Пластуны. Золото Арктики

– Будьте с Богом, – в сердцах произнес старик, неловко крестя на прощание своего благодетеля и его спутника.

– И тебе не хворать, братец.

Зажав подмышкой мешок, Суздалев быстрым шагом направился к выходу из ресторана. Микола, кивнув на прощание швейцару, последовал за другом.

– Спрашиваешь, откуда такое добро? – не дожидаясь вопроса друга, произнес Иван. Микола повел головой. Мол, захочешь, сам расскажешь.

– Сабли эти – фамильная ценность. На них еще мой батюшка покойный на дуэлях бился. А я, ты понимаешь, Микола, поляков не люблю. И рыжих. Рыжих особенно. И вот напасть какая! Ты понимаешь, друже, именно в этом ресторане рыжих и поляков особенно много! – с жаром говорил граф.

Миколе хекнул, оценивая шутку.

– Понимаю, чего ж не понять. Полно рыжих, как же без них, – подтвердил казак, хотя в ресторане ни одного не увидел.

– Вот! – Суздалев тряхнул друга за плечо. – Знал, что поймешь! Мало ли что. И вот теперь как нельзя лучше пригодились. В общем, предвидел я такой момент.

– Провидец, – хмыкнул Микола.

Все это Суздалев произнес скороговоркой. И шутка немного расслабила друзей. Полумрак белой ночи накрыл парк легким туманом и поглотил двух отчаянных односумов.

– А мы уже сомневаться стали, придете ли, – ехидно процедил сквозь зубы барон, когда Суздалев с Билым подошли к назначенному месту. Парк, где было решено разрешить конфликт, был густо засажен деревьями, что давало прекрасную защиту от посторонних глаз.

– Может, оставите свои клоунские замашки, барон! – парировал граф, одновременно освобождая содержимое мешка. – Или для вас роль паяца в цирке более приемлема?!

Суздалев бросил одну саблю Миколе, тот ловким движением поймал ее и рывком вытащил из ножен. Отточенная сталь блеснула в полумраке серебряным лучом.

– Вы ответите за свои насмешки, граф! – срывающимся на фальцет голосом крикнул барон, доставая саблю из ножен.

– К вашим услугам, – Суздалев оголив свой клинок.

– Оставь его мне! – крикнул Микола.

– Это за что тебе такой подарок? – шутливо отозвался граф. Задор и волнение в предвкушении дуэли овладели им.

– Так господин барон обещал кобылу отдать, если я жив останусь! – с задором не меньшим отозвался казак. – А слово дворянину следует держать! Не так ли, господин барон?!

Барон без предупреждения сделал несколько быстрых шагов вперед и занес саблю над головой Миколы. Тот ступил влево, уходя от удара, и сабля барона со свистом разрезала ночной воздух.

– Неплохо, любезный, – с усмешкой произнес казак – Но недостаточно хорошо.

Билый, разворачивая корпус, выкинул прямую руку вперед и концом сабли распорол костюм на противнике, слегка задев кожу. Из небольшой ранки засочилась кровь. Барон машинально прижал левую руку к ране, оценивая глубину. Убедившись, что это всего лишь царапина, вновь занес саблю вверх и резко опустил на клинок Миколы. Сил у казака было достаточно, чтобы сдержать удар. Барон пытался продавить защиту Билого, но тот держал натиск противника.

Суздалев засмотрелся на дуэль своего друга, что чуть не стоило ему достаточно серьезного ранения. Кузен барона, также наблюдавший до сего момента за схваткой, заметив, что граф отвлекся, решил воспользоваться моментом и напасть первым. Сделав выпад правой ногой вперед, он попытался дотянуться саблей до горла ничего не подозревающего противника, но не рассчитал расстояния, и конец сабли застыл в его вытянутой руке в сантиметре от шеи графа.

