скачать книгу бесплатно
В погоне за несчастьем. Часть 1
Данила Решетников
Беззаботное настоящее – то, о чем, наверное, мечтает всяк входящий в мир этот сложный и непокорный. То, к чему мы стремимся до конца жизни. То, что мы называем вершиной Олимпа, конечной целью. Но так ли важен к успеху тернистый путь, если амбиций вдруг больше нет? Если бег превратился в шаг, а прыжок – лишь в возможность очередного падения?
Содержит нецензурную брань.
Данила Решетников
В погоне за несчастьем. Часть 1
Эпизод 1. Разбитые мечты
Сегодня я умер. Ощущение так себе, если честно. Не то от того, что я умер не так изящно и красочно, как хотелось, не то от самого факта. Не стало меня и все. Умирал я тихо, неспешно. Никого особо не беспокоил своим умиранием. Родные и близкие не грезили о недопустимом (пока что) термине «эвтаназия», так как был я достаточно молод, шибко не мучился, под себя не ходил, по ночам не стонал, кушал все, что давали, иногда даже улыбался. Летальный исход однако же я предвидел. А потому всяк входящего в палату мою о просьбе оповещал. Мол, лучшего варианта, чем сжечь меня и развеять прах над центральным рынком, вам найти не удастся. Не нужно скидываться на гроб, на плиту гранитную, выдумывать без конца эпитафии, которые будет потом вычерчивать какой-нибудь душегуб сорокаоднолетний, освободившийся условно-досрочно. Погребальный саван покупать не придется, да и вынуждать тащить меня через кладбище незнакомых людей, подумал я, что вовсе не стоит. Сэкономят все время и деньги. А время и деньги – самое ценное, что при жизни имеем мы. Я в этих двух товарах, как вы понимаете, более не нуждаюсь. Поэтому хоронить – дело гиблое, бесполезное. Только место занимать буду и обогащать бизнесменов сраных на черных газелях. Хотя мне сейчас, мирно, спокойно лежащему бледнокожему парню, должно быть, по меньшей мере, по надгробному ударному инструменту. Мое дело маленькое – лежать в той позе, в какой положили, не открывать глаза, не вставать и не уходить, дабы сотрудники местного морга не легли рядом. Чем я, собственно говоря, усердно и занимаюсь. Хотя вчера все было иначе. Вчера была жизнь. Жизнь человеческая, насыщенная. Ученые поговаривают, сидя в курилке у Нобеля, что больше ни у кого такой нет. Типа система там эндокринная, гормоны и все такое. Адреналинчик, оргазм, алкоголь, мраморная говядина. Короче, круто живем. Умирать никому не хочется. Разве что слишком старым, беспомощным и дебилам. Еще есть надломленные. Они из окон падают, запрыгивают в петлю, стреляют из пистолета себе в висок, объедаются барбитуры сомнительной. По большому счету они тоже дебилы. Но дебилы особенные. Они не сами такими стали, их довели другие дебилы. Это, кстати, тоже определенная человеческая черта, потому как ни одной кошке, как бы хреново ей не было, не придет в голову запрыгнуть в микроволновку, включить на полную мощность и попросить кота соседского поставить на десять минут, чтобы отмучиться наконец. Даже падая с верхнего этажа, они на лапы свои приземляются и дальше идут, хотя могли и на спину в полете перевернуться. Чтобы наверняка. Но нет. Живут падлюки и спокойно себе ссут за диван в пятый раз. А человек не такой. У него есть матерый мозг, а там вообще хер пойми что. То есть, вроде как, и награда, и наказание. С одной стороны, мы самые развитые у себя на планете, а с другой – дурные мысли приходят в голову только нам. И чем человек умнее, тем большую глупость он совершить способен. Так и живем. А что после? А после мы тоже находим себе укромное место. Придумали себе рай, ад, чистилище. Или это Данте в одиночку придумал. Не знаю. В любом случае, нам повезло больше, чем всем остальным существам. У нас хэппи энд в любом случае будет (для тех, кто вел себя хорошо). Так что мы упорно делаем вид, что умирать не боимся. Но умираем. Неизбежно. Все вместе. Изобретаем коллагеновые крема, пластическую хирургию, пересаживаем себе 3D-органы, эликсир молодости ждем на полках «Ашана». И все равно умираем. Как и случилось со