Дочь глубин

Думаю, пора кое-что прояснить. Академия Гардинг-Пенкроф – это пятилетняя старшая школа с четырьмя факультетами, куда учеников распределяют по результатам тестов на профпригодность. Для краткости мы зовем ее ГП – и да, шутками на тему Гарри Поттера нас не удивить, но спасибо, что поинтересовались.

Когда я вошла в свою комнату, то застала там полный бедлам.

Нелинья утрамбовывала в рюкзак инструменты, сменную одежду и косметику. Эстер в панике раскладывала карточки для запоминания на дюжину стопок. Они у нее все были разных цветов, размеченные и расчерченные маркерами. Ее пес Топ лаял и прыгал на месте, как меховой тренажер-кузнечик.

Картина была привычной, но я все равно улыбнулась. Я люблю свою команду. К счастью, в комнаты селили не по принадлежности к факультету, иначе я бы никогда не смогла отвлекаться от обязанностей и отдыхать в компании лучших подруг.

– Малыш, не бери с собой много, – сказала Нелинья Эстер, запихивая в сумку запасные торцовые ключи и тушь для ресниц. (Нелинья ко всем обращалась «малыш», это ее фишка.)

– Мне нужны мои карточки, – возразила Эстер. – И лакомства для Топа.

Топ согласно тявкнул, не прекращая попыток коснуться носом потолка.

Нелинья посмотрела на меня и пожала плечами, как бы говоря: «Ну что с ней поделаешь?»

Сегодня она неплохо косила под Клепальщицу Роузи. Пышные коричневые волосы она убрала под зеленую бандану, а завязав полы рабочей джинсовой рубашки с короткими рукавами, оголила темную талию. Ее бриджи цвета хаки были в несводимых пятнах машинной смазки, зато ее макияж оказался как всегда безупречен. Я могла поспорить, что даже если Нелинья проползет по всей насосной системе океанариума или решит починить двигатель лодки, она все равно будет выглядеть как фотомодель.

Заметив черную жемчужину у моего горла, она округлила глаза:

– Какая прелесть! Откуда она у тебя?

– Заблаговременный подарок Дева на день рождения, – ответила я. – Она… э-эм… принадлежала нашей маме.

Ее губы приоткрылись в форме аккуратной буквы «О». Мои соседки знали все о трагической истории нашей семьи. А прибавьте к ней истории Нелиньи и Эстер – и нашу комнату можно смело записывать в рекордсменки по драматичности.

– Что ж, – сказала она, – у меня юбка есть и блузка, которые идеально к ней подойдут.

Нелинья всегда с готовностью делилась со мной одеждой и косметикой. У нас были практически один размер и одинаковый тон кожи, только она была бразильской крови, а я – индийских бундели, так что с ней мне не нужно беспокоиться, как я буду выглядеть на школьных танцах или во время субботней увольнительной в город. Но сегодня не тот случай.

– Нелинья, мы все выходные будем на яхте, – напомнила я.

– Да знаю, знаю, – кивнула та, что посчитала нормальным принарядиться для автобуса, который повезет нас к этой самой яхте. – Когда вернемся. На вечеринку в честь окончания учебного года, например!

Эстер сунула в дорожную сумку последнюю упаковку собачьего печенья.

– ВСЕ! – возвестила она и, развернувшись, оглядела комнату – не забыла ли чего. На ней была синяя футболка Факультета косаток и шорты в цветочек поверх цельного купальника. Она раскраснелась, светлые кудряшки торчали во все стороны. Я видела ее младенческие фотографии: пухлые щечки, которые так и просятся, чтобы за них ущипнули, огромные голубые глаза и изумленное выражение а-ля «что я делаю в этой Вселенной?». С тех пор она не сильно изменилась. – Я ГОТОВА!

– Тише, малыш, – пожурила Нелинья.

– Прости! – спохватилась Эстер. – Идемте! А то пропустим автобус!

Она ненавидела опаздывать. Это был один из ее пунктиков, вызывающих тревожность, с чем Топ должен был помогать ей справляться. Хотя я и не понимала, как кто-то, глядя на эту помесь джек-рассела, йорка и смерча, посчитал бы его за успокоительное, но он однозначно был самым очаровательным животным эмоциональной поддержки, каких вы когда-либо видели.

На выходе из комнаты он понюхал мою руку. Должно быть, я плохо вымыла из-под ногтей кальмаровую слизь.