Суздалев, опомнившись, повернул корпус вправо, нанося сильный ответный удар по плечу кузена. Сабля в умелых руках издала характерный звук разрезаемого воздуха и глубоко вошла в плечо нападавшего, застревая в плечевой кости. Кузен выпустил свою саблю из повисшей в один миг руки, голова его закружилась, ноги обмякли, и он медленно стал сползать на землю. Граф рванул клинок на себя, и из глубокой раны брызнула пульсирующей струей алая кровь.

Билый с бароном все еще стояли, сцепившись клинками, стараясь оттолкнуть друг друга. Барон хоть и не обладал большой силой, но смог оказать достойное сопротивление казаку. Но все же военный опыт взял свое. В планах Миколы не было убивать этого шулера. Он слегка ослабил давление, тем самым выведя противника из равновесия. Перехватив левой рукой эфес сабли, Билый одновременно повернул ее и со всей силы опустил обух клинка на предплечье барона. Послышался звук ломаемой кости. Барон завопил от боли, левой рукой он обхватил правое предплечье, изогнутое почти под прямым углом. Его сабля, лязгая, стукнулась о землю. Барон присел вслед за ней, громко постанывая.

С обоими противниками было покончено. Урок был дан на всю жизнь. Билый обернулся посмотреть, чем занят его друг. Суздалев склонился над своим раненым противником. Оторвав от его костюма рукав, граф крепко перевязал нанесенную им же рану. Кузен почти терял сознание. Микола подошел и присел рядом. Большими пальцами обеих рук он крепко надавил на лоб кузена, затем нащупал какие-то точки по краям его носа, на подбородке. Суздалев со вниманием смотрел на это действо.

– Точки, которые энергию организму дают, – пояснил казак. – Знахарка наша станичная так бесчувственных в чувство приводит.

– А, – понимающе протянул граф. И действительно помогло. Кузен открыл глаза, взгляд стал более осознанным.

– Тебе к лекарю нужно, – заботливо сказал Микола. – Отвезти?

– Не стоит! – произнес барон. – У меня в имении ветеринар имеется. Если лошадей лечит, то и людей сможет.

– Да, Микола, – согласился граф. – Лучше сейчас к доктору не соваться. Сразу будет понятно, что подобная рана заработана не от неосторожного обращения с кухонным ножом.

– Тогда, может, экипаж поймать? – вновь спросил Билый.

– Оставьте, – снова отозвался барон, поднимаясь на ноги. – Мой экипаж стоит у ресторана.

– Тогда разрешите откланяться, было приятно пообщаться, – шутливым голосом произнес Суздалев.

– И вам не хворать. Не могу разделить вашу восторженность, – барон склонился над своим кузеном. – Идти сможешь?

Тот кивнул в ответ. Микола помог раненому подняться на ноги.

– Благодарю, сударю, – процедил тот сквозь зубы.

– Хмм, – хмыкнул казак. – Да не за что.

Опираясь друг на друга, барон и его кузен медленно направились в сторону ресторана, где стоял запряженный экипаж.

– Господин барон! Так как же ваше слово?! – спросил вдогонку Микола.

Оба кузена приостановились.

– Черт с вами! Забирайте! Кобыла ваша! – дерзко ответил барон.

– Если не затруднит, извольте доставить ее ко мне в имение, – вмешался Суздалев. – По причине того, что моему другу негде пока ее держать.

– Ждите завтра к полудню, – отозвался барон.

– К полудню, боюсь, лично застать меня не сможете, – негромко крикнул граф. – Передадите моему слуге.

– Мне-то что, – огрызнулся барон. – Я сам к вам пошлю своего слугу.

– Вот и порешили! – радостно произнес Микола. Ему уже было невтерпеж увидеть свой выигрыш.

Оба кузена исчезли в неясном тумане парка. Лишь отдаленно слышались стоны раненого. Но и те через минуту стихли.

– Как мы их, друже! Мой-то – заметил? Рыжим был! – хлопнув друга по плечу, сказал граф.

