скачать книгу бесплатно
Запершившее горло свело спазмом, а на глазах навернулись слезы. Снова! Я как человек, который плывет по морю в дырявой лодке и пытается починить ее с помощью всего, что подвернется под руку. Но всего этого мало, недостаточно.
– Мне жаль, – задыхаясь, прошептала я. И оказалась в объятиях мамы. Она была рядом, гладила меня по спине. Говорила, мол, все будет хорошо, она рада, что я вернулась.
Мама с усилием оторвалась от меня, собрала вещи и, тихо плача, вышла из палаты вместе с папой и Лу.
– Скоро вернемся, – пообещал папа прежде, чем закрыть дверь.
Теперь, оставшись в одиночестве, я глубоко вздохнула. Теперь семьи здесь нет, и хаос чувств в душе начал успокаиваться. Будто он решил поспать, отдохнуть. Однако хаос не исчез навсегда. Он вернется.
Каждый предмет мебели, каждая деталь здесь оказывали на меня разное впечатление. Я окинула палату взглядом и вдруг заметила на противоположной стене небольшую картину. Она висела над маленьким столиком и стулом с мягкой обивкой. На ней было изображено дерево. Картина – единственное яркое пятно, только на ней совсем не было белого цвета. С каждой минутой в палате становилось все холоднее, она внушала странное чувство, которое прочно угнездилось во мне.
Холодно.
Закашлявшись, я натянула одеяло повыше. Как бы подавить это странное чувство? Повернув голову направо, я посмотрела в окно. Небо заволокли темные, плотные тучи. От взгляда на них делалось жутко. Полная противоположность белизне палаты. Они очень холодные, но почему-то казались живыми.
Я наблюдала за постоянно менявшимися тучами. Глаза слипались. Тучи словно песня или фильм, от которых клонило в сон.
– Она спит. Давай заглянем позже, а пока позволим ей отдохнуть.
Я знала, чей это голос. Папа вернулся. Я дремала с закрытыми глазами: не спала и не бодрствовала.
Другой голос ответил, что хочет остаться. Он тоже казался удивительно знакомым и чужим одновременно, и я не представляла, что делать, как на него реагировать. Поэтому лежала и выжидала.
Все тихо. Слышно только, как стучало мое сердце, и как юноша, которому принадлежал другой голос, мерил шагами палату. Не выдержав, я открыла глаза. И увидела Сэма.
Он правда здесь. На нем синие джинсы, болтающиеся на бедрах, мешковатый свитер. Волосы у Сэма немного длиннее, чем в моих воспоминаниях, а вот глаза прежние. Такие же большие и голубые. Смотрели пристально. Я с трудом оторвалась от его глаз. Мне хотелось рассмотреть Сэма целиком. Я разглядела с десяток веснушек, и это только у него на носу. Сэм стройный и жилистый, но не такой, как раньше. Я помнила его очень худым, щуплым. Вырос? Еще как. Когда это произошло? Почему у меня всего лишь одно-два смутных воспоминания о том Сэме, стоявшем передо мной сейчас? Короткие, мимолетные фрагменты, смазанные картинки. Но не больше.
– Я подожду за дверью, – сказал папа.
Я не обратила на него внимания. Меня целиком и полностью занимал Сэм.
Сэм не издал ни звука, даже в лице не поменялся, однако я ощущала, что он тоже меня разглядывал. Знать не хочу, что именно он видел: если я выглядела так же, как себя чувствовала, надо было попросить Сэма уйти. Мне неприятно. Вид у меня наверняка был жуткий. Однако это роли не играло. Это не важно.
Взяв стул, стоявший у столика под картиной с деревом, Сэм сел к окну: по небу все неслись свинцово-серые тучи.
Я не могла выдавить из себя ни слова. Сказать бы: «Привет» или «Здорово, что ты здесь», но ничего не получалось. Даже улыбнуться, потому что лицо словно окаменело. Думаю, Сэму было не легче. И все же мы не сводили друг с друга глаз. Смотрели и смотрели. Меня охватило одно из сотен чувств, которые я испытала, придя в сознание.
