Маняша. Приключения принцессы

Рита Валова

Маняша. Приключения принцессы

Быль это или на потеху деткам малым придумано – сейчас уже никто и не ведает. Но люди сказывают, что давным-давно жил на свете один царь – человек росту знатного, характера наидобрейшего да глаз лучистых аки весеннее небо, ежели на него сквозь сосульку в солнечный день глядеть.

Звали царя того Алексей, и хоть царство его было невелико, зато люди в нем жили дружные и работящие. Оттого, наверное, и таких золотых полей, чистых голубых рек да зелёных лесов нельзя было более сыскать на всей Земле-матушке.

В царском хозяйстве, окромя окрестных деревень, имелись личная корова Пестряна, поросята Нюрка и Борька, курочки-несушки, конь Геркулес, пёс Буян, любимец царской дочки – бычок Ефрейтор и, собственно, сама царская дочка – Мария Алексеевна или Маняша, как любовно звал ее отец-государь и все их подданные. Не было только царицы – вдвоем папа с дочкой остались.

Часть 1. Дракон. Начало

– Маня-а-а-аша! А-ну, подь сюды, красавица! Опять этот бес винторогий мне все грядки вытоптал! – уперев натруженные руки в полные бока и обратив раскрасневшееся от быстрой ходьбы лицо к открытому настежь балкону, кричала Марфа Ивановна, повариха и по совместительству нянька принцессы.

– Ну что ты так кричишь, Марфушенька? – зевая и потягиваясь, на балкон как есть – растрепанная, босиком и в ночной сорочке – вышла стройная, как тростинка, семнадцатилетняя девушка и строго посмотрела на разгневанную женщину, утиравшую со лба пот видавшим виды цветастым фартуком.

– Я те счас покричу! Счас так покричу – стекла в окнах потрескаются! Ты Фельдфебеля своего давеча гулять отпускала?

– Нянюшка, да Ефрейтор он! Еф-рей-тор! И не пускала я его никуда! Он в сарае стоит привязанный! – тряхнула золотистыми кудрями принцесса и для убедительности топнула ножкой.

– Неужто? – недоверчиво прищурилась Марфа Ивановна, – А кто капусту в огороде помял? И курей вот – двух штук не досчиталась!

– Чтоооо? И курей тоже – Ефрейтор? Да ты в своем ли уме, старая?

Надо сказать, что шибко крепко Маняша того бычка любила. Родился он пёстрым – черно-белым, как мама – махоньким, слабеньким. Однако рос задиристым, бодучим и непослушным: только принцессе и давал себя кормить-поить да в поле на выпас выводить.

– Ох и напросисся ты у меня, Машка! – погрозила кулаком девушке повариха, – Вот спустишься ужо, я тебе крапивы за ворот-то понапихаю!

Звуки протяжно заскрипевшей открывающейся двери заставили утихнуть разгоревшийся спор. На резном крыльце добротных, трехэтажных деревянных царских хором появился сам царь. Не растерявший былой стати, теперь он каменной глыбой возвышался над поварихой, терпеливо застегивая мощными ручищами крохотные пуговицы-бусинки на своей белоснежной, с золотой вышивкой по полам рубахе.

– Довольно верещать аки поросята на заклании, – погладив густую седую бороду, примирительным сочным басом сказал он, – Утро-то какое хорошее, бабоньки!

– Да где ж оно хорошее, Захарыч?! – сдернула с толстой русой косы зеленый платок Марфа Ивановна, – Я говорю, капуста вытоптана, курей не хватает, а вчерась…

– Довольно, сказано тебе. Разберемся.

