Карма для очаровательных эгоистов

– Из окна выпрыгнул, Юль, – снова автоматически поправила я.

– А, ну да! – спохватилась она. – Выпрыгнул из окна. Вот и все.

– М-да… – задумчиво протянула Ангелина, рассеянно проводя по волосам свободной рукой. – Очень интересно. Скажи мне, Юля, а ты случайно не знаешь, кто такая эта королева?

– Не-а, – ответила Юля, осторожно вынимая баночку с желтыми блестками, – никто не знает. Он даже друзьям своим, Паше и Вовке не сказал про нее ничего. И Света не знает. Только плачет теперь все время и говорит, что она дура.

– Ну, это-то точно, – пробурчала я себе под нос, отобрала у Юли блестки, аккуратно положила обратно.

– И что, совсем-совсем никто ничего про нее не слышал? – продолжала допытываться Ангелина.

– Не-а. У нас всей школе интересно, кто она такая. Только про нее совсем ничего не говорят. Никто ничего не знает, только то, что она крутая очень была, как будто Света по сравнению с ней как антоновка рядом с айдаредом. Знают только, что она была и все…

Гм… весьма необычное сравнение. Интересно, это кто же из мамаш так отличился? Понятно же, что дети сами такое не придумают…

Юля снова принялась вертеться на своем месте. Все, что было интересного, она уже рассказала, и ей становилось скучно. Тут, на удивление вовремя, запиликал ее телефон.

– Юль, ты иди к себе, – велела я, целуя дочку в макушку. – Причесаться не забудь!

– Ага, хорошо, – она соскочила со стула, и понеслась в свою комнату, на ходу ворча в телефон:

– Ну и что? Я же сказала, что перезвоню! Тебе что, пять минуть не подождать уже?

– Грустная история, – пробормотала я. Ангелина, задумчиво смотревшая в стену, словно очнулась.

– Что? Да, вы правы, Лида, история просто ужасная! – я снова невольно удивилась, как близко к сердцу она все это принимает. – Как бы еще узнать, кто такая эта королева?

– Вы так переживаете из-за этого? – поинтересовалась я.

– Ах, Лида, вы далеко не все знаете! – она передернула полными плечами, осторожно поправила прядку свободной рукой. – Вот вы слышали, например, что месяца три назад в соседнем районе была очень похожая история?

– Вот как? – удивилась я. – Правда? Что, там тоже мальчик из окна выпрыгнул?

– Нет, там мальчик повесился в своей комнате! – воскликнула она громко. Осеклась, прикрыла рот ладошкой, косясь на дверь комнаты дочери. Потом добавила тихо: – Мать его пришла будить утром. А он… висит…

Она потерла лицо, тяжело вздохнула, словно воочию увидела ту страшную картину.

– Но дело-то даже не в этом, – глухо продолжала она. – Дело-то в том, что он оставил предсмертную записку!

– И какую же? – я подалась к ней, на время забыв о маникюре, заинтригованная ее интонацией.

– «Иду к тебе, моя Королева!» – мрачно продекламировала Ангелина, и посмотрела на меня глазами, полными ужаса.

– Ого! Ничего себе!

– Вот именно! – воскликнула она. – Очень похоже, правда?

– Да, это странно, – задумавшись, согласилась я. – Это и в самом деле очень похоже! Да, хорошо бы узнать, неужели это одна и та же «королева»?

– Я в этом больше, чем уверена! – возбужденно воскликнула она. – И, знаете, Лида, я убеждена, что это именно она доводит их до такого!…

Последние слова были произнесены с такой горечью, и даже страхом, что я невольно снова посмотрела на нее. У Ангелины было странное, очень печальное, я бы сказала, скорбное лицо. Я погладила ее по руке, стараясь подбодрить.

– Зачем вы так переживаете? – я постаралась, чтобы мой голос звучал как можно мягче. – Разве можно так себе нервы трепать? Мальчиков, конечно, очень жалко…

– Лидочка, милая, вы не понимаете! – Ангелина сморщилась от какой-то внутренней то ли боли, то ли тревоги. – Ведь у меня же сын!

– Да, я знаю, Кирилл, – ответила я, слегка обескураженно.

