Никифор

Нина зябко поёжилась под порывами пронизывающего ветра, наотмашь бьющим пощёчинами холодного дождя со снегом, и сильнее вжалась в стену узкой улочки, прячась под маленьким балкончиком.

Из-за свинцовых октябрьских туч, плотной пеленой укрывших маленький городок Бермград, на улицах совсем стемнело, и лишь свет от разноцветных витрин немного разгонял эту влажную холодную мглу, и отражался в бегущих потоках на мокрых камнях дороги, стекающей от небольшой площади на горе прямо к набережной.

Нина подумала, что там уже, наверное, зажглись большие круглые фонари, засияли желтоватым тёплым светом и соседний город, раскинувшийся на другом берегу, ответил разноцветным миганием маленьких огоньков вдали. От этого река, сливаясь с темно-серым небом, стала напоминать бескрайнее море с плывущим круизным лайнером на горизонте.

Бермград своим стилем отличается от обычных провинциальных городков России. Его словно перенёс сюда злой волшебник, похитив с солнечных берегов Сицилии и теперь город грустил, печально нахохлившись посеревшими домами с некогда яркими и цветными стенами, и с тоской заглядывал заплаканными мокрыми булыжниками узких улиц в серые лица редких прохожих.

Девушка вздохнула, выпустив маленькое облачко пара, и засунула озябшие руки в карманы старенького пальто.

Рассказывали, что некогда градоначальник Бермграда посетил с какой-то надобностью город Бергамо и, восхитившись его солнечными каменистыми улочками, яркими домами и знойным карнавалом, выписал из Италии архитектора, надеясь превратить малопривлекательный уездный город в его русский вариант, сделав туристической меккой для высшего света. Вложив в идею всё состояние, градоначальник прогорел: взыскательная московская элита не видела смысла ехать в какой-то Бермград вместо волнующей и знойной Италии. Разорившийся дворянин, не в силах вынести позора и крайне бедственного положения дел, застрелился, оставив потомкам сереющие стены домов, как напоминание о страстной любви и тщетности надежд.

Другие уверяли, что на самом деле градоначальник никогда не бывал в Италии, а выписал архитектора из Берлина, и тот приехал со своей молодой красивой женой, сицилийкой по происхождению. Не в силах выдержать суровый русский климат, она часто болела и страдала, тоскуя по тёплым берегам отчизны. Пытаясь взбодрить жену и выражая всю любовь к ней, сдержанный немец стал отстраивать город в таком стиле, чтобы облегчить тоску возлюбленной по родине.

Но русское солнце не согрело южную красавицу, и она умерла, зачахнув как редкий тропический цветок, замёрзший на холодных камнях мостовой. Не в силах пережить смерть возлюбленной, архитектор выплыл на лодке в широкое место реки, где та соединялась с небольшой безымянной речушкой, окинул прощальным взглядом своё детище, ставшее могилой для его жены и, повязав на шею огромный булыжник, кинулся в пучину.

Позднее лодку нашли ниже по течению, и обнаружили в ней письмо с последней волей архитектора, просившим переименовать своё творение в Берлинград, в честь своего родного города. Но вода, плескавшаяся на дне, изрядно подмочила бумагу, чернила расплылись, и название превратилось в Бермград, которым и нарекли этот городок, выполнив последнюю волю усопшего.

Нина опять вздохнула: ни одна из этих историй ей не нравилась, потому что обе заканчивались смертью героев, а их город и так был весьма печальным, сутуло грея в своих домах не менее несчастных и угрюмых жителей. Бермград очень нуждался в волшебстве, как дети нуждаются в сказочном сиянии новогодних наряженных ёлок. Чтобы ворвавшаяся на улицы карнавальная магия с шипящим треском лопающихся в небе фейерверков, сумела вновь раскрасить стены домов яркими красками, наполнив сердца мужчин страстью, и поселив прыгающих чертенят в глаза печальных женщин, заставив их кокетливо заправлять пряди волос за ухо и розоветь щеками от восторженных комплиментов.

