самое можно проделать и с живой материей. Венерианское высвобождение ядерной энергии уступало земному использованию энергетических металлов по количеству энергии, возвращенной взамен вложенной, но имело одно решающее преимущество в войне: венерианская атомная бомба могла принять любую форму, даже форму живого, дышащего человека. В таком виде она непременно минует земную оборону и найдет дорогу…

Дегнан вспомнил, каким должен был быть детонирующий импульс. Простое, но совершенно венерианское устройство. Его прибытие… его собственное осознание того, что он прибыл в штаб-квартиру Центрального командования должно было послужить спусковым крючком.

Масса, умноженная на скорость света в квадрате, – он попытался подсчитать силу взрыва и растерянно отшатнулся от предлагаемых цифр. Как минимум, жизненно важный центр Земли превратился бы в пыль вместе с кубическими милями поверхности планеты.

Он не мог вернуться. Если бы его доставили в штаб-квартиру Центрального командования, даже осознанное понимание того, что его ждет, не смогло бы остановить автоматическую реакцию. Даже его безжизненное тело не должно вернуться на Землю. В основном именно эта мысль удерживала его от того, чтобы направить флаер в космос и в обжигающую радиационную печь; патруль службы обороны перехватит его и вернет обратно, живым или мертвым. Он не мог представить себе, что существует какой-либо альтернативный способ вызвать взрыв, какое-либо управление, которое могло бы дотянуться до космоса с Венеры, но опасность была слишком велика, чтобы рисковать.

Кроме того, он был не из тех, кто проявляет храбрость самоубийцы, пока все остальные виды храбрости не потерпят неудачу.

Венерианцы хорошо изучили его, с тоской подумал он, когда выбрали именно его. Они спланировали каждый шаг, предусмотрели все, когда организовали его "побег" с "Шенеба", его возвращение на Землю со знаниями, которые они намеренно заложили в его разум, знаниями достаточно важными, чтобы убедиться, что его отправят в штаб-квартиру Центрального командования – скрытыми, вызванными в сознание падением первого гиперпространственного снаряда. Возможно, они даже позаботились о том, чтобы он был на виду, вдохновив Маргарет Ласк назначить ему свидание в парке; во всяком случае, ее звонок был психологической подготовкой, чтобы настроить его на нужный лад. Его захват венерианскими рабами, конечно, был ошибкой в их схеме – он показал, что может быть важным, что у них не было прямого ментального контроля над людьми, над которыми они поработали, но это мало что изменило. Они знали, что он прорвется; они выбрали свой инструмент, прекрасно понимая человеческую психологию… Но нет – их план провалился в последний момент, когда ментальные блоки, которые они использовали на Дегнане, каким-то чудом рассыпались, и он все еще был слишком ошеломлен, чтобы сомневаться. Оставалось надеяться.

Обливаясь холодным потом, Дегнан смотрел на сверкающие циферблаты и ручки управления перед собой, на бледное небо перед носом флаера. Он механически направил его в обратную сторону, к побережью Северной Америки. И вот теперь в нем забрезжила надежда… Он рискует не только своей жизнью – она уже потеряна, – но и многими другими; но с другой стороны… Судорожно наклонившись вперед, он крутанул ручку регулятора мощности до упора.

В свете серого рассвета линия берега выглядела неясно, надвигаясь на маслянистую темноту моря. Дегнан резко затормозил и опустился ниже, пытаясь сориентироваться по огням, которые все еще слабо светили то тут, то там, где Лос-Анджелес простирался в южном направлении.

Наконец он обнаружил знакомую маленькую бухту. Поспешно порывшись в шкафчике, он обнаружил автоматический пистолет, убранный туда в соответствии с каким-то древним предписанием, касавшимся мятежей на кораблях; он сунул его в карман брюк. Отбросив в сторону куртку, он опустил флаер еще ниже. Когда он на скорости в двадцать миль в час оказался в нескольких футах над глубокой водой недалеко от берега, он распахнул аварийную дверь, глубоко вздохнул и тем же движением оттянул рычаг управления и выпрыгнул на воду.

