скачать книгу бесплатно
Рагнер приподнялся на кровати и, стоя на коленях, расправил плечи – будто сбросил с них тяжесть.
– Ладно, крафифая, пойду приведу себя в порядок и тоже буду крафифивым… На самом деле нехорошо смеяться над Иваром. Я его как никто понимаю: я тоже когда-то не все звуки выговаривал, но ты бы у меня была «кашивой», а не «крафифой»… – улыбнулся он, показав серебряные зубы. – Быстрее бы отделаться от этого шепелявого козла, – потер он лицо руками, вставая с постели. – Видеть его нету сил.
Сделав пару шагов к уборной, Рагнер вернулся, оперся рукой о столб в изголовье кровати и внимательно посмотрел на Маргариту – она запрокинула к нему голову.
– Поедешь со мной в Лодэнию? – спросил Рагнер. – Правда, как и говорил, не много я могу тебе предложить: лишь мой старый замок в Ларгосе. Ну а там – посмотрим…
Зеленые глазищи будто стали ярче. Не раздумывая, Маргарита радостно кивнула головой, а рот Рагнера расплылся в широкой улыбке.
– Не уходи никуда! – приказал он. – Так и лежи! Я мигом.
Он подошел к собаке и, поглядывая на Маргариту, стал что-то говорить Айаде на лодэтском.
– Раз так, – сказал он. – Будешь ты теперь Айаду кормить, пока меня нет. Я сегодня приучу ее к тебе. А потом и рубашки мои стирать заставлю! – строго добавил он.
– Я с радостью. Я умею стирать.
– Ни за что! Ты у меня только для любви. И еще сласти трескать, – взял он мешочек с орехами и кинул его на кровать рядом с Маргаритой.
– Чтобы скучно не было, пока я там вожусь.
Оставшись одна, Маргарита перевернулась на живот и положила в рот орешек. Ее взгляд уткнулся в розу, и она с нежностью посмотрела на дверь, за какой шумел Рагнер.
«Лодэния, – думала она, – королевство, похожее на спины трех гигантских рыбин. И еще множество мелких островов-рыбешек плавают около них».
Девушка резко встала с кровати, бросилась к своим учебникам на столе, взяла «Географию» и открыла карту Лодэнии. Она нашла Ла?ргос посредине полуострова Ти?дия: указывающий на храм меридианский крестик в треугольном сколе вогнутого контура на карте.
«Самая северная страна! Линия Льда так близко!»
Ощущая шероховатость краски, Маргарита провела пальцем по названию родного города Рагнера и. не сдержавшись, поцеловала крестик на карте. После она отложила учебник, прикрыла ставни и снова легла на кровать. Поглаживая пальцами свой живот, она улыбалась.
«Новая жизнь и вне меня, и внутри меня, – думала Маргарита. – Я должна была бы бояться того, что ждет нас с моим малышом, но раз Рагнер будет рядом, то я ничего не боюсь».
Глава XXV
Ненужное спасение
Смыслом Алхимии было изменение всех одушевленных и неодушевленных предметов. Идея получения золота и серебра из свинца находила для алхимиков богатых покровителей, защитников от розыскной службы Экклесии, и только. Даже короли тайно поддерживали этих ученых – и короли, как правило, не так сильно жаждали золота и серебра, как эликсира вечной молодости или приобретения при жизни бессмертия; иные мечтали найти способ воскрешать мертвую плоть. Алхимики верили, что ничего невозможного нет.
Знаки, какие дал первый Божий Сын металлам, могли бы поведать то, как получить золото или серебро из свинца, но, понимая алчность людей до денег, разъяснять символы металлов Божий Сын не стал, – люди лишь знали, что знаки были парными: более совершенной округлой форме соответствовала несовершенная жесткая форма. Так, парой золота или круга являлся свинец или квадрат, серебра или полукруга – медь с символом песочных часов, олова или капли – железо с символом треугольника, ртути или волны – сера с символом молнии. Серу называли отцом всех металлов, ртуть – матерью, а в соединении этих веществ, в киновари, пряталась Первоматерия или Соль, как считали алхимики, – она приводила всё в движение, и ее силе не существовало пределов.