Сына ее я видела пару раз, он заходил за Ангелиной. Нормальный такой парень, скромный, я бы сказала даже – робкий. Когда ждал маму, то отказался даже пройти в квартиру, так и стоял в прихожей, пока я заканчивала свою работу. Он показался мне очень симпатичным. Конечно сейчас, когда ему пятнадцать или шестнадцать, он еще не расцвел, пока еще нескладеныш, но по нему отчетливо было видно, что когда он войдет в силу и заматереет, женщины его точно любить будут. У него были мамины выразительные глаза и слегка пухлые губы, и даже очаровательная родинка под нижней губой, по которой потом будут сохнуть девушки. Вымахал он уже сейчас на полголовы выше матери, и плечи были что надо, так что когда на них мясо нарастет, шикарная будет фигура…

– Ну да, конечно вы его знаете! Так вот, дело в том… – Ангелина совсем разволновалась. Я отложила инструменты и стала внимательно ее слушать, – дело в том, что последнюю неделю мой мальчик ходит сам не свой! Вы же знаете, он у меня всегда был такой тихий, такой воспитанный!

Да, насколько я могла судить это точно, темпераментом он тоже пошел в маму.

– А тут… Его словно подменили. Он стал какой-то весь дерганый. Сначала такой довольный ходил, прямо светился весь. Потом пару дней вообще чернее тучи был. Я пыталась его расспрашивать, что и как, так он накричал на меня, – у нее на глазах проступили слезы, но она вроде даже не обратила на них внимания. – Потом опять стал ходить счастливый, но какой-то такой… знаете, сам не свой… Вот такая чехарда… – она беспомощно развела руками.

– Ангелина, вы постарайтесь все же так не волноваться, – мягко сказала я, осторожно подбирая слова. – Все-таки это же вполне естественно, у него возраст такой… переходный период…

– Да это я понимаю! – она грустно и досадливо махнула рукой. – Вы думаете, я дура, да? Паникерша? Если бы в этом дел было бы, разве стала бы я переживать? Но дело-то совсем в другом!

– И в чем же? – поинтересовалась я.

– Лидия, у него кто-то появился! Женщина!

– Вы хотели сказать, девушка? – осторожно поправила я.

– Нет, Лидия, я уверена, что это не девушка! – она устало потерла лицо. – Но самое страшное не это!

– А что же?

– Самое страшное то, Лидочка… знаете, как он ее называет? Я слушала как-то… случайно… Он по телефону говорил, думал, я в кухне и не услышу… так вот, он ее зовет «Моя Королева»!!!

Барон и красавица.

Вопреки ожиданиям, когда состав мягко ткнулся головой в бетонное нутро вокзала, дождь уже не шел. Небо было серое, низкое, но дождя не было.

Я натянула куртку поверх толстовки, закинула на плечо ремень легкой спортивной сумки – вещей у меня было совсем немного – и вежливо попрощалась с попутчицами. Они обе быстро кивнули мне и вернулись к прерванному разговору – времени в пути им оказалось слишком мало.

Я шагнула на перрон и замерла на пару минут, вдыхая сырой воздух. Тут был совсем другой запах, и я подумала, что это и есть запах большого города. Пахло чем-то техническим, маслами или бензином, какой-то жареной едой из близстоящих ларьков, сигаретным дымом, духами, и, конечно же, дождем. Воздух был густым, насыщенным, тяжелым, в нем совершенно не чувствовалось присутствия кислорода, как будто тут воздух имел другой принципиально другой молекулярный состав.

От поезда к зданию вокзала, огромному, по сравнению с тем домиком, который считается вокзалом у нас дома, лавиной текла толпа прибывших и встречающих. Кто-то радостно обнимался, мешая проходящим мимо и напрочь игнорируя недовольные возгласы. Кто-то кричал в трубку: «Да, я уже тут! Скоро буду!», кто-то задумчиво смолил сигаретку, спрятавшись от людского потока за колонну.

Я тоже вытащила пачку тонких ароматизированных сигарет и прикурила, пристроившись рядом с каким-то мужчиной, отрешенно глядящим поверх толпы. Но постоять вот так же, задумчиво и спокойно, у меня не получилось. Меня что-то словно толкало изнутри, требовало действий. У меня уже имелся план на первое время, и для начала мне требовалось отыскать вокзальный сортир. Я аккуратно затушила бычок о край урны и через секунду слилась с толпой. С толпой я, как одна из многих, добралась до здания вокзала, протолкалась в его двери и прошмыгнула в створку металлоискателя под равнодушными взглядами охранников.