Чувство глубокое, захватывающее, мощное.
Оно подобно возвращению домой.
В тишине, повисшей в палате, нет покоя. Нет, она кричащая, дикая, бурлящая. И несмотря на ее громкость, я не понимала, что она пыталась мне сказать.
– Почему ты захотела меня увидеть?
Сэм вдруг заговорил, и это застигло меня врасплох. Его слова меня потрясли. Он спросил так, будто в моем желании было что-то необычное и странное, может, даже удивительное. Что-то неправильное. Голос Сэма стал ниже, но не утратил той мягкости, которую я помнила.
– Потому что…
«Потому что я тебя помню», – собиралась ответить я. Помню лучше, чем все остальное. С Сэмом связаны хорошие воспоминания.
По непонятной причине я передумала и, проглотив эти слова, объяснила:
– Потому что ты мой друг.
Сэм недоверчиво уставился на меня, приподняв темные брови. На его лбу пролегли две-три складки. Ответ его явно поразил. Сэм открыл рот, будто собираясь что-то ответить, но затем задумчиво поджал губы.
Мы молчали.
Я заметила, что ямочка на левой щеке Сэма стала глубже.
– Ты в порядке? В смысле… – со вздохом взъерошив свои светло-русые волосы, Сэм опустил руку на колено. – Твой отец полагает, что все хорошо, но… Ты правда в порядке?
Дело не в том, что он сказал, а как он это сделал. Он не сводил с меня своих голубых глаз, к радужке становившихся серыми. Сэм глядел на меня слишком серьезно. Узкое выразительное лицо было обращено ко мне. Эти слова, этот внимательный пронизывающий взгляд, этот мрачный голос, этот вопрос тяжелым грузом легли на грудь. Они давили, мешали дышать.
«Да, я в порядке!» – хотела закричать я. Просто: «Да!» Но не получалось. Что-то внутри удерживало слова, не давало им сорваться с губ. Что-то внутри останавливало меня. Оно в панике трясло головой, будто говоря: «Это не так, ты не в порядке». Однако я не верила. Не желала верить. Я в порядке.
Сэм наблюдал за мной, смотрел слишком пристально.
А я? Раз не могу сказать: «Да», значит, кивну… Хотя моя затекшая шея была резко против. Я все же кивнула, и Сэм принял такой ответ. Я поняла, что он не до конца мне поверил. Сэм как открытая книга. Однако он молчал, уставясь на пальцы, которые нервно заламывал.
– Что ты помнишь? О нас с тобой.
– Многое, – напустила туману я, тяжело сглатывая. Во рту липко, а язык ворочался с трудом.
– Достаточно много? – хрипло уточнил Сэм.
Достаточно?
В каком смысле?
Я лихорадочно размышляла, с чего он вообще задал этот вопрос. Нет, что-то я упустила. Иначе и быть не могло. Иначе почему Сэм спросил… Я в нерешительности нахмурилась. Мы поругались? Я принялась копаться в памяти, пытаясь найти ответ на это «достаточно» и на весь вопрос в целом. Одну за другой откладывала в сторону картинки, на которых был Сэм. Воспоминаний много. Но все они бесполезны. Ничего примечательного. Почему так? Что не так с воспоминаниями?
Я словно остановившиеся часы, словно ястреб со сломанными крыльями. Словно зебра без полосок или дерево без корней.
Вот картинки, отчетливые и яркие. Они навсегда останутся с нами. Мимолетные кадры прошлого. Но ценными и особенными воспоминания становятся лишь благодаря чувству, с которым мы их связываем. Чувству, похожему на музыку. Мелодия, прикрепленная к воспоминанию.
Ее нет.
Картинка – это лишь картинка. Картинки кружились у меня в голове немые, бессвязные и не могли дать ответ.
Ну, конечно! В эту секунду меня осенило. Вот почему ощущения такие странные. Теперь ясно, почему после пробуждения на меня нахлынуло такое великое множество чувств, отчетливых, мощных. Теперь я поняла, в чем загвоздка.