Бессмертие Алхимия искала в изменении души, в «переплавке» ее в иное состояние, то есть в душу, состоящую из четырех стихий, как у Божьего Сына. Воздушное дерево души живого человека питалось из плоти стихией Воды и будто бы под солнцем согревалось Огнем, – значит: оставалось передать душе стихию Земли от плоти. Алхимики использовали сравнение с сосудом над огнем и кипящей жидкостью внутри него – нужно было сделать так, чтобы жидкость начала разъедать свой сосуд: требовалось бросить в нее Соль – и в тот момент, пока на Огонь падали первые капли, можно было передать душу тем же путем, каким передавал ее Божий Сын.
Первым этапом к «переплавке души» была подготовка, познание самого себя, чтобы отделить элементали стихий от Соли: Первоматерия уже была в человеке, и располагалась она в метафорическом огне, а не в «сосуде». Смерть наступала, когда выкипала вся жидкость из такого сосуда и плоть превращалась в пустую емкость. Огонь, однако, сразу не угасал, продолжая накаливать «сосуд», – влив в него «жидкость», то есть жизненные силы эликсира молодости, можно было воскресить мертвого, при условии, что его тело еще не остыло.
К воплощениям этих теорий каждый алхимик шел своим путем: через снадобья, через амулеты, через тайные ритуалы, в том числе, как ходили слухи, прибегая к услугам колдунов, ведьм и демонов. Экклесия не преследовала тех, кто смешивал вещества в поисках драгоценных металлов, но делиться своими знаниями, делать записи и учить других всё равно запрещала. Тех, кого уличали в поисках бессмертия, тем более в попытках воскресить мертвеца, отлучали от веры или приговаривали к сожжению. Хватало даже подозрения, что алхимик общается с нечистой силой. Возмущало Экклесию и то, что эти еретики сомневались в знании. Они полагали Соль пятой стихией, следовательно, все взаимодействовало совсем не так, как учил Божий Сын. Таких «лжеученых» вызывали на Божий Суд – и еще ни разу Бог не оправдал никого из них да всех сжег молниями. По иронии жизни последний этап переплавки души как раз сравнивали с птицей Феникс, что, сгорая в огне, возрождается из пепла. Вот только ни один из алхимиков пока из пепла не возродился. В меридианской вере Феникс олицетворял высшую человеческую Добродетель – Любовь.
________________
В день луны, девятого дня Нестяжания, Рагнер пришел в ратушу к концу вечернего часа Воздержания, а в день меркурия он вернулся после отбоя, в начале восьмого часа. Его войско готовилось к битве, он же проверял укрепления Элладанна. Рагнер намеревался разбить взрывами строй противника, напугать врага разрушительной силой громовых бочонков и сразиться с теми, кто уцелеет, – так он оборонялся около года в Тронте и был уверен в дальнейшем успехе своей нехитрой тактики.
Для всех, кто хотел покинуть Элладанн, городские ворота оставили открытыми до заката двенадцатого дня. Многие миряне уехали, но многие и остались, решив, что Лодэтский Дьявол всех победит и Элладанн – это самое безопасное место. Маргарита, узнав о решении Рагнера не держать горожан против их воли, пуще полюбила того, кого недавно считала чудовищем и даже демоном. Узнавая больше о Лодэтском Дьяволе, она смеялась над своими прежними страхами. Ночью, когда день меркурия сменялся днем юпитера, Маргарите довелось узнать еще больше: увидеть, какое сокровище герцог прятал в тяжелом и грубом сундуке.
Она проснулась в полумраке одинокой постели среди зловещего мужского шепота. Похолодев, Маргарита подумала, что Рагнер всё же колдует и именно сейчас вызывает демона. Дрожащими руками она приоткрыла завесу балдахина и нахмурилась, сама не понимая, что такое увидела. Распустившаяся в стеклянном кувшине желтая роза и учебники перенеслись на подоконник к маленькой свинке, а за столом, спиной к кровати, в привычных черных штанах и в белой рубашке с закатанными рукавами, сидел Рагнер. Он над чем-то сгорбился при тусклом свете единственной свечи и бормотал заклинания. Всмотревшись в то, что было щедро рассыпано по столу, Маргарита закатила глаза и, придерживая ткань под подбородком, высунула по причине своей наготы только голову из завесы красного балдахина.
