Собрание сочленений. Сборник

дальше – пустота,

словно немота

рубит речь, версту

обрывает, как

плёнку кинолент;

замер красный мак,

словно монумент:

даже ветра нет.

ВЕКТОРАМИ

зашёл в маршрутку, деньги передал

водителю: "– один? – один". на место,

что дальше всех, я сел и не гадал,

куда мне сесть, – уже давно известно.

но мой, отнюдь, не сужен кругозор:

я просто точно знаю, что хочу;

не знать того – немыслимый позор,

53

и путь – за мотивацией к врачу.

я векторами точки все связал,

чтоб самому на точки не распасться,

и душу, как бинтом, перевязал

смирением, чтоб меньше сомневаться.

чтоб сердце не насиловать тоской,

тревогою мозги не кипятить;

в окне пейзаж мелькает городской,

спеша икрой фонарною светить.

я был романтик, мира властелин,

поэт, что был любимчиком у музы,

но жизнью я измят, как пластилин,

и шар, увы, не доползёт до лузы.

как лирик бывший – циником я стал,

как властелин – один который год;

на нужной остановке транспорт встал, -

чтоб я продолжил жизни пеший ход.

АЗБУКА МОРЗЕ

встреча со временем с глазу на глаз, -

в парке кормление птиц:

крошка – секунда, крошка – секунда, -

когда некуда спешить умом

и незачем торопиться телом;

этот мир останется таким же, -

вечно неузнаваемым, -

задолго до и после тебя.

ты – одно из его отражений

в одном из витражных зеркал,

вечно завешенных

пылью, туманом, снегом, дождём, -

ослепших от этого в край;

оглохших навечно

от шороха свежих газет,

телепомех и радиостанций;

уставших от этой

все более путанной азбуки морзе

54

твоих безнадёжных шагов.

МАРШРУТЫ

перья, как лезвия,

спину изрезали;

ныне и впредь

крыльями хлопают

ставни оконные, -

жаждут лететь.

машут руками,

метут рукавами

ветры, встают на дыбы.

пан и пропал,

летел и упал, -

так вот и был.

зажили раны:

в карту срослись

шрамы – маршруты судьбы.

ПОДОБИЕМ КРОТА

иди по битому, принцесса,

стеклу бутылок из-под пива,

разбитых обо мрак подъезда,

ровней желательно, не криво;

иначе после, ранив стопы,

поранишь бледные колени.

зазря рыдаешь ты до рвоты,

и врёшь, что у тебя я первый.

ты словно пьеса, и тебя

актёр посредственный играет:

неловко образ свой лепя,

кривит душой и привирает.

ни слова больше, уходи.

за горизонтом пропади,

как-будто бы за край борта;

вот тьму, подобием крота.

55

ИЩИ СЕБЯ

ты не ищи любви и обожанья, -

их в мире нет, ты сам их должен дать,

прерви свои напрасные блужданья,

сумей себя сначала обуздать.

ищи себя и будь самим собой, -

насколько сможешь ты себя найти,

но в поисках себя весь шар земной

за вечность не сумеешь обойти.

ищи себя! скорей, поторопись!

уйди навечно, а потом – вернись.

границы и преграды обогни,

сделай, что другие не смогли.

найди себя! тем лучше, чем быстрей!

средь фар и звезд, людей и фонарей,

в базарном шуме, в горной тишине,

в воздухе, в земле, в воде, в огне!

в дальних странах и, тем паче, здесь,

как ни посмотри, – что хочешь, есть,

нет тебя лишь, как ты ни гляди, -

так быстрей искать себя иди!

можно все найти за малый срок,

но только главный не понять урок,

важнее всех находок и вещей -

ты сам себе, и за хрящи ушей

себя поймавший, будто бы дитя.

но помни, эти поиски ведя,

себя пытаясь где-то отыскать,

можешь больше вечности искать.