Я схватила собранную еще накануне сумку. Я мало с собой брала: сменную одежду, гидрокостюм, нож для дайвинга, наручные часы дайвера. Никто из нас не знал, что собой представляют испытания, – кроме того, что основная их часть будет проходить под водой (естественно), а ребята со старших курсов молчали как партизаны. Даже Дев. С них со всех взяли клятву неразглашения, и они рьяно ее хранили, что ужасно нас раздражало.

Я поспешила за подругами.

Чтобы попасть во двор, нам пришлось спуститься и пройти через крыло восьмиклассников. В течение долгого времени я считала такое дизайнерское решение досадной ошибкой, но затем сообразила, что это сделано нарочно. Ребятам подготовительного года приходилось по несколько раз в день с восхищением и страхом в глазах расступаться перед нами, первокурсниками. А мы в свою очередь, проходя мимо них, могли с гордостью думать: «Может, мы и зеленые, но хотя бы не настолько жалкие, как эти несчастные тупицы». Они все казались такими маленькими, юными и напуганными. Интересно, мы тоже так выглядели год назад? А может, и сейчас так выглядим в глазах старшекурсников? Мне почудился смех Дева.

Снаружи нас встретил ясный солнечный день, обещающий скорое пекло. По дороге через кампус я мысленно составила список всех занятий, которые пропущу из-за этой поездки.

В нашем спортзале имелись шесть стен для скалолазания, два веревочных курса, помещения для холодной и горячей йоги, площадки для баскетбола, ракетбола, волейбола и банджи-мяча (мое любимое). Но пятница была посвящена боевым искусствам. Если бы не отъезд, меня бы все утро швыряли в стену на тренировке по малла-юддхе. Я не сильно расстроилась, что пропущу ее.

Наш океанариум представлял собой самую крупную, как мне говорили, исследовательскую лабораторию в мире, и по разнообразию морской флоры и фауны мы превзошли даже океанариумы залива Монтерей, «Чимелонг» и Атланты. Мы занимались спасением и реабилитацией кожистых черепах, выдр и морских львов (все они мои драгоценные любимцы), но сегодня была моя очередь мыть аквариумы угрей – так что всем счастливо оставаться!

Плавательных бассейнов у нас было целых три, причем один назывался «Синяя бездна»: он был таким огромным и глубоким, что там проводились занятия с симулятором подводной лодки. Во всем мире был только один бассейн больше нашего, и он принадлежал НАСА. Но, хотя я любила занятия дайвингом в помещении, они не шли ни в какое сравнение с открытым океаном.

Наконец мы миновали корпус Верна, где занимались «золотыми», иными словами – особо секретными исследованиями. Нам туда был ход заказан вплоть до третьего курса. Облицованный золотистыми пластинами, фасад этого корпуса выделялся на фоне остальных белых зданий кампуса, как золотая коронка. Его двери из затемненного стекла всегда неудержимо манили меня, будто дразня: «Будь ты такой же крутой, как твой брат, тебе бы, возможно, разрешили зайти. Ха-ха-ха-ха!»

Учитывая, что на старших курсах училось сорок ребят, казалось бы, хотя бы один их них обязан был поделиться волнующими подробностями золотых занятий – но увы. Как я уже говорила, их верность политике неразглашения доведена до абсолюта и неимоверно раздражает. Признаться, я сомневалась, что мне самой на старших курсах удастся удержать язык за зубами, но это проблема следующих лет.

Во дворе ребята со старших курсов бездельничали на траве. Этим счастливчикам оставалось лишь сдать выпускные экзамены и получить диплом, после чего их ждали лучшие университеты и завидные карьеры. Дева я не заметила, но его подружка Амелия Лихи, капитан моего факультета, помахала мне с другого конца лужайки и жестом пожелала удачи.

Я показала в ответ «спасибо», подумав: «Удача мне понадобится».

У меня не было особых причин для беспокойства: на нашем курсе сейчас и так двадцать человек – это максимально возможное число для перехода на следующий. Мы потеряли десятерых в подготовительном году и еще четверых в этом. Так что теоретически мы все могли пережить отбор. К тому же моя семья уже многие поколения училась в ГП, и я была старостой первого курса Факультета дельфинов. Мне нужно очень сильно облажаться, чтобы меня выгнали…

Эстер, Нелинья и я подошли к автобусу одними из первых – не считая, конечно же, Джеминая Твена. Он стоял у прохода с планшетом, готовый сверять имена по списку и раздавать тумаки тем, кто их заслужил.

