скачать книгу бесплатно
Сегодняшний день с самого начала пошёл не по плану. Была суббота, и я должна была встретиться с друзьями, но маме внезапно стало плохо, и я осталась с ней. Пришлось вызывать врачей, но, к счастью, ничего серьёзного они не обнаружили. Весь день я провела дома, а ночью, впервые за весь день, выбралась из заточения. Затхлый запах лекарств сменился влажной свежестью, позволив вдохнуть полной грудью, и мне стало чуточку легче.
Осмотревшись вокруг, я медленно перешагнула границу своего двора, словно заключённый, сбегающий из под длительного ареста. Здесь, за пределами вдоль и поперёк изученных в детстве мест, пахло свободой, опьяняющей, щедро дарующей силы двигаться вперёд, манящей и такой пугающе недостижимой.
Каждый раз, стоило мне чуть отойти от дома, меня начинала душить тоска, какие-то беспорядочные переживания, мысли, воспоминания о жизни, которая у меня была, и которой будто бы уже никогда не будет. Друзья всё больше отдалялись от меня, парень ушёл – конечно ушёл, а кто бы на его месте остался? Вот так и получалось, что во всём мире я остаюсь совсем одна. Будь проклят день той злополучной катастрофы! Будьте прокляты все, кто к ней причастен!
Неторопливым шагом я вышла на аллею. На всей её протяжённости стояли фонари, однако с освещением здесь всегда были проблемы. Вот и сейчас, фонари то моргали, то гасли, то загорались снова, словно перемигиваясь между собой, общаясь и обсуждая редких ночных прохожих. Я неспешно двинулась вперёд. Улицы пустовали, лишь редкие машины проносились мимо, обдавая тихие дворы блеяньем мотора и ярким светом фар.
Погружённая в мысли, я не заметила, как вышла на тропинку, ведущую к лесу, и, не раздумывая, направилась по ней. Здесь я проходила каждый раз, возвращаясь с работы, когда не хотелось ехать в переполненной маршрутке, или если приходилось немного задержаться, и те самые переполненные маршрутки уже завершили свой маршрут. Мне нравилось ходить через лес, особенно после долгого рабочего дня. Когда хочется отдохнуть от шума и людей, нет места лучше, чем тихое, тёмное ночное царство высоких сосен, путающихся верхушками в звёздах.
Внезапный шум вывел меня из редкого состояния благоговения, в которое я погрузилась, зайдя в гущу леса. Замерев на месте и затаив дыхание, я вслушалась в тишину. Надсадный кашель разнёсся по чаще, и я немного успокоилась, поняв, что это не крадущийся за мной маньяк и не какое-то ночное чудище. Потихоньку пройдя чуть вперёд, я заметила силуэт на прогнившей от сырости скамейке, уютно устроившейся под хвоей высокой сосны. Ну конечно, мне стоило догадаться, что я встречу его вновь. На том же самом месте, где полгода назад, зимой, возвращаясь домой с работы, я встретила его впервые.
Я подошла ближе, собираясь поздороваться. Не прошло и недели с нашей последней встречи на остановке, и почему-то с тех пор мне казалось, будто мы с ним старые друзья. Водить дружбу с такой сомнительной личностью было крайне опасно, и я прекрасно это знала, однако от этого человека не исходило абсолютно никакой угрозы. Мне всё хотелось поблагодарить его за мудрые слова, что так нужны были мне несколько дней назад, и этот момент показался мне подходящим. Раз уж так сложилось. Раз уж судьба решила свести нас в третий раз.
Стараясь не нарушить лесную тишину, я негромко окликнула своего знакомого, но, к моему огорчению, он меня не узнал. Его неясный взгляд прошёл сквозь меня, а затем мужчина уставился в темноту. Сегодня он выглядел очень странно, и это напугало меня. Всегда такой чинный и полный достоинства, сейчас это был совершенно другой человек – раздавленный, сломанный. Убитый. Бледность его лица я заметила даже сквозь мрак лесной чащи, и меня в один миг охватил такой ужас, что первым порывом было бежать со всех ног, скорей домой – туда, где светло и безопасно. Но стоило мне подумать о доме, ставшем для меня личной камерой заключения, страх тут же испарился. Самое страшное для меня находилось не за пределами родной квартиры, а в ней.