мной. Я жил для того, чтобы наступило долгожданное завтра. А оно все не наступало. Планы строил, деньги копил, обещал с родными увидеться. Но все оборвалось. Как по щелчку пальцев. Дорогой смартфон на том свете мне больше не нужен, папа и мама остались махать мне платочками за кормой. Я так и не увидел светлого будущего, которого ждал с нетерпением. Настоящее казалось убогим, не таким, как у всех. В спальне, в шелковом одеяле, не нежилась Ким Кардашьян, сортир был не золотой, тело недостаточно привлекательным. Жизнь виделась мне скупой, однообразной, неинтересной. Рутина, в которую угодив, я не смог выбраться до последних минут. Но теперь уже нет ничего. Нету прежних чувств, нет счастливой старости. Я все ждал чего-то. Ждал, потому что даже не представлял, как легко, в один миг, все может остановиться. И превратиться в обычный прах. Мой прах. Теперь его, наверное, развеют, как я попросил в завещании, отправленным по «вост аппу» супруге. И в мире станет на одного человека меньше. Но неужели кого-то это волнует? Сегодня последний день. И ты, возможно, еще об этом не знаешь. Твое счастье осталось там – в галерее хайпа и гаджета. А несчастье – оно простое. Как карандаш, который ты стачивать не торопишься. А если даже и начал, то только для того чтобы нарисовать свои серые будни…
* * *
Но безжизненным таким я не всегда был. В смысле мертвым. В смысле еще полгода тому назад я с невозмутимым лицом наблюдал по новостям, как люди пачками мрут от эболы, чумы, короновируса и внезапных взрывов бытового газа, после которых многоэтажные жилые строения сыпались вниз, словно на съемках очередного блокбастера от Феди Бондарчука. Вот так просто. Раз и нет одного подъезда. Целиком. Сверху донизу. И зачем мне это показывать? Чтобы я сиюминутно посты в инстаграмме стал размещать с фоткой дома и словами о скорби и горечи?
С негодованием поднимаясь с дивана я шел на кухню и в одном лишь свете полной луны, падающем на меня из окна, закуривал дешевые казахстанские сигареты, доставленные, конечно же, в нашу страну нелегально. Вероятность смерти от таких псевдотабачных изделий, наверняка, была ничуть не меньше, чем от грозного ВИЧ. Но что делать. Российский акциз дорожал по соображениям государственным, а вэйпы, как считал Леха Щербаков, на которого я был в ютубе подписан – курят одни пидарасы на гироскутерах.
Сидя за столом, я внимательно следил за тем, как тлеет моя сигарета. Я положил ее ребром на стеклянную пепельницу, голову на бок повесил, ни о чем не думая снова зажал ее между пальцами, затянулся, поморщился и смял с отвращением о прозрачное толстое дно. Каждый глубокий вдох этого заграничного дыма, будто очередной клип с участием Моргенштерна, пробирал до легких приступов тошноты, вынуждая начать размышлять и грезить о том, что когда-нибудь все наладиться.
– Леш, ты затрахал! – раздался из-за спины ее пронзительный крик.
Я повернулся в пол оборота. Она свет зажгла. Ее длинные светлые волосы были растрепаны. Глаза яростью полыхали, руки на поясе. Но я скорей обратил внимание на ее шелковую кремовую ночнушку, через которую были отчетливо видны очертания сосков ее крохотных. Я сладостно улыбнулся.
– Че ты ржешь?! – пыталась она казаться все такой же серьезной. – Я смешное что-то сказала?!
– Я не ржу, Рит.
Рита. Супруга моя. Звали ее так уже лет двадцать восемь с копейками. Пока. Придет время и ее начнут звать Маргарита. Как в паспорте. Потом Маргарита Павловна. Потом все. Сестер у нее не было. Братьев тоже. Мать погибла в авиакатастрофе. Отец ушел. Поэтому все вариации я вам уже представил. Почему все? Да потому что Рита считала, что детей в наше время иметь вовсе не обязательно. Чайлдфри во всей красе. Из этого убеждения, соответственно, вывод напрашивался один: мамой звать ее будет некому. Логично, что и бабушкой тоже.
– Тогда сам потолок белить будешь! Понял?! Мне это надоело. Ты даже в окно покурить не можешь! Тебе обязательно надо за столом, блин. Это фетиш какой-то или что?! Может я чего-то не понимаю?!