В отчаянии, в шоке я уставилась на Сэма. Из глаз покатились слезы, щеки пылали, в груди жгло. Ничего не в порядке. Вообще ничего. Я солгала, сказав, что помню себя. Это не так. Я не помнила, что чувствовала, когда мама испекла мне на шестнадцатилетие любимый пирог. Что чувствовала, когда впервые поехала на велосипеде. Не знала, почему плакала, получив от родителей в подарок на десять лет морскую свинку. Я грустила? Мне хотелось чего-то другого? Или то были слезы радости?
Все, что я когда-либо чувствовала… исчезло.
Я сажусь на койке, ошеломленная и подавленная.
– Помоги мне, Сэм, – с мольбой прошептала я.
Он не ответил.
Я видела, как он задумался, заметила, как он понял: что-то не так. Не выдержав этой оглушительной тишины и взгляда Сэма, я закрыла глаза, сделала несколько глубоких вдохов. «Все вернется на круги своя, – мысленно заверяла я сама себя. – Я снова стану прежней Норой. Сломанные вещи не всегда бросают и выкидывают. Иногда сломанное удается привести в порядок, починить. Спасти».
Вдох, выдох.
Я скомкала в пальцах одеяло.
Все будет хорошо…
– Почему именно эта мелодия? – сиплым срывающимся голосом поинтересовался Сэм.
Глаза открылись будто сами по себе. Сбитая с толку, я мысленно повторила слова Сэма. О чем он?
– Какая мелодия?
– Которую ты только что напевала.
Я в замешательстве уставилась на Сэма. Я что-то напевала?
– Ты даже не заметила, – догадался Сэм. Наклонив голову, он скрипнул зубами. И вскочил, разрушая тем самым иллюзию покоя и безмятежности, которые излучал до этого. Сэм ходил туда-сюда по палате: он то хватался за голову, то прятал в ладонях лицо, то потирал шею. И выражение его лица – вообще-то их были тысячи сразу.
Я осторожно окликнула его:
– Сэм?
Я в растерянности, не хватало еще, чтобы Сэм тоже запутался.
– Дай мне секунду. Одну малюсенькую, – процедил он, будто слова причиняли ему боль. Его плечи, грудь вздымались и опускались в такт участившемуся дыханию.
И вдруг я задышала вместе с ним. Часто хватала ртом воздух, будто мне не хватало кислорода. Неважно, как глубоко я дышала – все равно задыхалась. Легкие горели.
Страх проник в меня, смеялся надо мной: «Не жди от него помощи, тебе не стать снова целой. Ты сломана, и никто тебя не починит. Ни он, ни ты сама».
– Нора? Нора! Ты меня слышишь?
Сэм больше не метался по палате, он вдруг оказался рядом с моей койкой. В его глазах плескалась тревога. Я попыталась сморгнуть пелену паники. Дышать нечем…
Пронзительный писк заставил содрогнуться. Выключите его! Выключите!
Я зажала уши, но писк был слишком громкий. Хотела закричать, но вместо этого до крови закусила губу, еще крепче прижала ладони к ушам, раскачиваясь взад и вперед, как маленький ребенок.
Комната наполнилась голосами. Мешанина звуков и хаоса.
В какой-то миг я заметила доктора Альвареса. Он поддерживал меня за голову, и я немного успокоилась. Он посветил мне в глаза фонариком, приподнял сначала левое, а затем правое веко. Он говорил со мной. Во всяком случае, губы у него шевелились, но я ничего не слышала – только писк, собственное дыхание, бешено бьющееся сердце и тот голос в голове, который все насмехался надо мной.
Доктор Альварес отпустил меня, и в следующее мгновение невыносимо противный звук смолк. Я увидела испуганную Лу, которая смотрела на меня, тесно прижавшись к папе. Рот у нее перепачкан мороженым. Она цеплялась за папин свитер. Губы папы поджаты, он бледнее, чем был раньше. Рядом со мной – доктор Альварес. Туман постепенно рассеялся, взгляд у меня прояснился. На лбу выступила испарина.