Нина посмотрела на экран телефона, шмыгнула носом и кашлянула, пытаясь успокоить першение в горле. Забирать Ванюшу из сада было рано, а поношенные сапоги окончательно вымокли и не грели онемевшие от холода ноги.

По-хорошему нужно было идти домой, переодеться в сухую одежду и, укутавшись в плед, выпить горячего чая с мёдом, чтобы прогнать надвигающуюся простуду и полынный вкус во рту после очередного неудачного собеседования.

Но в последнее время в её некогда уютной квартире поселилась такая гнетущая атмосфера, что девушка боялась оставаться дома одна. В пустоте комнат она слышала топот, стуки и грохот падающих предметов. Нина часто просыпалась по ночам, включала свет и, прислушиваясь к этим звукам, сидела на постели, дрожа от страха, только под утро забываясь зыбким тревожным сном.

Часто уезжающий в командировки муж ругал Нину за подобные детские фантазии, говоря, что ничего подобного не замечает. Нина соглашалась с Евгением, списывая происходящее на воображение уставшего от недосыпа ума, и выучив молитвы, мысленно читала их, когда одинокими тёмными ночами страх атаковал её с новой силой.

Словно чувствуя материнские страхи, Ванюша тоже просыпался и плакал от ночных кошмаров, прося оставлять включённой лампу в детской комнате. Евгений ругался, кричал и запрещал Нине делать это, говоря, что не позволит растить из пасынка нюню и рохлю. Она устало протестовала, говоря, что в четыре года у детей подобное случается, и Ванюше ещё можно позволить спать со светом. В ответ муж тыкал её носом в то, что она никак не может найти работу, и поэтому оплата услуг, равно как и всё остальное, лежит полностью на его плечах и следовало бы вести себя гораздо экономнее, а не потакать детским капризам, влекущим за собой ненужные расходы.

Нина умолкала, прикусив губу от обиды, а мрачный как туча Евгений садился за ноутбук и демонстративно игнорировал её. Но не смотря на то, что атмосфера в их доме накалялась всё сильнее, материнское сердце не позволяло ей равнодушно относиться к плачу своего сына, и она, дождавшись когда Евгений засыпал, включала ночник в детской.

Девушка снова поёжилась, плотнее прижимаясь к стене под балкончиком, стараясь укрыться от нарастающего дождя со снегом. Нет, идти домой ей не хотелось. Но можно переждать непогоду в одном из магазинчиков на противоположной стороне улицы. Хотя вряд ли ей позволят просто стоять в заведении, не купив ничего взамен. Она нащупала в кармане несколько монет, оставшихся после проезда – этого даже не хватит на дорогу в следующий раз. Ветер отвесил очередную холодно-колючую оплеуху, и девушка решилась: авось не выгонят? Нина присмотрелась к витринам, решая, где стоит попытать удачу, и наткнулась взглядом на магазин, которого, как казалось ей, она никогда здесь раньше не видела.

На потемневшей от времени деревянной вывеске заковыристыми буквами было вырезано: «Магический магазинчик тётушки Тама-Ри». Под ней располагалась коричневая дверь с витражом, а слева – выполненная в таком же стиле большая витрина, отбрасывающая цветные пятна света на брусчатку.

Пожав в недоумении плечами, Нина поспешила к нему, скользя по булыжникам истёртыми каблуками. Дверь плавно закрылась за её спиной, коротко звякнув латунным колокольчиком, девушка отряхнулась и огляделась.

Стены небольшого помещения были обшиты тёмными деревянными панелями с полками почти до самого потолка, с которого свисали старинные лампы, освещая пространство тусклым светом и придавая вещам налёт таинственности. Посреди зала высились ротанговые стойки, с выложенными на полках шоколадными фигурками в хрустящей прозрачной упаковке, перевязанной золотой ленточкой: мишки, зайчики и пони.