Спустившись по трём новеньким, ещё пахнущим свежим деревом ступенькам крыльца, Алексей Захарович с удовольствием оглядел окрестности:

бабы на реке стирку затеяли, и теперь над её блестящей как зеркало гладью раздавались громкий смех да песни-помощницы;

пастух, грозно щелкая хлыстом скорее для острастки нежели желая кого-то обидеть, гнал стадо коров и телят на дальнее пастбище. Самый маленький, недавно появившийся телёнок, смешно путаясь в своих длинных непослушных ногах, старался поспеть за матерью, спотыкался, но мычал задиристо и звонко;

тут разбрасывали для просушки последние в этом году копны сена, там чинили лошадиную упряжь, мальчишки на пруду ловили карасей, а из кузницы спозаранку уж валил дым и пар, из которого то и дело были слышны шипение и лязг металла. Красота…

А все ж и в самом деле творилось в царстве неладное. Стали подданные что ни день на новые пакости государю жаловаться – то скот пропадает, то яблоки в садах словно ветром сдуло, два дня тому телегу у деда Кондрата кто-то в щепки изломал, а девушки сказывали, будто "большое, черное такое кошачьим глазом за нами в окно подглядывало, когда мы на суженого гадать собирались".

"Ясно, что озорует кто-то, – размышлял про себя Алексей Захарович, – Вот только кто этот паршивец? И зачем ему это?". И долго бы думал царь-батюшка, ежели бы на его дом вновь беда не обрушилась.

И пришло в царство лихо…

На дворе стояла чудная, теплая, светлая августовская ночь. В небе светила полная луна в обрамлении перемигивающихся между собой в веселом хороводе маленьких лучистых звездочек. То тут, то там эти маленькие светила внезапно резко срывались вниз и падали прямо в чернеющий за деревней лес. Благостную тишину нарушали лишь заливающийся где-то на опушке любовной трелью соловей, стрекот кузнечиков в поле да фыркающая во сне большим мокрым носом корова Пестряна.

Маняша лежала на улице на большой копне свежего душистого сена, наблюдала звездопад и спешила загадать все-все желания, которые только могли прийти ей на ум.

«Хочу котенка – рыжего, пушистого! Хочу подзорную трубу, чтобы посмотреть, кто живет на луне! Хочу, чтоб со мною вновь была моя мама…».

Внезапный треск и испуганное мычание Ефрейтора заставили принцессу вскочить с места. В нескольких метрах от нее огромное крылатое чудище прямо сквозь крытую соломой крышу доставало ее любимого, отчаянно брыкающегося бычка.

Словно почувствовав на себе полный ужаса Маняшин взгляд, оно повернуло к ней свою голову и оскалилось. Лунный свет тут же заиграл на белоснежных клыках страшилища, коих в пасти было не счесть.

– Здрасьте! – глухо, словно сквозь слой ваты, услышала голос девушка и в ту же секунду потеряла сознание…

***

– Мария Лексевна, ну негоже вам, словно крестьянке, на сеновале спать! – вдруг услышала Маша осуждающий голос Марфы Ивановны, – А принц ежели какой пожалует да увидит тебя в этаком виде? Всю жизнь в девках просидишь!

– Какой принц?! – подскочила принцесса и зажмурилась от яркого света уже расцветающего нового дня, – У меня быка украли! Батюшка где?

– Так с утра на ярманку укатил, говорил ведь тебе давеча.

– Ну говорил, говорил… Слушай! Я тут такое видела! Зубы – во! Лапы – во! Огромный – выше сарая! Ефрейтора – хвать, и улетел.

– Ты клюковку мою откупорила что ли? – принюхалась Марфа Ивановна, а потом сурово нахмурилась и стащила Маняшу с копны за руку, – Счас хворостину-то вот возьму, отхожу как следоват! Все отцу расскажу, беспутая!

– Да ты что? Перестань! Чего дерешься? Ай, да ну тебя! – закричала девушка, вырвалась из цепких нянюшкиных пальцев и, подхватив подол льняного, василькового цвета платья, припустила прочь от рассвирепевшей женщины.

Остановилась отдышаться она только на середине поля. Обернувшись и обиженно показав язык в сторону дома, Маша уселась прямо на не просохшую ещё от утренней росы траву и заплакала. Быка чудище утащило, нянька дерётся, отец – и тот уехал! И что теперь делать?