– Тебе нужна помощь? – осторожно спросила я, набравшись смелости, и лишь потом заметила в руке знакомца почти опустошённую бутылку виски. Чёрт возьми, неудивительно, что он меня не узнал!
Здесь пахло сигаретным дымом и отчаяньем. Бутылка слегка дрожала в руках мужчины, когда мутный взгляд поднялся на меня.
– Я не могу так больше. – Слабый голос звучал хрипло и надломленно, но всё же хорошо различимо в ночной тишине. Тьма окутывала, подступала со всех сторон и, казалось, все остальные люди в этом мире, кроме нас, исчезли, поглощённые ей, растворённые в её концентрате. – Я всё потерял. – Взгляд не отрывался от меня. Блестящие от алкоголя глаза полны были одновременно и мольбы, и какого-то мёртвого безразличия. – Пожалуйста, помоги мне.
– К-как тебе помочь? – заикаясь, выдавила я, сглатывая уже подступивший к горлу ком. Сердце болезненно сжималось от жалости к неизвестной мне беде этого человека, и от осознания того, что я бессильна перед его горем.
– Прошу… ты можешь… можешь вернуть всё назад… – Широкие плечи задрожали, мужчина закрыл лицо ладонями. Беззвучные рыдания сотрясали его тело, а я стояла, как вкопанная, не смея шевельнуться, чтобы не сделать ещё хуже. Какого чёрта я не могу помочь этому человеку? Какого чёрта?! Меня душили обида и бессилие, такие знакомые мне, преследующие меня последние полгода, и не дающие ступить ни шагу. Что происходит в этом мире, заставляющее так страдать окружающих меня людей? Какого чёрта всё это происходит у меня за спиной?!
Плач вдруг сменился надсадным кашлем, и я всерьёз запаниковала. Меня посетила единственная, как мне показалось, здравая мысль – отвести мужчину к его дому, потому что не хотелось бросать его здесь на произвол судьбы, будучи уверенной в том, что сам куда надо он не дойдёт.
– Тебе нужно домой, – нахмурившись, заявила я. Бледность моего собеседника меня пугала, он меркнул на глазах, но теперь, благодаря моей привычке соваться в чужую жизнь с извечными попытками помочь, его физическое состояние лежало на моих хрупких плечах.
Мои слова остались без ответа. Мужчина всё так же сидел, сгорбившись, пряча в ладонях лицо. Всхлипы утихли, но от этого мне стало лишь тревожнее. Теперь он вообще не двигался, словно лишённый последних сил, теперь он походил на мраморную статую – древнюю, потрескавшуюся. Неживую.
Волна облегчения прокатилась по моему телу, когда мужчина вдруг всё же поднялся со скамейки и, не взглянув на меня, направился по лесной тропе. Я двинулась следом, полная переживаний за его состояние, но, вопреки опасениям, оказалось, что мой компаньон отлично справился бы и без моей помощи. Меня посетила неприятная мысль, что для него это стало рутиной.
Однако, я всё-таки пригодилась. Зайдя в подъезд и поднявшись на этаж, мужчина около минуты пытался попасть ключом в замочную скважину, пока я не выхватила связку из его рук и не сделала всё сама. За весь путь, что мы проделали, он не промолвил ни слова, даже головы не повернул в моё сторону – он будто бы вовсе не замечал меня, не видел, что я нахожусь рядом.
Квартира выглядела опрятно. Совсем маленькая, – одна спальня и гостиная, совмещённая с кухней, – но вполне симпатичная. Признаться честно, совсем не так я себе её представляла. Я чувствовала себя неуютно, находясь здесь без приглашения, но после просьбы о помощи я была обязана помочь по мере своих возможностей – эта идиотская идея засела в мозгу так крепко, что я не в силах была ей противиться. А может я просто хотела доказать самой себе, что могу противостоять всему этому мирскому беспределу, помогая тем, кто в этом нуждается. Возможно, мне нужна была эта надежда.
Аккуратно сняв обувь, мужчина, пошатываясь, прошёл в спальню и упал на кровать. Я немного в растерянности помялась в коридоре, а затем разулась и заглянула к хозяину квартиры. Спальня была совсем крошечной – небольшая кровать у окна со старыми белыми занавесками с вышитыми на них цветами, тумба из тёмного дерева у кровати, маленький письменный столик со стулом и шкаф-купе у входа. На стенах – местами слезающие обои родом из прошлого столетия. Путаясь в узорах на занавесках, лунный свет причудливыми бликами падал на пол и стены, касался тумбочки и краешка стола. Окно было приоткрыто, и свежий ночной воздух мягко окутывал комнату. Мужчина лежал на старой односпальной кровати, безучастно глядя в белёный потолок, не шевелясь и почти не моргая, однако, стоило мне шагнуть в сторону выхода из комнаты, он окликнул меня.