– Все хорошо. Тревога сработала, потому что сердцебиение Норы до необычайного участилось. Возможно, это произошло из-за стресса, – укоряющий взгляд доктора Альвареса устремлен на меня, но обращался он к папе.
Я обнаружила, что Сэм еще здесь. Я желала ухватиться за последнюю искру надежды, которая тлела во мне…
– Сэм, тебе лучше уйти, – несмотря на всю строгость и решительность, с которыми папа произнес эти слова, он был спокоен.
Я хотела воспротивиться, хотела громко закричать: «Нет! Он пока не может уйти».
Только благодаря Сэму я еще не сошла с ума.
Я умоляюще посмотрела на Сэма, но на его лице не дрогнул ни один мускул. Он не пошевелился, не выполнил просьбу папы – хотя это была не просьба. Пока что. Нет, Сэм молча глядел на меня, и кажется, будто в этом молчании заключено множество слов.
Я задержала дыхание. И не выдыхала, пока не услышала ответ Сэма, который спас меня от удушья.
– Хорошо, – прошептал Сэм.
Он обращался не к папе.
4
Сэм
Fleurie – Hurts Like Hell
Чувствуя подкатывающую тошноту, я схватил со столика куртку и быстро вышел из палаты. Оказавшись в коридоре, я с глубоким вздохом сполз по шершавой стене.
Я в больнице. У Норы.
Издав сухой смешок, я потряс головой. Невероятно.
Я понятия не имел, почему пришел. Понятия не имел, почему сказал Норе, что помогу. Неважно, с чем.
Возможно, меня привели сюда потрясение, вызванное звонком отца Норы, и любопытство.
Может статься, я здесь из-за прошлого, которое давно пытаюсь позабыть, потому что мысли о нем причиняют боль. Мы с Норой жили в разных мирах. Она где-то существовала, но больше не имела отношения к моей жизни. Так было много лет.
Но этот день все изменил. А именно тот миг, когда я согласился приехать и навестить Нору. Я собирался быть серьезным и непоколебимым, но стоило мне переступить порог ее палаты, как вся моя решимость пошатнулась. Больше всего на свете я желал пуститься наутек.
Несколько спутанных прядей вокруг бледного лица, испещренного царапинами и порезами, которые почти зажили. Нора беспокойно шевелила пальцами, руки у нее все в ушибах и синяках, глаза налиты кровью. Проклятье, выглядела она паршиво. И все же… И все же это Нора. Девчонка, с которой мы вместе росли. Девчонка, напевавшая ту мелодию.
При виде Норы на больничной койке в глубине души зародилась вера, что Нора вернулась. Вера… совсем слабая.
Неважно, что мною двигало, жалость или надежда. Я согласился помочь Норе, и теперь оставалось только молиться, чтобы все побыстрее закончилось, а мы вернулись к прежней жизни. Нора к своей, я к своей. Нас больше ничего не связывает и вместе не держит. Слишком многое произошло.
Почему-то чувствуя себя очень вымотанным, я со вздохом надел куртку, обмотал шею шарфом. На улице холодно. К счастью, дождя или снега нет, иначе ехать на скутере было бы совсем неприятно. Проклятый ветер дул со всех сторон. Шлем с перчатками я забыл в палате Норы. Попросить родителей забрать меня отсюда? Нет, этот вариант никуда не годился. Они стали бы приставать с вопросами о Норе, а я не хотел на них отвечать. Не уверен, что мог на них ответить. В последний раз мы с Норой разговаривали в восьмом классе. Общались мы все реже. Намного реже. О том, что случилось позже, я предпочел бы просто забыть. После этого я перестал считать Нору другом. Она стала той, кто портил мне жизнь. Кто смотрел, как ее портят…
Я невольно бросил взгляд на левое запястье, хотя сквозь ткань толстовки ничего было не видно.
Словами не передать, как я ненавидел больницы. Ненавидел мелодию, которую напевала Нора.
