Казнить его дважды

– А я думал, что Нат и красавец Хауэлл большие друзья.

– О, они были. И до сих пор, уверена, были бы… если бы этого не случилось сегодня утром. – Она помолчала и со вздохом пожала плечами. – Плохо женщине иметь только одного мужчину, верно? Особенно одинокой девушке, вот как я.

Это было верно, она снова оказалась одинокой. Ее четвертый муж, насколько я помнил, сейчас находился в Акапулько, залечивал свои печали, лежа на пляже и восстанавливая свой загар. Я попытался нажать на Вивиан насчет подробностей о Слэйде и Наташе, но она ничего не смогла добавить.

– Так, выходит, это был последний эпизод с участием Наташи, этот самый "танец смерти"?

– Да, если не считать, как Груззак отрубает ей голову мечом. Но это им снять не удалось.

Я это знал. И они на самом деле все равно бы этого не показали. И вы бы так и не увидели, как ее голова слетает с плеч, словно кочан капусты. Но вас держали бы в ожидании этого зрелища. Это были обычные трюки Слэйда, и они действовали безотказно. И приносили деньги. И конечно, были ужасно тошнотворными.

Были выгодными. Хотя этот фильм был просто временным выходом из положения.

– Похоже, что это был последний фильм из серии, который помог бы ему выбраться, – сказал я. – Но Слэйд был уже на самом краю, не так ли? Вы сказали, что некоторое время не снимались…

– Да, когда болела, – подтвердила актриса.

Было трудно представить эту цветущую женщину больной. Если она была так же больна внутри, как выглядит снаружи, то я отпустил бы ей еще лет сто активной жизни. Я усмехнулся.

– Но вы выглядите такой здоровой, – проговорил я, надеясь, что она клюнет на эти слова.

Она клюнула:

– Да нет, не было ничего страшного. Это не повлияло… я хочу сказать, мое состояние не было таким отвратительным, как, скажем, при крапивнице. Скорее всего, это походило на нервное расстройство. Я ужасно устала и никак не могла сосредоточиться. Стала испытывать чувство гадливости. Поэтому несколько дней пробыла дома, а потом обратилась к психиатру.

У меня сложились вполне твердые убеждения в отношении многих вещей, и одной из них был психоанализ. Но среди здешних жителей не принято злословить по адресу шарлатанов-врачей. Поэтому я сказал:

– Уж лучше нервное расстройство, чем крапивница. Готов поклясться, что все расстройства прошли.

Наверное, я задел нужную струну, потому что женщина счастливо улыбнулась.

– Доктор Мейси, – сказала она, – обещал полностью вылечить меня за четыре или пять лет.

– Это грандиозно! Доктор Мейси очень добр к вам. Он и есть ваш психиатр?

– Да. Вы, конечно, о нем слышали? Он один из двух или трех лучших во всем Беверли-Хиллз.

Это означает, подумал я, что среди всех своих собратьев он был чем-то вроде главы семьи. А в Беверли-Хиллз на душу населения приходилось больше психоаналитиков, чем в любом другом месте мира. Я не уверен, но мне кажется, что здесь больше психиатров, чем парикмахеров. Что может вызвать повышенный интерес у будущих историков.

Но, кажется, мы снова сбились с пути, а в обществе Вивиан прямой и узкой дорожкой была только та, которая уводила бы нас от всей этой неразберихи. Поэтому я спросил:

– А что, Слэйд сильно пострадал, когда ему пришлось приостановить съемки?

– Да, он остался без денег, вы же знаете, – затараторила она. – Потом он гнал, чтобы войти в график, и добился этого день или два назад. Теперь он восстановил доверие к себе, как я думаю. Мне кажется, банк отвалил ему кругленькую сумму.

– А что за банк? – насторожился я.

– Не знаю. А какая разница? Просто банк. Самое главное, что все в порядке. Но я ужасно переживала это.

– Да. Если бы он обанкротился, то больше не было бы "Липкой Мрази", – заметил я.

Что, подумал я – но не сказал вслух, – было бы сильнейшим ударом по юношеской преступности с тех пор, как люди вылезли из шалашей.

Мы поговорили еще минуту или две, а потом я сказал, что мне пора.

– О, не уходите, – попросила Вивиан. – Не сейчас. Так забавно с вами разговаривать.

Она снова посмотрела через мое плечо. И это уже всерьез заинтриговало меня.

