скачать книгу бесплатно
– Доброе утро, Виктория. – Доктор Кэллоуэй слегка поднимает голову, улыбается мне и возвращается к чтению лежащей перед ней бумаги. Не глядя на меня, она указывает на стулья, стоящие под углом друг к другу лицом к ее столу. – Пожалуйста, садись.
Я сажусь, и почти сразу мои ноги начинают нервно дергаться вверх-вниз. Эвелин ерзает во сне, и я перестаю двигать ногами. Я напоминаю себе, что должна это сделать. Должна с кем-нибудь поговорить. Если не ради себя самой, то хотя бы ради Эвелин.
Доктор Кэллоуэй опускает ручку на стол и, наконец, уделяет мне все свое внимание.
– Как у тебя сегодня дела?
Я тотчас покрываюсь испариной. Я не могу дать ей свой обычный ответ: «Все в порядке». Я не в том состоянии.
– Отлично, отлично, – медленно начинаю я. – Можно задать вопрос?
– Конечно.
– Как давно я здесь?
Доктор Кэллоуэй склоняет голову набок.
– Как давно? – повторяет она мои слова.
Я с тревогой киваю. Моя нервозность берет верх. Я прижимаю Эвелин к себе еще крепче и держу ее за ручки.
– Сразу точно не скажу. Надо проверить по документам.
Она смотрит на толстенную папку с историей моей болезни, затем снова на меня, затем на компьютер и улыбается мне.
– Здесь гораздо быстрее.
Ее пальцы летают по клавиатуре. Это занимает всего несколько секунд, но мне кажется, будто годы. Наконец, она разворачивает ко мне экран компьютера. На нем листок моей госпитализации.
Она указывает на самый низ экрана. Я вижу свою подпись и рядом с ней дату: 19.05.2015.
Синклер был прав. Шесть месяцев.
Я снова сажусь на стул, и мой разум начинает работать. Почему я думала, будто я здесь три года? Почувствовав на себе взгляд доктора Кэллоуэй, я поднимаю глаза.
– Почему ты спросила? – деликатно осведомляется она.
– Я думала, что пробыла здесь три года, – честно отвечаю я.
– Три года? – Брови доктора Кэллоуэй ползут вверх. – Это очень долго. Почему ты подумала про три года?
Я пожимаю плечами и отвечаю, что не знаю, но мгновенно слышу голос Уэса. Сначала он очень слабый, но вскоре становится громче. Мне кажется, что его губы касаются моего правого уха, и он говорит: «У нас уже три года совместной жизни…»
Я смотрю доктору Кэллоуэй в глаза.
– Понятия не имею, – говорю я и, прежде чем она успеет спросить что-то еще, быстро меняю тему. – В последнее время мне не дает покоя мысль…
Ну, давай, говори, требует мой разум. Просто скажи, и все!
Доктор Кэллоуэй ничего не говорит, просто терпеливо ждет, когда я продолжу. Боже, мне бы ее терпение. Я нервно облизываю губы.
– Я хочу покинуть Фэйрфакс.
Она воспринимает это спокойно и даже кивает. В ее глазах светится интерес.
– Почему ты готова покинуть Фэйрфакс?
Потому что я чувствую, что схожу с ума. Я хочу вернуть мою жизнь. Хочу снова чувствовать себя нормальной. Нет, я не могу этого сказать.
– Потому что я не хочу быть здесь, – наконец отвечаю я.
Мои слова встречены молчанием. Доктор Кэллоуэй переплетает пальцы и опускает на них подбородок.
– Почему нет? – наконец спрашивает она.
Только ни слова про голоса, шепчет мой разум. Это только все испортит.
Раз уж я решила сказать правду, то должна вести себя осмотрительно. Не хватало, чтобы она решила, то я и вправду чокнутая.
– Может, произошло что-то такое, что подтолкнуло тебя принять это решение?
Я открываю рот и тотчас закрываю снова. Я не могу сказать ей, что перестала принимать лекарства. Так что я сообщаю лишь часть правды.
– Нет. Просто я знаю, что мне здесь больше не место.
Доктор Кэллоуэй пристально на меня смотрит. Я не вижу в ее глазах ни отказа, ни согласия.
– Чтобы уйти отсюда, тебе нужно пройти обследование у меня и у врачебной комиссии, прежде чем мы подпишем документы о выписке. Мы должны убедиться, что тебе значительно лучше по сравнению с тем, какой ты поступила сюда.