Староста Факультета акул был высоким, темнокожим и худощавым – вылитый Майлз Моралез из «Вселенной Человека-паука», за что его так и прозвали за глаза – Человек-паук. Хотя классным я его не считаю. В прошлом году мы заключили перемирие, но он все равно мне не нравится.

– Нелинья да Сильва, – отметил он ее имя, не глядя при этом ей в глаза. – Эстер Гардинг. Староста Ана Даккар. Добро пожаловать на борт, – сказал он так, будто наш шаттл был военным кораблем.

Я слегка поклонилась:

– Благодарю, староста.

У него дернулось веко. Его бесило все, что я делаю, и это меня полностью устраивает. В нашем подготовительном году он довел Нелинью до слез, чего я не собираюсь ему прощать.

Сегодня нашим водителем был Берни, приветливый старик, в прошлом морской пехотинец. У него были потемневшие от кофе зубы, седые волосы и узловатые, как корни, пальцы.

Рядом с ним, сверяясь с сегодняшним расписанием, сидел доктор Хьюитт, как всегда мертвенно-бледный, потный и встрепанный. От него пахло средством от моли. Он преподавал мой самый нелюбимый предмет – теоретическое мореведение, сокращенно ТМ, также хорошо известное среди учеников как «теоретическое мозгоделание».

Хьюитт был очень строгим, и мои опасения из-за испытаний усилились. Мы с подругами ушли в самый конец автобуса, как можно дальше от него.

Как только все двадцать первокурсников заняли свои места, автобус тронулся.

У главных ворот вооруженные парни из военизированной службы охраны с улыбками помахали нам на прощание, будто желали: «Хорошего дня, детишки! Смотрите не умрите!» Согласна, в большинстве старших школ подобный уровень безопасности вызвал бы недоумение, как и курсирующая над кампусом стая крошечных дронов наблюдения. Удивительно, как быстро человек ко всему привыкает.

Когда мы выехали на Первое шоссе, я обернулась на академию, эту россыпь сияющих на солнце кубических зданий на вершине обрыва у залива, и меня охватило знакомое чувство: поверить не могу, что я здесь учусь. Затем я вспомнила, что у меня и выбора-то никакого не было, куда пойти учиться. После случившегося с нашими родителями ГП стала для нас с Девом домом.

Я задумалась, почему Дева не было на завтраке. Как служба безопасности отреагировала на его сообщение о мигающей защитной решетке? Наверняка он прав и это ничего не значит.

Но моя рука все равно потянулась к горлу и сжала черную жемчужину.

Я вспомнила мамины последние слова: «Ты и оглянуться не успеешь, как мы вернемся». А потом их с папой не стало.

Глава 3

– Первокурсники, – процедил будто ругательство доктор Хьюитт. Он стоял в проходе, держась одной рукой за спинку кресла, и тяжело дышал в микрофон автобуса. – Предстоящие вам в эти выходные испытания будут сильно отличаться от того, чего вы могли ожидать.

Это привлекло наше внимание. Все глаза впились в Хьюитта.

Телосложением профессор напоминал водолазный колокол: узкие плечи плавно переходили в обширный живот, обтянутый мятой рубашкой, наполовину торчащей из штанов. Стоящие дыбом седые волосы и печальные, влажно блестящие глаза делали его похожим на Альберта Эйнштейна после бессонной ночи ошибочных вычислений.

Сидящая рядом со мной Эстер зашуршала своими карточками. Топ лежал, положив голову ей на колени и постукивая хвостом по моему бедру.

– Через полчаса, – продолжил Хьюитт, – мы прибудем в Сан-Леандро. – Он подождал, пока не стихнет перешептывание. Мы ассоциировали Сан-Леандро с магазинами, кинотеатрами, субботним вечерним караоке – но никак не с итоговыми испытаниями. С другой стороны, это логично: именно в его порт обычно причаливала яхта академии. – Выйдя из автобуса, мы отправимся прямо на причал, – снова заговорил Хьюитт. – Никаких прогулок или остановок, чтобы попить. Все телефоны должны быть выключены.

Несколько ребят заворчали. В академии работал интранет, который строго регулировался, поймать на ее территории Сеть было невозможно. Хочешь почитать о размножении медуз? Не вопрос. Хочешь посмотреть Youtube? Ну, удачи.