Чем дольше вы выспрашиваете людей с определенной целью и стараетесь отделить правду от лжи, тем больше внимания вы обращаете на мелкие детали и всякие там намеки. Их нелегко увидеть, но если вы их обнаружили, то это чистое золото.

Так, при игре в покер вшестером я замечал, что игрок, который собирается блефовать, перед тем как объявить ставку, обязательно откашливается. Эти самые "кхе-кхе" часто мне помогали.

Или вот. Жена одного человека, которого я должен был разыскать, несомненно честная, но очень нервная женщина, каждый раз перед тем, как соврать, хихикала. Я просто фиксировал это хихиканье и отыскал муженька.

Такие счастливые находки довольно редки. Но в данном случае я чувствовал, что нашел самородок, – что-то было в этих случайных взглядах Вивиан, которые она бросала через мое плечо.

Поэтому я болтал что-то две или три минуты, а потом, не меняя тона, резко изменил тему разговора.

Она, чуть улыбаясь, расслабленная, смотрела на меня сквозь опущенные ресницы полусонным взглядом, когда я, словно невзначай, спросил:

– Этот здоровенный полулысый тип, который, как я уже говорил, сильно расстроил Нат… Почему вы сказали мне, что никогда не слышали о нем?

– Что вы имеете в виду? Я не понимаю…

Это было просто прекрасно. Она оставалась совершенно расслабленной, по крайней мере с виду. Она даже не моргнула, ее глаза оставались такими же сонными – но они больше не смотрели мне в лицо. Ее взгляд на этот раз даже не задержался на моем плече, а отклонился куда-то в сторону, на растение в горшке или еще на что-то.

Я настойчиво продолжал:

– Может быть, это не мое дело, но я все равно докопаюсь до правды, если не услышу ее от вас. Я уверен, что вы знаете этого парня, Вивиан. Мрачный тип, которому давно пора было постричься. Верзила, которого я застрелил сегодня днем практически у ваших дверей, человек с большими ногами…

И тут что-то произошло.

Что-то неприятное, выходящее за пределы правил. Она уже смотрела не на стену, а прямо на меня. Широко раскрытыми глазами.

И заговорила отрывисто, короткими бессвязными фразами:

– Застрелили? Застрелили его – он мертв? Мертв? Вы застрелили его? Вы были тот… О, слава богу!

Я сидел неподвижно, словно предмет мебели. Не считая моей челюсти, которая отвисла.

Вивиан выпрямилась и задышала быстро и глубоко. Ее грудь, поднимаясь и опускаясь, ходила ходуном под прозрачной розовой тканью. Это был феномен, которому я в другое время отдал бы должное.

Но в этот раз я внимательно смотрел на ее лицо, она вся подалась вперед, крепко сжала руки и повторяла снова и снова: "О, слава богу!"

Глава 15

Наступило молчание. Я слышал ее дыхание. Большая крепкая грудь поднималась и опускалась, поднималась и опускалась, но все медленнее и медленнее. А я подтянул свою челюсть.

А потом она тихо и просто сказала:

– Он шантажировал меня. Он что, и вправду мертв?

– В этом нет никаких сомнений. – Я закурил сигарету. – Шантажировал вас?

Она кивнула.

– Как долго?

– Шесть месяцев. Это началось почти шесть месяцев назад. Я никому не говорила, я не могла… Боже, какое облегчение!

Я подумал, что если молодую женщину шантажируют, да еще по реальному поводу, то ей прямой путь к психиатру. Но для меня здесь было много других интригующих вещей, чтобы думать еще и об этой.

Я спросил:

– А как он вас подцепил? Что он знал о вас – или это не мое дело?

– Да, это не ваше дело, – ответила Вивиан, улыбаясь, чтобы смягчить свои слова. – Это… о… я никого не убивала и ничего не крала. Не участвовала ни в каком преступлении. Просто я не хочу, чтобы о некоторых вещах знали люди.

Она помолчала, бессознательно подняла руку и длинными пальцами с ярко-красными ногтями потрогала и нежно помяла левую грудь. Она не подпирала ее, потому что грудь не нуждалась в этом. А вот я сразу потерял нить разговора.

Но слова Вивиан вернули меня снова к делу. Точнее, к тому большеногому шантажисту. Она объяснила, откуда он взялся.

– Если он мертв, – ну, вы же не станете меня шантажировать. – Женщина снова улыбнулась. – Так случилось. Как-то вечером был прием на Кресент-Драйв. Нас там было четырнадцать. Он был довольно буйным. Кто-то сказал, что единственно, что плохо в лагерях нудистов, – это то, что их портит сама природа.

