Время океана

– Ты меня вчера за шиворот оттащил от нее, лишь бы рядом побыть. Естественно, когда вы ушли в обнимку, я всякого понадумал.

Я тяжело вздохнул и взялся за голову. Я даже не помнил, чтобы оттаскивал Саймона за шиворот. Значит, я много чего натворил и забыл про это.

Ладно, сегодня собираем пазл, детки. Называется «Вспомни, что творил, пока был синий». Игра заключается в том, что ты ходишь по знакомым и спрашиваешь, что вчера делал, а не помнишь потому, что был пьяный в дрова. Интересная игра? Она для взрослых, поэтому довольно сложная.

Один парень по имени Киллиан Кастеллан частенько играл в нее.

Взъерошив себе волосы, я подавленно произнес:

– Ты видел, чтобы я приставал к ней?

Сай помедлил с ответом, задумавшись и уставившись в потолок. Задумался, значит, вспоминает. Вспоминает, значит, есть что вспоминать. То есть что-то было.

– Вроде нет. Вы танцевали, ты лип к ней… Но по заднице не шлепал и не целовал.

Я облегченно выдохнул.

Но главный вопрос был еще впереди. Я взял ключи от своего «мустанга» и махнул Саймону в знак прощания. Но он резко остановил меня, схватив за локоть. Я вскинул брови, а друг поднялся со стула и, немного помедлив, спросил:

– Она тебе нравится?

– Нет.

– Вчера казалось иначе.

– Я просто много выпил.

Я отцепился от Сая, стараясь не смотреть в его сторону и свалить как можно скорее.

– Позже увидимся. Заходи в университет, я там буду, – бросил я через плечо.

Он кивнул.

* * *

В корпусе спецкласса спортивного факультета было пусто. Прохладно, тихо, тускло. Одинокие парты и диванчики стояли, словно людей здесь не было с месяц. На доске криво начертили «Десятое июня», хотя было уже двенадцатое. За стеклом шел дождь, тарабаня по створкам и крыше.

Я прикрыл глаза и, устало пошатнувшись, двинулся к автомату. Взял себе банку с какой-то газировкой и отпил немного.

Меня не отпускало то, что я увидел ночью. Я всегда воспринимал Алессу как сильную, самодостаточную и совершенно бесстрашную. А в тот раз она была так напугана, что это напоминало какую-то сумасшедшую истерику. Она почти плакала.

И от этого по спине пробежали мурашки.

О каком припадке говорил Марьен? Это какая-то шизофрения? Или все же просто лунатизм?

Я подскочил от неожиданного звука стукнувшей створки. Банка вылетела у меня из рук и облила грудь и ноги. На черной майке пятна были незаметны, а вот синие джинсы жалко. Я недовольно огляделся и увидел вошедшего внутрь Марио. Он, к слову, меня не заметил, потому что говорил по телефону.

– Да, – бормотал он. – Да, я в корпусе. Что принести-то? Я не вижу здесь никакой кофты… И здесь тоже не вижу… Алесса, приди и возьми сама, я ничего не нахожу!

Он замолчал и вытаращился, как только заметил меня. Я натянуто улыбнулся, ожидая, когда же Хилл закончит.

Он сбросил вызов и уставился на меня. Марьен красовался в джинсах и сером джемпере, который придавал ему строгости и чопорности. Видимо, он мог выглядеть как с иголочки, даже если был в отрыве всю ночь.

Я тоже хочу такую суперспособность. Я и мой потрепанный вид.

Уверенно подойдя ко мне, парень проговорил:

– Хорошо, что ты здесь. Не говори Алессе, что видел. Она знает, вы спали вместе, но думает, что утром ты просто ушел. А ты ничего не видел, ясно? – повторил он.

Марио сощурил желтые глаза, буквально въедаясь в меня. Он умел уговаривать… точнее, заставлять. Видимо, путем запугивания. Но мне двадцать один, и я куратор, поэтому мне не страшно.

– Я буду молчать, если расскажешь, что с ней, – хмыкнул я, спокойно сев на диван.

Марио с минуту таращился на меня, а потом холодно произнес:

– Я не стану говорить.

Черт, я разочарован.

– Почему?