Учителя объясняли это необходимостью сконцентрироваться на учебе, я же подозревала, что это еще одна мера безопасности наравне с подводной решеткой, вооруженными охранниками и наблюдением с дронов. Я этого не понимала, но такова жизнь.

Обычно, оказываясь в городе, мы вели себя как обезвоженное стадо, прорвавшееся к водопою: вваливались в первое же место с бесплатным вайфаем и утоляли жажду.

– Дальнейшие инструкции вы получите уже в море, – сказал Хьюитт. – Замечу лишь, что сегодня вы наконец узнаете, что собой представляет академия на самом деле. А академия узнает, сможете ли вы отвечать ее требованиям или погибнете в бесплодных попытках пройти испытание.

Мне хотелось думать, что Хьюитт просто хочет нас запугать, но проблема в том, что он никогда не опускался до пустых угроз. Если он говорил, что задаст на выходные дополнительное задание, – так и было. Если предсказывал, что девяносто процентов из нас не сдадут следующую контрольную, – именно так и получалось.

Вообще теоретическое мореведение должно быть веселым, необременительным предметом. На нем мы большую часть времени обсуждаем, как изменятся морские технологии через сотню или пару сотен лет. Или что бы было, если бы наука пошла иным путем развития? Что, если бы Леонардо да Винчи сделал больше для разработки гидролокатора, придуманного им в 1490 году? Или если бы подводная лодка Дреббеля не была потеряна в начале семнадцатого века, а проект субмарин с двигателем внутреннего сгорания Монтуриоля не отправился в долгий ящик из-за недостатка финансирования? Ускорило бы это прогресс и находились бы мы сейчас на более высоком технологическом уровне?

Размышлять об этом было прикольно, но… какой от этого практический толк? А Хьюитт вел себя так, будто на его вопросы существовали единственно верные ответы, – но это же было теоретическое мореведение. Как можно ставить «В-» сочинению просто потому, что высказанное там предположение отличается от твоего?

В общем, я ужасно сожалела, что куратором этого путешествия был не полковник Апеш, наш профессор военного дела, или не доктор Кайнд, учитель физкультуры. Хьюитт начинал задыхаться, пройдя всего полметра. Я не представляла, как он будет судить подводные испытания, которые, как я полагала, будут в первую очередь проверять физическую подготовку.

Он передал микрофон Джеминаю Твену. Джем отвечал за командные задания в предстоящие выходные, на которых нас должны поделить на пять команд по четыре человека, по одному от каждого факультета. Но до этого ему поручили разъяснить нам правила.

Ну еще бы. Типичный акула. Поставь его руководить футбольной командой малышей – и он тут же возомнит себя грандиозным полководцем. Бедные детишки у него уже через неделю будут ходить ровным строем, а потом он объявит войну команде таких же малышей из соседнего района.

Пока он перечислял свои любимые правила, я отвлеклась и отвернулась к окну.

Шоссе напоминало американские горки, втиснутые между обрывами. В одну секунду вокруг тебя – сплошные деревья, а в следующую твоему взору предстает панорама всего побережья вплоть до ГП. В один из таких моментов я заметила в бухте нечто странное – тонкую линию вспененной воды, на моих глазах протянувшуюся к подножию обрыва, где мы с Девом ныряли этим утром. Но я не видела ее источника. Это точно не лодка, а морские животные не плавают на такой скорости и по четкой прямой траектории. Это наверняка что-то механическое.

У меня замерло сердце.

Линия вдруг разделилась на три луча, напоминая трезубец, концы которого грозят вот-вот воткнуться в берег под академией.

– Эй, смотрите! – сказала я подругам.

Но к тому моменту, как Эстер и Нелинья повернулись к окну, побережье скрылось за деревьями и скалами.

– Что там? – спросила Нелинья.

И тут по нам ударила взрывная волна. Автобус задрожал. На дорогу посыпались камни.

– Землетрясение! – закричал Джем и, выронив микрофон, схватился за спинку ближайшего сиденья.

Доктора Хьюитта отшвырнуло к окну.

Асфальт трескался, нас занесло к ограждению, и мы все, двадцать тренированных первокурсников, визжали, как детсадовцы.

