Успеть за Правдой

– Какого концерта? – недоуменно уставился на меня тот. – Никакого концерта я не давал. Я даже петь не умею – ни слуха, ни голоса.

– Это точно, – хмыкнул я. – Не берите в голову. А сейчас не отставайте.

…Вот уже целый час мы бродим по колено в воде среди затопленных зданий. Мой спутник выглядел совсем плохо: черные круги под глазами, затравленный взгляд, полный безнадежной тоски. Он часто и с надрывом кашлял, но не отставал от меня ни на шаг. А я шагал едва ли не на автомате – уж слишком сильно был измотан, и слишком мало времени за последние два дня я отдыхал. Каша в голове, мешанина тревожных мыслей не давала толком сосредоточиться, и я все брел и брел, ожидая, когда же мой спутник найдет искомое, и следил за перемещением тварей. А они шли за нами от самого кабака, который был нами так спешно покинут. Их насчитывалось уже не меньше трех дюжин, но никаких попыток приблизиться твари не предпринимали – они все время держались на одной и той же дистанции.

– Долго нам еще? – в сотый, наверное, раз спросил меня мужчина.

– Скоро, – ответил я. – Вы узнаете эти места?

– В первый раз здесь, – он шумно откашлялся.

– Сделаем привал, – я остановился и огляделся в поисках подходящего места.

Действительно, можно и даже нужно хоть немного передохнуть. И поговорить со спутником. Потому что именно от его желания покончить со своими страхами напрямую зависит продолжительность дальнейшего нашего пребывания в этом сне. Чем скорее он примет для себя решение, тем быстрее мы найдем то, что ему поможет перебороть страх. Страх перед водой и всем, что с ней связано.

Мы так и не успели устроиться на привал. Я только начал высматривать подходящее место, но открывшаяся из‑за угла очередного здания картина решительно перечеркнула все наши планы, связанные с отдыхом. По сути, мы вышли на Т‑образный перекресток, и вот улица, отходящая от нашей, была сплошь забита автомобилями. Мой спутник сдавленно охнул, и в следующую секунду на нас обрушился самый настоящий акустический удар. Вязкая тишина уличных лабиринтов взорвалась страшными звуками. Спустя лишь несколько секунд ошеломленного удивления до меня дошло, что же я слышал. Это был многоголосый вой. Невообразимый, жуткий, тоскливый от безысходности, молящий о пощаде вой.

– Что это?! – крикнул, практически взвизгнул мой спутник. Его и без того уставшее лицо осунулось еще больше, глаза выкатились из орбит, и сам он представлял собой жалкое зрелище – испуганного до смерти человека.

– Не бойтесь! – я наклонился к самому его уху, чтобы он мог услышать меня в этой страшной какофонии. – Ничего не бойтесь! Сейчас разберемся!

Мне до сих пор было неясно, откуда исходят крики и плач. Я вгляделся внимательней в дома вокруг, обшаривая взглядом пустые окна, даже голову задрал, но странное и безучастное оранжевое небо было чистым, если не считать редких росчерков вытянутых черных облаков. Нет, определенно звук идет не сверху. Я опустил взгляд и всмотрелся в стоящие на улице машины. До ближайшей из них было полсотни метров. А улица, на которой они стояли, кстати, была с уклоном – если ближние машины были затоплены по середину стекол, то дальние – по крышу, и здания по обе стороны с расстоянием понижались, погрузившись в воду. А уже через квартал они терялись в плотном тумане.

И вот тут я, наконец, разглядел, откуда исходил этот многоголосый вой. Его исторгали десятки запертых в машинах людей. С заметным усилием мне удалось сосредоточиться, и я посмотрел на страшную улицу «созерцая». Ничего, только стылая муть вокруг, и твари неподалеку, те, что так и шли за нами от самого кабака, где я встретил своего спутника.

– Там люди! – вдруг закричал он, тоже разглядев их.

– Нет там никого! – я наклонился к лицу мужчины, но все равно приходилось кричать.

Он сделал недоуменные глаза, а потом неожиданно отстранился, развернулся и зашагал к машинам. Неужели это то самое, ради чего этот человек здесь оказался? Вряд ли – его гложет страх пред водой, а отнюдь не перед замкнутым пространством.

