скачать книгу бесплатно
– Идешь на обед, Федерсон?
– Нет, мне нужно кое-что сделать.
Я все равно не был голоден.
Тучи затянули небо, в воздухе пахло дождем, и гремлины, что процветали в пасмурную погоду, уже приготовились дергать меня за нервы. Я уже знал, что за этим последует.
Не думай... действуй!
Я отодвинул складывающуюся гармошкой дверь шкафа из светлой древесины и почувствовал себя так, словно вторгся на чужую территорию: мои собственные тридцать семь лет жизни сразу же испарились. Некоторые вещи висели на плечиках, остальные лежали сложенными на полках.
Какой яркий ассортимент: ярко-красные брюки клёш с отворотами, рубашки с огромными воротниками, широкие пестрые галстуки резких, ярких цветов… стиль одежды, что в любую другую эпоху считался бы абсурдным. Я нашел жестянку с аспирином в кипе одежды, – возможно, полезная штука от головной боли, вызванной видом этой безвкусной кучи тканей.
Одежда в комоде выглядела так, словно ее вывалили из той же сумки, что вытряхнули на мой стол до того, как я сделал уборку. Сероватое нижнее белье, пара водолазок, две пары новых джинсов, которые были твердыми, как трупы, безнадежно измятая бордовая толстовка с эмблемой SIU в белом круге на груди. Но в верхнем ящике комода царил идеальный порядок, – пары носков, свернутые вместе.
– Некоторые вещи никогда не меняются, – пробормотал я, вспоминая, что ящик для носков в моем трейлере был в точно таком же идеальном порядке.
И там же, в стенном шкафу, висел проект дня – десять килограммов одежды, втиснутые в пакет, рассчитанный на пять килограмм.
Спустившись в прачечную в подвальном этаже, я запихнул одежду в стиральную машину, что тогда стоило всего лишь 10 центов за загрузку, включил стирку и вернулся в комнату. Вернувшись через полчаса, я увидел, что сушильный аппарат, в котором лежала чужая сухая одежда, уже выключился. Аккуратно вынув чужие вещи, я сложил их опрятной стопкой на столе прачечной, а в сушильный аппарат загрузил свои. Через полчаса, насвистывая этюд Шопена, я торопливо спустился в прачечную, чтобы забрать свои чистые вещи, но… в сушильном аппарате их не было... Они валялись на полу.
Взбешенный, я принялся поднимать их с пола, когда услышал за спиной:
– Слышишь ты, осел, не трогай мои вещи. Ты меня слышишь?
Я повернулся и увидел высокого парня, что уставился на меня сквозь зло прищуренные веки. Под футболкой его играли накачанные мускулы.
– Они выглядели сухими, – сказал я, ощущая, как гремлины начинают дергать меня за ниточки нервов.
– Чушь собачья!
Казалось, парень вот-вот бросится на меня. Сжимая в руках свои влажные вещи, я осторожно отступил несколько шагов назад, а потом бросился из прачечной и вверх по лестнице. Это был тот самый инцидент, что не давал мне покоя почти сорок лет. Он стал для меня сокрушительным психологическим ударом. Трясущимися руками, чувствуя поднимающийся в душе гнев, я открыл книгу Фон Рейхмана.
«Нервный человек должен понимать, что у других людей тоже есть мнения, и они отличаются от его собственного», – прочитал я громко.
– Бред сивой кобылы!
«Когда вас кто-то раздражает, вы сами должны решить, позволите ли вы себе поддаться раздражению или нет».
... Да, позволю!
«Смех и гнев сочетаются, как бензин и вода».
Вот оно!
Мне нужно было срочно начать смеяться, или мне придется жить с этим кошмаром следующие сорок лет.
«Действия, совершаемые ради реализуемой цели, почти всегда уменьшают нервозность», – прочитал я.
Когда я снова спустился в подвал, эта громадная ходячая реклама университетской вступительной кампании стоял, прислонившись к ящику.