– Природа? – не понял я.

– Лагеря на природе – это москиты, загар и прочее, – пояснила она. – Всегда наступишь на что-то колючее в траве. И холодно, как на Аляске в некоторые ночи. Так вот, мы решили организовать нудистский клуб в помещении.

– Вас было четырнадцать? – повторил я.

– Четырнадцать. И все четырнадцать – пьяные. Можете себе представить?

– Ну да. Только нужно было следить за тем, сколько пьете.

– Это было с год назад – некоторых людей, которые там были, вы знаете. Но я не стану называть их имена. Мы пришли в тот лагерь на два или три месяца и потом автоматически разбились на отдельные группы.

"Пришли в лагерь", – сказала она. Каждый раз, когда я думаю о бойскаутах или других веселых ребятах, я вспоминаю слова "пойти в лагерь". А сейчас слова Вивиан вились вокруг меня, словно сойки.

– Но, черт возьми, – проговорил я. – Все вы там были нагие, все четырнадцать, целая стая. Ну и что, какое до этого дело шантажисту? Может быть, вас ввели в заблуждение, вас покинули или вы плохо себя вели. Но вас не за что посылать в Фолсом на двадцать лет…

– Конечно не за что. Но если это стало бы широко известно, имена и все такое, были бы неприятности, это точно. И вот этот человек узнал про меня. – Она покачала головой. – Он решил на мне заработать. Но я хотела узнать, кто ему сказал об этом лагере. – Вивиан глубоко вдохнула, будто хотела немного успокоиться, и сказала: – Но как бы то ни было, он предъявил мне эти требования. Я говорю вам, чтобы помочь все это понять.

– Я начинаю кое-что понимать, – заверил я. – Этот человек знал о вас довольно много.

– Да, довольно много.

И я наконец задал вопрос, который давно крутился у меня на языке. Хотя я полагал, что знаю ответ на него.

– Вивиан, вам приходилось когда-нибудь писать письмо Аманде Дюбонне? В журнал "Инсайд"? В рубрику "Строчки для страждущих"?

Она рассмеялась, явно удивленная:

– Вы не можете быть серьезным. Зачем мне надо делать такое?

"Опять неправда", – подумал я. И тут же подумал другое: "Какого черта! А если она и впрямь не писала, что тогда?"

А женщина поинтересовалась:

– Почему вы все-таки спрашиваете меня об этом, Шелл?

– Да так… есть одна мысль.

– Довольно глупая мысль. – Она притворилась обиженной. – Вы на самом деле думаете, что я одна из тех идиоток?

– Не все люди, которые пишут Аманде Дюбонне, идиоты, Вивиан. Многие из них – довольно разумные люди, но, может быть, чем-то смущены. Или одиноки, напуганы, кто знает? Для некоторых письмо к Аманде может быть средством облегчения, более действенным, чем любое другое.

На ее лице появилось какое-то странное выражение.

– Аманда… – пробормотала она. – Да, конечно, я читала в газете… Так это Пайка убили прошлой ночью? Не так ли?

Я кивнул:

– Ну ладно, забудем это, Вивиан. Мне неприятно говорить об этом, но откуда вы знаете, что с вами был связан только один человек, тот здоровенный парень?

– Он сам сказал. Я никого больше не видела.

– А что, если у него был партнер? Или кто-нибудь другой имел ту же информацию, что и он? Если так, то с его смертью ваши неприятности не исчезнут сами собой.

Мы немного помолчали. У каждого из нас было о чем подумать. Но прошла минута или две, и я поднялся:

– Мне на самом деле пора, Вивиан. Надеюсь, что тот здоровенный громила действовал в одиночку.

Она попыталась улыбнуться:

– Если появится другой, я скажу вам о нем, и вы сможете пристрелить его.

Я усмехнулся:

– Не могу обещать, хотя тот тип сегодня выстрелил в меня первым.

– Ну, это я устрою, – пообещала, улыбаясь, она.

Мы тепло попрощались, и я ушел.