Я не стал ему мешать и останавливать, пусть идет. Поднимая волны ставшей вдруг темно‑бурой воды, человек шагал и шагал. И когда он приблизился к первой, точнее, последней из машин, вода достигала ему до середины груди. Остановился, зажимая уши руками и страшно гримасничая, огляделся, нашел меня взглядом. Я стоял, не шелохнувшись, и наблюдал за ним. Те, которые казались людьми, запертыми в машинах, были всего лишь иллюзиями. Их вой, конечно, был совсем не иллюзорным, но такое бывает, и не сказать, чтобы редко. И если уж человек, этот и любой другой, принимает для себя какие‑то решения – это их воля. Желание побороть собственные страхи не должно быть навязанным.

Видимо, вблизи машин звук был значительно громче, и это объясняло, почему мужчина зажимал уши руками. Тем не менее, он сделал попытку открыть дверцу автомобиля, опустив в воду правую руку. И я совсем не удивился, когда та не поддалась. Продолжая гримасничать от ужасного шума, мой спутник отнял от головы вторую руку, опустил под воду и принялся энергично дергать за ручку. Нет, все было напрасно – она не открылась. Вдруг человек странно дернулся, едва не упал на спину, но удержал равновесие, а потом вытащил из воды обе руки и недоуменно уставился на нечто в ладонях. Значит, оторвал ручку. Я глянул вправо, но твари так и стояли на прежнем месте и не пытались приблизиться. Хмыкнув про себя их упрямству, я снова повернулся туда, где мужчина все еще пялился на кусок пластика в руках, и двинулся к нему. Что же, видимо, так должно быть. Совпадений и случайностей в мире снов не бывает. Сознание человека не может обманывать себя самое. Другое дело, если бы сон этот был чужой, но это не так.

Вой стоял страшный, но все же вполне терпимый. Я почти дошел до человека, но его лицо вдруг превратилось в злую маску. Мужчина поднял на меня глаза, отшвырнул в сторону то, что сжимал в руках, и ударил. Видно было, что он вложил максимум, на что был способен, в этот удар. В ином месте и в иное время, может быть, все и получилось бы, но не здесь и не сейчас. Человек зашипел от боли в отбитом локте, я услышал это даже сквозь шум, и снова нанес по стеклу удар. Он бил и бил, кричал что‑то, брызжа слюной, но результата не было – стекло машины оставалось целым. Наконец он успокоился и, тяжело дыша, крикнул мне:

– Помоги! Нужно их вытащить! – и куда только делся уставший, обессилевший человек.

Я коротко глянул на машину. Там, в почти затопленном салоне находились две женщины. Они кричали и звали на помощь, они плакали и били ладонями по стеклам.

– Вода! – крикнул я в ухо мужчине. Как он там говорил? – Ее необходимо отрезать!

Подействовало. Человек замер на несколько долгих секунд, а потом вскинул голову, выпрямился, отвернулся от меня и указал рукой в туманную стену всего в нескольких десятках метров от нас.

– Нам нужно туда! – его слова точно послужили неким сигналом, и в следующий миг наступила тишина.

Вязкое безмолвие окутало нас, обдав липкой сыростью, и уже я сказал:

– Не будем задерживаться, показывайте дорогу.

Мой спутник напряженно кивнул, бросил взгляд на машину, перед которой мы стояли – ее салон оказался пуст – и двинулся в сторону тумана.

С каждым шагов идти становилось все сложнее – вода поднялась уже до шеи. Влажный туман, точно отрезанный исполинским ножом, возвышался перед нами необычной стеной.

– Я не умею плавать! – заявил вдруг мужчина не то сердито, не то испуганно. Он тщательно вытягивал шею, но вода, вновь ставшая к этому времени прозрачной, успешно доставала ему до подбородка.

– Вы уже бывали здесь? – спросил я его.

– Да, – человек ответил сразу, но через секунду добавил, – по‑моему… Я не помню.

– Вы знаете, что находится за туманом?

– Нет. Даже не догадываюсь.

– Чтобы отрезать воду, нужно идти через туман?

Мой спутник ответил не сразу, хотя сомнений нет – нам нужно туда. Точнее, ему нужно. Человек должен пройти через туман неопределенности, преодолеть страх перед ней. Вода – всего лишь символ, знак, отображение его неуверенности, нерешительности и, опять же, страха. Того самого, который заставляет его попадать в этот сон снова и снова. И не факт, что ему каждый раз хватает сил прекратить пьяное пение, подняться из‑за стола там, в накуренном кабаке, и выйти на улицу, в пугающую воду.

– Да, нужно пройти через туман, – наконец произнес он.