Я так и знала. И хотя я была морально готова к тому, какой серьезной будет эта битва, я все равно обескуражена.
Я не говорю ни слова.
Нас окружает молчание. Кстати, это худший вид молчания. Тот, что пожирает меня. Доктор Кэллоуэй выжидающе смотрит на меня, ожидая, что я скажу.
– Если ты уйдешь, я должна быть уверена в том, что с тобой все будет в порядке. Я не возражаю, что тебе, возможно, здесь больше не место, но…
Боже. Ненавижу это мерзкое «но». Может ли хоть одно предложение иметь положительный конец, если начинается с «но»? Вряд ли.
– Но прежде чем ты сможешь достичь этой цели, тебе предстоит потрудиться. Если ты позволишь мне помочь тебе в этом, то я готова.
– Вы хотите, чтобы я открылась и рассказала, как я себя чувствую? – скептически спрашиваю я. Уже от того, что я произношу это вслух, у меня во рту остается горький осадок.
– Нет, не это.
– Тогда что?
– Ничего страшного, Виктория. Я знаю, ты по натуре скрытная. – Она смотрит на Эвелин, и ее улыбка слегка тускнеет. – Ты любишь свою дочь и хочешь защитить ее, но мне нужно, чтобы ты открылась. Мне нужно твое доверие.
Она резко встает. В окно светит солнце, и тень моей собеседницы кажется больше моей. Я машинально вздрагиваю. Доктор Кэллоуэй этого не замечает. Она подходит к шкафу и вытаскивает папку. Сбоку на ней написано мое имя. В ней так много бумаг, что она того гляди вот-вот развалится.
– Это история моей болезни?
Она кивает и открывает папку. Некоторые бумаги скреплены вместе. По краям приклеены красные полоски. К задней обложке прикреплен карман с толстой стопкой фотографий. Она достает несколько штук и держит в руках.
– Я хочу показать тебе несколько фотоснимков.
Я пытаюсь взглянуть на них, но доктор Кэллоуэй прячет их, как будто мы играем в покер.
– Чьи это фотографии?
– Твои. Я начну медленно показывать тебе каждый снимок. Как только ты их рассмотришь, я быстро покажу другие. Если какие-то из них покажутся тебе знакомыми, скажи мне остановиться, и я остановлюсь.
– Откуда они у вас? Кто вам их дал?
Доктор Кэллоуэй опускает снимки.
– Твоя мать. Когда тебя поместили в Фэйрфакс, она дала их твоему врачу в надежде, что ты вспомнишь… что-нибудь.
– Тогда почему я их вижу только сейчас?
– Потому что каждый раз, когда тебе показывали эти фотографии, ты отказывалась на них смотреть.
Я отказывалась? Не могу вспомнить это, но у меня нет причин не верить доктору.
– Ты готова взглянуть на эти фотографии? – мягко спрашивает она.
Когда кто-то хочет повторить свой путь, с чего ему начать?
С начала.
Проблема в том, что я не знаю, где это начало.
Но вот он, мой шанс вторично прожить жизнь через призму снимков.
Я была бы дурой, если бы отказалась, но еще большей дурой, если бы не начала нервничать. Это квантовый скачок из моей повседневной рутины, и я понятия не имею, чем все это закончится.
Я медленно киваю.
– Отлично, – говорит она. – Пора распутать твое прошлое.
Первое фото: мы с Уэсом в день нашей свадьбы. Держась за руки, идем по церковному проходу. Уэс улыбается мне, а я сияю от счастья. Посмотреть на нас – мы идеальная, счастливая пары. По уши влюбленные друг в друга.
Второе: мы с мамой. Сидим на заднем дворе ее дома. Это тот самый дом, в котором я выросла. Мать держит в одной руке тонкую сигарету, в другой – фотографию. Передо мной стопки фотоснимков, а на столе во внутреннем дворике стоят напитки. Мы обе улыбаемся в объектив.
Третье: я в больнице. На мне больничная пижама. Рядом со мной стоит неизвестная блондинка. Я прислонилась к стойке и выгляжу измученной, но очень счастливой.
Как она и обещала, процесс ускоряется. Один за другим возникают новые снимки, все быстрей, быстрей и быстрей. Вскоре цвета начинают сливаться, и я не знаю, где заканчивается одна картинка и начинается следующая.