– Да не может такого быть! – искренне удивился казак, останавливаясь.

– Точно тебе говорю! – выпалил граф, увлекая друга. – А твой-то хорош. Знатный боец! Умелый!

Они оба направились к противоположному выходу из парка, где в это время можно было еще поймать извозчика.

– И не с такими справлялись, – ответил казак. – Хотя надо отдать должное, оба были полны решимости.

– Эх, Микола! Одной решимости мало, сам знаешь! Теперь будет им урок, – голос Ивана звучал монотонно.

– Может, снова в ресторан? Гроши имеются, – показывая на мешок с выигрышем, сказал Микола.

– Нет, дорогой, – ответил Суздалев. – Завтра вставать рано, да и день сулит быть не из легких. Давай-ка по домам.

– По домам так по домам! – согласился Микола. – А это, – он потряс мешком, – еще пригодится.

На противоположной стороне улицы стоял запряженный двойкой лошадей экипаж. Извозчик дремал, сидя на козлах.

– Любезный, – слегка толкнув его, произнес граф. Извозчик встрепенулся, приходя в себя.

– Любезный, – вновь произнес Суздалев. – Отвези меня на Литейный проспект.

– Отчего ж не отвезти, – кряхтя отозвался мужик. – Домчим мигом, барин.

– Тебя подвезти? – спросил Иван Миколу.

– Нет. Спасибо. Я прогуляюсь еще, – парировал казак. – Мыслями нужно собраться.

– Ну, тогда до завтра, односум, – попрощался Суздалев и, слегка толкнув извозчика в спину, сказал: – Трогай.

– Стой, – опомнился Билый, протягивая мешок. – На вот, возьми. У тебя целее будет.

– Хорошо! Нам это ой как понадобится! – Суздалев принял мешок с выигрышем и положил его рядом с собой.

Извозчик хлестнул полусонных лошадей, и, цокая копытами, те помчались по мостовой.

Через полчаса Микола входил в парадную гостиницы. Портье, дремавший здесь же, на диване, проводил его сонным взглядом и вновь окунулся в свой сон.

Глава 7

Свернув с Невского проспекта, извозчик направил лошадей по брусчатке. Дорога пошла вдоль реки.

– Светло как днем, не так ли, любезный?! – заметил отрешенно Суздалев.

– Да, барин, правда ваша. Белые ночи. И фонари не нужны, – отозвался извозчик.

– Останови, братец, – повелел граф. – Хочу пройтись немного. На вот тебе.

Иван запустил руку в мешок и вытащив, крупную купюру, протянул ее извозчику.

Тот опешил от щедрости барина и недоуменно уставился на него.

– Купишь лошадям доброго овса, себе водки хорошей! Почитай, я сегодня заново родился. За это и выпьешь.

– Благодарствую, барин! – радостно воскликнул мужик. – Всенепременно! С удовольствием!

– Будь с Богом, любезный, – сказал напоследок граф. Извозчик снял картуз, поклонился Суздалеву и крикнул лошадям: «Но! Пошли, залетныя!» Лошади рванули с места рысью, и вскоре цокот их копыт растворился в ночном воздухе столицы.

Суздалев постоял минут пять, смотря с высокого берега на медленно текущие воды реки. Жадно втянул сырой петербургский воздух.

Пахло свежо, и от реки тянуло тиной. Холодный ветер прояснил голову. Внезапно родившаяся мысль заставила вернуться на Невский. Иван послонялся по проспекту, то буравя толпы праздно шатающихся зевак, то бредя, как чумной, но знакомого силуэта больше не видел. Под ногами скользила мраморная плитка, и узоры никак не складывались в причудливые картины.

«Пора домой!» – подумал граф.

Накатила унылость.

Старая рана в ноге предательски не к месту заныла, а шрам на щеке нестерпимо захотелось почесать. Сдержался. Надо побороть в себе первые признаки волнения. До боли в пальцах сжал серебряный набалдашник трости.