Спасательный пробковый круг, обычный, оранжевый, с леером сбоку, появился рядом с человеком.

– Держитесь за него, – обратился я к мужчине. – Если почувствуете, что не достаете до дна – плывите.

Мой спутник жадно схватился за него, подтянул к себе как можно ближе.

– Спасибо.

– Не будем тянуть. Вперед.

Нельзя сказать, что продвигаться по подбородок в воде – приятное времяпровождение, но другого выхода просто не было. Осушить дорогу, заставить воду исчезнуть – дело несложное и недолгое, но опять же… Человек, который уже плыл в воде, держась за круг, должен сам преодолеть преграды, иначе все напрасно.

Густой туман обволок нас со всех сторон, скрыв дома по обе стороны дороги. Остались только мы, вязкий туман и плеск воды. Чувствуя нарастающий страх, я мельком глянул на своего спутника.

– Вы себя нормально чувствуете?

– Нет! – крикнул он, и туман проглотил его голос.

– Успокойтесь, все будет хорошо, – я попытался приободрить мужчину, но опоздал – его охватила настоящая паника.

Естественно, вторя внутреннему состоянию человека, изменилось окружающее: вода потемнела, вновь став темно‑бурой, и заволновалась. Поднялся ветер, сырой и холодный. Он принялся остервенело рвать туман, разнося далеко вокруг тающие на глазах серые клочья. Больше не было домов, дороги и затопленных автомобилей – во все стороны, насколько хватало глаз, простиралась водная поверхность. Земля ушла из‑под ног, и мне пришлось удерживаться над водой. Если дно и было, то не в этом мире.

– Помоги! Я тону! – в отчаянии закричал мужчина, зачем‑то отпустив из рук спасательный круг.

– Держитесь! – до человека можно было дотянуться рукой, что я и сделал. Нельзя отпускать его из сна, по крайней мере, пока он не переборол свой страх. Или хотя бы попытался это сделать.

Он ухватился за меня, вынырнул на секунду из воды, страшно пуча глаза и отплевываясь, а потом попытался подмять, забраться сверху. Мне почти удалось победить эту истеричную панику – пара крепких зуботычин сделала свое дело, и человек вроде успокоился. Но все сильнее волнующаяся вода внушала ему настоящий страх, даже спасательный круг не помог. Каждая новая волна была выше предыдущей, и взбесившийся ветер срывал с них грязно‑ржавую пену.

– Я так больше не могу! – прокричал мужчина.

Ответить ему я не успел – очередная волна захлестнула нас с головой, утопила в этом буром вареве, а подводное течение понесло куда‑то вглубь. Странно, но вода была прозрачной, по крайней мере, я прекрасно мог видеть перекошенное от ужаса лицо человека – мы крепко вцепились друг в друга. Вода – это не камень и не земля, поэтому работать с ней не в пример легче. Воздушный пузырь быстро увеличился и поглотил нас. Я расширил его границы еще, и теперь пузырь был не меньше трех метров в диаметре. Мой спутник шумно выдохнул, осторожно вдохнул, будто пробуя воздух на вкус.

– Что это? – он обвел рукой вокруг.

– Обычный воздушный пузырь. Не бойтесь, – быстро добавил я, – он не лопнет.

Человек промолчал, продолжая разглядывать необычное убежище, точнее, то, что находилось за его прозрачными стенами – воду. Действительно, она была достаточно чистой. До такой степени, что можно было наблюдать длинные смутные тени, мелькающие у границ пузыря.

Мокрая одежда неприятно липла к телу, а вода стекала вниз целыми ручьями. Ноги утопали по щиколотку, но на самом деле это были такие мелочи… Мой спутник охнул и отпрянул в сторону – одна из теней вплотную приблизилась к нашему убежищу, и это оказалась акула. Конечно же, ничего странного не было в том, что тварь приняла такой необычный вид, наоборот, все было закономерно.

– Они не смогут преодолеть границу пузыря, – сказал я мужчине, когда он обернулся ко мне с немым вопросом в глазах. Человек кивнул и возвратился к изучению акулы. Та недолго крутилась у пузыря, потом развернулась и исчезла из глаз, растворившись в водной толще. Но не это меня заставило поверить, что скоро все закончится. Мой спутник – его поведение изменилось, и я прекрасно ощутил это. Он все еще боялся, но страх был уже не такой всепоглощающий. Именно так и происходит, когда страха становится слишком много. Да и люди так устроены, что привыкают ко всему. Вот и к воде мужчина привык.