* * *

Джереми Слэйд жил в трех кварталах от Вивиан, и я прямо поехал туда, не позвонив заранее. Я сам не люблю, когда ко мне вламываются без предупреждения. Очень часто они застают вас, когда вы не в настроении, или наслаждаетесь вкусным блюдом, или отдыхаете, или вообще во время еды. И именно поэтому я не стал говорить о своем визите. Меня впустила горничная, и это уничтожило все шансы на то, что, фигурально выражаясь, я прихвачу Слэйда со спущенными брюками. Иными словами – врасплох. Поэтому я сообщил ей, кто я такой и что я надеюсь повидать мистера Слэйда.

Она провела меня в комнату, которая представляла собой нечто среднее между берлогой и библиотекой, с головами зверей и большой рыбиной, укрепленными на стенах между книжными шкафами. Примерно через минуту появился Слэйд, и под его солидными килограммами даже немного задрожал пол.

– Мистер Скотт, – приветливо сказал он, протягивая мне руку, – так приятно видеть вас.

Я, конечно, сомневался в этом, но его слова вроде прозвучали искренне. По крайней мере, настолько искренне, насколько он мог это выразить своим писклявым голосом.

– Добрый вечер, мистер Слэйд, – ответил я. – Может быть, это непростительно невежливый поступок, но я был здесь поблизости и подумал, что мне надо было бы у вас кое-что узнать.

– Да нет, все в порядке. Я полагаю, это о Нат? Я только что думал насчет этого ужасного момента сегодня утром. Когда ее убили. – Он сглотнул, скривился, как всегда, но на этот раз скривился печально. Морщины на его лице казались еще более глубокими от усталости и, может быть, печали.

– А что заставляет вас думать о мисс Антуанетт? – прямо спросил я.

Джереми казался удивленным.

– Не знаю, о чем сейчас еще можно думать. А я припоминаю, что сегодня утром вы хотели поговорить с ней.

– Это верно. Но мне не удалось это сделать, – подтвердил я.

– А зачем вы хотели видеть ее, мистер Скотт?

– Сейчас это не столь уж важно, ведь она мертва. Ее смерть и для меня лично была ударом. Но для вас куда большим, как я представляю.

– То, что актриса умерла, никак не отразится на фильме, – заверил режиссер. – Мы можем закончить съемки. Но если бы даже нам пришлось выбросить все, что успели снять, то это не идет ни в какое сравнение со случившейся трагедией.

– А я и не имел в виду фильм, меня больше интересуют ваши личные чувства к Наташе, – заявил я. – Я знаю, что вы были близкими друзьями. А может, и чуть больше, чем близкими друзьями?

Было трудно понять его взгляд – то ли он смотрел на меня с негодованием, то ли оставался спокойным.

– Что это значит, черт побери? – медленно проговорил Слэйд.

– Успокойтесь, – сказал я ему на тот случай, если он на самом деле вышел из себя. – Я слышал, что вы с Наташей в последнее время были вместе.

– Поосторожнее, Скотт, я женатый человек.

– Черт побери, я же говорю не с вашей женой!

Да, Джереми злился. Он нахмурился и скривил свои толстые губы, в то время как глаза, брови и даже кончик носа выражали угрозу. Он стоял почти в конце комнаты, но мне казалось, что слишком близко от меня.

– Мне бы следовало дать вам как следует по башке, – проскрипел мой собеседник.

– Постойте! – поспешно воскликнул я. – Если я не прав и между вами и Наташей и на самом деле ничего не было, кроме приятельских отношений и дружбы, то я готов извиниться. Но Наташа мертва, а я к ней хорошо относился. Поэтому, прежде чем принять решение, я имею право опросить половину города, обращаясь к людям с таким же вопросом, в том числе и к Джереми Слэйду. А теперь, если угодно, можете попытаться меня отколотить.

Он отвел руки в стороны и сжал кулаки таких ужасных размеров, что на них было страшно смотреть. Произнеся слово "отколотить", я тут же вспомнил вид Пайка прошлой ночью. И я невольно стал внимательно рассматривать костяшки пальцев на кулаках Слэйда. На них не было никаких травм.

Он медленно разжал кулаки и опустил руки. Все еще раздраженный, он угрожающе раздувал ноздри.

– Держу пари, вам частенько достается, – сквозь зубы пробормотал он.

Я ничего не ответил. И на самом деле, мне доставалось гораздо чаще, чем хотелось бы.

Через некоторое время Слэйд, фыркнув, сказал:

– Чтобы удовлетворить ваше проклятое любопытство, довожу до вашего сведения, что мы с Нат были друзьями, да. И только.