Когда он вынырнул на поверхность и развернулся к берегу, он смахнул воду с глаз и заметил, что флаер уже далеко, поднимается и исчезает в серо-розовом небе. Чем дальше он улетит, прежде чем его засекут, тем меньше будет помощи тем, кто вскоре начнет прочесывать планету в его поисках.

Если бы они узнали не только где он, но и что он собой представляет, то, возможно, уже сейчас началось бы массовое бегство из Лос-Анджелеса. Он мрачно размышлял о том, что, если осуществится самое худшее, если на Венере найдется выключатель, который будет замкнут, когда врагу надоест ждать, Лос-Анджелес получит его независимо от того, существует он там или нет. Он пробыл там два дня, и одного его ногтя, одного волоска с головы было бы достаточно, чтобы сравнять с землей городские кварталы.

Он выбрался на берег и перешел на бег трусцой, который, как ни был он утомлен, позволял ему преодолевать небольшое расстояние, которое ему предстояло пройти.

Пока он бежал, земля, казалось, стонала под его шагами в предчувствии катастрофы.

Он не мог снова обратиться к властям: с ужасающей живостью он представлял, как будет пытаться объяснить им, как его назовут сумасшедшим и отправят обратно, в качестве заключенного, возможно, под наркотиками, в штаб-квартиру Центрального командования, чтобы тамошние ученые могли покопаться в его мозгах. Но ему нужна была помощь, и он отправлялся в единственное место на Земле, где такая помощь могла оказаться.

Широкий белый дом появился в поле зрения, когда он завернул за поворот дороги, шедшей вдоль пляжа. Построенный в размашистом калифорнийском стиле, среди подстриженных зеленых садов на возвышенности, он радовал видом на море со своей плоской крыши – крыши, на которой теплой ночью, при огромной луне, серебрившей Тихий океан, он обручился с Атали, когда-то в далеком и нереальном мире. Сегодня, если эта ночь вообще наступит, луны не будет.

Но сама Атали была там. Он нашел ее в просторной гостиной, распахнув незапертую дверь и без церемоний войдя внутрь с внезапным страхом, что дом окажется таким же заброшенным, как он выглядел снаружи; она сидела в широком кресле у стены напротив больших окон, выходивших на восток на песчаную отмель, и смотрела на разгорающийся восход.

Она, казалось, не замечала его, стоящего в дверях. Он хрипло позвал:

– Атали!

Девушка подняла голову, увидела его и быстрым испуганным движением вскочила на ноги. Она отшатнулась на шаг.

– Это я. Ральф.

Он подошел к ней, и она не отступила, но взгляд ее был немигающим и пустым. Под глазами залегли следы бессонницы, светлые волосы были неухожены, макияж размазан, ногти обломаны. Полусознательно Дегнан отметил эти детали и не мог понять, пока не вспомнил, что она, как и вся Земля, пережила ночь ужаса, часы гиперпространственных бомбардировок. Он заколебался.

– Твой отец здесь?

Она покачала головой и с болью ответила:

– Он ушел с флотом. У него была возможность оствться в резерве, но он уговорил их взять его. Он отправился на одном из линкоров… не помню, на каком именно.

Дегнана охватило тоскливое чувство. Он предпочел бы сейчас поговорить с Чарльзом Нортоном, который был его другом и чье сочетание твердолобости и воображения он уважал… Но придется общаться с Атали. Конечно, их ссора теперь не имела никакого значения.

Он спросил с неудержимо колотящимся сердцем:

– А яхта твоего отца – она ушла с флотом?

– Нет. Пушки не были готовы, или что-то в этом роде. Что тебе нужно? – непонимающе спросила она.

– Мне нужен этот корабль, – сказал Дегнан, и то, как он это произнес, заставило ее сделать еще один шаг назад.

Ее губы шевельнулись и сомкнулись, так и не сформулировав вопроса.

– Он все еще хранится на его территории? Охраняется?

Она кивнула и наконец выдавила из себя:

– Зачем?

Он проигнорировал вопрос. Все его существо было сосредоточено на необходимости добраться до этого корабля – возможно, единственного оставшегося на Земле космического судна с полным гравитационным приводом, которое могло бы пронести его через защиту Земли и сделать недосягаемым…

– Слушай. Тебя ведь пустят посмотреть на корабль, правда? И, может быть, меня с тобой. Ты должна помочь мне добраться до пульта управления "Азора".