Слева от входной двери, возле большого витражного окна за круглым столиком сидел худощавый пожилой мужчина в чёрном костюме, читал газету, пил чай из фарфоровой чашки и изредка поглядывал на улицу, на пробегающих мимо прохожих. Старомодная фетровая шляпа покоилась рядом с чайником, пускающим из носика тонкую струйку пара.

Справа от двери стояла покатая витрина с круглыми боками и яркими аппетитными пирожными внутри, так и манящими своим кремом и шоколадно-марципановыми украшениями – купи меня! Воздух был насыщен ароматами ванили, мяты, чабреца и какао с тонкой кофейной горчинкой.

«Так это кондитерская!» – подумала Нина.

После шла стойка с высокими барными стульями, а за ней стояла пожилая цыганка с курительной трубкой во рту, и что-то листающая перед собой. Вернее сказать, пожилой её назвать язык не поворачивался: высокая и статная, она хранила ещё следы той жгучей красоты, гордую осанку и пышные волосы с проседью, тугими волнами стекающими из-под платка на плечи и спину. С тем же успехом ей можно было дать как пятьдесят, так и восемьдесят лет. Она, словно увядающая роза, по-прежнему с гордостью прямо держала свою голову, и королевская стать сквозила в каждом её движении.

Цыганка посмотрела чёрными, как смоль, пронзительными глазами, словно заглядывая Нине в самую душу, вытащила трубку изо рта и спросила резким хриплым голосом:

– А, пришла, наконец?

Девушка смутилась, решив, что та увидела сквозь витраж, её стоящую на улице, коротко кивнула в ответ, и быстрым шагом направилась к стойкам, сделав вид, что собирается что-то купить.

Шоколадные мишки, зайчики и лошадки выглядели столь потрясающе, что вызывали желание забрать их всех. Вот бы порадовать Ванюшу таким медвежонком! Но нащупав в кармане мелочь, Нина расстроенно поджала губы – этого точно не хватит.

Цыганка продолжала смотреть пронизывающим взглядом.

– Выбрала что? – спросила она, и девушка в ответ отрицательно качнула головой, – Ещё бы, денег-то у тебя нет!

Нина вздрогнула от неожиданности, словно ребёнок застигнутый за шалостью, сбивчиво забормотала извиняющимся тоном:

– Простите, на улице так холодно, я и правда, зашла только чтобы погреться…

Цыганка между тем поставила на стойку белую кофейную чашечку с дымящимся ароматным напитком и повелительным жестом указала на неё.

– Простите, но у меня нет денег, чтобы заплатить за него… – растерялась девушка ещё больше.

– Разве я спрашиваю деньги? – строго спросила цыганка, вопросительно приподняв бровь, и Нина отрицательно замотала головой, – Сядь и согрейся.

Нина подчинилась и уселась на высокий стул. Погрев секунду-другую о горячую чашечку озябшие ладони, она пригубила кофе и с блаженством выдохнула, чувствуя, как тепло разливается по продрогшему телу.

– У вас просто замечательная кондитерская. – сказала девушка, по-прежнему робея под пристальным взглядом цыганки, – Странно, что я не видела её раньше. А почему она так называется?

Женщина приподняла брови и постучала указательным пальцем по своей курительной трубке.

– Потому что это меня зовут Тама-Ри. – ответила она, сделав ударение на «Ри», – А видит тот, кому надо.

Только теперь Нина рассмотрела, что трубка вырезана из слоновой кости в виде рогатого чёрта с ухмылкой, высунутым языком и красными блестящими камешками вместо глаз. Заметив к вещи пристальное внимание, цыганка пояснила:

– Курить я бросила давно, а вот с привычкой держать трубку в зубах, расстаться никак не могу. – и рассмеялась отрывистым резким смехом. Девушка вежливо улыбнулась в ответ и снова пригубила из чашки.