Местный туалет меня порадовал. Тетенька-билетерша, принимавшая плату в обмен на неприлично маленькие кусочки туалетной бумаги, на меня даже не взглянула, да и остальных посетительниц я совсем не интересовала. Запершись в кабинке, я с удивлением осмотрелась. Почему-то я была уверена, что туалет в таком большом, внушительном вокзале, тоже должен быть вполне современным. Однако, это была обычная дамская комната, с дверями из ДСП, запирающимися на хлипкие замочки, не слишком чистыми «удобствами», и витающим над всем этим крепким запахом дезинфектанта.

Покачав головой от изумления, я осторожно пристроила сумку на ручку, за неимением крючка или хотя бы гвоздика, и вытащила из нее расческу и резинку. Причесалась и скрутила волосы в тугой пучок, который убрала под сетку. Потом вынула из сумки черный парик, и пристроила его на голову. Поправила, чтобы сел получше, разметала пальцами челку, непривычно упавшую на лоб.

На миг сердце защемило – от парика еще пахло ее, Викиными духами.

Это была наша фишка, наше маленькое хулиганство – когда становилось скучно, мы с ней одевали парики, менялись вещами, делали непривычный для себя макияж, и отправлялись гулять в соседний городок, который был побольше и поинтереснее, чем тот, в котором мы жили. Иногда мы изображали туристок, придумывали целые истории о том, как и зачем приехали в это тихое место. Мы знакомились с парнями, сидели с ними в кафе, обменивались липовыми телефонами, а потом исчезали навсегда – такое было у нас правило. Если мальчик сильно нравился, то можно было попытаться найти его в своем настоящем обличье. Мы много раз проверяли, те же самые люди абсолютно нас не узнавали, когда мы «знакомились» с ними по второму разу. Парики и макияж делали нас и в самом деле непохожими на себя… Вот и теперь я решила воспользоваться этим, пока буду здесь. Чем меньше народу будет знать кто я на самом деле – тем лучше.

Я достала тени, тушь, подводку, разложила все это на сумке и нарисовала яркий, под стать волосам, макияж. Лицо преобразилось, даже взгляд стал каким-то чужим. Раньше, когда мы переодевались, я знала, что там внутри, под всей этой краской, все равно я. А сейчас на меня из зеркальца смотрел кто-то другой. Кто-то ожесточившийся, безжалостный. Странным образом это мне шло. Точнее той, кем я стала на время – шло, вот эта вот червоточинка, стервинка, этот вызов, которого не было раньше. Я подмигнула себе незнакомыми глазами – все будет хорошо, Настя! Потом осторожно, стараясь не касаться стен туалета, сняла куртку и вывернула ее на другую сторону, лимонно-желтого цвета. Обычно я носила ее коричневой стороной вверх и вообще, мало кто знал, что она у меня двусторонняя. Через несколько минут из кабинки вышла совершенно другая девчонка – темноволосая, с выразительными стрелками и подведенными губами, в яркой одежде. Никто так и не обратил на меня внимания. Я на секунду задержалась у большого зеркала на стене, глянула, ровно ли сел парик, снова откинула с глаз непривычную челку и легко зашагала в город.

Он встретил меня сыростью, запахом шавермы и неожиданным теплом – там, откуда я приехала, было холоднее на несколько градусов. Я шла по проспекту и думала о том, что вот и оказалась тут, в этом городе, в который я так и не собралась в гости за тот год, что здесь прожила Вика. В городе, который безжалостно отобрал ее у меня.

Я думала, что почувствую что-то. Что-то вроде ненависти к этому огромному спруту, раскинувшемуся на много километров, вместившему в себя столько людей, что они стали равнодушными друг к другу, но я с удивлением поняла, что мне тут нравится. Я не знаю, как это еще описать, но я сразу ощутила словно биение сердца большого города, как будто это был не город, а кит какой-то. И то, что никто не обращает на тебя внимания, мне вдруг тоже пришлось по душе. Идешь себе спокойно своей дорогой, и никого не волнует, куда и зачем. А это как раз то, что мне нужно – остаться незаметной до поры до времени.

