скачать книгу бесплатно
Процедура знакомства. Представители уголовного розыска, штаба, МОБ. Крепкие рукопожатия. Открытые лица. Доброжелательная атмосфера.
С этими людьми мне предстоит немало поколесить по чеченским пыльным дорогам. И мне они нравятся. Такие трудяги войны и мира.
Петрович, он же Евгений Петрович Симоненко – начальник криминальной милиции. В миру – руководитель КМ одного из районов на морском побережье, считай, на курортах Краснодарского края. Приземистый, полноватый, с оформившимся округлым брюшком. Его хитрые смешливые глаза и привычно-нахальная ироничная улыбка вполне типичны для тех, кто отдал лучшие годы жизни службе в угрозыске. Какая-то у нас присутствует такая узнаваемая профессиональная энергетика, что опер опера сразу узнает. Петрович коммуникабелен и достаточно позитивен.
Начальник УР Мишка Григорьев – сухощавый, очень моложавый на вид, подвижный, резкий и эмоциональный. С ним как-то сразу установились доверительные отношения. Он свой в доску, настоящий опер. В Краснодарском горотделе заведует агентурным отделением. А в новой ипостаси – как рыба в воде, ему даже здесь нравится. Потому что для него война не в новинку. Ещё на срочной службе полтора года оттрубил в Афгане военным водителем. Прекрасно знал на своей шкуре, что такое мерять колёсами военные дороги, километр за километром, когда справа фугас, а слева засада. Правда, Мишка находится в некотором смятении и даже грусти, но к чеченским делам это отношения не имело. Как раз перед командировкой он потерял своего руководителя и товарища – начальника уголовного розыска города Краснодара. Того расстреляли бандиты. И теперь все мысли у Мишки о том, кто это сделал и как найти убийц. Всё версии неустанно в свободное время строил. Говорил, что погибший был настоящим мужиком и опером, и отомстить за него – это такой его священный долг.
В коллектив вписался я как-то просто и органично. И впечатления от краснодарцев самые положительные. Ребята не капризные, добросовестные, не алчные. И коррупционеров, которыми якобы славится юг России, там что-то не наблюдалось.
У парней был специфический говор и едкий южный юмор на грани еврейского. Как-то говорили с одним таким массовиком-затейником по поводу порядка выдвижения на очередные мероприятия, мол, стоит ли мне в их машину забираться.
– Не, мы чужих в экипаж не берём, – лыбится опер, тщетно пытаясь выглядеть важным. – Потому что у нас ребята, проверенные в бою. Как стрельба начинается – мы из машины, врассыпную, и своим ходом каждый до отдела добирается через вражескую территорию. По минным полям и схронам…
Атмосфера такая – вечное зубоскальство, шутки, подначки, ну и просто идущие в комплекте с боевыми действиями у ментов и военных разговоры о том, где бы пожрать, выпить, ну и о девках. Нормальный военный быт.
Большинство сотрудников как-то быстро вжились в экстремальную реальность. Хотя у некоторых крышу снесло капитально. Не от того, что пули над головой свистят или фугас рядом шипит. Просто от самого факта, что ты в центре пусть и вялотекущей, без бросков грудью на вражеские доты, но всё же войны. Как её не назови – наведение конституционного порядка, контртеррористическая операция, но на деле война она и есть война. Пусть уже не в горячей стадии, как несколько месяцев назад, без лихих атак и артналётов. Но это сути не меняет. Здесь стреляют. Здесь совсем рядом враг – пусть порядком потрёпанный, но ещё имеющий силы, злость, оружие и боеприпас.
Это чувствуется сразу, как только пересекаешь границу зоны боевых действий. Будто рвёшь какую-то ленточку. И главное ощущение – рядом смерть. Она вообще в жизни идёт человеком всегда рядом. Вон, и в мирное время кирпич упадёт, дед Кондрат прихватит. От неё, костлявой, никто не застрахован. Но в мирное время она где-то прячется, присутствует незаметно. А здесь она вон, рядом, на расстоянии вытянутой руки. И не устаёт махать своей косой. Она в сводках, пестрящих информацией о подрывах и погибших. Она в ночных обстрелах. Она напоминает о своей близости холодком по твоей спине, когда въезжаешь в населённый пункт, где, по оперативной информации, хоронятся ваххабиты.
