скачать книгу бесплатно
Иван Никифорович широко улыбнулся и кашлянул.
– Вирус так просто не сдаётся, – развёл он руками. – Буду бороться. А ты беги.
Майя кивнула и, развернувшись, шустро спустилась по ступенькам. Иван Никифорович закрыл дверь и побрёл на кухню. Выложил апельсины на тарелку, посмотрел на ярко-рыжие бока. И тепло так стало на душе, радостно. Нужен, значит, не бесполезен. Не просто мусор за людьми убирал, а волшебством занимался!
Иван Никифорович хмыкнул в бороду, улыбнулся. Подошёл к окну: во дворе Майя прыгала на скакалке с соседскими девчонками.
«Это ж надо, – покачал головой дворник. – Волшебник».
Вдруг снова раздался дверной звонок.
Иван Никифорович удивился – он никого не ждал. Но на всякий случай пригладил волосы, расчесал бороду. Открыл дверь, а там…
– Здравствуйте, Иван Никифорович, – улыбнулась Зинаида Ивановна. – А я пришла вас проведать. Как ваше здоровье?
Домовой
Полина тряслась в маленьком неудобном автобусе уже четвёртый час. Пришла пора майского отпуска, и, чтобы не томиться в городской духоте, девушка поехала в деревню. Здесь у неё был дом, который оставила в наследство бабушка. Большой, крепкий, чуть прибрать и можно жить. А рядом река и лес, тишина, чистый воздух, красота! На соседних сидениях теснились бабушки со всякими сумками, корзинами и саженцами, болтали всю дорогу без умолку. У Полины даже голова разболелась.
Наконец, показалось знакомое название – Бережки. Приехали. Девушка выбралась из автобуса, поставила чемодан и с удовольствием потянулась, разминая уставшее тело.
– Ну, чего встала? – буркнула бабка с огромным рюкзаком и двумя кульками в руках. – Не одна тут. Дай выйти.
Полина пробормотала извинения и, подхватив багаж, отошла к остановке. Осмотрелась: деревня сильно изменилась за двадцать лет. Домов новых настроили, главную дорогу покрыли асфальтом, деревья густо разрослись – родного дома не видать. Да и приезжала сюда Полина давно, когда ей было лет десять. А после всё завертелось: учёба, экзамены, институт, работа… Только пару лет назад ошарашили новостью, что бабушка умерла…
– Тёть Тонь, – окликнула она знакомую соседку. – Здравствуйте! Что-то я дом свой не найду.
– Батюшки, – всплеснула руками та, – неужто Полинка? А чего не приезжала столько времени?
– Да как-то не получалось, – пожала плечами девушка.
Антонина Николаевна покачала головой.
– Да, молодые все занятые. Жизнь передышки не даёт. А дом на месте, где и был, – она махнула в сторону реки, – прям на берегу и стоит.
– Спасибо, тёть Тонь, я к вам позже зайду, – кивнула Полина и потащила чемодан за собой.
Дом выглядел одиноким. Когда-то его заполняли людские голоса, запахи вкусной еды и тепло человеческих рук. Теперь же опустел, слегка покосился. Кустарники, почуяв волю, разрослись, окружая дом, трава вымахала по пояс. То ли согреть его пытались, то ли задушить.
Полина осторожно пробралась по тропинке к крыльцу.
«Хорошо хоть стёкла целы», – подумала она, осмотрев окна.
Достала ключ, повернула в скважине старого амбарного замка. Дверь протяжно скрипнула, и в нос ударил запах пыли и старости. Полина передёрнула плечами и зашла в сени. Доски под ногами прогибались и заунывно стонали. Девушка затащила чемодан в комнату, содрала с окон тряпки. Солнечный свет сразу же пробрался внутрь и добавил живости.
– Уже веселее, – проговорила Полина, засучила рукава и принялась за уборку.
Стащила клеенки и газеты с мебели, собрала мусор, полы помыла и пыль обтёрла, перемыла посуду, настелила бельё. Нашла в коридоре щиток, проверила пробки. В доме был свет – это радовало. А когда навела порядок, наконец, разобрала чемодан и приготовила еду.
– На сегодня всё, – выдохнула Полина, забралась на диван и, свернувшись калачиком под покрывалом, уснула.
Крепко уснула: долгая дорога и работа по дому сделали своё дело.
В деревне уже стемнело, сверчки отчаянно стрекотали за окном, из зарослей травы доносилось утиное кряканье. Полине снилось, как она маленькая бегала утром по росе, как смотрела на туман над рекой, какие вкусные пироги пекла её бабушка. А ночью проснулась. Темно, тихо. Только соседские собаки изредка лаяли. Пожалела, что сейчас не в городской квартире: здесь-то все удобства во дворе, а выходить страшно.