Меня не удивило и то, что с каждой секундой вода становилась прозрачнее. Теперь она мало напоминала ту бурую жидкость, в которую ее превратил страх моего спутника. Прозрачную синеву пронзили вдруг солнечные лучи, а появившиеся дельфины отогнали прочь снующих поблизости акул. Это событие вызвало у человека бурю искреннего восторга. Осталось добавить последние штрихи. Внизу появилось дно: белое, песчаное. Стайка ярко‑красных рыбешек промелькнула совсем рядом, шустро развернулась и умчалась куда‑то в сторону. Вдалеке показался корабль, он мирно лежал на дне. Очень быстро наш пузырь приблизился к нему, поравнялся и двинулся дальше. Мой спутник во все глаза смотрел на затонувшее судно и еще долго провожал его взглядом.

– Как интересно, – негромко сказал он. – Я даже не думал… Я бы хотел… – и осекся, испугавшись собственных мыслей.

– Поплавать?

– Нет, – сразу ответил он, – то есть да, не знаю… Я же не умею…

– Научить?

Человек не ответил, лишь коротко кивнул, ошалев от собственной смелости. Значит, время заканчивать. Осталось только одно, самое важное – выбор. И сделать его мой спутник должен будет в самое ближайшее время. А закругляться действительно пора – усталость никуда не ушла, лишь притаилась на время под наплывом новых событий.

Воздушный пузырь, ведомый моей волей, начал всплывать. Становилось заметно светлее, и спустя десяток секунд мы оказались на поверхности. Вокруг простиралась безбрежная водная гладь, настоящее море, и только с одной стороны, в сотне метров, был крошечный островок. Нелепый клочок суши, будто насмешка над безграничностью и властью океана. Воздушный пузырь исчез, и я передал спутнику спасательный круг – человек должен сделать все сам.

– Нам туда, – мужчина кивнул на остров.

– Поплыли, – ответил я ему и не спеша погреб в ту сторону, не опасаясь, что человек утонет – я сделал воду максимально соленой.

Выбравшись на песок, какое‑то время я просто наслаждался солнечным теплом, потом встал и, пока мой спутник еще не доплыл, обошел весь остров. Он оказался действительно крошечным, всего несколько десятков метров в диаметре. Ни деревьев, ни травы, ни земли – только белый песок, а точно в середине находился большой кран: круглый, железный, с четырьмя спицами – он крепился на обычной металлической стойке без намека на какие‑либо трубы. Впрочем, ничего странного в этом не было. Кран – всего лишь символ, поэтому и не требует никаких скрупулезных деталей в исполнении.

За спиной раздались шумные всплески, я обернулся и увидел, как мой спутник выбирается на берег. Ни страха, ни сомнений не было в его глазах, но о победе еще рано говорить – человек еще не сделал выбор.

– Как вода? – спросил я его.

– Изумительная, – искренне ответил мужчина. – Оказывается, плавать – это здорово!

– Так и есть, – кивнул я.

Мой спутник задумчиво пожевал губами и огляделся, заметил кран, как‑то вдруг замер, словно не дыша.

– Вы можете отрезать воду, – сказал я ему.

Человек почти не колебался. Он шумно выдохнул, огляделся, глянул вверх, где в голубом, почти белом, небе высоко висело теплое солнце. Опустил на меня веселые глаза и сказал, то, что я ждал:

– Нет, – и добавил, – Я не буду. Я хочу плавать… научиться плавать. И я не боюсь воду.

– Вот и хорошо, – улыбнулся я в ответ, и железный кран рассыпался невесомым прахом. – Вам пора.

– Подождите! – мужчина вскинул руки.

– Жду.

– Я бы хотел… – начал он и смущено запнулся. – Я бы хотел еще поплавать.

– Да плавайте, сколько угодно, – рассмеялся я.

Человек, победивший страх, несколько секунд странно смотрел на меня, потом развернулся и с веселым криком бросился в воду.

Конечно, я дождался, пока он вволю не наплавался, и ушел только после него.

Конечно, мне пришлось слушать его беззаботное пение. Ни слуха, ни голоса, но кого это беспокоит?

Ах, красавица, налей!

Что же ты, родная?

Не разжечь уж тех углей,

Я тебя не проклинаю!

Синий лед, синий снег,

Все ушло былое.

Время – неумолчный бег,

Нас уже не двое.

Ах, красавица, налей!

Что же ты, родная?