Большинство людей легко переключаются на новые реалии. Если уж сподобился согласиться на такую военную авантюру в мирное время, то уже не трус. Но когда касаешься своими пальцами ткани войны, то в любом случае сдвигается восприятие. И некоторые начинают чудить. Кто-то замыкается в себе. Кто-то распоясываются. А кто-то реально дурит.
В спальном кубрике уголовного розыска по стене идут рядком выбоины от пуль.
– Чего это? – удивляюсь я. – Бой что ли был?
– Хуже, – хмыкает начальник розыска. – У нас один дебил тут присутствовал своим бесполезным телом. Так добудет где-нибудь бутылочку горькой. Хряпнет мензурку. И орёт как оглашенный: «Мы же герои!» После чего хватается за автомат – и очередь в стену. Ну, наваляли мы ему, автомат отобрали. Потом простили. А через несколько дней снова-здорово: «мы же герои!!!» На этот раз кладёт гранату Ф-1 в алюминиевую кружку и пытается сорвать кольцо. Тут ему уже наваляли существенно. И спровадили по основному месту службы. Такие герои нам без надобности. Пусть у себя геройствуют, Бэтмены.
Это ещё ничего. Все хорошо, что хорошо кончается. А вот когда была пересменка, новички ещё даже дела не приняли, ни в одной зачистке не поучаствовали. Так выходит на плац офицер из вновь приехавших – кажется, дознаватель. Вытаскивает из кобуры пистолет. И пускает пулю себе в лоб. Что у него в башке было? Зачем такое творить? Иррационально вроде бы. Просто психика не выдержала реалий войны. Не выдержала самого факта, что он здесь…
База временного отдела расположена в самом центре станицы Шелковская. Расположена, надо сказать, козырно. Раньше здесь было вполне себе монументальное здание Райпотребкооперации. После освобождения станицы от бандитов укрепили его, из кабинетов сделали кубрики. Баньки соорудили – общую для всех, и ещё отдельную, с душем, для ОМОНа с СОБРом – те как истинные куркули чисто для себя постарались. Столовка такая просторная. В общем, всё как у людей.
Я вместе с руководством обосновался в кабинете бывшего начальника райпотребкооперации. Кабинет просторный – несколько коек влезло спокойно, да ещё огромный начальственный стол. Был и предбанник для секретарши, с работающим звонком – это чтобы по движению пальца босса прискакивать. В предбаннике мои сослуживцы, в основном с побережья Азовского моря, развесили воблу и всякую другую рыбку, к которой так и просилось пиво.
В нашем спальном помещении была невиданная по тем местам и временам роскошь. Работающий кондиционер. Он помогал выжить в обрушившуюся на Чечню в тот год жару.
Пулемётные гнезда и башенка на крыше с постоянно дежурящими бойцами. Заложенные мешками с песком окна, на стене у каждого – схемы с секторами обстрела. У всех своя задача по плану «Крепость» – при нападении на райотдел или расположение – кто куда бежит, кто где занимает оборону.
Шелковской район считается относительно мирным. Бытует мнение, что боевики его считают спальным – то есть здесь они не воюют, а отлёживаются и залечивают раны, находят отдохновение душой и телом. Но все равно ждать можно чего угодно и в любую минуту. Вон, недавно БТР выезжал с территории, зацепил антенной хитро прилаженную на ветках гранату. Растяжка такая, как раз рассчитанная на то, что антенной заденут. Слава тебе, Господи, никого не ранило – повезло.
Эх, сколько лет не жил я в военных лагерях и городках. Приходится вспоминать военный быт и распорядок, с его дежурствами, хозяйственными делами.
У всех здесь вечная проблема – дозвониться до дома. Мои вообще не знают, что я в Чечне – чего нервировать их лишний раз? Связь с «материком» только в дежурке. И то по спутниковому телефону. Да и к тому поди прорвись. Пользуясь служебным положением, сперва уговаривал дежурного дать позвонить. Звонил. И нарывался на вопрос от родных:
– Ты что там, пьяный?