Потихоньку успокаиваясь, принцесса задумчиво смотрела в сторону леса: где-то там, в дремучей чаще – она это чувствовала – ждёт спасения ее милый Ефрейтор.

Яркое солнышко высушило мокрые от слёз щёки, белоснежные ромашки, покачиваясь от едва уловимых дуновений ветерка, ласково гладили её по золотым волосам, а нежные сиреневые колокольчики тихонько напевали одним им известные песенки.

"Ну хватит! Сама своего бычка найду! Не то, не дождавшись помощи, он там погибнет!", – решительно подумала девушка, встала и отправилась в лес.

Дракон

Когда затихли бойкие птички, беспрестанно чирикающие над головой Маняши, мягкие травы и мох сменились вековым слоем черных еловых иголок, а стройные березки – непролазным бурьяном, девушке стало по-настоящему страшно. Кроны громадных деревьев были настолько густы, что за ними не было видно солнца. Принцессу окутал тревожный, безмолвный полумрак…

Выбившись из сил, расцарапав колючими ветками лицо, ноги и руки, девушка присела на старое поваленное дерево. Вокруг царила мертвая тишина, лишь изредка поскрипывал сухостой на ветру да где-то вдалеке беспокойно каркала ворона. "Гиблое место, – подумала Маняша, – Ни травинки, ни грибочка, ни зайчонка, ни следочка… Даже мухоморы здесь не растут! Где же мне искать тебя, Ефрейтор?".

Усталость, тишь и темнота опутали принцессу плотным, липким одеялом настолько сильно, что так она и уснула – на этом дряхлом бревне, подложив под голову сложенные лодочкой ладошки…

***

– Здрасьте! – словно сквозь слой ваты услышала девушка и в ту же секунду открыла глаза. Огромное зеленое чудище лежало на земле прямо перед ней, подперев зубастую челюсть передними лапами, – Живая? Ты как попала-то сюда, голубушка?

Полный леденящего кровь ужаса и смертельного отчаяния крик сорвался с губ Маши практически помимо ее воли, ведь даже пошевелиться от страха она не могла.

Вид пред нею предстал весьма устрашающий: длинное (метров пять, не меньше!), гибкое тело с рядом длинных шипов вдоль позвоночника, мощные крылья на спине, покрытая зелеными чешуйками кожа, массивная голова, желтые глаза с кошачьими, вертикальными зрачками и широкие ноздри, из которых то и дело вырывался то ли пар, то ли дым. А хвост? Небрежно постукивающий по земле, он взметал в воздух сонмы опавших иголок и прелой листвы и сам по себе был длинен и наверняка очень опасен!

– Ну чего орешь, как потемная? – поморщилось чудище и село, – Без тебя голова раскалывается. Слушай, у тебя, случаем, душицы али мяты нет? Сейчас бы чаю с медком липовым… Первое средство от головы, коли не знаешь.

– Кто ты? – дрожа, как осиновый лист, спросила принцесса.

– Я-то? Вася. Дракон. Змей Горыныч по-вашему, – приосанилось и слегка склонило голову чудище, – А ты?

– М… Ма… Маняша…

– Ну вот и познакомились, – ухмыльнулось чудище, – Так как ты сюда попала, говоришь?

– Я быка своего ищу. По… Потерялся он, – опустив глаза, ответила девушка.

– Потерялся? Да ты что… – сокрушенно покачал головой Вася, а потом закатил глаза к небу и задумчиво почесал длинным когтем подбородок, – Так-так-так… Бык, значит… Это пестрый такой, с колокольчиком на шее и розовой ленточкой на хвосте? Не, ну ты додумалась, мать, конечно, взрослого быка в розовое обряжать. Ты бы ему еще платье нацепила и на рога – бантики!

Несмотря на страх, в принцессе начало закипать возмущение. Вскочив с места, она строго посмотрела на змея.

– Да тебе-то какая разница? Мой бык! Захочу – и нацеплю! Это ты его украл?!