Удивлённая, я обернулась.
– Не уходи. Пожалуйста, – не смотря на меня, почти прошептал мой старый друг тем же умоляющим тоном.
– Хорошо. – Я не стала спорить. Раз уж я здесь. Раз уж это ему так легче.
В комнате пахло совсем не так, как от мужчины, и от этого мне подумалось, что квартира принадлежит кому-то другому – она скорее напоминала квартиру бабушки-аристократки из двадцатого века. Пахло приятно – тёплой старой пылью и почему-то женскими духами.
На подоконнике тикали старые разбитые часы, сплошь покрытые трещинами и пылью – они нагоняли непонятную тревогу. Время на них – два часа ночи. Совсем скоро рассвет, летние ночи такие короткие… Как жаль. Я зевнула, лишь сейчас осознав, что неплохо было бы поспать.
Присев на стул с мягкими подушечками на сидушке и спинке, я вновь зевнула. Под мерный стук часов все мысли и переживания медленно растворялись в небытии, оставляя после себя блаженную пустоту, однако тревога и непонятная грусть не отпускали меня до последней секунды бодрствования. Вытянув ноги и прикрыв глаза, я почти сразу погрузилась в сон.
Последним, что я увидела, было неподвижное лицо мужчины, и последний немой вопрос, последняя мысль, пронзившая меня перед тем, как отпустить в ночь: «Какая же всё-таки война идёт у него в голове?»
Глава 4. Панельная многоэтажка
Я проснулась от боли в спине. Всё-таки, сон на стуле – далеко не лучшее, до чего можно было додуматься. Когда я открыла глаза, было светло, а часы на подоконнике показывали шесть утра. Увидев на кровати мужчину, я на долю секунды испугалась, однако быстро смекнула, что это даже не моя квартира. Что ж, успокоила! Мой старый приятель спал, уткнувшись лицом в подушку – прямо как был, в пальто и шарфе.
Подойдя к кровати, я попробовала расшевелить его, однако результата это не дало. Пришлось собственноручно развязать шарф и стянуть расстёгнутое пальто с плеч. В комнате было свежо и прохладно – конечно, явно не для шарфа и пальто, но достаточно, чтобы захотелось закутаться в одеяло и сидеть на подоконнике с чашкой дымящегося чая. Что ж, а я, как дура, сижу в чужой квартире, занимаясь благотворительностью. Как будто мне без этого некому помогать!
Мама не одобряла мои ночные прогулки, однако давно привыкла к ним, так что я не переживала за то, что, проснувшись, она станет меня разыскивать. Тем более, что я скоро вернусь. Я потихоньку вышла из спальни, повесила пальто с шарфом на крючок у входа в квартиру и прошла на кухню. Здесь всё было таким же стареньким и высохшим – крошечный холодильник, плита, раковина из потрескавшейся керамики, маленький круглый столик с двумя задвинутыми за него стульями, старый ковёр на полу и окошко, занавешенное теми же белыми занавесками в цветок. Я присела на один из стульев и ещё раз внимательно оглядела комнату, словно надеясь выцепить из общей картины хоть какие-то черты проживающего здесь мужчины – всё безуспешно.
Любопытство взяло верх, и я решила заглянуть в пару кухонных шкафчиков – в них оказалось абсолютно пусто, так же, как и в холодильнике, в котором не обнаружилось ничего, кроме мёртвой мухи. Как она туда попала вообще? Складывалось впечатление, что здесь никто не живёт, причём уже довольно давно – в квартире царили чистота и порядок, однако толстый слой пыли на мебели и терпкий запах старости создавали атмосферу покинутого места.
Когда обитатель жилища проснулся, я сразу поняла это, услышав скрип старой кровати, и то, как, судорожно распахнув окно, он выворачивается наизнанку. Почему-то это рассмешило меня. Когда бледное тело показалось на пороге спальни, и огромные от удивления глаза уставились на меня, я рассмеялась в голос. Идиотский смех, вечно пробирает когда не надо!