Спутниковая связь идёт с задержкой и растягивает слова, поэтому полное ощущение, что разговариваешь с вдрызг наклюкавшимся человеком.
В основном, пользовались мы платным пунктом связи, что рядом с расположением. Ходили туда группами – приказ меньше трёх из расположения хобот не высовывать. Звонили там все. В общем, если кто-то из боевиков имел походы к пункту связи, то мог бы получить данные о семьях практически всех бойцов.
Вообще, с защитой личных данных и секретностью в этих Кавказских войнах всегда все было через одно непристойное место. Дикие утечки шли от военных и сотрудников МВД. Разговаривал с прапорщиком бригады ВВ, который в Первую войну попал в плен. Переговоры начались, вроде договорились его обменять. И ведут его на разговор перед обменом. В палатке восседает за столом Шамиль Басаев, собственной персоной, гордый воин Ислама. Смотрит с насмешкой на прапорщика:
– Фамилия, звание?
Тот отвечает.
Перед Басаевым ноутбук. Бегая тонкими пальцами по клавиатуре, полевой командир входит в программу, набирает данные. И прапорщик видит краем глаза, что там официальные какие-то списки. Басаев удовлетворённо кивает:
– Есть такой. Числишься пропавшим без вести. Готовьте к обмену.
То есть бандитам слили базу данных с личным составом бригады внутренних войск. А, может, и всей группировки.
А вояки вспоминают случаи, когда боевики узнавали планы наступлений раньше, чем они доводились до личного состава. Утечки были массовыми. Почему, из-за чего? Да за деньги. За эти проклятые кровавые баксы.
Как все это получалось? Кто за это ответил? Что это за бардак? За подобные вещи надо сразу к стенке ставить, но что-то о громких процессах по поводу тех, кто бандитам сливал информацию, в том числе и тактическую, я не слышал. Поговаривали, что выявляли все же таковых чекисты и, чтобы не тащить сор из избы, кулуарно и радикально вопрос решали – вот пуля прилетела, и ага. Война всё спишет.
Всегда и всем, в том числе руководству, я пытался доказать, что когда людей посылают в горячие точки, им по полной программе надо делать документы прикрытия, особенно оперативным работникам. Но это же какая сложность, сколько бланков и бумаг извести надо. Через нашу бюрократию шиш прорвёшься. В общем, дела никому нет. А ведь полевые командиры неоднократно давали указание на выявление и расправы над всеми, кто воевал в Чечне на стороне федералов. Поговаривали, что одно время чеченцы, у которых кровная месть, пытались вычислить и натравить киллеров на тех, кто воевал против них. Неважно кого – лишь бы был на их земле с оружием, и тогда кровная месть будет выполнена…
Рядом с расположением раскинулся винзавод. Работающий на всю мощь, производящий различное вино, которое распродавали втихаря. Ассортимент был не слишком разнообразный. Как сейчас помню – литр белого вина стоил двадцать рублей, а литр красного аж целых сорок. Так что со спиртным проблем не было. Хотя никто не злоупотреблял. Ребята в основной массе были настроены на тяжёлую работу. Употребление спиртного всячески каралось. Да и пьянство на войне – самый короткий пусть к героической гибели.
Только один раз временный отдел упился чуть ли не в полном составе.
Чего уж скрывать, многие сотрудники согласились на командировку из меркантильных соображений. То есть из-за денег. На милицейскую зарплату особо не разгуляешься. А в зоне боевых действий исправно платили боевые. В месяц получалось что-то около тысячи долларов – для бедного мента сумма приличная. Многие мечтали урегулировать за счёт этого свои жилищные проблемы, выбраться из ставшей уже привычной, но от этого не менее тягостной, нищеты.
И вдруг в Москве кому-то пришло в голову, что слишком зажрались федералы. Много денежек уходит на них в виде этих самых боевых. Ну и решили по Тереку обрезать два якобы мирных района – Шелковской и Наурский. Там же мир, тишина и покой. Какой там был покой – об этом ниже.