Она продолжала смотреть на него; затем в ней вспыхнула искра прежней волевой Атали.

– Ты, должно быть, сошел с ума! Где ты был? Что случилось? Что ты можешь…

Он глубоко вздохнул, осознав, какой странной должна выглядеть его фигура – промокшая с ног до головы, изможденная, ужасная ноша, которую он нес, видна на его лице.

– Я хочу попасть на Венеру, – сказал он и в тот же миг пожалел об этом: теперь ему придется все объяснять, а он надеялся получить помощь Атали в обход этого.

– Теперь я уверена, что ты сумасшедший. Венера! Никто не может попасть на Венеру. Венерианцы идут сюда…

Она сорвалась; ее тело сотрясалось от рыданий, а глаза были сухими и слишком яркими.

Он мог бы попытаться утешить ее, но сил на это почему-то не было. Он стоял, глядя на нее, и в коротких фразах, жалея время, которое утекало сквозь пальцы, – без интонаций, как человек, рассказывающий уже старую историю, – изложил ей, что произошло со вчерашнего вечера; рассказал, почему он должен отправиться на Венеру или, если не получится, хотя бы покинуть Землю, если уж он погибнет при этом.

Она затихла и, когда он закончил, прижалась спиной к стене, прижав к ней ладони. Его глаза буравили ее, пытаясь понять, верит она или нет.

После непродолжительного молчания, лишь показавшегося таковым, Атали сказала:

– Но даже если это правда – это ничего не меняет. Все равно все кончено. Мы… Земля сдастся.

– Черта с два!

Она рассеянно кивнула, как будто он согласился с ней.

– Это передали по радио несколько минут назад. Сообщение с Венеры: если мы не сдадимся, они снова начнут бомбардировку в час дня. Мы не выдержали – ты же это видишь, не так ли? Они передали сообщение, потому что цензура отменена – теперь мы все должны принять решение. И делегаты от наций собираются, чтобы принять это решение.

Казалось, мир вокруг Дегнана покачнулся. Он хрипло пробормотал:

– Флоты…

– Они не смогут победить. По радио, конечно, этого не говорили, но все знают, что это безнадежно.

Она внезапно выпрямилась и с неожиданной силой вцепилась в его руку, ее поведение снова стало порывистым.

– Ральф! Венерианцы обещали отпустить некоторых людей жить на Марс. Они отпустят и нас, если решат, что мы на их стороне. Помоги мне сообразить, Ральф, как мы можем дать им понять, что мы за капитуляцию?

На мгновение Дегнан почувствовал пустоту, дурноту и слабость внутри; он понял, как устал… Он стиснул зубы и схватил Атали за оба плеча, отчего она резко вскрикнула.

– Хватит об этом! Человечество еще не готово исчезнуть. А ты… ты сделаешь последнее дело для своего мира, прежде чем начнешь кланяться и подлизываться к Венере!

Атали поникла. Он почувствовал ее дрожь, понял, что это страх перед ним, и не отступил. Теперь ничто не имело значения, кроме его цели.

В ее глазах мелькнул полубезумный огонек – или, возможно, в них лишь отразился его собственный. Она замялась:

– Не надо, не надо, я сама.

Он отпустил ее, почувствовав наконец жалость к ней. Прошлая ночь разрушила ее хрупкую уверенность в себе, оставив ее подвластной только одному мотиву – страху.

Он приказал:

– Отведи меня к "Азору".

Именно Дегнан сел за руль небесно-голубого спидстера Атали и на бешеной скорости повел его по дороге, которая тянулась вдоль берега. Но как только в поле зрения появилось частное посадочное поле Чарльза Нортона, он затормозил и обернулся к девушке:

– Я буду твоим знакомым инженером, который хочет неформально убедиться, не пригоден ли корабль к использованию. Я умею говорить на техническом языке, и ты за меня поручишься… По крайней мере, они будут сбиты с толку.