Я шла по улицам легкой походкой, и на душе у меня тоже было легко. Проснувшись под утро, я неожиданно поняла, как буду действовать! Ведь мне надо остаться с ним наедине? Что же может быть проще для девушки, когда речь идет о бабнике? Конечно же, мне надо познакомиться с ним, построить ему глазки. Изобразить влюбленную наивную дурочку, которая только и мечтает о том, как бы оседлать его пенис! С внешностью у меня полный порядок, есть чем гордиться и на лице и по фигуре, на этот счет мне волноваться нечего – уж найду подход к кобелю. И тогда, я больше чем уверена, он сам сделает так, чтобы остаться со мной один на один. Он сам позаботится о том, чтобы никто нас не побеспокоил.

Вот тогда, когда он предстанет передо мной расслабленный, довольный, я приведу свой приговор в исполнение! Я сделаю то, о чем мечтала все последнее время – я буду его бить. Я буду бить его до тех пор, пока он не превратится в бесформенный кулек, набитый костями!!!

Конечно, он мужчина, и он сильнее меня, но это меня нисколько не пугало. Во-первых, он же не будет ожидать ничего такого, так что на моей стороне фактор внезапности. А во-вторых, у человека в состоянии аффекта силы удесятеряются. А у меня при одной мысли о Калинном наступало это самое состояние!

Поймав в витрине свое отражение, я остановилась, чтобы перевести дух. Даже равнодушию большого города есть предел! И если я буду бегать с таким зверским выражением лица, на меня и в самом деле начнут обращать внимание! Мысли о мести снова спровоцировали выброс адреналина, мне захотелось действовать сейчас же. Я готова была прямо в этот момент осуществить свой жестокий план, если бы только этот подлец появился передо мной! Но мне еще предстояло его разыскать…

Поэтому я снова натянула на лицо маску отчужденной задумчивости и бодро зашагала к виднеющемуся впереди кафе с бесплатный вай-фаем.

В том, что я смогу одолеть его, я даже не сомневалась. У меня всегда была, что называется, тяжелая рука, хотя на первый взгляд я всем казалась такой паинькой. Кроме того, я уже успела не раз и не два полюбоваться на Калинного, и, откровенно говоря, в физическом плане он меня совсем не впечатлил…

Поисковик, на ставшую уже привычной комбинацию имени и фамилии в запросе, выбросил ворох ссылок. Статьи, фотографии, парочка видео, сайт его дизайнерской фирмы… С окошка телефона смотреть было не слишком удобно, но меня это мало волновало – все это я успела изучить вдоль и поперек.

Его фирма специализировалась на интерьерах жилых помещений. Лично мне представленные в рекламе образцы показались излишне вычурными, какими-то заумными, когда ради того, чтобы выпендриться придумывают невесть что и забывают об элементарном уюте, а порой и здравом смысле.

Я открыла сайт его фирмы. Леонидовская самодовольная рожа гордо отсвечивала в разделе «Персоналии». Я принялась рассматривать его, рассматривать очень внимательно, в который раз пытаясь понять, чем он так зацепил Вику, что в нем есть такого, что она так потеряла голову.

Честно скажу, его фотографии меня всегда разочаровывали. Вот и с этого снимка смотрел самодовольный пухлощекий шатен, с зачесанными назад длинными волнистыми волосами. Высокий лоб явно намекал, что осталось всего несколько лет, и он плавно перетечет в лысину. Калинный лениво улыбался на камеру приветливой, но какой-то слишком уж самодовольной улыбкой, прищуренные серые глаза так и спрашивали: «Ну, разве я не милашка?».

Одет в простую белую рубашку, сидит в каком-то, видимо, кресле, сзади – абстрактная драпировка. А больше по фотографии ничего и не понятно. Когда я в первый раз увидела это фото, то испытала удивление пополам с разочарованием.

Вика так отзывалась о нем, так его боготворила, я ожидала, что вот сейчас увижу красавца с обложки, а увидела… Плюшевого мишутку, глядя на которого так и хотелось поинтересоваться – ну, и где тут спрятался тестостерон??

Может быть, поэтому моя подруга так настаивала, чтобы я не проявляла любопытство, не пыталась сама найти в сети ее обожаемого Леню? Так настаивала, что лучше, если мы познакомимся при личной встрече? Или потому, что весь интернет прямо-таки кричал о том, что Л.Калинный, несмотря на свою непритязательную внешность, на самом деле очень любит женщин, а в женщинах он больше всего любит разнообразие…

Конечно, как бы Вика ни просила, а любопытство пересилило, и я нашла его в интернете. А когда нашла, то ничего кроме удивления не испытала. Это – он? Господи, Вика, да в себе ли ты? Где тот красавец, о котором ты прожужжала мне все уши? И зачем, сестренка, тебе нужен этот человек, о котором в каждой статье говорится, что на встречу он пришел «со своей новой спутницей»?

