Зеркало души

На первом этаже осветился ржавый подъемник, весь измазанный темными маслеными пятнами, дверь, ведущая в соседнее помещение и лестница на второй этаж.

Я решил подняться по лестнице, и потом уже обследовать то, что находится за дверью, источающей невыносимый запах клея и алкоголя. Хоть и гадать не надо было, чтобы я там обнаружил. Правда, запах мог быть только отвлечением.

Второй этаж представлял из себя маленькую узенькую комнатушку с двумя занавешенными окнами. Освещена она была достаточно чтобы разглядеть двадцать или больше коричневых плетенных мешков и сорок герметично закрытых пятилитровых стеклянных бутылок с виноградным суслом. Я надавил на один мешок, надеясь почувствовать окоченевшую плоть и увидеть расплывающееся багровое пятно, но пальцы нащупали лишь обычные зерна. Теперь в воздухе вместе с ягодным запахом витал и хлебный.

До моих ушей долетел шорох входных дверей, а затем тихая поступь на первом этаже. Но спустившись, я никого не увидел. Не почувствовал.

Соседнее здание отводилось для самогонных аппаратов и дубовых бочек с уже готовой продукцией. Здесь был настоящий завод по производству виски и вина, стояла куча металлических бадей и воронок, пухлых стеклянных еще пустых бутылок.

Ты, видимо, ошиблась.

Все вокруг как-то потеряло свои очертания, будто мои глаза запотели от химозных паров. Да и я уже достаточно надышался этой бурдой.

Я ни разу не пил. Не знаю каков на вкус виски, вино, бурбон и тому подобное. Не понимаю, как людей тянет пить вонючую спиртягу. Нет ничего важнее кристально чистого разума и ничем не разлагаемой личности. Я всегда выбирал себя таким, какой был рожден, за что мне и не было места в обществе. А как будто я хотел в нем быть.

Я видел, как люди убивали себя этим пойлом, как убивали других из-за пустяков под его влиянием. Видел, как загорались алым пламенем и закатывались их глаза, как начинала зловонить душа. Большинство ветеранов, тех, кого не раз прикрывали мои пули, как вернулись домой приложились к бутылке, моментально состарились и уже сгнили в могиле.

Война – это всегда холодный ужас и страх, который никак не забыть. В любом случае ты вернешься далеко не прежним человеком. Вопрос лишь в том, сможешь ли ты дальше жить с тем, что видел, делал и испытывал. Многие не находят сил примириться и справиться с новым «собой». Я ничего доброго не испытывал, глядя на вспоротые животы, оторванные конечности и кровь, смешанную с грязью и кусками органов. На обезображенные тела. Запах свежей, сладковатой крови, смешанный с порохом, с нотками редкой, едва уцелевшей зелени… он заставлял меня вдыхать его чаще и глубже. Сводил с ума с каждым вдохом.

Я не успел развернуться на выход, как яркая и внезапная вспышка света ослепила меня. Голова откинулась назад и в бок от удара холодного металлического вытянутого предмета. Не издал ни звука, гримаса боли не прошла волной по лицу. Я не почувствовал боли.

По мою душу пришел типичный представитель мафиозо, но вместо «томпсона», в руке он держал прямую серебряную трубу. Я рефлекторно потянулся в карман за револьвером, но вспомнил, что передал пальто Джереми.

– Жаль, что так рано уходите, – оскалился мафиозо, молодой итальянец, лет двадцати пяти. Он высоко поднял трубу, целясь нанести еще удар, более точный, прямо по макушке. Швы его дорого костюма в темно-фиолетовую полоску угрожающе заскрипели под напряженными мышцами.

Но получше вглядевшись в свою добычу, весь его запал поутих. Мафиозо вдруг слегка отклонился, раздумывая или припоминая что-то. Труба застыла в воздухе.

– Если мне суждено сдохнуть здесь, так давай. – Я застыл на месте. Тело просто отказалось двигаться. Почему именно сейчас? – Быстрее.

На миг выражение его лица изменилось, и отнюдь не от моих слов. Черные брови подпрыгнули на желтой коже, уголок губ пополз вверх, глаза скользнули в бок. Из-за спины мафиозо выплыл Джереми, держа того на мушке моего револьвера. Полиция Чикаго, мать его.

Джереми медленно переставлял ноги, продвигаясь ко мне, а мафиози стоял на месте, двигая только глазами, нацеленными на Джереми. Мой револьвер, плотно зажатый нисколько не трясущимися руками плавно рассекал воздух, не сводя дуло с намеченной жертвы. Вместо улыбки на лице офицера Харли читалась одна только решимость вышибить ему мозги, если он меня тронет.