Ее повышенный тон нисколько меня не смущал. А может и вовсе наоборот. Я запрокинул голову, осмотрел плиту перекрытия в белый цвет окрашенную, на которой отчетливо были видны несколько желтых пятен, словно у нее что-то с печенью. Я снова взглянул на жену, улыбку убрал и виновато промолвил:
– Да, извини. Кажется, пора это прекращать.
– Кажется?!
Вот что она сейчас хочет, чтобы я ей ответил? Уверенности прибавить?
– Да, любимая, ты права, – сымитировал я раскаяние.
Ее лицо резко переменилось. Градус напряжения будто пропал без следа. Она тяжело вздохнула, пальцами правой руки потрогала мочку того же уха и ласково прошептала:
– Ты спать идешь?
Я смиренно поднялся, подошел ближе, оно свет погасила одной рукой, второй за шею меня обняла, я поднял ее за талию, усадил на себя, а затем положил на стол, оставшись у нее между ног. Поднял ночнушку, спустил трико до колена. Все так же, не говоря друг другу ни слова, в лунном свете мы посопели в унисон минут, наверное, пятнадцать, прикрыли срам, по дороге собирая влажной салфеткой с живота Риты наших детей и выкидывая их в урну.
Через полчаса мы лежали в одной постели, все так же освещенные космической глыбой и никак не могли уснуть.
– Леш? – раздался сквозь тишину слабый стон.
Я на спину повернулся.
– Что?
– Я как-то недавно прочла, что свиное сало способствует активному развитию раковых клеток.
– И что?
– Ну ты же ешь сало?
Перед глазами моими картина явилась, как я, совсем маленький, изнутри холодильника, залезаю в блюдечко с нарубленным свиным жиром на доминошки. Двумя руками отделяю один кусок от другого, нахожу тот, что наполовину мясной и принимаюсь жадно кусать. Вкус пряностей на языке, тмин, размером с доброе яблоко. И тут внезапно дверь холодильника открывается, я застываю, изо рта валится жирный шмат. Лицо Риты, угрожающе великанское, показалось и резко приблизилось к тарелке со мной и салом. В ее хитрожопом взгляде было нечто такое, что вовсе не пророчило мне светлого будущего. Так и вышло. Гигантская рука жены моей схватила блюдечко, меня стало трясти, укачивать, приходилось с трудом держаться за слипшиеся кусочки. Но конец все равно один. Рита зависает над урной, затем наклоняет тарелку, и я благополучно лечу вместе со своей вкусняшкой в парашу. Смотрю на нее оттуда жалобно, как ни один кот из «Шрека» никогда не смотрел. Но она лишь отстраненно снимает ногу с педальки и меня накрывает тьма.
– Леееш? Ты меня слышишь?
– Слышу.
– Ты перестанешь есть сало?
– Нет.
– Почему?
Я глаза открыл. Лунный свет куда-то пропал.
– Да потому что, Рит, – возмущенно цокая, едва ли не заорал я. – Нельзя читать всю ту дрянь, что пишут на форумах, сайтах, в бесконечных рекламах…
– А что читать тогда? Чему верить?
– Себе верь. Этот гребаный рак может наступить от чего угодно.
Рита задышала быстрее.
– Вовсе нет.
Ну, да. Ты же у нас кандидат наук.
– Знаешь, котенок, – умным голосом начал я. – Недавно прочел, что нельзя большим пальцем ленту листать в соцсетях.
– Почему?
– Да потому что тебя непременно настигнет рак папиллярных линий.
– Вот это точно брехня.
– Ну, кто знает.
– Нц, – полная недовольства, отворачивается она. – Короче, понятно. Ты у нас самый умный. Ни слова в бок, ни слова поперек. Я спать.
– Сладких снов, любимая.
– Угу, – сквозь темноту и прикрытые губы доносится слабое мычание, полное безразличия.
Глаза теперь почему-то смыкать не хотелось. Сон пропал, перебился, исчез, как Медведев после отставки. Я нащупал рукой на тумбочке гаджет, потянул к себе, разблокировал и увидел новое сообщение от «Олеся. Патенты»:
«Я приехала) Когда увидимся?”