тебя как такового в это мире

нет нигде и не было в помине,

пальцем в небо ткнуть – и то верней,

в воду все концы – и то видней.

можно за загривок ухватиться

ветра, и по небу прокатиться

на звезде, но лишь себя найти

шансов нет, но ты искать иди!

вечность нужно как-то коротать,

56

её на эти поиски не хватит:

в этом мире можно все достать,

и лишь себя не отыскать на карте.

РОМАНЫ И РОМАНСЫ

ты пела романсы,

я романы писал;

древние танцы

мир танцевал:

страх и война,

голод и смерть.

жизнь лишь одна, -

нельзя не успеть;

и мы, как могли,

рвались наверстать:

песню допеть,

главу дописать.

но жизни, как смерти, -

не хватит на всех:

мы сгинули в шуме

экранных помех.

странно, но так уж

в миру повелось:

гибнем мы вместе,

хоть прожили врозь.

мы жили по разным

с тобой адресам:

ты пела романсы,

я романы писал.

КРОВ

лицо умываю водой, -

будто с тобою целуюсь,

и ей же подобен: с тобой

при встрече совсем не волнуюсь,

как прежде: трясло, – будь здоров;

сейчас же – спокоен и целен,

как-будто обрёл я свой кров

средь жуткой и зверской метели.

57

ПРОВОДИВ КОМЕТУ

взглядом проводив комету, -

в дальний путь, в благую весть, -

помни: смысла в жизни нету,

только поиск смысла есть.

СКОРОПОРТ

наверно, я скоро умру.

я чувствую это и знаю,

как кот, доверяя чутью,

чует на кухне лазанью.

тело – продукт-скоропорт, -

к лайнеру в рай на борт

вечно не может попасть;

и только душа, не боясь,

летает, не зная будильника,

в рая большом холодильнике.

НОГА

корабли не до берега – до пьяна

переплыли экватор-канат;

коль мечта позабыта и попрана, -

не грусти о свершенном, камрад.

открой, словно новые дали,

бутыль припасенный с вином,

допей, что тебе не додали,

допой, что не спето, и дом

свой в одиночестве гордом

ты променяй на луга,

в мире, шагами затертом,

чтоб не блукала нога.

ТОПОР ПАЛАЧА

по камням, как по кувшинкам,

на ветру скольжу, как штора;

облачной руною небо расшито

в преддверии сильного шторма.

сильнее палач замахнись, -

солнце крадётся, как лис.

нужно кончать караван.

58

бог, как благой обман.

двери с петель, из сердца – вон.

складно поёт свои песни горн.

звёзды на дно валятся с погон.

дымом всю реку заволок паром.

тебя не дозваться, не углядеть.

даже если как ангел начну бдеть, -

раньше, чем нимб, догорит свеча.

легче пера топор палача.

ЮБКА

юбка твоя, будто купол,

под коим укрыться хочу

от этих измученных кукол,

что улицы топчут парчу,

сшитую мастерски солнцем

жаркого летнего дня;

юбка сияет и вьётся

шёлком, – укрой же меня!

спой колыбельную, будто

снова я новорождён, -

стану счастливым, не буду

больше бежать на рожон!

на тёплых коленях твоих,

молод, блажен и тих, -

облаком, что навесу

в горном хребте, – усну.

позже, проснувшись, опять

с тобой мы уйдём гулять

по вечного лета аллеям,

вернуться нужды не имея.

БРЕШЬ

не учи ты меня психологии

и жизни меня не учи,

просторы оральной берлоги

сдержи и, прошу, умолчи.

птицы щебечут на ветках,

солнце сияет и жжёт,

59

и, будто в кошмаре – калека,

твой сотрясается рот.

не нужно мне нравоучений,

правил, теорий и догм,

и тишины предвечерней

пусть не нарушит он.

и тихого утра субботы,

и в воскресения дне

рот твой желанной дремоты

пусть не нарушит мне.