Джереми закрыл меня своим телом. Моя жизнь оказалась ему важней своей.

– Разожми ладонь, – скомандовал Джереми, повзрослевшим на двадцать лет голосом.

Мафиозо рассмеялся:

– Какие борзые.

– Захлопнись, скотина.

Я наконец вышел из оцепенения. Прикоснулся к опухшей скуле, к которой приложилась труба. Зубы на месте, кожа была надорвана, из раны сочилась кровь. Следом, потекло из носа.

– К черту ваши самогоны. – Тыльной стороной ладони я прикрыл кровавый водопад, чтобы не запачкать рубашку. – Я здесь, чтобы изуродованные женские тела больше не валялись на улицах у всех на виду, а за это еще получаю по голове.

Труба опустилась. Мафиозо бесстрастно рассматривал мое лицо еще добрых пять секунд и наконец кивнул в сторону выхода.

– Вон. Когда найдете это ублюдка, подвесьте его за крюки, и вспорите брюхо. Так он хотя бы приблизится к искуплению греха за убийство моей сестры.

Я осторожно вынул револьвер из рук Джереми.

– Первая жертва?

– Живо! Пока я не передумал.

Сделав два шага к дверям, я развернулся. Нацелил револьвер на один из четырех самогонных аппаратов.

– Если увижу хоть одного таракана рядом со мной или с ним, эта пуля рассечет головы.

Никто не имеет право со мной обходиться таким образом, а мафия тем более. Пуля проделала дыру в баке одного из аппаратов, из которого тут же потек спирт. Он причинил ущерб мне, а я ему. Мафиозо даже не дрогнул и не повернулся в мою сторону.

Мое пальто валялось на грязном асфальте посреди строительного мусора. Я отряхнул его и водрузил себе на плечи.

– Что ты вытворяешь? – Я преградил путь Джереми. Если бы мог, от души поколотил бы его за этот поступок. – Я не приветствую жертвоприношения, особенно за меня. Не подумал о тех, кого ты там любишь? О Монике? Только посмей еще раз выкинуть такой фортель. Не заставляй меня силой влюблять тебя в самое дорогое, что у тебя есть.

На мне завис пристальный, наполненный ужаса взгляд. Джереми не слушал меня. Его проглотил страх.

– В чем дело?

– У вас кровь черная… – кадык Джереми заходил верх-вниз. Опустил взгляд на мои запястья. Увидел вместо голубых ниток серые.

– Да. Это не заразно.

– Вам нужно в больницу, – обеспокоился он. – Как возможно… жить…

– Как видишь. Это не мешает мне функционировать. В отель.

Пока я оттирался в машине, мой белый платок превратился в серый с черными сгустками вместо крапинок. Кровь быстро загустела и только еще больше размазалась по всему лицу, скрывая собой серый синяк на скуле. А эти черные синяки под глазами. Я будто вышел из шахты.

А я и забыл, каково лицезреть свою же кровь. Забыл, почему работал один.

Какого черта?

«Всему свое время. Мне за тебя дела решать?»

Раньше тебе это нравилось.

Руки Джереми тряслись на руле. Нет, его всего трясло.

– В моей крови много железа, поэтому она и черная, – я предпринял попытку успокоить его небольшой ложью, пока мы не разбились тут к чертям собачим. Думал, он из-за меня так разнервничался.

– Я как мог старался не выдать жуткого волнения, – затараторил Джереми. – Первый раз направил оружие на мафию, да и просто на человека! Очень переживал, что не справлюсь. В тот момент я об этом и не думал, а вот сейчас… Вдруг он бы размозжил бы мне голову этой трубой! А если бы я не успел, вас бы… Я сделал это, потому что должен был сделать. Хоть что-то!

У него начиналась истерика. Он захлебывался в своих словах, нижние зубы стучали об верхние. Я выхватил управление и еле как остановил «понтиак» у мясной лавки под названием «Мясо Маргарет». Чудовищно.

– Простите, это негативные мысли. Вечно они в голове. – Его мутный взгляд забегал по салону. – Сейчас я веду себя неподобающим образом, я понимаю, вы должно быть разочарованы во мне, как и все.

– Джереми. – Я ткнул его в плечо кончиком пальца. – Все живы. Ты и я. Чувствуешь?

– Да! но если бы!