– Я?!? – почти неподдельно возмутившись, ткнул себя в грудь лапой Василий и тут же смутился, – Тут, понимаешь, какое дело… Я ж думал, что это корова. Ну, не разобрался в темноте. Да ещё ленточка эта! Молочка мне… захотелось.

– Молочка? Так это ты в наших деревнях бедокурил? – догадалась Маняша, – И не стыдно тебе? Такой большой, а балуешься, чужое имущество воруешь и портишь!

– Жалко вам что ли? – насупился дракон, – У вас вон всего сколько, а у меня ничего нет. Ну, то есть не было. А пошли, я тебе свое хозяйство покажу! Пошли-пошли, не бойся. Там и бычка своего встретишь.

В гостях у Васи

Ветер безжалостно трепал золотые кудри принцессы и подол ее платья, глаза слезились, дыхание перехватило, а сердце, казалось, остановилось навсегда от той головокружительной высоты, на которой она оказалась, и той скорости, с которой мчалась к своему Ефрейтору.

Конечно, Василий Горыныч не согласился идти до дома ногами, а потому закинул Маняшу себе на спину, велел крепко держаться и взлетел…

Посадку они совершили в месте, которое никак нельзя было назвать живописным. Перед взором девушки предстало сооружение, которое по сути являло собой нечто среднее между пещерой в высокой горе и древним каменным замком. Трава вокруг него была изрядно вытоптана и захламлена опавшей листвой, обглоданными костями, мелкими ветками, а кое-где и поваленными деревьями, некогда мощеные крупным булыжником дорожки поросли сизым мхом.

– Откуда здесь этот дом? – спросила Маняша у дракона, на что он неопределенно развёл лапами.

– Не знаю. Я долго по миру скитался. Ну, знаешь, то там, то сям… А потом наткнулся на это место, да так и остался здесь жить.

Среди всего этого безобразия водилась и живность: в поисках пропитания между мусором и бурьяном рыскали пять маленьких рыжих курочек, одна старая, с довольно потрепанной шкурой коза и два на удивление упитанных поросенка.

– Продуктов тебе мало, ты и самих людей воровать начал? – раздался тоненький, почти детский голосок прямо над головой Маняши.

– А ну брысь, чертовка! Подпалю! – раздул ноздри змей, нагнетая, словно мехами в кузнице, воздух, и приоткрыл пасть, из которой мгновенно показались небольшие язычки пламени.

– Ах-ха-ха-ха, – засмеялся голосок, и, присмотревшись, девушка разглядела среди листвы стоящего рядом дуба белку, которая недвусмысленно целилась желудем прямо змею в глаз, – Сначала догони!

Бумммм! Яркий огненный шар с гулом вырвался из пасти Горыныча и в мгновение ока превратил толстую дубовую ветку, на которой сидела маленькая плутовка, в горсть пепла.

– Опять промазал, – еще громче рассмеялась белка, успевшая перепрыгнуть на более безопасное расстояние, – Но ты не печалься, Васенька. Завтра еще поиграем!

Пока Маняша отчаянно терла глаза и щипала себя за щеки, зверька простыл и след.

– Это что же, ты сейчас с белкой разговаривал? – неподдельно ужаснулась принцесса, – А я вас слышала? Что происходит? И где мой бык? Ты что, его съел?

– Съешь его, как же, – недовольно скривился Горыныч, – Знаешь, как брыкается? Там я его, за дубом привязал. Авось присмиреет.

– Не присмиреет! Он меня только слушается! – усмехнулась Маняша и направилась в указанном направлении, – А про белку мы еще поговорим!

– Чего про нее разговаривать? Надоела она мне, мочи нет! Трещит, как сорока, без умолку, дразнится да шишками с желудями меня обстреливает. Слышь, Маш! Я ведь специально в нее не попадаю! Что я, зверь какой али чудище бессердечное?