«Потерплю», – решила она и вдруг услышала тихий шорох из-за печки.
Замерла. Подумалось, может, мыши?
– Кыш! – шикнула Полина, а сама забралась подальше от края дивана и плотнее укуталась.
Шорох на мгновение смолк, а потом стал слышен ещё громче. И на чердаке будто кто-то начал ходить. Девушка напряглась, сжалась, по спине пробежал холодок.
«Полина, возьми себя в руки, – она попыталась успокоиться. – Ты здесь одна. Бродят или мыши, или птицы. На чердаке же окно разбито. Я здесь одна. Или нет?..»
С кухни донёсся приглушённый кашель и шушуканье. Полина старалась дышать тише, но получалось скверно. Сердце бешено билось, и, казалось, его стук был слышен даже наверху.
«Спокойно. Всему есть объяснение, – метались в голове мысли. – Ветер. Да, это ветер».
Полина с надеждой покосилась в окно. Уже начинало светать, и деревья, как назло, стояли неподвижно. Девушка отползла ещё дальше к спинке, и диван предательски скрипнул. Шуршание на кухне прекратилось, на пол со звоном упала ложка. Или вилка. Никакой разницы. Полина нервно сглотнула. Пыталась вспомнить молитву, но кроме отрывка «Отче наш» на ум ничего не пришло. Тогда она принялась повторять его, как исступлённая. Монотонное бубнение себе под нос позволило забыться. И девушка уснула беспокойным сном.
Утром в доме стояла тишина. Никаких сопений и пыхтений из-за печки, никаких звуков сверху. Полина поднялась и на носочках прокралась в кухню. На полу действительно лежала ложка. Девушка схватила её и выбежала на улицу. И куда теперь идти, что делать? У магазина она заметила Антонину Николаевну и рванула к ней.
– Тёть Тоня!
– Полиночка, – растерялась женщина, глядя на перепуганную девушку. – Случилось чего?
– Ночью в доме кто-то был! – Полина схватила её за руку. – И вот! Вот! – выдохнула, тыча в лицо ложкой. – Упала!
– Ну, упала и упала, эка невидаль.
– Так ведь сама! Сама упала! И за печкой кто-то шуршал!
– А-а-а! – улыбнулась Антонина Николаевна. – Так то ж с тобой домовой приходил знакомиться!
Полина удивлённо хлопала глазами.
– Ты не знала, что в домах хозяева есть, кроме людей? – хитро прищурилась женщина.
– Да ну, ерунда какая, – Полина потёрла шею. – Не может быть.
– Не может, так не может, – пожала плечами Антонина Николаевна. – Ну, ты всё же оставь с вечера тарелку с кусочком пирога или конфетку у печки. Не жадничай.
Девушка недоверчиво посмотрела на соседку. Та кивнула и погладила Полину по руке.
– Не переживай. Подружитесь.
Ночевать Полина напросилась к Антонине Николаевне, но угощение домовому всё же оставила
Чердак
В небольшой деревеньке в двухстах километрах от города жила Настасья Петровна. В молодости высокая и красивая, всем на загляденье, теперь же она утопталась, круглое лицо покрылось морщинами, губы сжались в тонкие полоски, стал казаться хмурым лоб, но глаза, обрамлённые паутиной складочек, искрились, словно и не было позади стольких лет. Уже четыре года она жила одна, с тех пор, как умер дед. Первое время очень грустила и скучала, плакала. Потом свыклась с одиночеством. Да и дети поддерживали – часто приезжали, оставляли маленьких внуков на лето. А потом видеться стали всё реже.
Но нельзя сказать, что Настасья Петровна жила совсем одна: пару лет назад к её крыльцу приблудился кот, а потом ещё один. Не прогонять же. А коты-то красивые – чёрный с белым пятнышком на морде и белый с чёрным на спине. Как специально подобрались в масть. Вот и жили теперь втроём, всё веселее. Да и дела не давали долго грустить. Хоть и была Настасья Петровна давно на пенсии, всегда занята: то у неё огород, то заготовки, то вязание, то плетение. Маленькая и энергичная. Одевалась просто – ситцевый платок, плотная юбка и вязаная кофта, маленькие ножки в мягких тапках, даже сейчас, в июне, – бабушка часто мёрзла. Но сегодня Настасья Петровна принарядилась: надела цветное платье, новую жилетку, хорошую косынку. И причины на то были веские: приехали сыновья и дочка со своими ребятами, снова заполнив дом гулом разномастных голосов и озорным детским смехом. Бабушка не могла нарадоваться: редко к ней приезжали все сразу, бывало, по году и больше не виделись. Оно и понятно: работа, домашние заботы, когда по гостям ездить? Но на семидесятилетний юбилей Настасьи Петровны вырвались, нашли время.