– Этого не произошло.

Через три минуты его руки перестали трястись. В глазах проступил блеск. За все это время я язык натер словами «все живы», а монотонность собственного голоса чуть ли не усыпила меня же.

– Я и правда тряпка. И чего так разнервничался.

– Привыкнешь.

– И зачем вы расстреляли ту бочку? Не боитесь, что нам сядут на хвост?

– Я отомстил. Остальное не волнует.

Из лавки вышли две женщины, весело крича вслед: «Спасибо, Барри!» мяснику и по совместительству продавцу за прилавком, здоровенному мужику лет тридцати, с густой бородой. Белый китель держался на Божьем слове, дабы не разойтись по швам от внушительной массы. Я отметил про себя, что с его лба не упало бы и капли пота, отруби он ногу.

– Как думаете он может быть убийцей? – спросил Джереми, внимательно наблюдая за мясником.

А я наблюдал за другой картиной. Осунувшийся мужчина с землистого цвета лицом, натянутым на череп, пересчитывал мелочь в руке. Его ноги вдруг подкосились, и он вывалил центовики прямо на прилавок. Я опустил стекло. Барри терпеливо собрал монеты, пересчитал. Что-то сказал ему, отчего мужчина задрожал. Барри с виноватым видом развел руками.

– Да мы в одном шаге чтоб сожрать нашу кошку! – Расслышал я задыхающийся голос. – Ты же знаешь у меня трое… как, чем их кормить?! Работы нет, денег нет. Где их брать! Я строил этот город, эту страну! Великие Соединенные Штаты, мать его. И чем они мне отплатили?!

Он впился ногтями за прилавок. Барри понимающе кивал каждому его слову, не зная куда спрятать глаза. Куда спрятать себя.

– Да ты хоть знаешь на что собиралась идти моя жена ради этих грошей?! Слава Богу, я остановил ее! Хотя, есть ли Бог на самом деле, раз допускает подобное?!

Из белого конверта я достал первые две банкноты достоинством в двадцать долларов каждая, всучил Джереми и указал на живой труп. Не выходить же мне в таком виде. Джереми выпорхнул из машины, вложил в руку мужчине несчастные бумажонки.

Красные бешеные глаза перебежали с денег на Джереми. С Джереми на меня. Его руки задрожали, по щекам полились слезы, он буквально начал рассыпаться, но Джереми успел удержать его.

– Спасибо! Спасибо вам! – закричал он мне.

Барри с признательностью кивнул. Я лишь поправил шляпу. Джереми еще провозился в лавке, помогая мужчине оплатить и вынести пакет с покупками. Не сомневаюсь, деньги у него еще остались. Я надвинул шляпу на глаза. И почему люди не могут действительно пропадать сквозь землю, когда это так необходимо.

– Передают вам огромное спасибо. – Джереми вернулся за руль, довольный жизнью. Доброе дело воодушевило его. – Попросили сказать, что мы спасли им жизни. Цитирую: «Я прогорел на мнимой роскоши, когда играл акциями, а теперь стараюсь сохранить свое настоящее богатство. Сам Бог послал вас в эту минуту»

– Нельзя спасти всех, Джереми. Как бы сильно ты этого не хотел.

Он вопросительно посмотрел на меня, ожидая пояснения, но я сам не понял к чему это сказал. И поспешил ответить на его недавно заданный вопрос:

– Никогда не суди по внешнему виду. Как по мне, то с большей вероятностью такое совершил бы этот мужчина, обезумевший от голода и нищеты.

– Ему бы сил не хватило даже задушить.

– Ошибаешься. Ты совсем не знаешь людскую породу.

– Надеюсь, в вас я точно не ошибаюсь, – выпалил Джереми и стыдливо отвернулся.

– Ты меня совсем не знаешь, чтобы в твоей голове сложилось правильное отношение ко мне. Уж тем более отдавать за меня жизнь.

– Я всегда полагаюсь на первое впечатление. Пусть говорят, что оно обманчиво, но в большинстве случаев оно меня не подводило.

Я поднял руку, как бы проводя невидимую стену между нами.

– Тишина. Ты и так достаточно за эти два дня нарушил наше негласное правило.

Хотелось ответить: «я тоже». Но разве такой как я, может иметь хоть что-то общее с обычными людьми?

II

В отель я зашел один. Приказал Джереми идти на все четыре стороны. Пусть проведет время со своей Моникой, развеется и поймет, что от «мистера Собера» нужно держаться подальше.