Дыхание мое изменилось. Стало глубоким, волнительным. Я сглотнул накопившийся ком слюней, на жену свою взор пугливый бросая, оторвал, прилипшую к простыне, спину, одеяло откинул, ноги свесил с кровати.
– Далеко собрался? – твердый голос ее прозвучал.
Я вздохнул тяжело и, рукой аккуратно засовывая в боксеры телефон, ответил:
– Да в туалет че то захотелось.
– По серьезному что ли?
– Ага, – сказал я, вставая с кровати.
У самого выхода до меня донесся упрекающий крик:
– Это все твое сало, Алексей Геннадьевич!
Я ухмыльнулся, дошел до сортира, свет включил, дверь изнутри на щеколду запер, стульчак опустил и уселся. Достал из трусов нагревшийся телефон, разблокировал и зашел в сообщения. Начал писать.
«Это круто. Но я пока не могу. У Риты больничный.»
Две серых галочки. Олеся пока молчит. Я сворачиваю приложение и захожу в браузер. Под поисковой строкой у «Гугла» снова всякая хрень. То Волочкова в очередной раз на шпагат уселась и в инсту слила, то новый клип Ольги Бузовой набрал миллион просмотров за час. Сверху оповещение от «Вконтакте». Сообщество «Юрисконсульт. Расторжение брака – это просто». Но я не стал открывать. Сообщение от Олеси.
«Ты задрал со своей Ритой! Вас ведь с ней вообще ни хрена не связывает, когда ты это поймешь?!»
И действительно ведь. Мы с Ритой живем вместе уже три года. Секс, недвижимость – наверное, это все, что есть у нас общего. Трахаемся и едим, едим и трахаемся.
Еще одно сообщение:
«Ты же не такой, Леш. Я знаю. Тебе детишек хочется, а не просто дырку на привязи)»
Иногда я и вправду поглядывал с грустью на Риту, но она была безучастна. Мне было тошно. Я думал о том, как когда-нибудь приду в школу на родительское собрание и буду выслушивать похвалу за хорошо воспитанного ребенка. Или нарекания. Пофиг. Лишь бы все это было. Если сын, то буду водить его на рыбалку, учить знакомиться с девушками, играть с ним в футбол, копаться в машине, но главное – сделать его человеком самостоятельным. Да, точно. Именно так. А если дочка…буду заплетать ей косички, гордиться ее красотой, говорить, что она вся в маму, а на ушко шептать, что даже еще красивее. Вроде как ученик превзошел своего учителя.
Я микрофон зажал, начал шепотом запись:
«Лесь… мне тоже… тоже трудно. Я пытаюсь нарыть информацию. Вроде как мировой суд этим занимается, я не знаю… это серьезное решение… она ведь совсем одна остается. Ей больно будет. Не знаю, в общем. Я над этим работаю.»
Сообщение отправлено. Две голубых галочки. Я не отрываю взбудораженный взгляд от открытого чата. Жду. Жду. Олеся пишет… приходит запись. Я с задумчивой харей склоняюсь над экраном все ниже, покуда идет загрузка. Затем делаю звук потише и прислоняю динамик к уху. Оттуда начинает доносится ее сбитое дыхание, нарывающие гулкие стоны, затем все громче и явственней, я чувствую, как в трусах моих все задрожало, как мое собственное дыхание участилось, стоны становятся ярче, я руку пихаю в трусы, пытаясь остановить, крепко сжав свое половое орудие, накопившиеся возбуждение, с трудом сдерживаясь, чтобы не снять его прямо сейчас. Стоны, всхлипы, крик пронзительный оглушающий меня и, как показалось, всю комнату маленькую с одиноким керамическим унитазом. У меня пальцы на ногах сжались, лицо сморщилось, а трусы, казалось, вот-вот разойдутся по швам. Запись окончена. Я гаджет положил на пол, глаза закрыл и попытался поскорей успокоиться.
– Лееееш? – раздается снаружи знакомый голос. – Ты там живой?
Я выдыхаю беззвучно.
– Да, все в порядке. Три минутки еще.
– Ну, хорошо. Давай выходи поскорей, а то я за тебя начинаю переживать.
Я телефон поднимаю, открываю чат. Там еще два сообщения:
«Это, чтоб лучше работалось)»
«Да и, кстати, я, кажется, нашла лазейку для твоих электромобилей)»
Внутри все снова преисполнилось строптивым волнением. Это саботаж, это заговор. Кажется, я ждал этого известия долгие полтора года. И вот оно. Я пишу немедленно:
«Что там, Лесь? Есть те, кто готовы зарегистрировать??»