Напоминая прожорливую белку, Рагнер сгорбился над скорлупой банального грецкого ореха и единственную нечистую силу, которую он мог вызвать подобными подношениями, так это лишь какого-нибудь падкого на орехи гнома. Загадочный сундук открыл свою черную кованую крышку, но вместо сказочных сокровищ туда набилась самая обычная солома.
«Этот человек никогда не перестает меня изумлять», – подумала Маргарита, с любовью глядя на седую прядку в волосах Рагнера, ныне скрученных в узел на затылке.
– Ах, ты мое диво! – обернулся мужчина и улыбнулся. – Твоя золотая голова, торчащая оттуда, – это нечто бесподобное.
– А ты тут что, один орехи жуешь?! Ночью? И это я жадина?
Он тихо рассмеялся.
– Я саламандр делаю, – ответил Рагнер и, прищурившись, пристально на нее посмотрел. – Ты точно не бронтаянская или санделианская лазутчица, а то эти королевства состояние дали бы, чтобы узнать секрет моего оружия.
– Только орензская, – скрываясь за завесой балдахина, ответила она. – И сиренгская немного, – донесся оттуда ее голос.
Через минуту она вылезла, обернутая простыней, а Рагнер, закрывая глаза, снова беззвучно засмеялся.
– Вспомнил, как ты меня подобным саваном чуть до могилы не довела, – пояснил он свой смех. – Из всех, кто желал моей смерти, ты была удачливее прочих, поэтому сейчас я тебя особенно боюсь. Ты куда собралась, Белая Дева?
– К тебе, – остановилась она неподалеку от стола. – Мне любопытно.
– Любопытно ей, – шутливо пробурчал Рагнер. – Ладно… Зажги больше свечей, но на стол их не ставь. Затем бери стул, садись тихонько, да не очень близко и так, чтобы ты никак не могла задеть стол, ни рукой, ни ногой, – а то ты сразу в Рай отправишься, а я в Ад. Конечно, я и на том свете тебя найду… со временем. Просто не хочу разлучаться, – подмигнул он. – И не разговаривай со мной. Это я серьезно.
Маргарита осветила комнату ярче и села поодаль на стул, а Рагнер продолжил свое занятие: из небольшой бутыли он выцеживал в скорлупку, уже наполненную белым, как сахар, порошком, капли тягучей жидкости, отставлял скорлупку и брал новую, – и так повторялось, пока на краю стола не образовалась ореховая флотилия. Девушка тоже провела время не зря: она научилась считать до шести по-лодэтски, ведь именно числа бормотал Рагнер, отсчитывая капли. После того как армада ореховых суденышек заполонила половину стола, из-под него был выужен таз с водой и размокшей бумагой: Рагнер складывал орешки, закатывал их в колобки из бумаги и откладывал сушиться. В завершении странного действа он со вздохом взял в руки бутыль, с грустью посмотрел на четверть оставшейся в ней жидкости и заткнул узкое горло пробкой.
– Осталось всё убрать подальше от тебя, Белая Дева, – сказал Рагнер Маргарите, пряча бутыль в сундук под солому.
– Я ничего не поняла, что ты делал, – призналась она.
Он смел оставшуюся скорлупу в мешок, выплеснул в окно воду из таза и стал переносить колобки в сундук.
– Я был бы рад тебе объяснить, хоть и пожалею… – говорил он, раскладывая по соломе бумажные шарики. – Но я сам толком не знаю, почему это работает. Я просто всё делаю точно так, как мне показали. Чем сильнее удар, раскалывающий такой орешек, тем мощнее взрыв, тем более с порохом… Всё же не буду больше ничего тебе говорить: и мне, и тебе спокойнее…
– Скажи хоть: почему саламандра?