В номере на моей кровати сидело две уже знакомые девушки. Жертвы с фотографий. В том самом виде, в каком умерли. Без глаз. С порезами. Без некоторых конечностей. В грязных, порванных одеждах.

Я кинул пальто на спинку дивана, шляпу – диван, и прошел в ванную. Рассматривая себя в зеркале над раковиной в тусклом освещении, я признался самому себе, что выгляжу жалко. Синяк расползся на добрую треть щеки, чернота под глазами стала еще чернее, черт знает, как это возможно, и чувство неизбежной беспомощности вдруг на мгновенье вспыхнуло во мне.

Меня не пугает старость, и не сказал бы, что хоть чего-то боюсь. Но мысль о том, что когда-то придет мой конец и я встречу его одиноким, навевает подобие тоски. Я не знаю, что я такое, почему вижу трупов и общаюсь с ними. Начало моей жизни начисто стерто из памяти, я помню себя только двадцатиоднолетним. Кем или чем я был до этого? Что со мной произошло? – единственные вопросы, на которые не могу ответить. Единственное дело, которое я до сих пор не могу решить. И, если честно, не особо и хочу.

За дверью происходили какие-то шевеления и велись разговоры. Я обратил внимание на свою еще недавно белоснежную рубашку. Она вся покрылась серой пылью, кое-где собиравшейся в целые пятна, как плесень. Сразу возникло непреодолимое желание содрать ее и вымыться.

Вместе со мной из ванны вышли клубы пара. На моей кровати продолжали сидеть две гостьи, в ту же секунду опустившие головы, когда я предстал перед ними в одном полотенце.

– Дамы, кыш с кровати.

Они покорно отошли к окну. Я расслабился на своем ложе и взглянул на часы. Половина четвертого. Потратил целый день, чтобы не найти ничего, относящегося к делу, помимо жертв в моей комнате. По крайней мере, оставался еще вечер. Я потянулся за книгой.

– Почему мы здесь, с вами?! – спросила брюнетка Кэйтлин. В ее голосе слышались истеричные нотки. Несмотря на то, что левой ступни у нее не было, она ровно стояла на одной ноге, как если бы стояла на двух.

– Это я должен спросить, почему вы ко мне прицепились.

– Почему мы боимся вас больше, чем вы? – удивилась Элис. С ее вспоротого живота ничего не падало.

– Если вы пришли меня пугать, – я взял книгу и открыл ее на закладке, – то вам нужно в соседний номер. А теперь, попрошу вас всех замолчать, дождитесь своей очереди.

Мне хотелось молчать и слушать тишину. Я погрузился в чтение, изредка поглядывая на часы, дожидаясь шести часов, когда люди начнут собираться в барах. В один из таких я планировал выйти сегодня, и Джереми о моих планах знать не стоило. Грех не воспользоваться случаем, когда у меня такая маскировка.

Они терпеливо ждали целый час. Меня это насторожило, в особенности то, что вели они себя спокойно. Кейтлин и Элис в задумчивой тоске рассматривали кипящую жизнь за окном, перешептываясь между собой. Им удавалось что-то видеть и через пустые глазницы. Хоть они мне не особо-то и мешали, но их мысли громко отбивались от стен. Тяжело осознавать свою смерть. Еще сложнее, когда жизнь у тебя просто-напросто забрали. Невозможно принять ее, особенно когда она такая жуткая. Каждая не пришла к своему концу от старости, окруженная семьей и воспоминаниями о насыщенной только ее выборами жизни. Да, о некоторых сожалеешь, без этого никуда. Иначе зачем тогда жить?

Я поймал себя на мысли что читаю одну и ту же строчку десятый раз и не могу понять написанного. Теперь уже я ненароком разглядывал девушек, казалось, потерявших ко мне всякий интерес. Неожиданно, мне самому стало некомфортно находится в этой гнетущей тишине. Закрыл книгу так громко, что хлопок разнесся по всей комнате.

– Вы понимаете, что с вами?

Обе в испуге обернулись. Никто из них не хочет произнести это вслух. Веки каждой широко растянулись, словно невидимыми стальными векорасширителями. Бережно положил книгу обратно, слегка ногтем подвинув корешок, чтобы книга лежала ровно и в точности так, как до этого.

– Вас убили. Вы мертвы. – Открыв дверцу комода, я достал идеально сложенный наряд для сегодняшней вылазки и положил его на кровать. – Но мне нужна информация, и я надеюсь на наше сотрудничество. Кто вас убил?