ты лучше целуй меня им,

жуй, улыбайся и ешь,

но словом лишним своим

не бей в тишине брешь.

МЕЖДУ НАМИ

летние парочки страсти и ласки свои, словно дешёвые вина,

в парках на старых дощатых скамьях оставили зреть до весны,

руки и ноги до крови стирая, мчатся и смотрят невинно,

слепы от жажды свободы и счастья, как за морковкой – ослы.

помнишь, с тобою мы клятвы давали? скорей же, забудем о них:

стали малы, как одежда, они, в них тесно ходить и дышать;

ты знаешь, любовь – это больше, чем двое: третий средь первых двоих, он же – мудрей и главнее обоих – не даст им теперь оплошать.

будто на нерест несется лосось – машины на главном проспекте

ревут и гудят, задыхаясь в погоне, и мечут икру фонарей;

звезды мерцают, как-будто бы свечи, зажженные членами в секте

на тайной вечере, луна – предводитель, для свиты сияет своей.

нынче сентябрь бродягою ходит и ищет ночлега в домах.

полжизни проспать, полжизни забыть, и вновь, как алмаз на кольце, -

чист и прозрачен; светлее не станет, но легче мне в этих потьмах: что-то, нежнее ладоней твоих, не знал на своем я лице.

сквозь космоса холод и стылую поступь здешних заброшенных мест, мой голос сумеет пускай долететь к тебе запоздавшей открыткой

в окно, что упрямо скребла ты в стене, а оно все сходило на крест, по дорогам, что в Рим, как одна, все ведут, но твоею кончают калиткой.

ветер с опавшими листьями кружит свой траурный вальс,

небо пустынно, взамен облаков, покрывается нашими снами;

скоро зима, и если нам нужно что-то ещё кроме нас,

60

значит, считай, ничего уже нет да и быть не могло между нами

СЛЕД

в парадный вход стучатся фонари

и с каждым стуком светят вдвое ярче,

но дверь открыться всё не норовит,

и за собою человека прячет.

луна вступает с фонарями в хор,

и бьёт поклоны бледностью своею,

стелет по дорогам свой узор,

словно бы подстилку, перед дверью.

но только выйдет тот, кого все ждут, -

как сразу тьма, прикинувшись невою,

затопит всё, и фонари уйдут,

поникнув и потухши головою.

не человек, но тень его плывёт,

и так же мягко стелется, как свет

до этого. февральский чёрный лёд

впитал в себя её чернильный след.

ВТОРОЕ ДЫХАНИЕ

жизнь или смерть на весах,

слышно меж них завывание,

то не волк-одиночка в лесах,

то второе открылось дыхание.

не дышать, но вдыхать каждый миг,

каждый проблеск – огня полыхание,

так поэзии образ возник,

мне она – как второе дыхание.

через дней монотонных базальт

и ценностей вечных попрание,

ростком сквозь цемент и асфальт,

мне второе открылось дыхание.

ты губами к моим припади, -

и души ощутишь лобызание,

хочешь – будь, а не можешь – уйди,

мне поможет второе дыхание.

мне оно вместо неба с землёй, -

снизошедшее тайное знание;

61

всё, что было, и будет со мной,

вам расскажет второе дыхание.