Одинокая серая галочка. Минута. Две. Телефон сел, что ли? С, не дающей покоя, мыслью об этом я встал, воображаемые фекалии смыл за собой, чтобы Рита на меня не орала и пошел в спальню, все так же со смартфоном в трусах. Аккуратно прилег, накрылся, за устройством полез и, забыв о резинке на нижнем белье, вытащил его слишком резко. Резинка отменно по коже щелкнула, звук на всю спальню. Рита тут же ко мне повернулась с подозревающей миной.
– Чего это тебе там в туалете привиделось? – будто подкалывая, спросила она. – Может помочь?
Не растерявшись, я тут же ответил, расплываясь в улыбке:
– Было бы круто.
Она залезла под одеяло. Я телефон в это время вытащил и аккуратно, с ювелирным подходом, положил беззвучно на тумбочку. Закрыл глаза. Почувствовал, как перехватило дыхание. Вспомнил Лесины стоны, представил, как ее гибкие сильные бедра сжимают мне талию, как ладони мои чуть касаются ее набухших сосков, как она запрокидывает свою головенку, расстилая по тонкой изящной спине шоколадные волосы, пребывая в агонии, полыхая от стонов и вне себя от наступающего прилива блаженства…
* * *
На утро я, словно с бочки кедровой выпрыгнув, первым делом скинул с себя одеяло. Оставшись в горизонтальной позиции, на бок голову повернул и увидел пухлые, чуть приоткрытые ее губы, от того что щека плотно уперлась в маленькую подушку. Я часто любил наблюдать эту трогательную сцену. Вся такая беззащитная, маленькая, скрутившаяся в клубочек, сопящая томно, она вызывала во мне бурю эмоций, вынуждающих оставаться подольше в кровати с нею и никак не пытаться разрушить этот чарующий, ангельский миг. Однако времени хватало мне не всегда. Да и мало кому его, в действительности, хватало.
Время – это одно из самых тяжелых понятий в эпоху необъятных соблазнов. Люди, живущие в мегаполисе, мечтают иметь все и сразу, всех и сразу, но имеют, по сути, их. Долговые обязательства, ипотеки, кредиты, короче все это, конечно, замечательно, но работать приходиться так, что, либо не остается сил на то, чтобы пользоваться благами, либо попросту недостает времени. В общем, если быть совсем лаконичным, быстротекущая жизнь обязует ебашить. Ну, и еще можно быстро течь. Сути это, однако, не поменяет.
Я занимаюсь и тем, и другим. Попеременно. Рано встаю, поздно прихожу, но все время ищу возможность выбраться из этой рутины. Сейчас я, по привычке, встаю весь липкий с кровати, на цыпочках до ванной крадусь, снимаю трусы и встаю под лейку. Включаю на всю катушку, закрываю глаза.
– Класс, – произношу я вслух, ничуть не хуже, чем после того, как Рита ложиться рядом.
Через десять минут наслаждений, обнаженный и мокрый встаю на коврик, вытираюсь, выхожу и продолжаю двигаться по квартире в чем мать родила. Моей детской мечтой был холодильник с «кока-колой», «мириндой», «спрайтом» и «швепсом», но в итоге, оказываясь на кухне, я вижу лишь «Nofrost» двухкамерный, взятый в кредит на 12 месяцев. Все такой же голенький, целеустремленный, невозмутимый я отворяю дверцу маленькой Арктики и вынимаю одной рукой бутылочку сока в стекле. В стекле ведь вкуснее как-то. Правда же? Я залпом его выпиваю, губы протираю рукой и вспоминаю про Лесю. С широко открытыми глазами кладу напиток обратно и бегу в спальню. Хватаю телефон, открываю чат – одна галочка.
– Блять! – не удержался я.
– Ты чего? – приоткрыла один глаз Рита. – Что-то случилось?
Лицо мое расстроенное было трудно назвать притворным. Да и обманывать Риту нет никакого смысла. Я присел на край, отложил телефон, но остался смотреть в окно.
– Кажется, лед тронулся, милая.
– Тронулся? Ты про патент?
Я головой закивал.