Элис разревелась в три ручья. Об этой эмоции свидетельствовала лишь ее гримаса. Слез в той жизни не было.

– Извините, мы ничего не помним, – предельно спокойно, как отрезала, сказала Кейтлин. – Ни нашу смерть, ни то, кем были и чем занимались.

Я очень кратко рассказал о них. Ожидал какой-то реакции, которой не последовало. Кэйтлин, как кукла, тупо уставилась на меня глазницами, чуть скосив голову набок. Элис совсем не хотела слушать меня, она погрузилась в свои печали. С ними больше нечего было делать. Никакой конструктивной беседы пока ожидать не стоило. Все же я знал, как вести дела и с такими. Сначала нужно дать им немного времени.

Я велел им убираться из моего номера; мне нужно было переодеться. Кэйтлин взяла за руку Элис и обе просочились через стену в другие номера.

Облачившись в темно-зеленую рубашку, потертые выцветшие широкие брюки, я заметил на подоконнике серый сантиметровый ноготь. Вот времени как раз-таки не было.

III

Вечер стоял по-настоящему летний. Сунув руки в карманы, а сигарету за ухо, я размашистой походкой направлялся в бар под названием «Соната». Чтобы подобать уставшему после подработок человеку, заработавшего себе на стакан кустарной выпивки, я немного наклонил голову и опустил плечи. А может и правда напиться сегодня? Все произошедшие события располагали к этому занятию.

«Соната» встретила меня спертым, прокуренным воздухом. Под потолком сгустился слой сизого дыма. Из маленьких квадратных окон с желтым налетом на стеклах еле пробивался свет. Я прошел к барной стойке под пристальные взгляды первых посетителей, сидящих за потертыми квадратными столиками. Сел лицом к залу. Люди только-только собирались. Обратил внимание на пустующую сцену, где стояло одно лишь черное пианино. Для антуража, наверное.

За ближайшими столиками велись разговоры о насущном. За одним из таких, мужчина наклонился к двум своим друзьям и что-то нашептывал. Я прислушался.

– …Боуман согласен отвалить нам три мешка за десятку каждый. – Склонил голову к столу, и глянул на них исподлобья, чтобы подчеркнуть важность следующего: – Выгодно.

– Дурень, – тем же шепотом ответили ему, – дыру в аппарате залатай сначала.

– Я же сказал – зашипел Грег, – что поговорю с Джимом. Ему не выгодно отказывать, за ним должок; считайте все уже улажено. Да вы хоть понимаете, как мы взлетим, когда нагоним из боуманского сорта…

За другим парень крутил опухшим пальцем у лица своего собутыльника, жалуясь, что сломал его, когда работал на погрузке в доках.

– Попал в пятерку счастливчиков, а теперь, все, никаких шансов минимум неделю! Им поломанные не нужны, видите ли. Чем платить по счетам…

Я рассматривал каждого входящего и садящегося у барной стойки. Не пристально, а так, вскользь. Никто не вызывал подозрений. Все выглядели изнуренными, с потухшими глазами. Нужно было оставаться здесь как минимум четыре часа, прежде чем начнется что-то интересное. Но был путь и проще – поболтать с барменом. Уж кто и знает, что здесь творится, так это…

– Что будете? – Улыбчивый бармен положил руку мне на плечо. Его голос внезапно раздался над ухом, и я слишком резко развернулся к нему.

– Самое лучшее, что можете предложить.

Он подмигнул и в считаные секунды стеклянный стакан наполнился светло-коричневым напитком. «Яблочный виски», – с гордостью представили мне. Я обхватил его рукой, но не спешил поднимать, разглядывая плескающуюся жидкость.

– Вижу вас впервые. Меня зовут Ник. – Бармен протянул мне руку для рукопожатия. Я не ответил ему. – Не волнуйтесь, я ручаюсь за качество наших напитков, да и гости, не сомневаюсь, тоже.

Последнее что меня волновало это то, из чего сделан этот виски. В подсобке, прямо за спиной Ника, раздался грохот и звяканье. Кто-то неаккуратно опустил ящик с алкоголем. А затем последовали и громкие голоса.

– Боже! Что ты вытворяешь! – Раздраженный молодой женский.

– Виноват. Но! Все целое! – И звонкий мальчишеский голос. Его обладателю, скорее всего, было около шестнадцати.

– Это уже не первый раз, Рэй! Если хоть один товар будет разбит, тебе головы не сносить. Уж я об этом позабочусь, ты знаешь!