Суздалев старательно улыбался малознакомым столичным франтам и понимал, что ничего не может поделать со своей мимикой – уголки рта предательски ползли книзу. А всегда лихие усы, закрученные для бравого вида, теперь раскрутились, щекотали ноздри и вызывали слезы отчаяния.

«Упустил! – твердил про себя граф. – Не везет!»

Он замер у фонарного столба и залихватским свистом подозвал к себе извозчика. Метнулось три экипажа. Но первым был улыбчивый молодец. Под сюртуком красная рубаха, картуз лихо заломлен на правую сторону. Из-под лакированного козырька вьется густой черный чуб.

– Цыган, что ли? – опешил на миг граф, ставя ногу на ступеньку коляски. Мягкие диваны обиты бархатом под цвет рубахи. Подивился, кожа-то практичнее. Да какой извозчик, такой, видно, и экипаж. Впрочем, может, так и надо катать по Невскому? Чтоб красиво было и с ветерком.

– Никак нет, вашбродь!

– Всё одно! Давай, Яшка, кати домой.

– А где дом-то? – осторожно поинтересовался извозчик.

– Где дом… – пробормотал Суздалев, откидываясь в подушки дивана. И надолго замолчал. Извозчик не тревожил барина, мирно правя лошаденкой. Лишь изредка позволял себе оборачиваться да поглядывать на господина офицера. А тот сидел в полной прострации, думая о своем.

В эту минуту Суздалев отчетливо понимал, как ему не хватает дома. Лизоньки, которая могла нарожать детей и подарить ему тот уют, который так ценил правильный казак Билый. Может быть, и у него заволакивало бы глаза туманом, когда он бы думал о семье. О том, что кто-то ждет его, кроме матери и верного слуги.

Увлеченный сиюминутной тоской, Иван вздыхал в мечтах о своей семье. Баронесса манила к себе. Связь была еще не потеряна. Ее образ, улыбка, силуэт легко наложился на незнакомую девушку.

Которая так легко потерялась.

Иван вздохнул и назвал адрес. Извозчик ожил, выпадая из дремоты, и коляска лихо запрыгала по брусчатке. Граф покачал головой и, не удержавшись, погладил ногу. Растревоженная, она изредка побаливала, напоминая о русско-турецкой войне. Как давно было. Словно и не с ним. Некоторые острые моменты старательно забылись. Теперь при слове «молоко» сердце не вздрагивало, и ничто больше не напоминало о турецкой красавице Малике. А тогда казалось, что жизнь кончилась.

«Может, и сейчас пройдет?» – с надеждой подумал Иван, вспоминая кузину. Но нет. Та держала крепко. И сердце болезненно заныло.

В парадной встретил верный Прохор, принял верхнюю одежду. Бывший вестовой хлопал глазами, прогоняя сон. Изредка его рот открывался, подобно зеву толстого карпа, и непонятно было: старик зевает или борется с зевотой. Седой редкий чуб его топорщился. Дряхлый. Верный. Родной. Потянулся было рукой, чтобы взять мешок, но Суздалев показал жестом, мол, сам справлюсь. Слуга не стал настаивать. Еще раз с удовольствием зевнул, не прикрывая рта.

Жаль было старика, и зачем вставал?

– А маменька где?

– Так вестимо где, спит. Ночь на дворе, Иван Матвеевич.

Белые ночи столицы крали истинное время. Суздалев неохотно кивнул, признавая факт – загулял, а сна ни в одном глазу. И вроде выпил знатно, а не берет проклятая. Упасть бы да забыться. Видно, опять ночь куковать. На вторую бы свалиться.

– Хотел с ней поговорить. Душу что-то рвет. Хорошо, что в имение не уехала. Грозилась же!

– Господь с вами, Иван Матвеевич. Пока вы тут, куда же она уедет? Одна радость-то у нашей матушки. Вот бал хочет организовать. Хочет с вами обсудить детали.