– Ну… – неохотно объяснял Рагнер. – Изобретатель, алхимик, назвал это вещество «Сон саламандры». Мои громовые бочонки лишь кажутся простыми: над ними работали несколько изобретателей, и каждый решал свою задачу. А главный секрет моего оружия теперь знаешь только ты. Я, признаться, не ожидал, что ты проснешься. Когда ты спишь, то до тебя, красивая соня, не добудишься.
– Неправда, – улыбалась ему Маргарита. – Ты с моей теткой просто незнаком. И лучше не знакомься: и мне, и тебе спокойнее… А орехи важны?
– Всё важно…
– Это твой Дьявол тот алхимик?
– Ты точно лазутчица, – посмеивался и Рагнер. – Нет, до возвращения с Бальтина я и знать не знал о «Сне саламандры». Тот алхимик совсем не Дьявол и не занимается колдовством. Он добрый. И познает себя только тем, что пьет, как конь. А мысль о бессмертии его в ужас приводит: он со своей-то жизнью не знает, что делать… Говорит, что не хочет больше перерождаться, что жизнь бессмысленна и, вообще, она… Тут мне сейчас эта твоя аллегория очень бы пригодилась, – широко улыбнулся Рагнер девушке. – Как там в свете, прошу прощения, дерьмо нынче величают?
– Слава Богу, я не знаю, – поморщилась Маргарита.
– А жаль… Более не расспрашивай меня о том, что видела, а лучше забудь. Даже для моего дяди-короля громовые бочонки – это тайна. Да и для меня тоже: я не понимаю, что к чему… Мне просто доверили эту силу, чтобы я изгнал зарвавшихся бронтаянцев с наших земель, – и я дал им огня. Бежала зайцами из Лодэнии великая держава ратоборцев и изобретателей! А героя Меридеи, Хаэрдского Медведя, Бюна Винхаэрда, я проучил как следует за хвастовство, за оскорбление моего имени и за то, что тот пролил кровь на земле Тидии, земле Ранноров: я его пленил и в выкуп забрал его собственные родовые земли, его Медвежий угол у самых границ с Тидией. Так себе графство – скалы да лес, но урок Бюну вышел красивым, и я ни разу не пожалел, что взял земли, а не золото… Кстати, победу над Бронтаей празднуют в дни Перерождение Огня, что вышло очень символично. Я же в своей стране из-за этой победы герой, а не Дьявол. У меня с тех пор есть золотые шпоры – не геройские, но тоже крайне почетные… Вернувшись с Бальтина, я узнал о «Сне саламандры», вот только еще нужно было сделать из этой саламандры оружие. Пока изобретатели ломали голову над моими задачами, я решил выиграть турнир Великих Мистерий, потому что когда-то бесславно выступил на другом турнире. Я ведь мог умереть на войне. Хотелось перед гибелью доказать и себе, и остальным, что не только умею резать варваров, хотелось остаться в Истории кем-то достойным… Святоши уже тогда на меня собак спустили, прочие рыцари меня презирали за службу наемником, обвиняли в рыцарском Пороке Холуйства. А выиграть турнир – это же бесспорный подвиг, правда, обрести добрую славу у меня опять не вышло, – вздохнул он. – Ну, турнир я выиграл, сразу жутко поругался с дядей – у нас с ним редко бывает без ссор, но всё равно я присягнул ему на верность, чтобы отбыть на войну в Ормдц. И он, разозленный на меня, запретил мне возвращаться живым без победы… А еще лишил меня чествований и даже зажал мой слоеный пирог Великих Мистерий, – проворчал Рагнер, закрывая ключом замок сундука. – Мне из-за пирога было очень обидно… В отместку я из своего ордена за тот турнир позже сделал Айаде цепь на шею… Зато мне повезло в другом: один из изобретателей, подлинный гений, не только исполнил то, что я ему заказывал, а даже превзошел себя. Так и появились мои громовые бочонки, а я сам стал Дьяволом… И смирился – решил: раз назвали меня так, то я вам всем Ад покажу: и врагам, и святошам. Вот так я дошел до штурма Орифа в Великое Возрождение, и тоже не жалею… – невесело говорил Рагнер. – Разве можно было упустить такую возможность, что выпадает раз в тридцать шесть лет, и не дерзнуть? Святоши сами виноваты в том, что теперь свои сатурномеры скручивают. Это они всех мной так застращали, что сами испугались, а мне это только на руку… Но что-то я опять тут начал слезы лить. Делаешь из меня мягкую, мокрую тряпку… – улыбнулся Рагнер девушке. – Так я скоро в Возрождение рыдать начну и бесповоротно испорчу свою темную славу… Всё, – хлопнул мужчина рукой по крышке сундука. – Пойду омоюсь на всякий случай… Жидкость та весьма ядовита…
– Земли, что ты получил, это Хаэрдмах? – спросила Маргарита.