– Милый мой, Ефрейтушка! – уже совсем не слушала Горыныча принцесса, – Как ты тут без меня? Обидела тебя змеюка поганая, из дома родного выкрала, на погибель к дереву привязала… – приговаривала она, поглаживая склоненную в покорности бычью голову.

– Давай без оскорблений, а? Обидно, знаешь ли. Этот бешеный мне коготь сломал и чуть зубы копытами не выбил. Во! – оскалил пасть дракон.

– А с тебя не убудет, вон их у тебя сколько! Давай, вези нас обратно домой, к батюшке с нянюшкой.

– Э, нет. Сегодня никак не могу. Устал я, – театрально зевнув и плюхнувшись на землю, ответил Василий и прикрыл глаза.

– И что же ты мне прикажешь? В этом свинарнике ночевать?

– В дом иди. Там почище бу… – не закончив фразу, змей уронил голову на мощные когтистые лапы и захрапел.

Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Вот уж четвёртое утро просыпалась Маняша у змея, а тот все никак не мог домой её вернуть.

– Вот и пироги поспели, – облизывая довольную морду черным языком, пропел Горыныч.

– Брысь! – топнула ножкой принцесса и нахмурилась, – Ты лапы мыл?

– Да мыл, мыл! Что ты меня, как пса шелудивого, гоняешь?

– Потому что ты домой меня не везешь! Неделю тут от скуки маюсь! И вообще, я к папе хочу!!!

– Так уж и от скуки? – оскалился змей, – Делов-то вон – полон рот! А отвезти не могу. Сказано ведь тебе – пожар в лесу начался шибкий. Видимости – ноль! Да и крылья неровен час опалить можно.

– И когда же этот пожар закончится? – недоверчиво прищурилась девушка.

– А кто его знает? Может, завтра. А может, дня через три. Осень на носу, авось, дождь пойдет да затушит… Ты потерпи, Маняша. Али невтерпеж? Может, тебя там жених ждет-дожидается? – подмигнул Вася принцессе и вновь облизнулся, – Давай лучше пироги есть, а? Зря я что ли яблоки всю ночь собирал?

– Не собирал, а украл! – девушка хлопнул ладошкой по драконьей лапе и поморщилась от уколовшей кожу чешуи, – И нет у меня никакого жениха. Я замуж вообще не собираюсь. Ну да что с тобой делать? Давай поедим…

***

В праздности да лености долго время тянется, но не такова была Мария свет Лексевна. Потихоньку, да чтоб руки к делу приладить и скуку разогнать, начала принцесса прибираться в змеином логове.

Выгребла из углов грязь да объедки, смела с потолка паутину, золой из камина начистила чугунки с котлами, вымыла окна и перетряхнула постели, набила матрасы свежей, ароматной соломой, укоризненно качая головой- и её ведь у кого-то стащил, паршивец.

Потом черед и до двора дошел. Горынычу приказав весь хлам и сухостой убрать, сама Маняша дорожки от мха очистила, траву сорную выполола, а вокруг замка посадила несколько яблоневых семечек: "Вот, – говорит, – Будет у тебя свой сад, не будешь честных людей обкрадывать".

Козе, курочкам и поросятам хлев новый справили, колодец ветхий починили, клумбы разбили, и вот уже из жилища монстра ужасного премиленькое местечко у них с Василием получаться стало.

Только все одно – скучала Маняша по дому, по батюшке-государю, по няньке, а пожару тому конца и края не видать.

Однажды рано утром принцесса проснулась оттого, что окно в ее комнате начало вдруг со страшным скрипом медленно открываться.

– Маняша! Ты спишь? – меж наполовину открытых оконных створок возник чуть прищуренный глаз Горыныча, – Вставай. Я тебе подарок притащил.

– Фу ты, леший! Напугал! Что за подарок у тебя?

– А помнишь, как ты на это окошечко занавески хотела? Ну так вот они. Гляди, какие веселенькие.