Когда он видел поле в последний раз, вокруг него был невысокий забор; военные усилили его и обнесли колючей проволокой. Одни ворота были закрыты и забаррикадированы, рядом с другими стояла хлипкая караульная будка. А за оградой – "Азор", его некогда золотой корпус был выкрашен в космически-черный цвет, вокруг него возвышались редкие строительные леса. Очевидно, работы сейчас были приостановлены. Но двигатели они не трогали, и даже если бы корабль не был герметичным, он мог бы летать на нем в вакуумном скафандре.

Он прекрасно понимал, что шансов добраться до Венеры живым у него нет. Но он знал старый "Азор", знал, на что способны его мощные двигатели – у него были все шансы проскочить мимо тех частей земного патруля, которые не оказались втянутыми в наступление, в глубокий космос, а оказавшись там, взять курс на Венеру и дать двигателям полную мощность. К тому времени, когда топливо будет израсходовано, скорость корабля составит более пяти тысяч миль в секунду. Даже если его разнесет на куски при столкновении со шквальным огнем венерианцев, осколки все равно будут иметь импульс двух тысяч тонн.

И если этот смертельный удар пронесет его достаточно близко к вражескому миру… Тут возник вопрос, который, когда он впервые пришел ему в голову, он поспешно задвинул в самую темную глубину своего сознания; теперь же он вытащил его на свет. Стоило ему только подумать, причем со всей определенностью: "Я нахожусь в штабе Объединенного флота прямо сейчас!" – то эта мысль вызвала бы реакцию, прежде чем мозговой цензор успел бы определить ее как ложную?

Он притормозил перед шлюзом и потянулся к кнопке двери, не сводя глаз с космического корабля. Затем он обернулся на звук шороха и увидел, что вторая дверь машины уже открыта, а Атали бежит, спотыкаясь, по песку в сторону караульного помещения и пронзительно кричит: "Помогите! Помогите! Здесь сумасшедший!"

На мгновение Дегнан остолбенел. В его голове пронеслась мысль: зря я отвернулся. Если бы я только не спускал с нее глаз, она бы никогда не осмелилась… Но времени на сожаления не было. В дверях сторожевой будки появилась фигура в форме, и солнце сверкнуло на металле в ее руках.

Дегнан врубил на полную мощность привод и крутанул руль; машину закрутило так, что он едва не потерял сознание. Оставался только один путь – назад, четверть мили по голому берегу, до того как появится дорога, и он понесся по ней со скоростью сто, сто пятьдесят миль в час, визжа шинами на поворотах. Ему показалось, что он услышал позади крик; но он рассчитывал, что тот парень не выстрелит, прежде чем узнает, в чем дело. В какой-то момент ему пришла в голову мысль сломать ограду, но тогда охранник наверняка открыл бы огонь.

Вздымающаяся земля скрыла его, и он затаил дыхание. Но еще полмили он не сбавлял смертоносного темпа, а затем, оказавшись в пределах видимости дома Нортонов, съехал с дороги в кювет, где машина была хорошо скрыта от посторонних глаз парой кустистых сосен, и выскочил наружу. Усталые мышцы плохо слушались, но он заставил себя перейти на бег в глубь материка, в сторону города.

Через несколько минут охота начнется – на земле, в небе, все против одного, и иногда одинокому охотнику придется останавливаться, отдыхать, в то время как кольцо будет смыкаться…

Обогнув заросшую деревьями дорогу, он наконец замедлил шаг. Дорога и воздух над ней казались пустынными, но он держался под прикрытием деревьев. Впереди солнце поднималось все выше – странное солнце, белый диск сквозь высокую пыль, нависшую над Землей.

Через некоторое время он оказался в одном из отдаленных деловых центров; обычно в этот час на улицах уже было бы многолюдно, но сегодня людей было мало, и те, кто болтался на углу улицы или бесцельно слонялся по ней, с опаской поглядывая на бледное небо. Среди них Дегнан не бросался в глаза своим изможденным видом; его одежда успела высохнуть, пока он бежал, и он ненадолго остановился, чтобы смахнуть налипшую соль. Он вздохнул поглубже: затерявшись среди миллионов жителей Лос-Анджелеса, он, по крайней мере, выиграет немного времени.