– Ты абсолютно прав, – сказал я, проносясь мимо.
Злобный парень курил сигарету. Он взглянул на меня с насмешливым выражением, а потом затушил окурок каблуком.
– Что ты, черт возьми, имеешь в виду? – спросил он и сплюнул.
– Я имею в виду... что с такой влажностью одежда сохнет долго.
– Это всё? – спросил он, кинув на меня косой взгляд.
– Да, вот, – ответил я и дал ему два десятипенсовика, – это тебе, чтобы хорошо всё высушить. Я имею в виду, я забрал твое время на сушку, и забыл, что в прачечной ужасно влажно.
Я провел рукой по бровям, вытирая их. Парень взял десятипенсовики и вставил их в слот сушильного аппарата, и, как я и надеялся, он увеличил температуру, установив на отметке «высокая». Ни слова ни сказав, он снова сел у стола, достал еще одну сигарету из кармана и хмуро подкурил.
Час спустя я удобно сидел в комнате, расположив ноги на столешнице, и наблюдал в окно, как этот дикарь медленно бредет по Поинт-Драйву со своим новым другом – гремлином, что измывался надо мной на протяжении сорока лет. Парень был зол, как черт, – на плече у него болтались рубашки и брюки, измятые, как бумага, которую сначала скомкали в руке, а потом попытались расправить. Сколько бы я ни вспоминал эту картину, занимаясь стиркой, этот конкретный гремлин больше никогда не станет дергать меня за ниточки нервов.
Мой метод избавления от симптомов нервного напряжения, возможно, не встретил бы одобрения у доктора Фон Рейхмана, но он сработал, и я сделал глубокий, свободный от какого-либо мандража, вдох отличного, влажного воздуха. Именно тогда я заметил потускневшую записку, приклеенную к радиатору желтым, вспучившего пузырями, скотчем. На этой записке некоторое время назад я написал:
«В будущем неизвестности не больше, чем в настоящем».
(Уолт Уитмэн)
Я вытащил листок бумаги и взял механический карандаш. Может, проснувшись завтра утром, я окажусь снова в 2009, или в каком-нибудь другом году. Или наоборот, мне придется пережить большую часть своей жизни заново. Я посмотрел на дуб, растущий за окном. Он всё еще будет там в 2009, так же, как и я, так или иначе.
Теперь, что же я хочу от будущего?
Честно? Я больше не хотел быть бедным, но при этом я не обладал достаточной стрессоустойчивостью, чтобы долго удержаться на стрессовой работе. И пока я не смогу купить новую и улучшенную нервную систему, все виды деятельности будут для меня стрессовыми. Мне нужны были альтернативные способы зарабатывания денег. Мне было нужно критически оценить свой финансовый капитал.
Капитал!
Я принялся писать:
ФИНАНСЫ
Акции компаний, что будут оставаться ценными следующие сорок лет:
General Electric
IBM
Microsoft
Southwest Airlines
Dell
Apple
Family Dollar Stores
Boeing
Всё, что мне было нужно, это лишние 200 баксов каждый месяц для инвестиций в акции, которые, как я знал, будут высоко цениться. И тогда в сорок лет я буду вполне обеспеченным человеком. Я продолжал писать:
РАБОТА
Работа ведущим на радио и телевидении включает в себя постоянный стресс, но именно к этой работе у меня есть талант и предрасположенность.
Радиопередачи со знаменитостями – это всегда стресс.
Всё, связанное с телевидением и радиовещанием, – всегда стресс.
Ни при каких условиях я не хотел больше ввязываться в еще одну временную, с неполной занятостью и без какой-либо страховки, работу подобную работе в «Тестинг Анлимитед». Мне нужно было научиться выдерживать стресс труда на радиостанции среднего или главного рынка, так как где-нибудь в другом месте будут платить не лучше, чем в «Тестинг Анлимитед». Мне необходимо научиться контролировать свою нервную систему. Радиостанция WSIU поможет мне:
Укрепить мою нервную систему, практикуя методы, описанные в книге Фон Рейхмана, каждый раз, когда я буду работать на WSIU.