– И вы никогда никуда с ней не ездили? Маленькое свидание вдвоем? Тет-а-тет в полуосвещенной…

– Все-таки надо было стукнуть вас по башке, – перебил он меня. – Послушайте, ответ на все ваши вопросы только один – нет, Н-Е-Т, нет. Конечно, я заезжал к ней пару раз, чтобы повидаться, например прошлым вечером. Но, черт побери, кто такой, по-вашему, продюсер? Только человек, который выколачивает деньги? Как бы не так! Мне приходится быть и нянькой, матерью, отцом, заменять детей. Да черт возьми, половина из моих людей и сами еще дети! И мне нужно время от времени нежно похлопывать их по щечкам.

– Вы что, видели Нат прошлым вечером?

Он пожал плечами:

– Да, да. Она позвонила мне и сказала, что нездорова. И боится, что не сможет работать. Что-то очень угнетало ее в последний месяц или два. Но, черт возьми, приближался день съемки ее главной сцены – "танца смерти". И я похлопал ее под подбородок, немного подбодрил, сказал ей, что она самая великая актриса после мисс Дресслер…

– Мисс Дресслер? – переспросил я.

– И что могла бы сыграть Саломею не хуже, чем сама Софи Таккер. Это тоже обычная лесть. Они понимают, что это просто лесть, но не могут жить без этого. Они этим живут. Черт возьми! – воскликнул Слэйд. – Мне приходится быть одновременно и Свенгали, и Норманом Винсентом Пилом[6]. Не считая того, что мне еще приходится добывать деньги.

– Если уж вы заговорили о деньгах, то кто ваш банкир? – спросил я. – Он мне представляется таким парнем, с которым и я не прочь бы иметь дело.

– Да? – Он внимательно посмотрел на меня.

– Ну да, он, наверное, самый дружески настроенный банкир в городе. Ведь это он выручил вас, когда мисс Вивиан сорвала съемки в последний раз, ведь верно?

– Черта с два он выручил, – буркнул постановщик фильма.

– Он не сделал этого? – удивился я.

– Конечно нет. Я думал, что все пропало. Но Вирдж вернулась как раз вовремя. – Он снова пожал своими широченными плечами. – И я обошелся без займа. – Слэйд улыбнулся, обнажив зубы, и это был тот еще вид, скажу я вам. – Это привело к тому, что мы в спешке снимали вторую половину, – заметил он. – Но мы снимали в один прием сразу несколько сцен.

Я понял, что Вивиан дала мне не совсем правильную информацию. Может быть, Слэйд сказал мне правду – последняя половина "Призрака липкой Мрази" тоже показалась мне снятой наспех. Но это ничего не доказывало. Мне казалось, что и первая половина фильма не лишена этого недостатка.

– Кстати, – спросил я. – Когда вы видели Наташу прошлым вечером, она не говорила вам, что ее что-то беспокоит? Я имею в виду, нечто особенное.

Он смотрел на меня некоторое время, прикрывая глаза сдвинутыми бровями.

– Только что она нездорова. И что у нее натянуты нервы. Я подумал, что это связано с предменструальным периодом или, может, она вошла в свою темную полосу. Да, черт возьми, Наташа ведь женщина, и у нее могут быть тысячи разных недомоганий.

Я кивнул в знак молчаливого согласия.

– Я никогда не спрашиваю, что у них болит. Иногда они сами говорят мне.

– А вы помните, в котором часу вы заезжали к ней?

На этот раз Джереми Слэйд посмотрел на меня немного подольше, а потом сказал:

– А какая разница, черт возьми?

– Я просто удовлетворяю свое любопытство, – пояснил я.

– Мне ни к чему потакать вашему любопытству. Просто я просматривал сценарий – вонючий, вшивый сценарий, – когда она позвонила. Я бросил его и поехал. Не знаю, который был час. – Он уставился на стену, и его лицо исказилось от мысленных усилий. – На улице еще было светло. Может быть, шесть или семь, что-то около этого. Черт, не знаю. – Слэйд перевел взгляд со стены на меня. – Хватит об этом, – решительно сказал он. – Так зачем вы хотели меня видеть?

– Это все.

– Это… все? Что вы хотите этим сказать, черт возьми?

– Хочу сказать, что это – все, – ответил я. – Благодарю вас, и спокойной ночи.

Он стоял как обезьяна, чудесным образом выпущенная из своей клетки и неожиданно оказавшаяся среди своих мучителей. Его кулаки сжимались и разжимались. Глаза спрятались за густыми бровями. Рот оскалился, зубы были крепко сжаты.