Рагнер остановился на полпути к уборной.
– Да ты свои учебники не зря читаешь!
– Нет, зря читаю… Мой первый супруг был оттуда и его сестра. Ты напал на их городок и так их перепугал, что… Нееет, – Маргарита закрыла лицо руками. – Вот это точно не буду рассказывать…
– Мар-га-ри-та, – пропел Рагнер, – живо выкладывай, а то я как гадать начну и как всю твою Маргаритку там общиплю… – махнул он на кровать.
– Как же ты ужасен в аллегориях! – снова поморщилась девушка. – Ну хоть какой-то недостаток у тебя есть… Иди, пожалуйста, купайся. Я соскучилась, так сидеть и смотреть… – тонко и жалостливо добавила она.
– Лиса, подлиза и врушка, – стремительно уходя, процедил Рагнер, а когда он уже закрыл дверь, то до нее донеслось. – И наверняка лазутчица! Но я тебя люблю…
Маргарита с нежностью посмотрела на закрытую дверь, думая, что получила поразительное первое признание в любви.
________________
Спрятавшись за балдахином в своем красном мире, они проговорили до рассвета. Маргарита лежала на груди Рагнера и рассказывала о первом муже: как в отчаянии вышла за него замуж, о том кратком и незадачливом времени, что они провели вместе, и о том, как странно умер Иам перед побывкой. Рагнер не поделился с ней убежденностью, что убийство Иама не обошлось без Ортлиба Совиннака – не хотел, чтобы грузная фигура бывшего градоначальника вернулась в свои любимые спальные покои, легла рядом с ними на постель. Комнату с красной кроватью и роскошной уборной Ортлиб Совиннак обставил вовсе не для Дианы Монаро. Гюс Аразак рассказал Рагнеру, что лишь в эту спальню никогда не вселяли гостей, а если градоначальник ночевал в ратуше, то только в спальне с красной кроватью и только один.
После краткого рассказа о своем первом муже, Маргарита упомянула о Марлене, Огю Шотно и их домике за замковыми стенами – рассказала и то, почему Марлена боится Лодэтского Дьявола. К ее удивлению, Рагнер совершенно не помнил, как напал на тот городок.
– Совсем-совсем не помнишь? – допытывалась Маргарита.
– Как он там называется?
– Лирхготбомм. Жуткое название, – поморщила она нос. – Такое едва ли можно забыть.
– Да там все такие…
– Ну вспомни, – просила Маргарита. – Вы ночью приплыли на каменистый берег, к какому никто не мог пристать… Гроза сильная была. А ваш корабль смог. Еще одно чудо Лодэтского Дьявола.
Рагнер развел руками.
– Я тут ни при чем – это всё Ольвор. У него чутье на бури, рифы и не только… С таким капитаном команда куда угодно корабль приставит. А если молнии сверкали, то Ольвор всё видел как днем. Он родился на лодке, с детства исходил все воды вокруг Лодэнии и мечтает однажды иметь свой собственный корабль: жить в морях и портах Меридеи, нигде надолго не бросая якоря. Правда, в Хельху он свой якорь как забросил… Не зря юг острова У?ла, откуда он родом, омывает Хельхийское море… Теперь, если надумает от такой русалки отчалить, то она ему и паруса, и якорь оторвет… Как тебе такая аллегория?