– Как допьёшь, взболтай оставшуюся жижу три раза и опрокинь ручкой от себя. – сказала Тама-Ри, повелительно указав трубкой на блюдце.

Нина удивилась, но осушив чашечку почти до дна, послушно выполнила указания.

– Сейчас посмотрим, что привело тебя. – сказала цыганка, придвигая чашку к себе и поднимая её.

Она внимательно всматривалась в неё, поворачивала то так, то этак, задумчиво смотрела на разомлевшую от тепла Нину, вынимала трубку изо рта, стучала по ней длинными пальцами, цокала языком и вздыхала нараспев так, как это умеют делать только цыгане.

– Вижу. – наконец произнесла Тама-Ри, – Замужем ты и ребёнок у тебя есть.

Нина вздрогнула от неожиданности, и сердце забилось чаще – откуда узнала? Но в следующее мгновение взгляд упал на свою правую руку, где золотом поблескивало тонкое обручальное кольцо, девушка успокоилась и кивнула, улыбнувшись цыганке – какая простая «ярморочная магия».

– Мальчик это. – продолжила Тама-Ри, – Не от мужа. От другого мужчины. Вижу, бросил он тебя.

Девушка кивнула, снова удивляясь – как она это делает?

– Да, – нехотя призналась она, – мы с ним долго встречались. А как узнал, что я беременна, поставил перед выбором: или он, или ребёнок. Я выбрала Ванюшу.

Тама-Ри одобрительно кивнула:

– Правильно сделала. Пустой был мужик, не путёвый. Мальчик твой необычный, одного с тобой поля ягода. – загадочно произнесла она и снова заглянула в чашку, – За мужа своего ты без любви пошла. Оглянуться не успела, как окольцевал тебя.

Нина снова кивнула, смутившись:

– Правда, тогда всё так закрутилось… А любовь… Главное, чтобы человек был надёжный. Знаете, тяжело ведь одной растить ребёнка без отца, да и к тому же Ванюше нужен пример для подражания, он же мальчик… Когда мы с Евгением поженились, меня почти сразу уволили, вернее сказать, сократили мою должность. И вот уже больше года я не могу найти работу, куда ни ткнусь – везде отказ. Ума не приложу, что мы бы без Жени делали, пропали совсем… – Нина осеклась и замолчала, поняв, что стала жаловаться на свои беды незнакомому человеку.

– Зло поселилось в твоём доме, не даёт покоя. Поэтому и не спешишь домой возвращаться, предпочитая мокнуть под дождём. – Тама-Ри ткнула трубкой в сторону Нины, – Дар у тебя, видишь и слышишь больше, чем простые люди. Странно, что ты не замечала мой магазин раньше.

Нина замерла от удивления – и про это узнала?! – и вдруг, почувствовала острую необходимость поделиться наболевшим с кем-нибудь, набралась храбрости, и выпалила:

– Правда, странное в моём доме творится! По ночам шумит и гремит что-то, словно дверцы шкафов хлопают, я от этих звуков спать не могу, боюсь. Ванюше тоже кошмары снятся, плачет во сне. А ещё… еда стала постоянно портится. – заметив удивлённо вскинутые брови Тама-Ри, пояснила – Ну вот к примеру, варю суп на обед. Всё делаю, как положено: сварила, накрываю крышкой, выключаю огонь и даю настояться. Минут через двадцать открываю, а он пеной пошёл и неприятный запах, будто его на плите сутки держали. Трогаю кастрюлю, а она даже ещё не остыла, горячая! Ума не приложу что делать, раньше такого никогда не было! – Нина облокотилась на стойку и закрылась руками от стыда, представив, что выглядит как городская сумасшедшая, – Боже, что я несу! Евгений прав, мне это всё кажется от нервов!

– Не кажется. – спокойно произнесла Тама-Ри, вновь постучав пальцем по своей трубке и задумчиво глядя сквозь Нину, – Это твой домашний дух так гневается.