Приезжает из Краснодара заместитель начальника ГУВД, кажется, по тылу. Весь такой суровый и неприступный. И зачитывает решение – мол, вы теперь не на войне, а так, прохлаждаетесь на курорте. Так что шиш получите боевые, пашите за командировочные – сто рублей в день. Но это не повод расслабляться. В общем, стоять смирно, не дышать и радоваться, что вас вообще держат в будке на поводке и позволяют лаять.
В общем, дурацкое такое выступление было. Пилюля, конечно, горькая. И с людьми так напрямик и грубо нельзя. Помягче надо. В общем, народ это воспринял как плевок в лицо. Решили, что дальше будет итальянская забастовка. Отныне ноль инициативы. Пущай кто эти деньги захапал, сам боевиков и ищет.
А тут ещё винзавод рядом. Потянулись гуськом туда гонцы. В общем, к ночи отдел упился в хлам. Гармошку вытащили, наяривать на ней стали. Чистая банда Махно. И начальство, видя, что личный состав на взводе, даже не реагировало. И мудро поступило. Бывают моменты, когда людей лучше не трогать – потом не разгребёшь последствий.
Утром народ протрезвел. Проспался. Огляделся. И вновь себя ощутил на острие борьбы. А в этих раскладах деньги никогда не были главным. А главное – это победить и выжить. И вести себя так, чтобы стыдно не было перед боевыми друзьями.
В общем, ребятишки вздохнули. Попечалились ещё немножко. И вновь закрутилась милицейская машина на всю катушку.
Правда, потом руководители все же нашли какие-то способы людям доплатить. Включали в списки боевых выездов, премии выписывали. Но у народа уже какой-то перелом в сознании произошёл. Решили, что деньги вовсе не главное. Стали настоящими людьми войны…
Очередной день начинается. Выезжают ранним утром на зачистку БТРы и "Уралы". После завтрака собираются группы и отправляются в райотдел – выполнять текущие обязанности. Колесо милицейской машины раскручивается.
А вслед уходящим с какой-то тоской смотрит Ванька – огромный, грязно белый, с бурыми пятнами пёс породы дворняга. И взгляд у него грустный, всё понимающий.
Его подобрал и пригрел квартировавший здесь Подмосковный ОМОН. Пёс освоился, стал верным хорошим другом для всех, кто в военной и милицейской форме.
А потом ОМОН снялся на передислокацию. Попал в засаду. Там была дикая неразбериха. По колонне сначала отработали из стрелкового оружия боевики, а потом вышли в эфир и затеяли какие-то мутные переговоры, так что в результате по омоновцам добавили ещё и свои со всех стволов. В итоге – несколько десятков «двухсотых».
Говорят, когда начался тот бой, Ванька в центре плаца вдруг пронзительно и тоскливо завыл и долго не мог успокоиться. Почувствовал за десятки километров, что его друзей уничтожают. Это не байка. Это военная правда…
Глава пятая
Врачи без границ
– Так, товарищи. Завтра к нам с инспекцией приезжают шпионы и вредители, – объявляет на утренней летучке верзила в серой полевой милицейской форме – это начальник штаба подполковник Павлов, сидящий по правую руку от начальника ВОВД. – Собираем всех арестованных, рассаживаем в автобусы, вывозим в лес.
– А кто приезжает и зачем нам прятаться? – с искренним любопытством интересуется заместитель начальника ВОВД по общественной безопасности.
– Я же сказал, к нам с инспекцией приезжает международная организация «Врачи без границ».
– А, рвачи без границ, – с пониманием кивает начальник МОБ. – Те самые, которые за боевиков везде вписываются?
– Они самые. Любят эту рвань, как собственных родственников, – хмыкает иронически начштаба.