– Бал? И зачем? Не время, – произнес Иван, нахмурившись. Заподозрил неладное. – Зачем нам бал? Сходила бы в гости к подругам, в преферанс сыграла, развеялась.

– У маменьки твердое желание женить вас, Иван Матвеевич. Наследника хочет. – Верный Прохор потупил глаза. – Пора, говорит, остепениться. Она бы и младшенького братца вашего женила, да умотал он вовремя в Японию – не попадает под раздачу графской милости.

– Женить?! Нет. Так не хочу. У меня служба. Дела срочные. Вот что, друг мой любезный, свари-ка мне кофе да подай графин коньяка в кабинет. И те вестники, что у камина лежат! Я видел всё! Никак на растопку приготовили?! Дайте хоть полистать!

– Полистать, – протянул Прохор. – Знаем мы ваше «полистать». Опять до утра пить будете и кофеем себе травить. Женились бы, барин, а? И воевали бы себе дальше! Мы же с понятием! Знаем, что без стрельбы пушек уже не можете. Палили бы на здоровье! Ну, а мы бы тут отпрысков ваших растили. Утешили бы маменьку! – Старик умоляюще посмотрел на молодого графа. Тот гневно ноздри раздул и величественно прошел в кабинет.

– Нет! – рявкнул в дверном проходе. Задержался на миг. Прохор испуганно голову в плечи вжал и отошел в тень, желая раствориться.

В кабинете, прежде чем сесть под лампой в любимое кресло, остановился у большого напольного глобуса. Завертел, задумчиво глядя на меняющиеся в хороводе страны. Успокоился. Прохор вошел почти неслышно, поставил поднос. Налил кофе в голубую чашечку. Старался не дышать. Иван Матвеевич порывисто вытащил из кошелька два золотых червонца. Преподнес старику, слегка обнимая.

– Ну, не гневайся на меня, Прохор. Резок бываю. Но тебя люблю, и матушку, и братца своего.

– Да что вы, Иван Матвеевич. Нисколько! Да зачем так много.

– Бери, бери, Прохор! Ты больше заслужил.

– Благодарствую, барин. Сигар вам куплю. Лучшую шкатулку! Из красного дерева! С драконами! Из Китая.

– Дурень! Да что ж ты обо мне все думаешь? – Иван покачал головой. – Иди уже спать. А я читать буду. Не усну сегодня. И вот что еще. Утром кобылу доставят друга моего. Определи, братец, в конюшни. Уход лучший. Проследи! Вообще, не мне тебя учить.

– Не извольте беспокоиться, Иван Матвеевич.

– Да уж надо побеспокоиться, – недовольно буркнул Суздалев. – Кобыла пластуна Билого, ты его по Шипке помнить должен.

– Да как же мне не помнить благодетеля нашего! Человека, вас спасшего. Да век молиться за него буду! Да за кобылой как за дитем смотреть буду. Сам яблоками кормить!

– Иди уже! – Суздалев махнул зажатым в руке вестником. Уж очень почитать хотелось да с мыслями своими остаться наедине. А слугу было не выпроводить. Да и затея маменьки с организацией бала и смотрин знатно вывела из себя. В любой другой раз непременно бы заинтересовался, но не сейчас. Из темного угла, в тенях свечей, озорно блеснул глазами образ Лизоньки и тут же исчез, стоило только сосредоточиться. Граф вздохнул, даже кузина знала, как к блондинкам и брюнеткам неравнодушен. А уж если рыжая попадется, то и стихи на итальянском написать можно. И кадрить, кадрить – пока голова не закружится.

Прохор еще попытался что-то прокряхтеть. Оборвал его помыслы суровым видом и коротким:

– Оставь меня. Читать буду!