Детей у Настасьи Петровны было трое. Все уже взрослые, самостоятельные. Федя – самый старший, работал инженером. Нина – средняя дочь, учитель в школе. Семён – младший, самый любимый сын, наверное, потому что младший, целыми днями за рулём. Сразу после окончания школы они перебрались в ближайший город, обзавелись семьями. Только Семёну с женщинами не везло: лет десять назад развёлся, да так и не женился больше, и детей у него не было. Настасья Петровна его очень жалела.
У Феди же было двое ребят: Полина и Ваня с разницей в два года – третьеклашка и пятиклассник. А у Нины – Лиза, ровесница своей двоюродной сестры. К бабушке приехала даже жена Фёдора – Леночка, самая что ни на есть городская женщина. Помощи по хозяйству от неё, конечно, не дождёшься, но поговорить было интересно. За это Настасья Петровна Леночку и любила. Только Андрей, муж Нины, приехать не смог: работа. Но передал открытку с такими добрыми пожеланиями, что у бабушки слёзы навернулись на глаза.
На следующий день Настасья Петровна перебралась в привычную одежду, встала рано, замесила тесто, чтоб напечь пирогов. К тому времени, как гости проснулись, она уже раскладывала начинку. Коты, видимо, хотели ей помочь: под ногами крутились. Остальные тоже без дела не сидели: Нина затеяла генеральную уборку, мужчины во дворе ремонтировали покосившийся забор, а дети копошились у клумбы. Из города привезли много-много цветов, посадят – вот красота-то будет!
Приехали гости ненадолго, но планов… Надо расширить мостки, чтоб Настасье Петровне удобнее было ходить, подлатать сарай и баню, сделать скамейку, прибраться везде, одеяла и подушки просушить на солнце, да и так, по мелочи ещё много.
– Мам, – заходя в кухню, сказала Нина, – у тебя на чердаке-то чего творится! Надо там разобрать. Половину выкинуть можно: только место занимает да пыль собирает.
– Ну, милая! Прям так взять и выкинуть? – удивилась Настасья Петровна. – Почто тебе мешает-то? Лежит, есть не просит.
– Мама, ты же этой пылью каждый день дышишь!
– И пускай. Не жалуюсь же.
– Нет, я всё-таки там порядок наведу. Но ты не переживай, – погладила Нина маму по плечу, – я буду советоваться с тобой. Без твоего ведома ничего не выброшу.
– Ай, Бог с тобой, – махнула рукой Настасья Петровна, – делай, что хочешь.
Нина улыбнулась, почесала за ушком белого кота, погладила по голове чёрного. Потом чмокнула маму в морщинистую щёку и вышла в сени.
Чердак смотрел на неё недружелюбно. Нина вздохнула, повязала платок на голову, взяла прислонённую к стене лесенку и вставила её в специально выдолбленные пазы. Теперь можно наверх залезть.
Пол здесь казался крепким, но Нина всё равно очень осторожно ступала по пыльным перекладинам. Остановилась, осмотрелась. Места, конечно, много, но захламлено до невозможности. Где-то посередине высилась кирпичная кладка – труба от русской печи, выходившая на крышу. На лицевой стороне дома – небольшое окно, нуждающееся в серьёзной чистке. Сквозь него едва-едва пробивались солнечные лучи, но и этого тусклого света хватало, чтобы разглядеть, сколько пыли витало в воздухе. Тут же лежали старые рамы с полуразбитыми стёклами, железные крючки, ржавые наконечники от лопат. Рядом – полуразвалившийся стол с телевизором. Таких уже давно не выпускают: тяжёлый, толстопузый.
– Вот зачем она его хранит? – покачала головой Нина.
В дальнем углу, напротив окна, кучей валялось жухлое сено, которое уже почти истлело от времени. На него навалились уже явно негодные бруски и доски, видимо, остатки былой роскоши. Прислонившись к противоположной от окна стене, стоял довольно крепкий платяной шкаф, только дверцы покосились. Вокруг валялись старые тряпки, похоже, выпали с полок.
Нина осторожно подошла ближе и разглядела среди них своё детское платье в горошек. У него и грудь была запятнана, и ткань затёртая – но воспоминания вызывало приятные. Тут же лежала ржавая коляска, точнее, только каркас с колёсами. В другом углу – коробка с банками, затянутыми паутиной и покрытыми пылью, рядом – мешок, из которого торчали старые игрушки. Куклу с редкими растрёпанными волосами и одним глазом вполне можно было бы брать на главную роль в какой-нибудь фильм ужасов. Это раньше она красовалась в ярком платьице, смотрела на мир чистыми голубыми глазами с пышными ресницами и была всеобщей любимицей.