– Клоди, я не нанимался сюда грузчиком. Я развлекаю людей! Моя спина уже отваливается от ваших бесконечных ящиков, разве нельзя закупать поменьше?

– Артист! – фыркнула девушка. – Вот, значит, как ты отплачиваешь нам за еду и кров? Тебя никто не держит, можешь хоть сейчас валить в Гувервилль и есть помои! Может, даже получится развлечь тамошний народ. Как думаешь, там еще сохранилась твоя коробка? Только знай, никому в этом городе не нужно то, чем ты занимаешься. Точно не в это время.

– Придет день, Клоди, и ты будешь гордиться, что знала меня. – Парень не был расстроен ее словами. – И если хоть один человек повернется ко мне, качнет головой или улыбнется, то значит я не зря стараюсь. Значит я привнес в их трудный унылый день хоть капельку радости. О большем я и не мечтаю.

– Прекращай молоть языком и помоги с остальными ящиками.

– Извини, но теперь настало мое время.

– Рэ-э-й. – В голосе Клоди слышалась угроза. – Ты поплатишься за это.

– Я позову…

Послышались быстрые удаляющиеся шаги и тяжелый вздох Клоди.

Ник тоже прислушивался к их разговору. Никто кроме нас двоих не обратил внимание на возню за стеной. Тем временем людей все прибавлялось, особенно за стойкой. Входили в «Сонату» уже не по одному, а целыми компаниями. Я наблюдал встречи со старыми друзьями, слушал подпитые разговоры, ощущал на себе косые взгляды. Здесь собрались одни мужчины, все обычные работяги, перебивающиеся чем Бог подаст. На часах позади бара доходило до семи и, на удивление, здесь царила спокойная, дружелюбная атмосфера. Одним словом, скукотища.

Ник обслужил гостей все с такой же учтивой улыбкой, и опять возник передо мной.

– У вас всегда так было? – спросил я.

Он облокотился на стойку и подпер подбородок рукой.

– До принятия закона, здесь свободного угла не было. Нас посещали все, кому не лень. Я помню, как наливал двадцатилетней выдержки бурбон состоятельным знаменитым гражданам, и пиво портовым ребятам. В этакой компании не чувствовалось негатива и предвзятости, к нам приходили насладится джазом и только! Обстановка была соответствующая и располагающая: столы из красного дерева, шелковые белые шторы на еще тогда чистых окнах, бра, торшеры, золотые стены с одной черной, – Ник указал на стену, к которой примыкала сцена, – на полу дерево еще не было затерто подошвой грубых ботинок. Глядя сейчас на всю эту разруху, я не могу поверить, что своими глазами видел здесь блестящую Бесси Смит и как на этой, теперь, доске выплескивали свою энергию «Креольский джаз бэнд». Но они потом еще раз почтили нас своим приездом, только под названием «Горячая пятерка». Ох, как же это было давно!

– Да, Луи Армстронг очень хорош, – согласился я, вспоминая как наслаждался его выступлениями в Новом Орлеане. – Вижу, вы, Ник, работаете здесь очень давно.

– С самого открытия в одна тысяча девятьсот восемнадцатом, – не без гордости заявил Ник.

– Тогда должно быть помните всякие неприятные случаи, произошедшие здесь? Возможно, порочащие имя заведения.

– Почему вас это интересует?

– Люблю места с пятнами в истории. Особенно черными.

Ник улыбнулся, чуть кивнул головой и наклонился ко мне.

– В двадцать пятом году здесь скончалась женщина. У нас тогда выступал джаз-бэнд из Нью-Йорка. Все было как всегда – забитый зал, довольные гости, приятная атмосфера. Только когда все подошло к концу, все стали расходиться, ее и обнаружили. Синюю и бездыханную. Она сидела ровно, положив ручки на столе одна на другую, с широко раскрытыми глазами и улыбалась. – Ник изобразил ее позу, и вышло не дурно. – Никто и не заметил, что для нее время остановилось.

Ник молча задержался глазами на сцене. Потом продолжил:

– И это единственный экстраординарный случай в нашем заведении. Не припоминаю чтобы у нас случались потасовки между гостями, и даже сейчас, при таком контингенте, их нет. Мы же не старейший отель, который пропускает через себя тонну народа и хранит такие тайны, от которых кровь стынет в жилах. Мы всего лишь маленькое солнце, готовое согреть души людей, уставших после тяжелого рабочего дня, чтобы у них не поселились мысли о том, как бы закончить это существование.