– Твари эти врачи. Колесят по Чечне, как у себя дома. Фотографируются на память с бандитами. Проливают над ними крокодиловы слезы в интервью Би-Би-Си. Медикаментами духов снабжают. Сколько раз этих эскулапов встречал – хоть бы одну таблетку дали русскому солдату. Мы для них не люди, – сетует почему-то обиженно начальник МОБ, как будто ждал от этих ангажированных иностранцев другого – душевности и чудо-таблеток, а они, такие сякие, обманули его в лучших ожиданиях.
– А ещё эти суки к позициям нашим присматривались, по которым потом боевики долбили, – вклинивается командир ОМОНа, хмурясь. – Типичные бандитские пособники.
– Ну и чего возмущаться? – пожимает плечами начальник штаба. – Филиал ЦРУ, вам же сказали. Никто и не скрывает этого. Но политика – ничего не поделаешь. А теперь представьте, что будет, если эти лекари-правозащитники нос к нашим задержанным сунут? А их ведь туда пустят. Мы же международному сообществу кланяемся в пояс – мол, у нас права человека, приходите, проверяйте. А тут такое…
Да, международные организации Чечню любят. Она их главный идеологический и военный плацдарм против России. Грузия и Украина пока только раскручиваются. А тут такой подарок – сепаратистская территория внутри России. Поэтому тут вечно толкутся представители десятков мутных организаций и фондов.
Это с начала девяностых здесь идёт. Тянет буржуев сюда, как мух на дерьмо. И ведь не сказать, что путешествия эти безопасные. Сколько их перебили чеченские боевики, о которых они так трепетно заботятся.
Вон, перед отъездом тщательно изучал материалы. Листал сводки и справки. 1996 год – убийство в Атагах пяти представителей Красного креста. В 1998 году был похищен Глава Представительства Верховного комиссара ООН по беженцам Коштель. Помню еще, как головы нескольких англичан, якобы монтировавших в Ичкерии сотовую связь, отрезали и разложили на снегу для красоты картинки. Эта фотка обошла потом западные СМИ, но никого за границей не вразумила… Двух американцев из института прикладной экологии, прибывших в Свободную Ичкерию для сотрудничества по языковой работе, бандиты увели с концами, как цыгане дорогих лошадей. Кстати, один из филологов являлся штатным сотрудником ЦРУ, так что кровопийцы даже своего родного куратора не пожалели. Потому как в Чечне тогда царили бардак и анархия, когда каждая банда сама за себя и никто ей не указ.
Список этот можно продолжать. Но западные эмиссары все прутся сюда. Видать, хорошо оплачиваются эти поездки, если своей драгоценной европейско-американской шкуркой люди готовы рискнуть.
Да, головная боль этот визит безграничных врачей. В камеры нашего ИВС ведь полезут обязательно. А те забиты плотно. В основном административно задержанными.
Мы пожинаем результаты ситуации, когда юридически ни войны, ни мира. Америкосы хоть Гуантамо придумали для своей «Аль-Кайды». А мы – вроде бы у нас и война, а живём по законам мирного времени. Единственно, некоторые поблажки у нас есть, сильно облегчающие наш нелёгкий труд по искоренению скверны. В районе пока ни суда, ни других органов. Только милиция, ФСБ, прокурор да комендатура – вот и вся власть. Поэтому за нарушение общественного порядка пятнадцать суток и прочие административные радости выписывает начальник временного отдела внутренних дел. Вот все отловленные боевики и их пособники и парятся месяцами за нарушение общественного спокойствия. Матом, понимаете ли, любят выражаться в общественных местах. Некоторые за этот мат прописались в камерах на два-три месяца. И, что характерно, ни одной жалобы на произвол, никто не возмущается.
Почему? Потому что защитники Ичкерии поверить не могут, что живы. Когда в начале года федеральные войска входили в республику и давили артиллерией оборонительные сооружения боевиков, практически всё мужское население бежало из населённых пунктов в леса и горы. Они были уверены, что русские станут мстить. Что мы будем их убивать так же, как они убивали русских. По их логике так и должно было быть. Такой уровень развития – в голове до сих пор у многих горцев все вращается вокруг нескольких простых понятий: «Налёт! Добыч! Нагнуть всех! Род, кровная месть! Мы самые крутые!.. Ой, надо сматываться, иначе вон те более крутые голову отрежут!»