НА СВОИХ ДВОИХ

на своих двоих за тридевять земель

перережу всем рассветам паруса

перезревший ночи ягодный кисель

и травы в полях душистая коса

старым радио вещает небо дождь

вся округа воплощает пуританство

муза нынче продает себя за грош

и любовь лишь застарелое мытарство

белым голубем пошлю тебе письмо

чёрной дробью телеграммы по столбам

громким возгласом раскат по пустырям

пара слов в ушах каленою тесьмой

нынче тьма сияет прежде фонарей

звезды точками от рухнувших столиц

быть терпимее страшней чем быть добрей

краской крови окроплять полотна лиц

опрокинутся за край сердца озёр

пересохнет время жженою листвой

до угля зимой ужмется кругозор

лёд созвездием блестит на мостовой

ты уснёшь тетрадным скомканным листом

горизонт задвинешь ящиком стола

и никого уже не потревожит крепкий сон

наславши звоном мёртвого ствола

ПЕСНИ НЕУДАВШЕГОСЯ ГЕДОНИСТА

I

сколько раз я просил тебя

сделать то, что мне нужно,

но ты не сделала не только это,

но и то, что я хотел,

но о чем не говорил тебе,

ожидая и надеясь,

что ты догадаешься.

сколько раз я просил,

потому что не знал,

что женщины не любят мужчин,

62

которые просят,

потому что настоящий мужчина

никогда ничего ни у кого не просит.

он просто берет то, что ему нужно,

тем, что у него есть,

и даёт то, что у него есть,

взамен взятого;

так же и настоящая женщина.

настоящий мужчина не пишет стихов,

и, уж тем более, не читает их,

даже наедине с собой,

не говоря уже на публике.

потому что настоящий мужчина

сам является чистым воплощением

поэзии – в каждом движении,

взгляде и слове;

так же и настоящая женщина.

настоящей женщине

нужно не соитие, но связь.

если женщине нужно только соитие -

это не женщина, это баба;

так же и настоящий мужчина:

если ему нужно только соитие -

он не мужчина, он мужик.

вот и получается, что

настоящие мужчины и женщины

соединяются,

а мужики и бабы -

совокупляются.

не надо рая,

просто пустите меня

в этот волшебный мир

настоящих мужчин и женщин.

вот опять я прошу,

или скорее требую.

впрочем, это не важно,

важно другое, -

настоящие мужчины так не делают;

так же и настоящие женщины.

II

любви хочется,

а ещё секса, денег

и немного джаза.

все было бы намного проще,

если бы я искал просто работу

или изучал профессию,

63

но я искал призвание.

призвание – штука бесполая:

врач, юрист, художник,

писатель, поэт, инженер,

электрик, военный, человек – и не важно,

мужчина ты или женщина,

когда тебя призвали

исполнить свой врожденный долг.

профессии – для тех, кто притворяется,

что ничего не умеет;

образование – для тех, кто притворяется,

что ничего не знает;

призвание – для тех, кто не боится

быть самим собой.

III

поэзия – тень,

которую отбрасывает душа,

освещаемая экзистенциальным Солнцем.

в ней есть что-то от инвалидов:

скрупулезно подбираешь

каждую строку,

как протез утерянной конечности,

и спотыкаешься ещё имеющимися,

внезапно понимая,

что верх бесталанности – применять

в стихотворении слово "скрупулезно".

стоят у стенки наравне со мной,

всех расстрелять бы да пойти домой -

по спящей мёртво гибнущей отзине,

по полной сбитых пяток мостовой.

IV

горизонт – надежда во плоти.

кто надеется – в пути,

кто отчаялся – строит дом

и ждёт, когда однажды снова

сможет отправиться в путь.

V

потолки протекают,

на них натянули плёнку,

чтобы не капали.

я и сам переполнен за край,

протекаю сквозь поры,

глаза, нос и рот,

и пальцы, как струйки, дрожат.

и ты, нет чтобы до дна

вместо дыханья испить,

пленкой меня обернула,

говоришь: "что угодно,

64

но только не капай".

но я капаю,

ведь того, что угодно, нет.

чешутся руки кран отвинтить,

сбросить давление,

лишнюю жидкость.

можно бы, только

жаль, – никому не испить.

VI

она сидит на биде

и, подмываясь,

проникает в себя

глубже и решительнее

своих бывших

и нынешних любовников:

наконец-то, влюбилась, -

на старости лет,

на радостях,

на помине,

на ночь глядя.