Нина отпустила руками голову и удивлённо спросила:

– Кто?..

– Домовой. – пояснила цыганка, – Он злится на что-то, вот и безобразничает.

– Кто? Домовой? – снова переспросила Нина, не в силах переварить услышанное.

Но Тама-Ри не ответила, поставив чашку на стойку, повернулась на тихий звякающий звук, доносящийся из глубины зала, и направилась к сливающейся со стенной панелью двери, ведущей, вероятно, в некое подсобное помещение. Над этой дверью висел латунный колокольчик и тихо позванивал.

Цыганка исчезла за дверью и тут же вышла, держа в руке потёртую книгу в коричневом кожаном переплёте. Она подошла и протянула её Нине:

– На. Здесь ты найдёшь ответы, как успокоить своего домового.

Девушка взяла в руки необычную книжку, на деле оказавшуюся большим блокнотом с пожелтевшими от времени листами, испещрённых мелким аккуратным почерком, и с дополняющими текст, нарисованными картинками. Она потянула за красную тесьму-закладку и книга распахнулась на страницах, озаглавленных красивой ажурной надписью: «Домовой».

– Бери, бери. – сказала Тама-Ри, видя сомнение на лице Нины, – А как надобность в ней отпадёт, вернёшь.

Нина хотела запротестовать, но высокий пожилой господин, до этого безучастно сидевший за столиком возле большого витражного окна, встал и подошёл к барной стойке. Он улыбнулся ей и Тама-Ри, прощальным жестом приподняв старомодную шляпу над головой, развернулся и вышел на улицу.

Нина готова была поклясться, что видела, как в момент их вежливого прощания его глаза изменились, словно быстро моргнув внутренним веком, сделались полностью чёрными, без присущих человеку белков, а глаза цыганки полыхнули в ответ ярким жёлтым светом, и в следующее мгновение всё стало, как было.

«Мне показалось, это опять всё нервы». – успокоила она себя, положила книгу в сумку и, посмотрев на часы, охнула – как время пролетело незаметно! Нина поблагодарила добрую женщину, и заторопилась было на выход, но цыганка остановила её:

– Постой, тебе же понравился шоколадный мишка? Возьми одного. – увидев, что Нина пытается запротестовать, махнула на неё трубкой – Бери! Гостинчик это для Ванюши.

Нина не стала отказываться, и благодарно улыбнулась, сунув в карман пальто симпатичного мишку из молочного шоколада, упакованного в хрустящую обёртку и перевязанного золотой ленточкой.

– А имя твоего домового тебе сын подскажет! – крикнула Тама-Ри ей в спину, когда Нина уже выходила за порог магазина.

* * *

Ванечка натянул колготки до коленей и сидел, задумчиво глядя на шустро одевающихся и весело галдящих ребят. Казалось в отличие от них, он совсем не спешил покидать детский сад.

Нетерпеливо помогая ему одеться, Нина присела на корточки и, почувствовав, как натянулся карман пальто, вспомнила про мишку. Она достала шоколадную фигурку и вручила её ребёнку. Глаза Ванюши залучились радостью и лицо просияло:

– Мама! Что это? – воскликнул он, захлёбываясь от восторга, чем привлёк к себе внимание окружающих.

– Это тебе гостинец от одной тёти.

– Спасибо, спасибо! – снова радостно воскликнул Ванечка, секунду-другую он рассматривал сладкую фигурку и бережно спрятал её в карман своей курточки, а заметив завистливые взгляды ребят, низким важным голосом добавил – После ужина съем, чтобы аппетит не портить.

Нина не в силах удержаться, улыбнулась, повязывая ему шарф и помогая одеть связанные бабушкой варежки, висящие из рукавов на резинке – он и правда её сокровище.

Взяв сына за тёплую ладошку в мягкой варежке, они вышли на улицу.