Не печалься, не болей,

Я тебя прощаю.

Глава 3

Я с трудом разлепил невероятно тяжелые веки и какое‑то время пытался просто сфокусировать взгляд. Светлый, с безвкусными цветами, потолок надо мною. В глаза будто песка насыпали – так они ныли и болели. Несколько минут я промаргивался, а потом просто пялился вверх, не в силах собраться с мыслями. Поймал себя на том, что считаю дурацкие цветы на потолке. Как же я устал! С трудом принял вертикальное положение. Голова показалась не то чугунной, не то бронзовой – такой она была тяжелой. Сотовый на тумбочке вдруг принялся звонить и куда‑то ползти, громко гудя от вибрации. Ничего не соображая, схватил его и принялся жать все кнопки подряд, только для того, чтобы заткнуть этот невыносимый звук. Будильник, это был выставленный мной несколько часов назад будильник. Ну и черт с ним. Спасительная тишина заполнила комнату, и я почувствовал, как тяжеленные веки начали слипаться. В следующий момент в квартире раздалась трель дверного звонка. От неожиданности я буквально подскочил на диване, как ошпаренный. Лихорадочно натянул брюки и, несколько раз споткнувшись, прошел к двери. В коридоре меня ждал Митрофан Александрович, сосед. Тот самый, которому я должен отдать ключи от квартиры, когда буду съезжать.

– Здравствуй, – поприветствовал он меня.

– Здравствуйте, – выдавил я, стараясь выглядеть бодро.

– Все в порядке? – спросил он, видимо, обратив внимание на мой помятый вид.

– Да, спасибо. Все хорошо, – мне понадобилось несколько секунд, чтобы понять, почему пришел сосед. – Вы за ключами?

– Уже два часа, – кивнул мужчина.

– Через полчаса я их вам занесу, – сказал ему, но спросил: – или зайдете?

– Да, – снова кивнул он после секундной заминки, – только свою дверь закрою.

Он исчез из дверного проема, зашаркал домашними тапочками в коридоре, потом послышалось щелканье замков. Посторонившись, пропустил его в квартиру и закрыл за ним дверь.

Уже через полчаса, попрощавшись с Митрофаном Александровичем и оставив ему ключи, я покинул квартиру, ставшую для меня на сутки домом. До вокзала меня вез троллейбус, которого, к счастью, не пришлось долго ждать в сырости и холоде позднего осеннего дня. Солнце снова скрылось за низкими облаками, оставив в мире место лишь унылой серости. Мне постоянно приходилось бороться с сонливостью: когда ехал в троллейбусе, когда сидел в пластиковом кресле в зале ожидания на вокзале и когда садился на свой поезд, отправляющийся в Киев. Непринятые звонки на моем сотовом никуда не делись, но первым делом я набрал номер жены.

– Привет.

– Привет, любимый.

– Как у вас дела?

– У нас все хорошо. Как ты?

– У меня тоже все хорошо. Сейчас уже в поезде, жду отправления.

– Замечательно. Во сколько приезжаешь?

– Рано утром. Вы будете еще спать.

– Папа! Папа! – радостный голосок в трубке.

– С тобой хотят поговорить, – теплая улыбка в голосе.

– Давай.

– Папа, привет, – тоненько пропищала младшая, не выговаривая «р».

– Привет, малышка, – губы сами собой растянулись в улыбке. – Как у тебя дела?

– Хорошо, – смешно сказала она.

– Что ты делаешь?

– Играю.

– Ты уже кушала?

– Да, кашу и бананчик, – и сразу попрощалась: – Я тебя обнимаю, целую. Пока!

– Ты не замерз там? Поел? – взяла трубку жена.

– Нет, не замерз, – ответил и добавил полуправду, – да, поел.

Трудно было назвать кофе с печеньями едой, но мне кусок в горло просто не лез.

– Старшая дома? – спросил я.

– Нет, на занятия уехала.

Молчим, слушая дыхание друг друга, и я, наконец, произнес:

– Ну, хорошо, Таня, завтра ждите меня.

– Пока, любимый. Целую. Счастливой дороги.

– Пока, любимая. Спасибо.

Поезд отправился вовремя. В купе, кроме меня, был еще один пассажир – полноватый мужчина с добродушным лицом и пышными усами.

Я с большим трудом удержался от того, чтобы моментально не заснуть и, выбрав из списка пропущенных звонков номер Семена, набрал его. Спустя несколько секунд женский голос сначала на русском, а потом на английском языках сообщил, что вызываемый абонент не может принять мой вызов.