Если я не буду пить, курить траву или принимать наркотики и буду придерживаться составленного плана, я смогу добиться успеха в жизни во время второй попытки. Я прикрепил этот новый лист на стене над письменным столом рядом с листом «Что я знаю».
Тем временем дождь прекратился и сквозь деревья начало проглядывать солнце. Я решил, что могу порадовать себя ностальгической прогулкой по кампусу.
Университетский кампус выглядел, как компьютерная заставка с видами из прошлого. Возможно, если бы не живописная роща в центре кампуса, не сверкающая поверхность озера в южной его части, и не Линкольн-Драйв, огибающий «Поинт» красивым изгибом, то кампус не был бы столь совершенен. Я бывал во многих университетах страны, но этот был моим самым любимым. Это была моя «альма матер».
Проходя мимо здания факультета сельского хозяйства на Линкольн-Драйв, я увидел картину, что, как и многие другие за последние 24 часа, выглядела сюрреалистически знакомой, но мне никак не удавалось понять, чем именно. Навстречу мне шел пожилой человек в серых клёшах и голубой пестрой рубашке с огромным воротником.
Наверное, профессор.
Но по мере его приближения в моей памяти всплыло фото из газеты «Дейли Иджипшн», и я вспомнил, кем был этот пожилой человек. Это был не профессор, а студент, который на восьмом десятке учился в одном из самых бурных университетов страны, проживая в общежитии и посещая лекции в компании сумасшедших подростков. Это был он, со своим белым ремнем на брюках и туфлях под цвет ремня. Сжимая в руках потертый старомодный портфель, он медленно шел мимо строительной площадки будущего второго корпуса факультета естественных наук. Мы кивнули друг другу в знак приветствия, и после этого я вспомнил еще одну статью из университетской газеты, осознав, что сейчас прохожу мимо призрака. Старик умер незадолго до окончания университета.
Я предположил, что это был один из первых призраков, что мне предстояло увидеть в 1971. Вернувшись в свою комнату и посмотрев в зеркало, я понял, что 20-летнего парнишки, которого я едва помнил, и который раньше обитал в моем теле, больше нет. Так что в некотором роде я тоже был призраком.
Взяв с книжной полки антологию рассказов о Шерлоке Холмсе, я начал читать рассказ «Собака Баскервиллей». Я должен был свыкнуться с мыслью, что каждый, кого я встречу в 1971, в 2009 будет уже совершенно другим человеком, если проживет так долго.
Именно поэтому человек из 21-го века, живущий теперь в 20, сидел сейчас, погрузившись в чтение о выдуманном сыщике из 19-го века.
К тому времени, как Гарри снова вернулся в комнату, снова лил дождь, причем с такой силой, что тротуар тонул в тумане из дождевых брызг. Мой сосед по комнате промок до нитки и теперь оставлял после себя лужи воды, что капала с одежды.
– Привет, Гарри, на улице дождь?
Ко мне снова вернулось хорошее настроение.
– Нет, кусок дерьма, я выгуливал свою форель.
Он быстро взглянул на часы, вытерся полотенцем и поспешил к своему переносному телевизору.
«Бамп-Бампа-Дампа-Бамп» – послышалось из телевизора, как только Гарри настроил антенну.
«Жизнерадостный… Это «Счастливый час польки» с Марвом Войчеховским!» – сообщил бодрый ведущий с чёрно-белого экрана.
Я и забыл об этом.
Спустив ноги со столешницы, я подошел к телевизору. Там показывали Марва, стоящего под дождем из пузырей.
«А теперь, прекра-асные люди, сестры Бронски спают вам песню популярной рок-группы «Би-итлс»!
Сестры Бронские спели «Ночь тяжелых дней» под аккомпанемент струнного оркестра, губной гармоники и аккордеона.
– Гарри, ты, наверное, шутишь, – пробормотал я, невольно поморщившись.