Каким-то чудом Берни не потерял управление и затормозил, высматривая, где остановиться. Мы свернули за очередной поворот и снова увидели ГП, вот только теперь…

Эстер вскрикнула, и Топ у нее на коленях заскулил. Нелинья прижала ладони к окну:

– Нет. Не может быть. Нет.

– Берни, останавливайся! – заорала я. – Прямо здесь!

Берни свернул на выступ, один из многих, пользующихся большой популярностью у туристов из-за открывающихся с них живописных видов на Тихий океан. Отсюда отлично видно и ГП, только сейчас в представшей нашим глазам картине не было ничего живописного.

Все в автобусе с криками прижались к окнам. От увиденного внутренности у меня завязались узлом.

Нас подбросило новой взрывной волной, и мы с ужасом увидели, как огромный кусок суши обрушился в бухту, унеся с собой последние белые кубики нашего прекрасного кампуса.

Не чуя под собой ног, я бросилась по проходу к выходу и забарабанила по дверям. Наконец Берни их открыл, я выпрыгнула, подбежала к самому краю обрыва и схватилась за холодные стальные поручни ограждения.

Я не сразу осознала, что шепчу молитву:

– Бог Шива, Обладатель Трех Глаз, вскормивший все живое, защити нас от смерти…

Но взывать к защите было поздно.

Мой брат был в кампусе. Как и полторы сотни других людей и целый океанариум, полный морских животных. Участок калифорнийского побережья площадью в квадратную милю отправился на дно океана.

Академия Гардинг-Пенкроф перестала существовать.

Глава 4

Несколько моих однокурсников стояли у ограждения и плакали. Другие застыли, обнявшись. Третьи в панике пытались поймать сигнал, чтобы написать друзьям или позвать на помощь. Элоиза Макманус с воем швыряла в океан камни. Купер Данн метался как тигр в клетке, пиная то передние, то задние колеса автобуса.

На щеках Нелиньи были грязные потеки от туши. Она как страж стояла над Эстер, которая скрестив ноги сидела на гравии и рыдала, уткнувшись носом в коричнево-белую шерсть Топа.

Джеминай Твен озвучил нашу общую мысль:

– Этого не может быть. – Он замахал руками, указывая на то место, где еще недавно была академия. – Не может быть!

Я чувствовала себя вне тела, парящей дюймах в шести над ним. Я слышала грохочущее в груди сердце, но его стук был приглушен, как вибрация музыки, играющей из стереосистемы в комнате общежития под нашей. Мои эмоции словно окутывал тюль, по краям поля зрения мельтешили черные точки.

Я поняла, что диссоциируюсь. Я говорила об этом с нашим школьным психологом доктором Фрэнсис. Со мной уже такое было, когда мне сообщили о случившемся с родителями. А теперь не стало Дева. Как и доктора Фрэнсис. И капитана моего факультета Амелии. Доктора Фареза. Подполковника Апеша. Доктора Кайнда. Выдрят, которых я еще вчера кормила в океанариуме. Милой работницы столовой Саанви, которая всегда мне улыбалась и иногда жарила пирожки гуджия с кокосовой начинкой, почти такие же вкусные, как у мамы. Всех в ГП… Этого не может быть.

Я постаралась дышать ровно и глубоко, чтобы закрепиться в собственном теле, но у меня было такое чувство, что мое сознание сейчас куда-нибудь уплывет и растворится в воздухе.

Из автобуса с трудом вышел доктор Хьюитт, вытирая лицо носовым платком. За ним с большим черным чемоданом в руке спустился Берни, и мужчины о чем-то тихо заговорили.

Мой взгляд автоматически сфокусировался на губах Хьюитта. Это была привычка дельфина, нас обучали всему, что связано с коммуникацией, в том числе сбору информации и взлому кодов. Я разобрала слова «Лэнд» и «атака». Берни ответил: «Кто-то из своих».

Нет, я наверняка ошиблась. Хьюитт не мог говорить о Лэнд Инститьют. Да, наши школы конкурировали между собой, наверное, с момента основания, но речь идет не о безобидных проказах вроде той, когда они забросали нашу яхту яйцами, а мы украли их белую акулу. А это же массовое убийство. И что Берни имел в виду под «кто-то из своих»?

Я сделала глубокий вдох, как перед нырком, собирая в диафрагме весь свой шок.

– Я видела атаку, – сказала я.

Все были слишком не в себе, чтобы меня услышать.