– Какого хрена… – пробормотал мужчина себе под нос. Я всё смеялась и никак не могла остановиться. Уж не знаю, почему, но мой мозг воспринял вид этого нахмуренного и лохматого спросонья человека как нечто безумно забавное. – Нет, серьёзно! – Он был совсем сбит с толку. Я прекрасно понимала, что у него и так выдалось не лучшее утро, а тут ещё мой безудержный смех сыплет соль на рану, однако ничего не могла с собой поделать. – Откуда ты здесь взялась? Ты меня преследуешь?
Мужчина не кричал, говорил спокойно, ожидая, пока я успокоюсь, но по его лицу было видно, что он не помнит ничего из событий вчерашней ночи, и его это не на шутку напрягает.
– Если смех продлевает жизнь – ты бессмертная, – констатировал он, потирая глаза.
Мне было жутко стыдно. Преодолев себя, я всё же смогла остановить истерический смех и взглянуть на стоящего в дверном проёме. Хорошая, но старая одежда, аккуратные густые брови, неопрятная бородка и бакенбарды, тёмные волосы до плеч – спутанные и слегка вьющиеся. Настороженный взгляд, впалые щёки, выпирающие скулы, белое, словно бумага, лицо. Мне было просто ужас как стыдно.
– Извини, – жалобно улыбнулась я, пожав плечами. – У меня иногда такое случается.
Мужчина кивнул, поджав губы.
– И всё-таки, – нахмурился он, – что ты здесь делаешь?
Пришлось подавить очередной дурацкий приступ смеха. Эта ситуация казалась мне комичной.
– Тебе нужна была помощь, и мне пришлось проводить тебя до дома. А потом ты попросил меня остаться.
Глаза моего собеседника на мгновение округлились, и он тут же нахмурился вновь.
– Не помню, чтобы происходило нечто подобное.
– Ты плакал!
– Что?
– Рыдал, сидя на скамейке в лесу, и просил меня помочь тебе.
На этом спор был закончен. Мужчина тяжело вздохнул, на пару секунд прикрыв глаза, а затем поднял усталый взгляд на меня.
– Я был не в себе. Прости меня. Пожалуйста, отправляйся домой.
Такой исход событий меня совсем не устраивал. Раз уж решила помочь – то помогу до конца. Иначе я не могу. И иногда просто ненавижу себя за это.
– И это всё? Это вместо благодарности? – Я обиженно скрестила руки на груди.
Мужчина снова долго тёр глаза, а затем взглянул на меня.
– Слушай, спасибо тебе, правда. Но, серьёзно, мне больше ничего от тебя не нужно. И помощь мне не нужна.
Последние слова прозвучали совсем неубедительно. Встав с удобного старенького стульчика, я пожала плечами и направилась к двери. Я накинула лёгкое пальто, обвязала шею шарфом, потому что это летнее утро выдалось катастрофически холодным, и, не сказав ни слова, вышла из квартиры, заметив, уходя, как потерянно и убийственно печально смотрит молча мне вслед взгляд пары светлых глаз.
Выйдя из дома, который оказался старой панельной многоэтажкой, я направилась в ближайший ларёк и купила немного еды. Я жутко злилась на себя за то, что трачу своё и так очень ограниченное свободное время воскресного дня на помощь едва знакомому мне человеку, который, ко всему прочему, ещё и отказывается от моей помощи. Иногда я чувствовала себя маленькой девочкой, сующей нос не в свои дела, забывая, что мне уже полгода как двадцать лет.
Но для меня это не было какой-то игрой, для меня это была возможность бросить вызов несправедливому миру, доказать всем, на что способна искренняя доброта и протянутая рука помощи. Слишком наивно и по-детски? Возможно. Однако подобные ярлыки никогда меня не останавливали – скорее к сожалению, чем к счастью.
Вернувшись к панельной многоэтажке с набитым продуктами пакетом еды, я позвонила в домофон, введя номер квартиры, который ранее предусмотрительно запомнила. Гудок звучал за гудком, и я уж было решила, что мне не откроют, как вдруг из динамика донёсся хриплый голос:
– Да?
– Это я. – Даже не видя человека на том конце, я точно знала, что закатил глаза. – Открывай. Я не уйду.
Спустя пару секунд раздумий, дверь послушно поддалась, позволив мне зайти внутрь. Поднявшись на этаж, я обнаружила на пороге квартиры мужчину, смотрящего на меня усталым взглядом. Заметив большой пакет в моей руке, он нахмурился, а затем его левая бровь медленно поднялась вверх, выражая удивление. Слабая улыбка мелькнула в уголке его рта.