Буквы прыгали, не желая складываться в текст. Одна статья привлекла особо внимание. Известно, что конструктор Барановский, из чьих пушек и состояла батарея графа Суздалева, поставил на вооружение в российскую армию шестиствольную картечницу Гартлинга. Но потом, не удовлетворившись результатом, сделал свою оригинальную картечницу, увеличив до трехсот выстрелов в минуту и дальность.

Иван откинул в кресле, снова глядя на игру пламени свечей. Стреляла такая картечница пулями от винтовки Бердана. Кажется, Лизонька слушала его взволнованные мысли и качала им в такт, одобряя и подбадривая.

– За скорострельностью, Лизонька, будущее любой армии, – горячо шептал Иван. – Ты представь, сколько можно выстрелить за минуту из винтовки и сколько из картечницы! То-то. Хорошо, что хоть ты меня понимаешь. Однако есть минус в этом оружии.

Граф задумался, вспоминая шестиствольную картечницу калибра 4.2 линий. Скорострельность такого оружие зависела от физических данных стрелка, с какой скоростью он вращал рукоятку. Иван отпил кофе и налил себе коньяка. Бумага вестника пахла свежей типографской краской. Стрелок, вращая рукоятку, поворачивал вокруг общей оси блок из шести стволов. Сверху из магазина подавался унитарный патрон, при повороте на один шаг он досылался в патронник, затем взводился ударный механизм, и на следующем шаге производился выстрел. С поворотом на еще один шаг происходило выбрасывание стреляной гильзы, а дальше затвор отводился в крайнее положение.

Разжаловав до старшего унтера офицера, могли учесть военный опыт, знания и назначить на должность командира взвода, сделав обер-фейерверкером, или дать в подчинение орудие. На Кавказе точно придется управляться с горной пушкой или картечницей. С батареей привычнее, но, может, и не придется никогда больше командовать.

Вот и не верь в судьбу: даже вестник открыл на нужной статье.

– Нет. Это выше моих сил. – Граф резко поднялся. В эту минуту он слабо представлял себя в мундире унтера. – Лучше потеряться во льдах, чем такой позор.

Даже в этом душу разрывали сомнения: то казалось, поступок заметят и непременно оценят и поскорее если не вернут в звании, то продвинут. То видел себя уже раздавленным льдами, замерзшим и нашедшим покой в вечных снегах.

– Довольно, – пробормотал Суздалев. Надо было прекращать себя мучить терзаниями. Иван решительно пересек кабинет и твердым шагом пошел к выходу из особняка. Прохор, привлеченный шумом, стоял у двери в лакейскую и в щель наблюдал за действиями неугомонного господина. Вот граф вместо котелка натянул на голову кепку с длинными ушами, подхватил со столика немыслимые шоферские очки и, взяв с полки коричневые краги-перчатки, стремительно вышел на улицу. Старик быстро переместился к окну. Так и есть! Граф уже стаскивал брезент с автомобиля. Маменька, старая графиня, застучала об пол клюкой, и Прохор боязливо поднял глаза к потолку. Что же он мог сделать? Как остановить? Старик покачал головой. Автомобиль он, как и барыня, не любил до жути. На экипаже куда как было спокойнее. Да хоть в седле! Да разве графу что-то скажешь поперек? Оставалось одно: перекрестить напоследок.

Быстрая езда помогла сосредоточиться, а порывы холодного ветра остудили. Зеваки свистели вслед, бросались под колеса, а женщины громко смеялись и слали воздушные поцелуи. Серый сумрак белой ночи никого не смущал. Кажется, праздная жизнь кутил была в самом разгаре.

Едва не врезавшись в коляску, сманеврировал в последний момент, притормозил у каменных плит набережной. Кучер, боязливо вжимая голову в плечи, наконец развернул экипаж и быстро удалился с места происшествия. Из коляски раздалось несколько хлопков открывающихся бутылок шампанского, и поднявшийся молодой франт, махая бокалом водителю-графу, пьяно продекламировал стихи, явно не извиняясь, а больше позируя перед своими дамами:

– Весна в душе наступаетраньше всегда, чем на улице,Сердце чувствами тает,мечта откровеньем любуется.Тянется взгляд к прекрасному,руки к любви и нежности.Счастье с весной наступает,украсив душу безбрежностью.