Я повторила громче:

– Я ВИДЕЛА АТАКУ.

Все притихли. Доктор Хьюитт посмотрел на меня.

Джем перестал расхаживать, и мне очень не понравился его взгляд. Он стиснул кулаки:

– Какая еще атака?

– Торпеда или что-то вроде того, – ответила я. – По крайней мере, мне так показалось.

Я описала увиденный след на воде и как он расщепился на три луча перед попаданием в берег.

– Не может быть, – сказала Кия Дженсен, еще одна акула. – Там же решетка, она бы ничего не пропустила.

У меня задрожали колени:

– Этим утром мы с Девом… – От горя у меня перехватило горло, и я задохнулась.

О господи, Дев. Его кривая улыбка. Его хулиганские карие глаза. Его дурацкие, из-за подушки стоящие дыбом волосы. Видя его каждый день, я освежала свою память о нашем отце, утешала себя, что наши родители не исчезли бесследно. Но теперь…

Все пожирали меня глазами, отчаянно надеясь развеять этот липкий туман непонимания. Я заставила себя продолжить и описала, как огни решетки ненадолго погасли.

– Дев должен был об этом доложить, – добавила я. – Он, наверное, как раз был в кабинете службы безопасности, когда… – Я махнула рукой на север, не в силах заставить себя снова туда посмотреть, но душой чувствуя ту пустоту, где еще недавно была академия. Как тупая боль в челюсти после удаленного зуба.

– Одна торпеда? – Тиа Ромеро, староста Факультета головоногих, покачала головой. – Даже если это торпеда с несколькими боеголовками, одной ее недостаточно, чтобы произвести подобные разрушения. Чтобы вызвать обвал такого масштаба… – Она взглянула на своих однокурсников по факультету, и они зашептались между собой. Головоногие занимались решением проблем, в этом состояла их роль, как у меня – чтение по губам. Поставь перед ними ящик с лего и скажи собрать из него работающий суперкомпьютер – и они не будут знать сна и отдыха, пока не придумают, как это сделать. Одна Нелинья не присоединилась к их кружку и продолжала нести безмолвный дозор над Эстер.

– Не важно, как это произошло, – заявил Джем. – Нужно вернуться и поискать выживших.

– Согласна, – сказала я.

В любой другой день это стало бы главной новостью: мы с Джем ни в чем не соглашались с самого нашего поступления в ГП два года назад.

Он угрюмо кивнул:

– Все в автобус…

– Нет. – К нам, прихрамывая, подошел доктор Хьюитт. В руке у него был планшетный компьютер, на рубашке расплылись пятна от пота, а цвет лица был как у замороженного заварного крема.

Позади него Берни опустился на колени на землю и открыл свой чемодан. Внутри в специальных углублениях в пенопласте блестела дюжина серебристых дронов величиной с колибри.

Хьюитт потыкал пальцем в экран, и дроны зажужжали. Вылетев из своих пенопластовых гнезд, они собрались в мигающую голубыми лампочками стайку и унеслись вдоль берега в сторону ГП.

– Они будут нашими глазами. – Голос Хьюитта дрожал – то ли от гнева, то ли от горя, а может, от всего сразу. – Но я не хочу, чтобы вы питали ложные надежды. Лэнд Инститьют нанесла упреждающий удар, который должен был уничтожить нас всех. Я два года боялся чего-то подобного.

Я коснулась черной жемчужины у себя на шее.

Почему Хьюитт говорил о ЛИ и ГП как о суверенных государствах? Лэнд Инститьют не могла просто взять и разрушить часть калифорнийского побережья, убив больше сотни людей.

Хвост Топа хлестнул меня по ноге: пес тыкался носом в колени Эстер, требуя ласки, чтобы отвлечь ее от мрачных мыслей.

– Доктор Хьюитт… – Франклин Кауч, староста Факультета косаток, казалось, сейчас взорвется. – Наши друзья могут быть ранены. Под завалами могут оставаться люди. Наш долг…

– МОЛЧАТЬ! – рявкнул Хьюитт.

Внезапно я будто вернулась на первый урок ТМ, когда Дэниэл Лековски – его отчислили в тот же год – посмел спросить, какая польза от теоретического мореведения. Я не забыла, как страшен в гневе Хьюитт.

Берни встал позади профессора, и, хотя он ничего не сказал, его присутствие понизило градус ярости Хьюитта до приемлемых значений.