– Ты не отстанешь, да? – усмехнувшись, спросил он, хотя и так прекрасно знал ответ.
Я кивнула. Мужчине пришлось впустить меня. Тепло квартиры приятно окутало тело после холодного утра на улице, и я с наслаждением стянула с шеи колючий шарф.
– Приведи себя в порядок, а то выглядишь так, словно тебя корова облизала. – Я сняла пальто и, повесив его на крючок в прихожей, прошла на кухню.
Хозяин дома пробурчал нечто нечленораздельное, выразив таким образом покорное смирение, и скрылся в ванной комнате.
Вновь, словно впервые, я поразилась пустоте на кухне, а затем принялась за дело. Я набрала из под крана воды в небольшой старый чайничек, и, когда он закипел, заварила две кружки чая; нарезала хрустящий багет, ветчину и сыр, – тонкими ломтиками – уложила бутерброды на противень и поставила в духовку. Порезала пару небольших яблок и разложила их на блюдце. Мне самой ужасно хотелось есть, поэтому, закончив с нарезкой, я уселась на корточки возле полупрозрачной дверцы духовки и уставилась на подогревающиеся внутри бутерброды.
Приятный запах ветчины и плавленного сыра окутал кухню, и когда мужчина вышел из душа, уверена – от этого запаха у него закружилась голова. Сейчас, в большой домашней футболке и широких тканевых шортах, с мокрыми взъерошенными волосами, он уже не казался таким серьёзным и хмурым, и даже его лицо немного приобрело цвет, хотя огромные мешки под глазами выдавали несовместимую с жизнью усталость.
Медленно, словно с трудом, он добрался до графина и опустошил залпом два стакана воды. Затем, приблизившись к столу, присел на один из стареньких стульев и уставился пустым взглядом в скатерть. Когда аппетитно пахнущая еда была готова, я достала противень из духовки и разложила бутерброды на большой тарелке. Поставив тарелку в середину стола рядом с блюдцем яблочных долек и двумя кружками, я села на стул с противоположной стороны круглого столика и отхлебнула уже немного остывший чай. Взяв один бутерброд, я с наслаждением вкусила это невероятно сладостное сочетание багета, сыра и ветчины – такое простое, но безоговорочно идеальное.
Мужчина даже не притронулся к еде. Его задумчивый взгляд был прикован с тарелке – в нём плескалась непонятная мне тревога, словно тысячи переживаний вихрем вертелись в его голове.
– Они с ветчиной? – Его голос от чего-то дрогнул.
– С ветчиной, – ответила я, уплетая уже второй бутерброд. – Ешь.
Он точно спятил. Почему он смотрит на это блюдо так, словно это гора украденных золотых слитков на тарелке?
Осторожно, словно боясь испортить, мужчина взял бутерброд и откусил крошечный кусочек. Два светлых глаза уставились на меня.
– Моя жена готовила такие же. – Его жалобный взгляд не отпускал мой, недоумевающий. Он явно пытался что-то этим сказать, однако я не понимала, что именно. – Один в один такие же.
– Это обыкновенные горячие бутерброды, они всегда у всех одинаковые. – Я пожала плечами, продолжая есть, но взгляд по прежнему не отпускал меня.
– Не говори так. У меня никогда не получалось повторить этот вкус.
– Ну и что? Разве получалось хуже? Ни за что не поверю, что тебе удалось испортить бутерброды.
Расправившись с одним, мужчина приступил к оставшимся бутербродам, вкушая их не спеша, но с таким удовольствием, словно не ел уже пару недель, а я радовалась, что хоть кто-то оказался доволен моей стряпнёй. Лицо мужчины во время еды имело очень неоднозначное выражение – что-то между неземным блаженством и печалью, вперемешку с искренним восхищением. Что ж, это была весьма неожиданная реакция на моё фирменное блюдо, которое мама всегда называла «плевок на противень».
Когда хозяин дома опустошил тарелку, из его груди вырвался прерывистый вздох, словно он только что пробежал стометровку.
– А теперь рассказывай, – потребовала я.
Светлые глаза недоумевающе уставились на меня.
– Чего?
– Рассказывай, что у тебя такого приключилось. – Я скрестила руки на груди и сделала важный вид.