Стихоплета усадили на диваны, и веселая компания укатила по набережной.

Иван, покачав головой, снял с головы кепку, кинул в нее очки-блюдца и, снимая краги, открыл дверцу автомобиля. Сейчас хотелось только одного – покурить, посмотреть в неспокойные воды Невы.

Ветер задувал спички, и прикурить удалось не сразу. Граф с наслаждением затянулся, и сладкий аромат дорогих сигарет шлейфом потянулся над черной водой. Бросая окурок, Суздалев медленно повернулся и остолбенел: по той стороне дороги быстрым шагом шла баронесса Измайловская.

– Лиза! – крикнул Иван. Девушка не среагировала на окрик, продолжая быстро идти. Фантом был слишком реален: граф слышал каждый шорох юбок, а когда до носа донесся чуть уловимый шлейф знакомого запаха духов – он решился. Суздалев перебежал дорогу, девушка чуть замедлилась, преодолевая подъем на мосту, и тут же ее осторожно взяли под локоток.

– Лизонька, – прошептал Иван.

– Что вам угодно, сударь?! – испуганно спросила девушка, резко оборачиваясь. – Вы?! Вы меня преследуете?

– Вовсе нет, – сказал, смутившись, граф, выпуская локоток и потупив глаза. Перед ним стояла похожая на баронессу недавно спасенная из-под копыт лошади девушка.

– Так что же вам угодно, сударь? Я же кивнула вам напоследок, поблагодарив! Это не дает вам права меня преследовать далее!

– Кивнули? – Суздалев растерялся еще больше. Признаться, этого он не заметил, и теперь сразу душу разорвало – как мог такое пропустить! Микола со своим братом в тот миг общались между собой очень эмоционально и приковали к себе внимание.

– Сударь, извольте объясниться немедленно. Или будете делать это в околотке. Мне кажется, вы пьяны и ведете себя не достойно!

– Практически трезв, – с улыбкой ответил граф Суздалев. Однако больше его развеселила прозвучавшая из уст этого хрупкого создания угроза позвать городового и отправить графа в околоток. – Позвольте представиться и объясниться.

– Наконец-то, – девушка нетерпеливо повела плечиком и поправила под шапочкой выбившуюся прядь.

– Граф Суздалев Иван Матвеевич. Простите, сударыня, за навязчивость, представляю, как выглядит мой поступок со стороны. Просто вы очень похоже на мою невесту…

– Которая потерялась среди публики, – подсказала девушка, указывая на веселую толпу праздно шатающихся зевак.

– Которая погибла, – тихо отозвался Суздалев, с трудом сглатывая ком в горле.

У девушки расширились на миг глаза.

– Простите, – сказала она.

– И вы меня простите, – граф ожил и несмело посмотрел на разгневанную валькирию. Кажется, теперь ему ничего не угрожало. – Могу я узнать ваше имя и поинтересоваться, что вы делаете здесь одна в столь позднее время?

– Да, конечно! – Девушка резко вытянула руку, но не для поцелуя, а как мужчина для рукопожатия. Иван с интересом смотрел на эту узкую вытянутую ладонь, не решаясь пожать. – Варвара Синичкина! Я – акушерка. Роды не всегда наступают в установленный час, этим и объясняются мои ночные и вечерние прогулки. Надеюсь, вы не подумали ничего плохого?

– Нет. – Суздалев развел руками. Хотя его и насторожило гулянье барышни без кавалера в столь поздний час.

– Вот и славно. Рада была познакомиться. Всего хорошего, граф Суздалев. Я очень спешу. Мне надо еще выспаться.

– Поймать вам экипаж?

Девушка вспыхнула, но промолчала. Иван понял, что затронул щекотливую тему о деньгах.