***

по первому тоскуя впечатленью,

мы к бывшим возвращаемся порой,

скучая не по ним, но по мгновенью,

когда смогла судьба одной строкой

разные два смысла этой жизни

в одно сплести, и так зарифмовать,

что прочие имевшиеся смыслы

мгновенно начинали пропадать.

но позже к этим смыслам обращаясь,

бывших мы пытаемся найти,

в место прежней славы возвращаясь, -

старый путь по-новому пройти.

но это невозможно, путь закрыт,

ты там уже бывал и всё предвидишь,

бессонницей измотанный, навзрыд

ты бывшую клянёшь и ненавидишь.

***

и так неизбежно

солнце линяет

клочьями ночи

тревожного сна

большие драконы

65

проспекты грохочут

день дожигая

стекаясь в дома

блики и тени

скрываться и прятать

на таксах до дома

не тот вариант

верней партизаном

на дальних сидениях

автобусных змеев

ползти не спеша

ПРЕДЛЕТЬЕ

I

весной

как продавец обуви

ищу себе пару

на сезон

II

голые стопы ручьев

в калоши одеть

чихают деревья

носами ворон

III

в первой части чтений

поэты садятся друг с другом

во второй части чтений

поэты рассаживаются по девушкам, -

и мера таланта обретает плоть

IV

я сохраню

все восторги свои о тебе

в душной пещере

паучьего кокона

недалеко от прямой кишки

чтобы моему карманному тотему

было из чего сплетать

новые небесные полотна

V

перехожу дорогу – вижу:

дорожный знак, как солнце -

на том же месте

66

КИРМЕНАО

танцы со змеями

в лунном кратере

неземного отчаяния.

пивные кружки

полны до краев

липкой пеной мужской похоти.

я горю изнутри

преемником солнца,

сияя вслепую

всё ярче и жарче.

язык, словно кит,

выплывает лениво

из глотки подводного грота.

***

так странно на себя смотреть

со стороны, как на чужого,

как-будто изгнанного впредь

из жизни, словно неживого.

и на глаза свои глядеть,

притворный взгляд, краснея, прятать,

и смуглой кожей багроветь,

как носят звёзды октябрята.

***

с осенью весну немудрено

перепутать (спьяну ли, с испугу),

осознавши, что уже давно

не живёшь, а лишь идёшь по кругу.

говоришь "алло", кричишь "ау"

в лесу толпы, в толпе среди деревьев,

забыв о том, – зачем, куда, кому,

тревожа птиц пропавших кучки перьев.

из круга выйти в общем не спеша, -

вне него ещё ты меньше значишь, -

разум успокоишь, и душа

уснёт, когда её во мраке спрячешь.

ПО ТРИ

мы встретились с тобою на авдотьевке,

и в башлачёвском выпили по три, -

и вдруг я ощутил себя, как новенький,

67

от перемен, случившихся внутри.

по мира проспекту к проспекту победы,

как по экватору – в родственный край,

шли мы с тобой, папиросы-торпеды

вверх запуская, – расстреливать май

за то, что он долгой зиме потакал

и кутал туманами окна,

за то, что так долго никак не смыкал

судеб потёртых волокна.

мы будем петь с тобой и танцевать,

стуча по бакам, громом что гремят,

и фонарей огни рукой срывать,

будто бы эдемский виноград.

ПОСВЯЩЕНИЕ

открыты окна, лето на дворе;

лопаты ждут, когда настанет время

засыпать в землю снегом в январе

грядущей жизни ветреное семя.

пока все живы: папа, мама, я

и ты ещё жива, ещё со мною;

в лесах парит от влажности земля

и мы её вдыхаем слой за слоем.

я грудь свою засыпал бы, как яму,

чтоб схоронить излишние слова,

ты и без них, как на тебя ни гляну,

светлее музы на краю стола.

у астрономов выбиты все фары,

им звёзды, как возлюбленных глаза;

в пустынях воют волками радары,

и время трусит, бьёт по тормозам.