Когда же я прочитала, что ему уже тридцать пять… Поначалу я просто залипла. Калинный был старше Вики почти на пятнадцать лет! У нее что, совсем крыша поехала?

Естественно, с ней я своим удивлением делиться не стала, а уж тем более своими опасениями. Я побоялась тогда, что критика в его адрес, или, что еще хуже, намеки на его кобельную сущность, разозлят ее, и мы поссоримся. Да и зачем, я же была уверена, что вот-вот приеду наконец-таки к ней в гости, что она познакомит меня со своим без пяти минут женихом, и, может быть, в жизни он окажется совсем другим, не таким… сомнительным, как на нескольких фотографиях, выложенных в сети? В конце концов, не всех же камера любит… А все эти слухи про нескончаемую череду романов могут быть просто каким-то сложным пиар-ходом. А возможно, он просто искал ее, свою единственную и неповторимую, ее, Вику? Искал, пробовал и ошибался… чересчур часто ошибался… но все-таки нашел ее?

Да и разница в возрасте – может это не так уж и плохо? Может быть это к лучшему, что она нашла себе взрослого мужчину, который уже напрыгался и теперь мечтает насладиться спокойной семейной жизнью?

Я с досадой закрыла сайт, списав предварительно адрес его дизайн-агентства. Потом посмотрела по схеме метро, в каких районах мне присматривать жилье, чтобы не очень далеко было мотаться, после чего полезла на сайты агентств по недвижимости. Искать частные объявления я не рискнула, не хватало еще на кидалово нарваться. Через агентство дорого, конечно, но все же как-то надежней.

Тем более, что деньги у меня были. Не сказать, чтоб сильно много, но были. Они мне достались от Вики. Она делала переводы по чуть-чуть, но почти каждый месяц, просила меня, чтобы я хранила их у себя, поработала для нее сберегательной книжкой. Вика умерла, а деньги остались. И я сразу решила, что потрачу их только на то, чтобы наказать человека, который отобрал ее у меня, который виноват в ее смерти.

Еще через пару часов мне торжественно вручили ключи от однушки в спальном районе, снятой мною на месяц. Небольшая добавка сверху, озвученная как «процент за риск», позволила им закрыть глаза на отсутствие у меня документов и «поверить» в сказку о том, что паспорт я привезла, но по рассеянности оставила его в чемодане в камере хранения.

Месяца мне должно хватить. Вообще-то, я рассчитывала, что мне хватит и полутора-двух недель, и дольше задерживаться тут не собиралась.

Квартирка была, что называется «чистенькая, но бедненькая», но меня это не беспокоило. Главное, холодильник был исправным, стиралка, хоть и старенькая, имелась, и даже комплектом постельного белья, тоже стареньким, но постиранным и даже отглаженным, меня снабдили.

Заперев дверь за хозяйкой и агентшей, я побрела в пустую чужую кухню, выглянула в окно. За окном расположился тихий двор, весь усыпанный желтой листвой. Поздняя осень, теплая и на удивление ласковая в этом году, только сейчас разродилась ветром и дождями. Листья, которые давно уже должны были опасть, продержались лишний месяц, но теперь настал их черед, и все деревья стремительно разоблачались, словно боясь не успеть к переодеванию в зимние снежные меха.

Посреди двора стоял комплекс из новых горок и лазилок, сырых и неприветливых сейчас, никто по ним не катался и не лазил. В доме напротив двери были нараспашку, там таскали мебель – кто-то переехал – вот и все движение.

Я несколько минут понаблюдала, как затаскивают в подъезд большой громоздкий диван, посочувствовала парням, которым придется переть его на себе – тот дом, так же как и этот, был хрущевкой, и лифтов там не предусматривалось. А потом направилась в примеченный мной по пути сюда магазинчик. Есть хотелось зверски, ведь я как утром вышла с поезда, так ничего не ела, если не считать чашки кофе в кафе, а сейчас уже спускались сумерки.

Я готовила себе ужин, и все думала, представляла себе, как это будет, когда я доберусь до него, до Леонида. Наевшись яичницы с колбасой, я откупорила бутылку пива и направилась с ней в душ. Как же это хорошо – после поезда вдоволь наплескаться под горячими струями!