– Заткнись, Федерсон, – ответил Гарри.
На экране тем временем Марв в парике в стиле «Битлз» представил Ларри Бананзевинского, что начал исполнять композицию «Восемь дней в году».
– Но Марв Войчеховский? Если здесь кто-нибудь об этом узнает, тебя выгонят из университета. Ни один студент 70-х никогда не смотрит Марва Войчеховского, в особенности, если он учится в SIU.
– Я смотрю его, Федерсон. Это хорошее чистое развлечение, так что можешь меня укусить!
Гарри сидел перед телевизором в полном восторге и смотрел как Ларри поет своим пронизывающим тенором.
Он был также очарован этой программой, как психологией Фрейда, охотой на уток, математическим анализом, упражнениями с гирями и Библией. Я понятия не имел, почему ему нравится «Счастливый час польки с Марвом Войчеховским!» Что ж, пришло время это узнать. Дождавшись рекламы таблеток для печени, я начал разговор.
– Гарри, почему ты смотришь Марва Войчеховского?
Он оторвал взгляд от телевизора и посмотрел на меня. В его взгляде читалось, что подобных вопросов его сосед по комнтате еще не задавал.
– Нет, чувак. Это личное.
– Что может быть личного в том, чтобы смотреть программу Марва Войчеховского.
Гарри посмотрел на дождь за окном и пожал плечами.
– Ладно, Федерсон, я расскажу тебе. В детстве я был членом банды в Ист-Сент-Луисе и меня повязали с наркотой. Судья отправил меня в колонию для несовершеннолетних, и этот телеканал был единственным, что ловил тюремный телек. Вечером по субботам у нас было время просмотра телевизора, а в семь вечера показывали программу «Счастливый час польки». Марв стал для меня первым примером, у которого я научился поведению людей среднего класса.
– Но, Гарри, это ведь не... Это всё ненастоящее.
– Да, я знаю, Федерсон. Но это было только начало. Позже преподобный Маттингли обучил меня хорошим манерам, и я принял решение, что, вернувшись домой, стану на правильный путь и завяжу с наркотиками совсем. Через несколько лет я получил аттестат о среднем образовании и подал документы в университет SIU. Сам же тем временем работал на разных работах: официантом, продавцом мороженного, дворником и в таком же роде. Я сдал пару экзаменов, и оказалось, что у меня есть способности к экономике. Вот так я и стал студентом, получающим стипендию. И всё это началось благодаря Марвину Войчеховскому.
Эти несколько фраз сказали мне больше, чем я когда-либо знал о Гарри Смикусе. Впервые за всё время. Мы не знали историй друг друга, потому что это не имело для нас никакого значения. Мы с Гарри принимали друг друга такими, как есть.
– Гарри, а ты знаешь, что, если бы ты пропустил эту программу, то мог бы посмотреть ее позже, причем много раз.
– Отлично, Федерсон, но я хочу посмотреть ее прямо сейчас. Так что заткнись, реклама заканчивается.
Да, «Счастливый час польки» с Марвом будет преследовать Гарри в 21-м веке снова и снова. Я опять кинул взгляд на цитату Уитмена, приклеенную скотчем к батарее. Рядом с ней висело расписание моих лекций. Часы на радиоприемнике показывали 7:58... Осталось чуть больше четырех часов до начала завтрашнего дня. Дня, когда понедельник станет настоящим, и я начну улучшать свои оценки, личную жизнь, характер и свое будущее. Я изучу книгу доктора Фон Рейхмана, найду Кэтрин и стану посещать лекции. Но алгебра в 7:30 утра? Я, наверное, рехнулся, если поставил ее в такую рань!
Глава VІ
Следующим утром я проснулся под жуткий гул, после которого из моего радиоприемника раздались звуки чикагской песни «Кто-нибудь знает, который сейчас на самом деле час?». Я пропустил привычное блуждание пошатывающейся походкой, долгое потягивание кофе и поиски газеты, и сразу же перешел к неистовому бредовому ужасу.