Небо окончательно прояснилось, похолодало, и воздух стал звеняще прозрачным, сверкающим маленькими кристалликами-звёздочками в замерзающих облачках пара, вылетающих изо рта при каждом выдохе. Мокрые булыжники, замерзая, медленно покрывались ледяной корочкой, как пушистым белым налётом.

– Мам… – произнёс Ванечка потускневшим голосом, втягивая голову в плечи и пряча нос глубже в шарф.

– А? – отозвалась Нина, не сбавляя шага и стараясь не скользить старыми стёртыми сапогами по заиндевевшей брусчатке, – Что?

– Мам… – вновь произнёс он, словно набираясь храбрости, – Давай не пойдём домой?

От удивления Нина остановилась и молча посмотрела на сына. Ванечка поднял голову и с надеждой заглянул матери в глаза:

– Давай не пойдём? Давай уедем, мам? Уедем далеко-далеко, только ты и я, а? Уедем, мам? – окончательно расхрабрившись, Ванечка произнёс это уже так громко и столь пронзительно посмотрел немигающим взглядом ей в глаза, что Нине показалось, что она видит в них сияние отражающихся с неба звёзд.

Слёзный комок подступил к горлу, и ей потребовалось время, чтобы проглотить его.

– Прости, дорогой, но у нас нет денег… – наконец сказала она ему, взгляд сына потускнел, и он разочарованно отвернулся от неё, – Да и к тому же, куда мы поедем? Здесь наша семья, наша квартира… Тебе не нравится наш дом? – она попыталась узнать причину столь неожиданной просьбы.

– Нравится. – поблекшим голосом ответил он.

– Тогда что? – не унималась встревоженная Нина.

– Ничего, всё в порядке. Я пошутил. – произнёс он, стараясь глубже засунуть нос в шарф, словно закрываясь от неё невидимыми створками раковины, – Пойдём домой, я замёрз.

И они снова заскользили по булыжникам вниз по узкой улочке.

* * *

Нина мыла посуду после ужина, беспокойно оглядываясь на сидевшего за кухонным столом мужа, резкими движениями листающим книгу, которую дала ей цыганка, отчего страницы громко шуршали, почти жалобно взвизгивая.

– Пожалуйста, осторожнее. – попросила Нина, жалея, что выложила её из сумки, – Ты же видишь, какая она старая.

– Так откуда это? – недовольным тоном произнёс он, слюнявя пальцы и продолжив листать, будто не услышал просьбы жены.

– Я же сказала, мне дала её одна… эм… моя знакомая. Сказала, что у нас в доме домовой буянит.

– Ага. – ядовито хмыкнул Евгений, с громким хлопком закрыл книгу и раздражённо швырнул её на стол, – Просто некоторые сначала начитаются белиберды, а потом им чудится всякое. Вместо этого просто нужно начать лучше следить за домом. Ладно, пойду в интернете посижу. Сделай мне чаю. – произнёс он вставая.

Нина оставила посуду и потянулась в шкафчик за любимой кружкой супруга, но та неожиданно слетела с полочки, с силой ударилась о дверцу и, разлетевшись вдребезги, осыпала остолбеневшую от испуга девушку дождём из мелких осколков.

– Ты что?! – закричал побагровевший от злости муж, – Нарочно, что ли?!

– Извини, она сама… – пробормотала перепуганная Нина.

– У тебя что, башка такая же дырявая, как и рученьки твои кривые?! Как она вообще могла сама упасть?! Попил чай, спасибо! – зло рыкнул он и ушёл.

Шмыгая от обиды носом, девушка привела в порядок кухню и отправилась в душ вымывать и вычёсывать из волос битое стекло. Успокоившись под горячей водой, выйдя из ванной и обмотав влажные волосы полотенцем, она сразу услышала гневные вопли Евгения, доносившиеся из детской.