Раскрыв просунутую в окно лапу, Вася довольно оскалился и в нетерпении даже стал постукивать хвостом о землю. Едва взглянув на добычу, девушка расплакалась: меж когтей Горыныча свисали ее любимые, висевшие в батюшкином доме лимонные занавески.

– Обманщик! Вор! Предатель! Говоришь, домой лететь нельзя?! Пожар? Опасно? Где ты это взял? Где, я тебя спрашиваю?!! – принцесса выдернула легкую струящуюся ткань из лап змея, и подняла на него покрасневшие от слез глаза.

– Так я ж на разведку только, Маняша. Окрестности осмотреть…

– Опять врешь! Уходи с глаз моих долой! Видеть тебя больше не хочу!

Побег

– Фух… Еле догнала! Далече намылилась, красавица? – словно из-под земли на пне перед Машей и Ефрейтором выросла белка и, подбоченившись, неодобрительно покачала пушистым бурым хвостом.

Вот уже четыре часа девушка и бык пробирались через лесную чащу, сбежав от Василия Горыныча сразу, как только тот за провиантом улетел. Хоть и страшно ночью в лесу, да только терпеть и дальше обман змея не было сил.

"Ничего, Ефрейтушка, сами до дома доберемся, – нашептывала принцесса быку вечером, когда принесла ему воды, – Вот улетит по своим делам чудище, и мы с тобой в путь отправимся".

Так и сделали, да вот нате-здрасьте – белка за ними увязалась!

– Тебе какое дело? – нахмурилась Маняша, вытаскивая из волос запутавшиеся в них сухие веточки и листья.

– А такое, что никак тебе нельзя домой возвращаться! Ведьма тебя там дожидается!

– Да не такая уж Марфа Ивановна и злая, не наговаривай, – усмехнулась принцесса и собралась было двинуться дальше.

– Очень смешно! Обхохочешься! – рассердилась белка, – А как ты думаешь, почему ты понимаешь то, что я говорю? Почему со змеем разговаривать можешь? Непростая ты, Машенька, девушка! И матушка твоя такой была. А Вася… Ну соврал… Так ведь потому, что сберечь тебя хотел. Он, конечно, вор, бездельник и хулиган, но волшебное существо в обиду никому не даст, а ты у нас что ни на есть самая волшебная! Вот и охотится на тебя ведьма – силу твою забрать хочет.

– Хватит мне сказки рассказывать! Я не маленькая! А ты – такая же врушка, как и Горыныч твой! Возвращайся к нему и на глаза мне не попадайся больше!

Вздохнула белочка печально, да делать нечего – прыг на елочку, и ускакала.

Маняша же снова двинулась в путь, и плутала долго-долго, а дороги к дому так и не нашла. Вот уже и солнышко вновь садиться начало, на лес медленно опускалась черная непроглядная тьма. Вдруг где-то вдалеке, меж мохнатых еловых веток загорелся крохотный огонек.

– Бежим, Ефрейтор! Видишь, свет впереди? Значит, есть там кто-то, кто поможет нам да дорогу верную укажет. Хорошо бы, покормили еще… – вздохнула девушка и решительно направилась к источнику света. Бык тоже вздохнул и поплелся вслед за хозяйкой.

Баба Яга

– Ты уверена, что нам надо туда идти? – густой бас вместе с горячим влажным воздухом столь резко и неожиданно коснулся уха принцессы, что она подпрыгнула на месте и завизжала.

Обернувшись, она встретилась со скептическим взглядом своего быка, осматривающего покосившуюся от времени деревянную избушку с одним-единственным светящимся окошком.

– Ты… Ты что, тоже разговаривать умеешь? А почему раньше тогда молчал? – не знала, радоваться или сердиться Маняша.

– Все умеют, – равнодушно покачал рогами Ефрейтор, – Только не все хотят. Я вот болтать не люблю.

– Ну, знаешь… – все-таки начала злиться девушка, но тираду свою закончить не успела, так как ее прервал звук открывающейся двери за спиной.