– Гадость.
– Да где тут гадость? Гадость – если поженятся.
– Почему?
– Потому, что я Ольвора еще с Бальтина знаю, – ревниво нахмурился Рагнер. – Я не готов с ним расстаться.
– А Аргуса с какой поры?
– С Бронтаи. Может, он вспомнит тот городок.
– Твои люди врата храма сломали. Тебе же нельзя как рыцарю нападать на святые дома.
– Кто на них нападает? Если врат не запирают – то их и не ломают, – такие древние договоренности. Духовенство само по себе и в заботе о своих сатурномерах. Да хоть помирай ты с голоду перед святошей, он лишь ответит: «Голод плоти ничем не грозит твоей душе – ползи к своим, вдруг кто-то сжалится, а если сил не хватит – удачи в следующей жизни! И да – не забудь подохнуть в Любви!»… Словом, это миряне сами запираются со страху в храмах. Я же щедро жертвую храму за выбитую дверь и приставляю к нему охрану. В Возрождение, кстати, тоже никто не должен падать на колени, но все так напуганы Концом Света, что добровольно склоняются… Вот так: хоть святоши и скрипят на меня зубами, ничего не могут мне предъявить.
– А еще молния в храм попала.
Рагнер хохотнул.
– Что же ты молчала? Помню я это. Великая держава изобретателей! Бронтаянцы, конечно, лучше всех в Меридее очищают металлы… да и мои ружья с пушками оттуда… Но шпиль на храме сделать не могут! Я тем людям жизни спас! А еще я там едва сдерживался, чтобы не посмеяться от души с друзьями. Я добрею, когда смеюсь. Я бы свою темную славу испортил, да и твоему мужу больше тебя досталось бы, чем он получил, – с веселыми глазами нахмурился Рагнер. – Знал бы, что так будет, истязал бы всех в этом Лир… Как там?
– Лирхготбомм! – засмеялась Маргарита.
Рагнер шутя плюнул в сторону.
– Надо будет всё же заняться своим графством и сменить там в первую очередь все названия! Ну, одним словом – плохо я старался. Мужа твоего на раз, но хватило, – погладил он щеку девушки. – Я ревнивый – просто жуть.
Улыбнувшись, Маргарита потрогала его необычное ухо с бугорком и завитком на мочке.
– Нравятся мои уши?
– Я таких еще не видела.
– Это не просто уши: это уши рода Раннор. С ними шутки плохи, – усмехался Рагнер. – Если рождается мальчик без такого уха, то всё – жене надо отрубить голову.
Маргарита распахнула глаза.
– Шутишь?
– Нет. Можно, конечно, и в монастырь, но это не в традициях рода Раннор. Серьезно, – посмеиваясь, подтвердил он, опуская веки и кивая. – Хоть одно родовое ухо, да должно быть у мальчика. У моего брата было такое левое, а другое – обычное. И у моего дяди, короля – одно, но правое, а у меня – два, как и у моего двэна, кронпринца Зимронда. У девочек же может вовсе не быть таких ушей, как у моей маленькой сужэнны Ольги. Но чаще всего у девчонок одно родовое ухо, любое – правое или левое. Очень редко случается, когда два. У другой моей сужэнны, Алайды, как раз два, а у ее родного брата, моего второго двэна Эккварта, опять одно – левое.
– Это некрасиво для девочки иметь одно такое ухо, – прошептала Маргарита, внимательнее разглядывая ухо рода Раннор.
– Потише да полегче! Некрасиво ей! – шутливо вознегодовал герцог. – Ухом гордятся. Есть легенда, – обнял он девушку, лежавшую на его груди. – Давным-давно в Малой Чаше жило чудовище, которое нападало на моряков. Воин из рода Раннор сразился с ним и убил его – и капля крови этого морского белого змея попала ему на ухо, а потом он отправился воевать в Северную Варварию. Там попал в плен, и варвары, желая его унизить, отрезали ему уши. И каково же было их удивление, когда незамедлительно стали расти новые уши: такие, как ты сейчас трогаешь. Варвары испугались и отпустили моего предка – он смог вернуться и жениться. Все Ранноры с тех пор хранят каплю крови морского чудовища. Белый змей в моем гербе – это как раз из той легенды.