Почти по центру расположился большой сундук, покрытый толстым слоем пыли. Наверное, в таких невесты и приносили с собой приданое. Нина зачем-то провела по нему пальцем. Чихнула. Рядом с сундуком лежали плетёные корзины, забитые всяким барахлом.
«Кстати, ничего такие. Ещё вполне годные», – потрогав жёсткие прутья, подумала Нина.
Потом подпёрла бока руками и осмотрелась:
– М-да, а дел здесь больше, чем я представляла. Пожалуй, тут и месяца не хватит, чтоб привести чердак в порядок.
Казалось, что здесь был свой, не тронутый человеком мир, в котором время остановилось.
Когда Нина спустилась вниз, чтобы взять ведро, воду, тряпки, метлу с совком и мешки для мусора, Настасья Петровна уже запихивала в печь пироги. Выпечка в этом доме была всегда вкусной. Даже говорили, будто и познакомились бабушка с дедушкой благодаря ароматному запаху, который долетел, вроде как, аж до соседней улицы. А верить этому или нет, каждый решал сам.
– Ммм, – потянула носом Нина, – чую творожник.
– А то как же, – поставив ухват у печи, ответила Настасья Петровна, – твой любимый да не испечь?
Ещё на столе, ожидая своей очереди, стояли пироги с рыбой, и с грибами, и с брусникой, и с капустой. Расстаралась Настасья Петровна. Очень детей и внуков любила.
– Мам, всё-таки без твоей помощи не обойтись, – сказала Нина, вернувшись на кухню. Она уже затащила оборудование для чистки на чердак и хотела посоветоваться, что всё-таки можно выбросить. – Смогла бы ты наверх забраться? Глянуть там.
– Наве-е-е-рх? – всплеснула руками Настасья Петровна. – Ты чего? Мне, чай, не двадцать лет, чтоб по крышам-то прыгать.
– Ну, так я же помогу тебе. Хоть сама увидишь, что там творится.
Бабушка с недоверием на неё посмотрела:
– Зови, что ли, Федьку с Сёмкой, пусть подсобят.
– Ну, я бы и сама справилась. Ладно, – Нина махнула рукой. – Сейчас позову.
Через полчаса Настасья Петровна, кряхтя и ругая дочку за такие идеи, всё-таки забралась на чердак.
– Мам, да ты у нас ещё ого-го! – улыбнулся Федя. – Всем нам фору дашь!
– Да полно тебе! – проворчала Настасья Петровна сверху. – Вот придумали не дело.
Нина хмыкнула и тоже поднялась на чердак.
– Смотри, мама, сколько тут барахла. Точно можно выбросить половину, а то и всё! Приберусь, порядок наведу. Красота же будет. Да, мам? Ма-а-ам?
Но Настасья Петровна её, кажется, не слышала. Она стояла посередине и медленно смотрела по сторонам, задерживая взгляд почти на каждом предмете. И в её памяти всплывали картины прошлого, сменяя одна другую.
Вот Лёня, её муж, строит баню, а остатки материалов складывает. Говорил, что пригодятся.
А вот они покупают телевизор. Ни у кого тогда ещё таких не было, полдеревни к ним смотреть приходили.
А вот Настасья Петровна, молодая и красивая, везёт коляску, в которой агукает малыш, её любимый Сёмочка. Рядом семенит маленькая девочка Ниночка в платье в горошек, одной рукой держится за маму, а во второй несёт голубоглазую куклу.
– Мама, ты чего? – взяв её за руку, спросила Нина.
Настасья Петровна, словно очнувшись, посмотрела на дочь, а в глазах слёзы застыли. Она достала платочек и утёрла им лицо.
– Почто и послушалась вас! Накой сюда полезла? Память, она такая: то нет её вовсе, а то вон как, – проворчала Настасья Петровна.
– Какая ты у меня, – улыбнулась Нина и прижала маму к себе. – Ну, так чего ты мне скажешь? Можно выбрасывать или нет?
– Жалко, конечно, – ответила Настасья Петровна. – Но делай, как знаешь. Я уж больше сюда никогда не полезу.
Она ещё раз осмотрела чердак, вздохнула и поковыляла к выходу. Там её уже ждали сыновья и помогли ей спуститься.
– Бабушка! Бабушка! – вдруг налетели внуки, крича наперебой. – Посмотри, какие мы цветы посадили!