– Ох-хо-хонюшки-хо-хо! То ли Леший, чёрт, меня дурачит, то ли сон-дурман сладкий видится. Неужто сама Мария Алексеевна ко мне пожаловала, да не одна, а с закускою?!

На пороге избушки стояла старая, полноватая женщина с корзинкой в руках и с удивлением разглядывала оказавшихся у ее дома путников. Ее длинная, седая коса была аккуратно прибрана под белый с синими цветами платочек, сама она была одета в просторную красную рубаху, черные брюки и болотного цвета резиновые сапожки. На плечах ее красовалась черная ажурная вязаная шаль.

– Ну? Чаво молчите, сердешные? Как вас сюды занесло, говорю, голубятки вы мои сизонькие?!

– Здравствуйте, бабушка, – ответила опешившая поначалу от такого напора принцесса, – А мы вот… заблудились немного. Не подскажете, как до Красной Горки, в царство Алексея Захаровича добраться?

– Тю! Нашлась внучка! Ядвига Ивановна меня звать. Да только звать придется недолго, – рассмеялась женщина и вмиг вновь посуровела лицом, – Быка к калитке привяжь, сама в дом иди. Хотела по грибы сходить, да ну тепереча у меня другой ужин будет.

Пройдя в дом, принцесса нерешительно остановилась на пороге.

– Сандалеты-то сыми, – проворчала Ядвига Ивановна, – Полы я намыла, да гостей не ждала. Вон там, в углу пока сядь и сиди смирно. Дров пойду принесу, печь затопим, чаю попьем.

Усевшись на добротную деревянную скамью, покрытую стареньким, но безупречно чистым вязаным ковриком, Маняша огляделась. Большую часть тесной кухоньки, в которой она и находилась, занимала белоснежная русская печь. Каждый печурок ее закрывала маленькая кружевная занавесочка, с просторной лежанки свисал край медвежьей шкуры, на шестке стоял большой, покрытый черной сажей чугунок.

По углам кухни с потолка и вдоль бревенчатых стен свисали снопы засушенных трав, которые издавали приятный, чуть сладковатый аромат. Пол устилали такие же, как и на лавке, разноцветные вязаные половички. На массивном дубовом столе коптила масляная лампа.

– Ну, рассказывай, красавица, пока печь топится, как там моя сестрица, Марфушенька-душенька поживает? – спросила старушка, вернувшаяся в дом с охапкой березовых поленьев, – Да сказ свой больно не растягивай – не по ночи же тебя есть!

– Есть? Меня? Да вы что, бабушка? – удивилась принцесса.

– Тьфу ты, бестолковая! Какая я тебе бабушка? Ядвига Ивановна я! Слыхала али оглохла от страха?

– И не испугалась я вовсе. Непонятно мне только – зачем вам меня есть и неужели моя нянюшка вам сестрой приходится?

– Приходится. Уж почитай полтораста лет как приходится, только носа ко мне не кажет – в контрах мы. И все потому, что я мать твою, Василину Кудесницу, съела, а тепереча тебя съесть хочу, – закладывая дрова в печь, терпеливо объясняла женщина, – Чаво ж тут непонятного?

– Непонятно мне, как вы, помутившись рассудком, одна в лесу живете, Ядвига Ивановна!

– Дерзишь, противная девчонка?! Ну ничего, ничего… Вот посажу тебя на лопату, суну в угли горячие, а там поглядим, кому смешнее будет! Думаешь, возиться мне с тобой охота?! – рассвирепела женщина на мгновенье, а потом спокойно продолжала, – Раньше-то оно ведь как было? Дружили мы с сестрою. Не разлей вода были…

Старушка горестно вздохнула, присела рядом с Маняшей, подперла щеку пухлой, морщинистой ладонью и посмотрела в окно.

Давным-давно это было…

"Давным-давно это было. Жили мы в этом домике обе – и я, и Марфа. Людям помогали, зверю любому, птице, землю исцеляли да жизнь дарили. Даром нас обеих мать-природа одарила.