Им до сих пор не верится, что их не убьют. И осознать не могут, что опять начинаются бесконечные амнистии. Ну, те прошлые ельцинские амнистии боевикам – это им понятно. Они же тогда, в 96-м, вроде как победили. Но сейчас победили их. Значит, будут резать… А тут и не режут вовсе, да еще обещают отпустить, у кого на руках крови нет.
Вообще, глядя сейчас на происходившее в 2000-м году с высоты лет, могу отметить, что к боевикам и их пособникам федералы тогда отнеслись достаточно мягко. Могли ведь оперативники и следователи копать дальше и глубже, и тогда, наверное, половина населения республики оказалась бы подтянутой к каким-либо преступлениям и делам. В общем, сажай всех. Можно было бы допросить каждого беженца о притеснениях и преступлениях, забить обвиняемыми в геноциде все тюрьмы. Пошли мы тогда по другому пути. Сняли то, что на поверхности было, перебили и пересажали самых одиозных бандитов. Остальных простили. Позже некоторые бывшие боевики вообще попадут на службу в органы внутренних дел Чечни, некоторые прославятся не только наведением порядка у себя дома, но и разборками и рейдерством на территории Большой России. Но всё это будет потом.
Да, многих не только простили, но и должности дали. Правильно сделали? Я однозначно тогда считал, что надо было давить жёстче и круче, заставить оплатить кровью слезы тысяч загубленных жизней русских мирных жителей, засады на федералов, обстрелы, фугасы. Но потом, глядя на успокоенный Северный Кавказ (не совсем, но с тем, что было – никакого сравнения) пойму, что Путин, скорее всего, выбрал оптимальную линию. Хотя и хотелось нам немножко другого.
Но это будущее. А пока что сидят сепаратисты и им сочувствующие у нас в камерах и не квакают. Проверяем их на причастность к убийствам и терактам. Некоторые примеряются вполне себе нормально. Отпустить их – это выдать билет в горы и ждать, когда они выкопают автомат и положат очередного солдатика. Поэтому выход у нас один – везти всю эту шоблу в глухой лес.
– Ну и сколько по времени в лесу наших бандитов от этих врачей прятать? – спрашивает начальник МОБ.
– А пока это воронье не улетит, – говорит начальник ВОВД – Хоть неделю.
– Только хоть еду подгоняйте.
– Будет вам еда…
Конечно, мороки много от этих международных общественных организаций. Они все работают на западные спецслужбы и все заинтересованы в одном – раздуть пожар на Кавказе. Они такие активные и в Сербии были, и в Афганистане. Пройдет несколько лет – и всей толпой повалят в Сирию. Липкие и грязные инструменты холодной и горячей войны…
Но никого в лес нам тогда вывозить не приходится. Врачи без границ находят себе какую-то другую жертву, более лакомую, и отправляются в Наурский район.
После этого стресса работа у нас входит в привычную колею. Вон, бумаги надо выправлять. Ещё у пары боевиков пятнадцать суток кончаются. И надо срочно прикинуть, какими они матерными словами покроют сотрудников, выходя из здания ВОВД. И как все эти бесчинства покрасивше расписать в рапорте…
Глава шестая
Зачистки и выезды
Жара, пыль и коровы – вот главные впечатления о чеченских дорогах двухтысячного года.
На мероприятия, задержания обычно мы выезжаем в пять утра, чтобы заявиться пораньше нежданными гостями, пока клиенты ещё тепленькие и не разбежались. Примерно в это же время на поля и дороги вываливают стада коров. Кажется, их миллионы, и они завоевали планету. Они поднимают пыль и неторопливо плетутся к какой-то таинственной цели, куда их гонят пастухи.
Животноводство в равнинных районах Чечни издавна развито. Это нам только кажется, что сейчас коров много. На самом деле в девяностые годы поголовье сильно усохло – в разы, если не в десятки раз. Интересно, что на этих дорогах при СССР творилось?