Мужчина фыркнул, закатив глаза.
– Да что ты привязалась, а? Какое тебе вообще дело до того, что происходит в жизни чужого человека?
– Не знаю, – честно ответила я. – Иногда я сама себе поражаюсь. А кое-кому не помешало бы поменьше пить и ныть каждому проходящему мимо о том, как ему плохо!
– Чушь какая, я таким не занимаюсь.
– Уверен? Ты помнишь нашу первую встречу? Чуть меньше полугода назад, зимой, в лесу.
– Не помню.
– В том-то и дело.
Из груди моего собеседника вырвался тяжкий, протяжный вздох.
– Пойду покурю.
Под мои возмущённые возгласы он поднялся со стула и вышел на балкон, который до этого момента оставался мной незамеченным – старую стеклянную дверь закрывали белые занавески. Изнутри дверь не запиралась, так что скрыться от меня бедолаге не удалось, и, переступив порог, я оказалась на холодном открытом балконе. Выглядел он, мягко говоря, страшно – голые бетонные стены, на полу какие-то плиточные обломки, а по углам и под потолком – сплошь паутина. Неприятный колючий ветер выл в ушах, и единственное достоинство таких погодных условий состояло в том, что ветер выдувал отсюда подвальный запах сырого бетона.
Дрожащими руками вытащив из пачки сигарету, мой отказывающийся от диалога собеседник кое-как поджёг её валявшейся на подоконнике зажигалкой, которая никак не хотела извергать из себя огонёк. Красная точка замелькала на краешке сигареты, выпуская полупрозрачный дым. Нацепив стоящие у порога тапочки, я пробралась на балкон, внимательно глядя под ноги, чтобы не наступить на какой-нибудь осколок. Мужчина же, словно не чувствуя, стоял босиком прямо на битых плитах, и меня в очередной раз начали терзать сомнения.
Я делала всё, что могла, однако как я могла быть уверена в том, что справлюсь со всей тяжестью навалившейся на человека беды? Кто я, в действительности, такая, чтобы брать на себя ответственность за чужие проблемы?
Мне вдруг стало невыносимо тоскливо, и я впервые за последние несколько часов вспомнила о собственных проблемах. В один миг на меня со всей тяжестью обрушилось моё нескончаемое одиночество, тревога за мать и переживания о собственном абсолютно неясном будущем. Я вспомнила слова отца, которые он произнёс, уходя, сразу после того несчастного случая, – таким холодным тоном, который я не забуду, наверное, никогда.
«Прости, милая, но я не могу обременять себя твоим недугом до конца жизни. Ты же сама понимаешь. Ты бы поступила так же.»
Какая она тебе «милая», если ты вот так запросто отказываешься от всего, что вы вместе так долго строили?! Нет! Мама ни за что не поступила бы так, как поступил он. На протяжение всей моей жизни их любовь была для меня примером для подражания, пока я не узнала, что один в этой паре – конченный подонок. Мне кажется, слова отца ранили маму сильнее, чем её неизлечимая травма, полученная в тот злополучный день, когда она лишилась способности ходить. И я всем сердцем ненавидела его за это. С тех пор он ни разу не навестил нас, не позвонил и даже не написал смс. Но не думаю, что мне и маме это было нужно.
На работе дела обстояли немного лучше. Я работала журналистом, писала статьи для местных журналов и информационных сайтов, однако последние полгода получала жалкие копейки, так как для приличной зарплаты нужно было работать куда больше, чем позволяла мне сложившаяся в моей семье ситуация. Со здоровьем у матери не ладилось, и, хоть она и справлялась сама, врачи всё же не рекомендовали надолго оставлять её одну. Словом, работа была для меня своего рода отдушиной, коротким глотком свежего воздуха среди беспросветной рутины.
Друзья потихоньку устраивали свою жизнь, получали образование, работали без сна и отдыха, добивались успеха, заводили собственные семьи и – понятное дело – им было не до старой подруги, с которой они вместе провели все школьные и студенческие годы. Я никогда их не винила, – очень сложно общаться с человеком, который сам от себя не зависит, – но, конечно, было безумно обидно, просто до ужаса. С каждым днём моё одиночество всё росло, а тревога за будущее превращалась в тягостную безнадёжность, затмевающую собой все планы, амбиции, давние мечты.
Кажется, я начинала понимать свою тягу лезть в чужую жизнь. Так я переставала зацикливаться на своей.