Я мылась, пила холодное пиво, и размышляла о том, как же так получилось, что Вика повелась на такого невразумительного типчика? Неужели ее настолько достало одиночество? Неужели ее поработила эта бабская мечта – выйти замуж?

Мы с Викой были знакомы с детства. Жили в одном дворе, ходили в один садик, потом в одну школу. И сколько я себя помню, мы с ней всегда дружили, всегда были неразлей-вода.

Вике повезло в жизни куда меньше, чем мне. Ее родители рано умерли, ей не было и пяти. Отец утонул на рыбалке, а мать не выдержала горя – сердце подвело. Вика осталась на руках бабки с дедом, но и тут ее словно преследовал злой рок. Дед, схоронивший дочку, начал пить по-черному, и спустя два года, что называется – допился. Возвращался домой ночью пьяный, оступился практически на ровном месте и свернул себе шею. С маленькой Викой осталась лишь бабка. Высохшая от горя и потерь, она оказалась крепче всех. Наплевав на свои хвори и болячки, на свое собственное горе, на упрямо растила внучку, не давая себе раскисать, пока не поставит девочку на ноги.

Вика любила бабушку. Вика была ей благодарна. Вика отлично понимала, что обязана ей всем. Но Вике этого было так мало! В школе у всех были мамы и папы, близкая и дальняя родня. А у Вики – только бабка. С ней ведь не поговоришь, как с мамой, и не подурачишься, как с папой. Да и замученной, на работе и постоянных халтурах женщине не до веселья было и не до разговоров. У нее была цель – поднять внучку, и она перла к этой цели как бронетраспортер. Обеспечение материального благополучия отнимало силы, и на духовное общение их оставалось не так уж и много.

Когда Вике стукнуло пятнадцать, стало понятно, что и бабушку настигает злой рок, преследующий семейство – она стала болеть часто и тяжело. Она все чаще стала говорить, что вот ей бы только до восемнадцатилетия Викусиного дотянуть, что ее уже ждут там, на небесах, что покойный муженек уже не раз намекал ей во сне, как соскучился по своей Женечке.

Вика горько плакала у меня на плече – угасал последний родной ей человек. Через три месяца после того, как ей исполнилось восемнадцать, бабушки не стало.

Мы с Викой всегда были вместе. Я очень ее любила, и она меня тоже, все детство, всю юность мы провели с ней бок о бок. Мы называли друг друга сестренками, да и окружающие часто принимали нас за сестер, даже внешне мы с ней чем-то были похожи.

Вика столько раз говорила мне, что если бы меня не было в ее жизни – она бы точно сошла с ума. Мы часто мечтали, как вырастем, как станем взрослыми и самостоятельными. И как уедем отсюда, из нашего маленького тихого городка… Мы уедем в большой шумный город, где так много всего! Так много денег, так много мужчин, так много возможностей! В этом большом городе мы устроимся на охрененную работу, а потом встретим потрясающих мужиков. Они будут просто классные, возможно даже, что олигархи, хоть это и необязательно. Мы будем ходить на двойные свидания, и свадьбу сыграем в один и тот же день. И наши детки тоже будут ходить в один детский садик, а мы с Викой так и будем дружить до самой пенсии или еще дольше…

Я подставила лицо под горячие струи, смывая слезы. Их так много вытекло за последнее время из моих глаз, что они стали совсем несоленые, как простая вода. Я сделала еще пару щедрых глотков холодного пива, колючками щипавшего горло, и решительно завернула кран.

Мы не просто мечтали, мы были твердо убеждены, что так все и произойдет. Пока в моей жизни не появился Иван.

Вика поняла все сразу. Я еще только начинала с ним встречаться, присматривалась к нему, Ваня еще только пару раз пригласил меня в кафе – а Вика уже знала – он украдет меня у нее. Знала, и все равно, радовалась за меня, желала мне счастья…

Я сказала ей о том, что Ваня сделал мне предложение со смешанным чувством огромной радости и острой вины. Мы обе с ней понимали, что это значит – ни в какой большой город мы уже никогда не поедем…

Вика обняла меня тогда сильно-сильно и сказала:

– Что ты ревешь, дурочка? Ведь главное, о чем мы мечтали – это счастье. Раз твое счастье здесь, то и ехать никуда не надо! А свое еще найду, вот увидишь!