Только встаёт солнце, а наша небольшая колонна – обычно два или три Уазика с занавешенными бронежилетами окнами, колесит по пыльным дорогам, пробираясь через бесчисленные стада. Машина с оперативниками и сопровождение из бойцов СОБРа. Огневое прикрытие должно быть. Передвижение одной машиной категорически запрещено множеством приказов и начальственных напоминаний, которые, впрочем, часто нарушаются – до очередного расстрела на дорогах.
По трассам с рассветом начинает работать инженерная разведка. Военные с миноискателями ищут фугасы и прочие закладки. Каждое утро. Изо дня в день. Рискуя нарваться на пулю или на взрыв. Сапёры, у них судьба такая, и жизнь их всегда на волоске. Их прозвали «одноразовыми». Это творческое развитие старой поговорки о том, что сапёр ошибается один раз.
Когда едешь по дорогам Чечни, всегда тебя слегонца обдувает потусторонний холодок – от близости фугасной смерти.
Как поётся в хорошей песне «Ментами не рождаются»:
«Кому награды россыпью,
А нам так чаще мимо.
Но если есть ты, Господи,
Спаси нас от подрыва».
Это ощущение близкого подрыва, затаившегося фугаса, который снесёт с дорожного полотна твою машину, как волна щепку, не покидает никогда. А ещё жжет мысль, что шкура твоя не может похвастаться пуленепробиваемостью.
Самое обидное на войне – это быть мишенью. Когда идёт боестолкновение, ты стреляешь, в тебя стреляют, или даже когда в рукопашную там – это как бы честный бой, у всех примерно равные шансы. А вот когда тебя из-за кустов выцеливают, и ты просто кабан на мушке – это самое неприятное. Другое дело, когда ты охотник. Это уже другая весовая категория.
Стрельба и взрывы идут по всей Чечне. Раненые, убитые – кажется, конца и края этому не будет.
Ну что же, такая работа. Лёгкой жизни никто не обещал. Как и лёгкой смерти.
Машины крутятся по улицам Шелковской, выбираясь на оперативный простор. На переднем сиденье скучает Борода – отлично прижившийся на войне опер, приветливый и крепкий парень, бывший десантник, прекрасный гитарист. От него впервые услышал песню «Батальонная разведка», ставшую у нас самой любимой, фактически полковой (или отдельской – как правильно будет сказать). И исполнял он её так, что дрожь пробирала.
Не утихает в салоне Уазика вечный балаган.
– Вот большой, а ума не нажил! – возмущается Макс в ответ на очередную колкость.
Это два неразлучных друга, можно сказать брата – Балу и Макс. Первый как две капли похож на диснеевского медведя Балу – и по телосложению, и по лицу, и по характеру. Такой же здоровенный, бесшабашный, добродушный, легкомысленный, язык без костей, записной юморист, в общем, прирождённый артист разговорного жанра. Макс – его полная противоположность – невысокий, худой, язвительный, собранный и дисциплинированный трудоголик, вечно всем недовольный, вечно всё не по нему – мол, вокруг одни раздолбаи, службу не знающие. Эти двое, несмотря на то, что лучшие друзья, мелко скандалят, базарят и пикируются друг с другом весь день без перерыва на обед. Балу просто невозможно заткнуть с его подначками, а Макс все время злится и облаивает его в ответ. За ними надо записывать, поскольку в этих перепалках порой такие перлы встречаются.
Эта парочка отвечает за розыск преступников и без вести пропавших. Макс работу организовал на пять баллов. Поднял старые и новые документы, розыскные бюллетени, приобрёл источники оперативной информации. И стал давать стране угля. Постоянно идут задержания накуролесивших в Чечне или Большой России убийц, дезертиров, грабителей. Хоть ребята и пообещали забастовку, когда их прокатили с деньгами за боевые, но уже не следующий день снова – выезды, новая информация. Потому как это не работа за деньги, а образ жизни.
С каждым днём отдел внутренних дел все меньше напоминает осаждённую крепость и все больше походит на стандартный правоохранительный орган субъекта Российской Федерации. Патрулирование, сигналы, выезды. Принятие заявлений от граждан по правонарушениям и преступлениям.