У меня кружится голова. Я чувствую себя как на американских горках за несколько секунд до крутого поворота. К горлу подступает тошнота. Я опасаюсь, что меня вот-вот вырвет.
– Хватит, – говорю я. Но картинки сменяются еще быстрее. – Я сказала, хватит.
Доктор Кэллоуэй останавливается на фото, на котором изображены мы с Уэсом, но мой разум этого не видит. Он цепляется за все эти воспоминания, цепляется, как голодное животное за еду. Мое сердце бьется со скоростью миля в минуту. Я не в состоянии сделать глубокий вдох. Стены медленно надвигаются на меня, и я чувствую себя в ловушке.
Память затягивает меня, как в воронку, и я с каждой секундой становлюсь все меньше и меньше, в то время как фото увеличивается в размерах и постепенно окружает меня. Кабинет доктора Кэллоуэй тускнеет. Она все еще говорит, но ее слова уже невозможно разобрать.
В моих ушах стоит звон. По краям моего поля зрения возникает яркий, ослепительный свет и вскоре я вижу только его. Я чувствую, что отрываюсь от настоящего и растворяюсь в прошлом. Мой спортивный костюм растворяется, ему на смену приходит летнее хлопчатобумажное платье. Мои волосы блестят, моя кожа начинает сиять. Легкий ветерок щекочет мне кожу. И на моих глазах Эвелин начинает исчезать. Я кричу ей вслед, но, увы, слишком поздно… Меня уже нет.
4
Май 2012 года
В тот день, когда я встретила Уэсли Донована, я понятия не имела, как сложится моя жизнь. Я познакомилась с ним год назад. Мы столкнулись с ним на улице. Буквально столкнулись. Я торопилась, неся букет цветов, который купила у флориста. Я спешила к своей машине и на ходу взглянула на часы. Я хотела вернуться к себе и еще немного прибраться до ужина с мамой. Цветы я хотела поставить в вазу и украсить ими стол, чтобы мать грузила меня хотя бы одной вещью меньше. Знаю, мне следовало позаботиться об этом раньше. Пять часов – худшее время, если вам надо что-то сделать, но у меня в больнице была поздняя смена, и я вернулась домой около шести утра. Я сказала себе, что посплю несколько часов, но в итоге проспала до трех часов дня.
Водители ждали в дорожной пробке. Гудели клаксоны. Радиоприемники орали на всю мощь. Казалось, будто земля дрожит подо мной. Все это жутко раздражало и отвлекало.
А потом я налетела прямо на него. Он тоже торопился, на ходу разговаривая по мобильному. Телефон выскользнул из его руки, упал на тротуар и, пролетев по бетону, остановился рядом с отверстием ливневой канализации. Мои цветы разлетелись в разные стороны.
– Извините, – посетовал он и опустился на колени, чтобы помочь мне собрать все двадцать роз на длинных стеблях.
Одна за другой те вернулись в бумажный пакет. Передо мной был красавец-мужчина, и он бережно собирал мои цветы. Я тотчас оцепенела и уставилась на него. Его белокурые волосы были коротко стрижены на висках и длиннее на макушке. Все пряди лежали волосок к волоску. Светло-каштановые ресницы касались щек, затеняя карие глаза. Он был гладко выбрит, и его скулы четко выделялись на фоне лица. Он взглянул на меня из-под ресниц, и мой мир изменился.
В один миг.
Он смотрел на меня так, словно хотел овладеть каждой частью меня. Безумием было то, что я была не против. Смутившись, я подняла его телефон и передала ему в тот момент, когда он вернул мне цветы.
– Ваш телефон цел?
Он сунул его обратно в карман, пожал плечами и лениво улыбнулся.
– Не имеет значения. Я могу купить себе новый.
Дрожащим голосом я поблагодарила его, а он, прежде чем зашагать прочь, нежно взял меня за руку. В его крупной ладони та казалась такой маленькой, такой хрупкой.
– Уэс Донован, – представился он.
– Виктория Олдридж.
Его пальцы соскользнули с моего запястья, на миг задержались на моей коже, и он пожал мне руку. Одно простое рукопожатие, и мое сердце чуть не выскочило из груди. Я поняла, что хочу увидеть Уэса снова.
Но тут он сказал мне:
– У вас кровь.
Я моргнула, прогоняя туман, которым он меня окружил.
– Что?