– Что случилось? Ни на секунду вас оставить нельзя! – испуганно воскликнула она, влетая в комнату сына.

– Ты посмотри только! – проорал Евгений, указывая рукой на рассыпанный по ковру конструктор и стоящего возле этой кучи виновато вжавшего голову в плечи Ванечку, – Нет, ты посмотри, что наделал твой сын!

Нина непонимающе посмотрела на Евгения и вопросительно подняла бровь:

– И что я должна увидеть?

– Я играл… – попытался оправдаться ребёнок.

– Ты что, разве не видишь?! Он рассыпал всё по полу! Играл он! Нормальные дети играют с конструктором за столом и сразу собирают всё в коробочку, чтобы детали не потерялись! Кто вот это теперь собирать должен?!

– Не кричи на ребёнка. – как можно спокойнее произнесла Нина, чувствуя закипающую в душе злость, – Ничего страшного не случилось. Ваня поиграет и соберёт всё с пола.

– А ты время видела?! Ему скоро спать, сколько он будет его собирать?! До двенадцати?!

– До сна ещё полчаса. Ваня прекрасно успеет собрать конструктор в коробку.

– Да?! – взвизгнул муж, – Хорошо, а это тогда что, я спрашиваю?!

Евгений подошёл к Ване и дёрнул его правую руку, которую тот держал за спиной, демонстрируя Нине перепачканный шоколадом кулачок с зажатой покусанной сладкой фигуркой.

– Я гроблюсь, деньги зарабатываю, обеспечиваю вас! Даю жене на проезд, чтобы она на собеседования ездила, работу могла себе найти, чтобы нам жить полегче стало, наконец! А она что? Шоколадки вместо этого покупает?! И работу даже не пытается искать, так получается?!

– Нет, не так. – как можно спокойнее произнесла Нина, чувствуя, как еле сдерживаемый гнев отдаётся болью в висках, – Ванечку угостила моя знакомая, та же, что дала мне книгу. Я тебе уже говорила.

Евгений зло зыркнул на неё и ядовито процедил в ответ:

– Ага, как же! Угостили её! – резко развернулся и вышел прочь из комнаты.

Нина присела перед сыном на корточки и успокаивающе погладила его по плечам.

– Ты можешь ещё поиграть с конструктором, пока есть время, а потом я помогу его собрать, хочешь?

– Нет. Я больше никогда не буду в него играть. – прогнусавил Ванечка, сдерживая проступившие от обиды слёзы.

– Ну что ты, малыш… – вздохнула Нина, борясь с желанием прибить мужа, – Тебе же этот конструктор крёстный подарил, он тебе так нравится. И к тому же, дядя Саша очень расстроится, если ты перестанешь с ним играть. Давай сделаем так: быстро отмоем руки от шоколада, построим что-нибудь небольшое, а потом вместе уберём всё в коробку, хорошо?

Ванечка посмотрел на мать, и по напряжённому бледному лицу скользнула лёгкая улыбка, он кивнул.

* * *

Ночью Нина проснулась и рывком села на кровати, силясь понять, что же её разбудило.

В квартире стояла звенящая тишина, и было слышно, как тикают настенные часы в детской комнате. Девушка обхватила руками ноги, стараясь успокоить бешено колотящееся сердце: всё тихо, чего переполошилась, спрашивается?

И тут мысль, как электрический разряд поразила её мозг – точно, тишина! Почему так тихо, когда Евгений всегда горазд на витиеватый с художественным присвистом храп?!

Она посмотрела на кровать и похолодела от ужаса: тело мужа медленно «вминалось» в постель, словно что-то невидимое и тяжёлое навалилось на него. Грудная клетка впала и не двигалась, а живот наоборот, судорожно подпрыгивал, словно организм делал последние отчаянные попытки вобрать в лёгкие хоть немного воздуха. С каждой секундой Евгений «погружался» в кровать всё глубже, словно затягиваемый зыбучими песками.