Гораздо дальше, в небольшом парке, он пробрался под густые заросли кустов, чтобы отдохнуть. Листья устало обвисли под пленкой копоти и пыли на них, а день становился все более жарким, как перед грозой. В час дня…

Дегнан с усилием удерживал себя на грани сна, позволяя телу отдыхать, в то время как разум лихорадочно бодрствовал. Сможет ли он когда-нибудь снова заснуть? Ведь ему может присниться… Час или больше он пролежал под белым солнцем – часы остановились с тех пор, как он окунулся в море, – и по истечении этого времени тяжело поднялся на ноги и пошел дальше. Сейчас он шел бесцельно, потому что бесполезно было пытаться увеличить расстояние между собой и точкой, где его видели в последний раз, – точкой, вокруг которой они начертили круг, в пределах которого он должен был находиться. Возможно, методом исключения они уже догадались, что он отправился в город.

Теперь он знал, что никто на Земле не поверит его рассказу. Атали… Она не поверила – да это и не имело значения; она была слишком погружена в истерику. Она даже не строила интриг, чтобы его поймали; она просто убегала.

То тут, то там на улицах он видел пары и группы новых гражданских ополченцев, с мрачными лицами, с нарукавными повязками и винтовками, часто в сопровождении обычных полицейских роботов. Минувшая ночь, должно быть, создала проблему обеспечения порядка, с которой не могли справиться регулярные силы; многие, как и Атали, совершенно потеряли голову, и их паника могла приобрести малоприятные формы. Человеческая цивилизация была потрясена до основания. И над всеми попытками удержать ее в нормальном положении теперь лежала тень – новый венерианский ультиматум.

Где-то на Земле, несомненно, под Тихим океаном, под этой же тенью заседали делегаты Организации Объединенных Наций. И у каждого из них мелькнула ядовитая мысль: "Они обещали пощадить некоторых. Если прямо сейчас выступить за капитуляцию…"

Эти люди, несомненно, с отвращением отвергли бы подобный мотив. Но была и другая, более коварная мысль: "Настало время человека пройти путь, пройденный миллионами других видов, включая дронтов и тиранозавров, – быть вытесненным и замененным. Что толку бороться с более высокой формой жизни?"

На протяжении всех тысячелетий своей бездарной, кровавой истории человек достиг не более чем видимости самостоятельного разума, освобожденного от слепых побудительных сил, которые постоянно поднимались из его бессознательного, чтобы насмехаться над ним в обезьяньем облике. Бессознательное – это большая часть разума Homo sapiens; были мечты о том, что когда-нибудь появится Homo superior… Но Высшая раса обладала таким разумом уже сейчас.

Некоторые земные психологи утверждали – и венерианцы никогда этого не отрицали, – что мозг Сверхсущества в абсолютном потенциале уступает человеческому. Но их интеллектуальный потенциал был реализован на сто процентов и не подавлялся чувствами; не то чтобы у них отсутствовали эмоциональные побуждения, но эмоции находились на сознательном уровне, а интеллект доминировал.

История Венеры была сравнительно короткой, поскольку Сверхраса была недавней мутацией их низших сородичей, чья психическая организация напоминала человеческую. Но эта история представляла собой единую целенаправленно восходящую кривую, без колебаний и циклических возвращений, характерных для прошлого человечества; на Венере не было темных веков, грандиозных расколов и войн. В отсутствие факторов, сделавших самоанализ чем-то вроде гипотезы и ругательства среди земных психологических методов, наука о разуме лидировала в технических достижениях – но и она продвигалась по восходящей кривой. То, что первые корабли, пересекшие космос, были земными, возможно, лишь случайность, ведь под своим облачным покрывалом венерианцы не имели ни малейшего представления об астрономии, ни непосредственного знания о звездах и планетах.

Это было основное природное различие. На протяжении всех своих скитаний и темных веков человек видел звезды над головой и видел сны; наконец он был практически готов протянуть руку к звездам…

В этой последней войне на карту был поставлен последний и самый большой приз: право на осуществление этой человеческой мечты. Только для венерианцев, если они победят, это будет не исполнение, а лишь очередной эпизод в отлаженном механическом функционировании их тотального интеллекта.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

"тараканы"

2

испанский: Ванну!

3

испанский: Капитан примет вас.

4

испанский: И это действительно чудо, не так ли?