– Тогда мне такие уши уже нравятся, – ответила Маргарита. – Легенда тебе подходит. Если ты, конечно, ее не выдумал только что, – промелькнула у нее догадка. – Уже половина из людей твоего герцогства с такими ушами, небось, ходила бы!
– Я не выдумал, а половина… – чмокнул ее в нос Рагнер. – … половина – громко сказано. И еще неуважительно – ты чего о моих предках думаешь? К тому же, с четвертого поколения такие уши могут не появляться, даже у мальчиков, а в Тридцатилетнюю войну семьями вырезали за такое ухо. Наши враги убивали и тех, кто был без ушей или с изуродованными ушами: вдруг они скрывают, что тоже Ранноры, – значит, не имеют права жить, – протяжно вздохнул он. – Нет ничего страшнее, когда свара идет внутри державы и брат идет против брата . Надеюсь, твою Орензу это не ждет.
– О чем ты? – испугалась девушка.
– О том, что будет, после того как я уйду восвояси. Что будут делать Ивар и Альдриан? Или другие аристократы… Мне не оказал сопротивления ни один из городов на Лани, ни одно графство. Знаешь почему? Ненавидят герцогов Лиисемских. Когда цикл лет назад стотысячная пехота Альбальда Бесстрашного шла до Бренноданна, то разорила все прибрежные города, когда шла назад – разбойничала, грабила, бесчестила девиц… А герцоги Мартинзы и Елеста наверняка сейчас грезят, как займут престол, низвергнув слабого короля Эллу… А что будет делать король Элла? Если он заручится поддержкой Санделии, то будет новая война. У Ладикэ в давних союзниках Аттардия, но Аттардийского Лиса лучше не звать на подмогу: он всех обдует и самый жирный кусок отхватит для Аттардии, например, Сиренгидию… Не хочу об этом говорить, – помотал головой Рагнер, будто вытряхивая из нее мысли. – Всё равно нельзя ничего изменить. Короны хотят иметь больше земель и подданных… У них это как жажда. Не смейся, но мне кажется, что короны живые. Они что-то наподобие головных пиявок – питаются разумом своего раба, а высосав его, переходят к новой, свежей и вкусной жертве. Королем я быть не хочу. Я не рад смерти отца, но думаю, что это к лучшему: что он умер, не став королем. А то сейчас, – весело прищурил он глаза, – какая-то девчонка лежала бы прямо на Божьем избраннике. Смелая девчонка, ведь я наверняка был бы Король Дьявол! – рассмеялся Рагнер. – Меня на Бальтине прозвали Черный Король или Дьявол по-нашему, так как в их поверьях тоже был Конец Света, а перед ним в мир должен явиться разрушитель мира, король тьмы. Бальтинцы, дураки, из-за моих зубов решили, что я – это он и есть… Король Рагнер I Дьявол! – усмехался мужчина, поблескивая серебром зубов. – Всего навидалась Лодэния, но это было бы чересчур даже для нее. А такой ангелок, как ты, мне бы в королевы подошел. Все в Меридее тебя бы жалели… – нежно прошептал он девушке, после повернул голову в сторону и приоткрыл рукой красную завесу. – Уже рассвет, – обнял он Маргариту обеими руками. – Болтали полночи до утра.
– Я высплюсь, что мне еще до вечера делать? – пожала она плечами. – А вот ты…
– А я привык не высыпаться, – ответил Рагнер и, целуя ее, перекатил Маргариту на спину. – Довольно, еще наговоримся. В Ларгосе будет совсем нечем заняться, особенно зимой, – тихо говорил он. – Только и лежи вот так с тобой, теплой и нежной, и болтай. А за окном будет белая метель – неописуемо красивая, если смотреть на нее из окон моей спальни. Или вдруг пойдет снегопад, густой и пышный. Мне так нравится в это время цвет неба: светло-светло-серый, светящийся… Любишь снег?
– Очень… – шепотом ответила и она.