Когда я выходил, то с опаской обошел его, не приближаясь слишком близко, чтобы он не смог схватить меня. Не поймите меня неправильно. Я вовсе не боялся этого человека. Вовсе нет. Просто у меня было много других дел.

Я вышел и тщательно прикрыл за собой дверь.

Глава 16

Я ехал к Голливуду, опустив верх «кадиллака», и ветер обдувал мое лицо. Я думал об интересном разговоре, который только что закончился. Интересном и, как мне казалось, полезном.

Слэйд так и не пригласил меня присесть. Он не был гостеприимным хозяином. Что, как я понимаю, почти уравнивало нас. Потому что я не был хорошим гостем.

Я размышлял о том, сказал ли мне Слэйд правду или он просто мастерски заговаривал мне зубы. Если так, то ему следовало быть актером, а не продюсером. Надо было играть первую роль в его "Мрази". Главного чудища. Или главного героя, если он так уж хорош.

Должен признать, что этот человек с недюжинным умением вывернулся из того разговора. Что означало, что либо Вивиан ошибалась во многих вещах, либо просто пыталась меня надуть. Ну ладно, время покажет. Время и другие разрозненные факты, когда я соберу их вместе. И вот я залез в свой "кадиллак" и отправился собирать эти факты.

Я подумал, что интересно было бы узнать, располагает ли Слэйд всей информацией или продолжает ее собирать. А может, он сейчас хлопает себя по ляжкам и хохочет? Вот это мне на самом деле очень интересно было бы знать. Я понимал, что в этом – самый важный ответ на многие вопросы.

* * *

Поднявшись к себе, я повесил куртку в стенной шкаф. Сегодня я уже в третий раз переодевался и тем самым почти истощил гардероб.

Когда я закрывал дверцу стенного шкафа, в зеркале, вделанном в нее, появилось отражение другого зеркала, прислоненного к стене, и при этом получился какой-то странный эффект.

Несколько дней назад – это случилось ночью – я разбил зеркало в дверце. Не в том дело, каким образом я разбил его. Это не имеет отношения к тому, о чем я говорю. А суть состоит в том, что через день или два я купил большое, во весь рост, зеркало и несколько скобочек и винтов. Так что, при некотором умении обращаться с инструментом и по зрелом размышлении, я сам смог бы поставить его на место. Эта затея требовала практических навыков, потому что, хотя я и был везучим парнем, над моими хозяйственными усилиями, словно злая туча, нависала черная судьба как компенсация за все мои служебные успехи. Я вечно пережигал предохранители, ломал выключатели, портил туалет, все эти вещи были враждебны ко мне. Я мог бы нанять человека, чтобы он укрепил мне зеркало в дверце стенного шкафа, но это означало бы признание своего поражения. Вы не должны позволять бездушным вещам властвовать над собой, они начнут беззвучно смеяться над вами, и вы станете их рабом. И не они будут жить в вашем мире, а вы – в их. Они покорят вас.

Нет, хотя я могу расколотить одно или даже два зеркала, прежде чем добьюсь успеха, порежу себе палец и вообще войду в раж, я не стану нанимать человека. Пусть мне придется сделать три или даже четыре попытки, но я вставлю его сам. А пока я смотрелся в свое старое зеркало, черт с ним.

И получилась довольно странная вещь: дверца стенного шкафа была открытой под таким углом, что я мог видеть свое отражение в другом зеркале, нижняя часть которого чуть возвышалась над ковром. Я не только видел себя сбоку, но мне казалось, что мое отражение парит в воздухе и вот-вот прыгнет на меня.

Мы редко видим себя со стороны – так, как другие, сбоку или даже сзади. Подумайте об этом. По крайней мере, у нас есть только единственная возможность сделать это – в кабине портного, где зеркала окружают нас с трех сторон.

И мы почти никогда не видим себя в наклонном положении – так, будто собственное отражение собирается прыгнуть на вас.

Со мной такое было впервые.

И надеюсь, что в последний раз.

Эта громадная и угловатая фигура возникла в моем воображении, скорее всего, потому, что я никак не мог отделаться от того впечатления, которое произвел на меня Слэйд.

Моей первой мыслью было: "Что это еще за верзила?"

А вторая мысль: "Проклятье, лучше я убью его!"

Я и на самом деле выхватил пистолет и чуть не разбил объект возможного приложения своих рук, прежде чем приступил к нему.