твоя глава на грудь мою легла -

и ночь сникает утренним забвеньем,

сбегает смерть, как крыса, из угла,

судьба сверкает пылью птичьих перьев.

ты говоришь, что твой огонь угас.

хоть не горишь, как прежде, но сияешь:

я вижу это без зеркал и глаз,

когда меня ты крепко обнимаешь.

68

пребудь во мне, насколько хватит сил,

насколько вера в лучшее позволит,

пока дожди с кострами лет и зим

не уведут в заоблачные зори.

ПЕРНАТЫЕ

из прочной клети собственных объятий

тебя, как птаху, отпускал я в мир

заблудших душ и спутанных понятий,

где солнце выплывает, как буксир, -

лениво, недоверчиво, привычно,

где мысль о смерти всех была милей,

когда гремел настойчиво и зычно

будильник медной глоткою своей.

была зима, – и больше ничего

грядущее, увы, не предвещало,

от новостей, что радио вещало,

мы морщили поникшее чело:

– тех не спасти, а этих – не догнать!

а что до нас? – да ну! кому сдались мы,

самим себе наученные врать,

чтобы хоть что-то значить в этой жизни?

так и живём, лелея свой удел,

объятия, как косы, распуская,

на совершенье неизбежных дел

друг друга, как пернатых, отпуская.

БЕРЕГА

небо линяет, как пудель,

падает клочьями шерсть;

день будет долог и труден,

кончится ровно в шесть.

утро будильник терзает,

ночь заметает след,

в окна слепые вмерзает

мёртвым гранитом рассвет.

сходят кусты за тетерь,

ушедших опять на юга;

шуму прибоя не верь, -

69

всюду одни берега.

нам не уйти, не уплыть,

будем с тобой зимовать,

как вьюги – по-волчьи выть,

как вдовы – у люлек зевать.

БЕЛАЯ

ты – белая гора

в долине тьмы;

одета ли, гола -

стыдишь углы.

стоишь ориентиром,

словно страж,

зорка сквозь мира

призрачный кураж.

как моряку – маяк,

сияешь мне

сквозь грязь и мрак

при ясном белом дне.

молился б на тебя,

как на тотем,

желая, не любя, -

но не за тем.

веди меня

по ночи пустырям

к отцветшим окнам,

выбитым дверям,

чтоб я обрёл

потерянный свой дом,

и нас вдвоём

с тобой извечно в нём.

ВОЗВЫШЕННЫЙ СМЫСЛ

мне вполне известно, что такое порнография.

порнография – это животное начало

в человеческом исполнении.

есть еду не ради того, чтобы ощутить вкус,

а чтобы с голоду не помереть,

рвать и глотать большими кусками,

не пережёвывая – это порнография.

70

пить алкоголь только чтобы напиться,

а не ощутить ароматы и оттенки – это порнография.

заниматься сексом не от любви,

но от похоти – это порнография,

тогда даже не получается заниматься сексом,

но только заниматься любовью.

вот разница:

отсутствие в действии возвышенного смысла

при явной возможности его присутствия –

это порнография, чисто человеческое явление,

потому что у человека возможность

возвышенного смысла есть всегда,

но он редко ею пользуется.

БОГАМИ

только чуть пошатнётся камыш,

только небо слегка потемнеет,

то, о чём ты сейчас говоришь, -

что ни делай, – умрёт и истлеет.

даже эхом не сможет звучать,

оживляя пространства пустые;

сон ложится на глаз, как печать,

как дожди на папирус пустыни.

я люблю тебя, правда, люблю,

только так незначительно это,

что, со слова собрав по рублю,

и тарелку не взять винегрета.

и гранёный с компотом стакан

лишь намочит слегка гортань,

но не вымоет шрамы от ран,

как и жажду неузнанных тайн.

но всё ж ты со мной говори,

я запомню тебя, сберегу:

не принцессы мы, не короли,