Следующим из неотвеченных вызовов, кому я позвонил, был Паша, брат Миши. Трубку долго не брали, и я мысленно хлопнул себя по лбу – в Хабаровске сейчас была глубокая ночь. Наконец, гудки прервались, и сонный голос хрипло и невнятно ответил:

– Алло.

– Привет, Паша. Это Максим, – мне с трудом удалось скрыть разочарование от того, что трубку взял не Миша.

– Да.

– Извини, что так поздно. Ты звонил мне. Есть какие‑то изменения в состоянии Миши?

– Да, я звонил, – сонно пробормотал голос. – Миша еще в коме, и врачи до сих пор не знают, что с ним. Специалист, которого они вызвали, раньше срока приехать не сможет.

– Понятно.

Он замолчал, и я уже подумал, что Паша заснул, но он вдруг спросил:

– Максим, ты что‑то знаешь?

– Ты о чем?

– Не знаю, не уверен… Кто такие Плетущие?

– Кто? Плетущие? – всю мою сонливость, как рукой сняло.

– Да. Ты не знаешь?

– Нет. В первый раз слышу. И кто это?

– Я сам не знаю, – сожаление в его голосе. – Миша на днях упомянул о них вскользь, но я так ничего и не понял, а когда стал расспрашивать, брат сделал вид, что не слышит меня.

– Нет, я ничего ни про каких Плетущих не знаю, – и сразу добавил: – Ладно, Паша, извини, что разбудил тебя. Если будут какие‑нибудь изменения в состоянии Миши, звони мне в любое время суток.

– Хорошо. Пока.

– Пока.

Почему вдруг Миша заговорил о Плетущих с братом? В общении с кем бы то ни было эта тема – табу. Неужели мой друг был так встревожен или напуган, что забыл о запрете?

Оставался еще только один человек, чьи несколько звонков высвечивались непринятыми, и сейчас я с замиранием сердца слушал в трубке длинные гудки.

– Алло, – ответил мне с едва заметной хрипотцой голос.

– Алло.

– Привет! Ты куда пропал? Весь день тебе звоню!

– Здравствуй, Соня, – тихо сказал я.

Трубка промолчала, будто недоуменно, а потом с тревогой спросила:

– У тебя все в порядке?

– Да, – успокоил ее. – У меня все в порядке.

– Я слышала про Мишу, что он не выходит на связь.

– От кого ты это слышала?

– От Семена. Он много чего еще рассказал, но не уверена, что все поняла правильно. Что у вас произошло?

– Миша в коме.

– Что? Как это случилось? – быстро спросила она.

– Долго рассказывать. И не по телефону.

– Ты пытался добраться до него? – мы оба поняли, что имелось в виду.

– Да, но пока ничего не получилось.

– У тебя? Не получилось? – откровенно недоуменно переспросила она.

– У меня, – сухо ответил я.

– Кто? – только и поинтересовалась Соня.

– Я не знаю. Меня вообще закинуло в такие места, что едва выбрался.

– А потом?

– Потом мне не дали.

– Как так?

– Это долгая история. Я же говорю тебе.

– Что думаешь делать? – после недолгого молчания спросила Соня.

– Отдохнуть, – признался. – Я уже почти двое суток не могу нормально поспать.

– Это из‑за Миши?

– Из‑за него тоже, – я промолчал о том, что каждую ночь меня затягивало в какие‑то кошмары, и я не мог с этим ничего поделать.

– Ты сейчас где?

– В командировке, в Минске, но уже в поезде. Еду домой, в Киев.

– Я приеду, – меня согрела ее забота.

– Не нужно. Боюсь, это не поможет.

– Я все равно…

– Соня, – перебил ее, – приезжать не нужно. Вряд ли это хоть что‑то изменит. К тому же, если ты не забыла, Учительница тоже живет в Киеве. Вот к ней я и обращусь за помощью, если сам не справлюсь.

В трубке повисло долгое молчание, которое я понял по‑своему.

– Соня, не обижайся…

– Ты еще не знаешь? – перебила она меня.

– Что не знаю?

– Марина Яковлевна… – девушка запнулась.

– Что Марина Яковлевна? Говори! – плохие предчувствия взбудоражили меня, отогнав прочь вялость и сонливость.

– С ней все в порядке, – поспешила успокоить меня Соня, – но у нее в семье большое горе.