– Это будет еще хуже, чем то, что ты просто видел.

– Если я уже видел, я могу и узнать.

– Нет, это касается только нас с ней. И нашей семьи.

Я прикусил губу, кивнув. Хилл оставался непреклонен, но мне было слишком интересно. Я решил блефовать.

– Дело твое, – пожал плечами я. – Спрошу у Алессы.

Марьен поежился и напрягся.

– Не смей!

Я улыбнулся.

– Ты не представляешь, как это будет дерьмово и низко, если ты так поступишь, – прошипел он.

– Да что происходит-то? – не выдержал я и вскочил на ноги. – Что было? Что это за тайна такая?

Мне показалось, что Марио даже заскрипел зубами от накатившей ярости. Его кожа выглядела еще более бледной и придавала ему жуткий вид. Пусть я немного и смутился, но считал свое поведение целиком правильным.

После того, что я увидел, будет справедливым мне это объяснить. К тому же, если я ее куратор, то обязан знать все.

Марио же напрягся. По глазам я видел, что он решает, говорить мне или нет.

– Но ты ей никто. Ты даже не воспринимаешь ее серьезно.

Хилл подошел к дивану и сел на него, запустив пальцы в волосы. Он явно занервничал, понимая, что все же придется рассказать.

– Я воспринимаю ее серьезно: занимаюсь ею, учу, готовлю к соревнованиям. От нее зависит и мое будущее тоже, – ответил я. – Для лучшего результата я должен знать все. Разве я не прав?

Марио плотно сжал губы, начав выкручивать себе пальцы от беспокойства. Наконец он сдался, выпрямился и посмотрел на меня.

– Ладно. Но, клянусь Микеланджело, если ты скажешь ей хоть слово о том, что я тебе все рассказал… Или хотя бы намекнешь на болезнь… Обещаю, ты пожалеешь.

Он сказал это действительно серьезно, с нескрываемым ядом и угрозой в голосе. Марьен был уверен, что из-под земли меня достанет, если проболтаюсь. Я кивнул в знак согласия.

Хилл тяжело вздохнул, а потом заговорил:

– Не знаю, сказал тебе Маттиас, наш дядя, или нет, но, в общем, у нас есть только отец. Мама умерла.

– Заражение крови, – подтвердил я. Да, Матте рассказывал, когда пытался пихнуть Лисс мне в ученицы.

– Верно, заражение крови было сопутствующим осложнением. В общем… у мамы оказался запущенный случай. Капельницы ей делали нечасто: группа крови редкая, четвертая отрицательная. У Алессы такая же, но в том возрасте ей еще нельзя было становиться донором. Хотя она пыталась. И делает это до сих пор, сдает кровь постоянно. Однако переливание уже не улучшало маминого состояния, все становилось бессмысленным.

Мне стало стыдно от того, что я спросил у Алессы про следы уколов. Я давно это заметил, а в тот день намекнул, что она может быть наркоманкой.

Черт, я – отстой.

– Наша мама умирала мучительно. Ее лихорадило, она дергалась, бредила, выла от боли… Мы с Лисс поочередно сидели с мамой в палате. Но ее смерть застала именно Алесса. В ту ночь она осталась у ее кровати. В один момент маму начало трясти сильнее, чем обычно. Она вся побелела… Алесса впала в панику. Никого рядом не было, несмотря на то что Лисс несколько раз пыталась вызвать врачей. Она не могла побежать за ними и бросить маму одну и не могла ей ничем помочь…

До меня стало доходить.

– Алесса начала кричать?

– Да. Она подняла шум, звала на помощь, хотя сама едва оставалась в сознании… Та ночь была ужасной.

Я заметил, что и сам Марьен помрачнел от тех воспоминаний. Глаза потеряли блеск, их застлала пелена. Он полностью погрузился в воспоминания.

– Это серьезно ударило по всем нам. И у Алессы появилось некое… отклонение. Это никак на нее не влияет, но по ночам… В общем, у нее сумеречная спутанность.

Я нахмурился.

– Что это?

– Сумеречное расстройство сознания – это что-то вроде припадка, когда у нее появляются галлюцинации, панические атаки и все в таком духе. В этот момент Лисс одновременно в полусне и в полусознании. Иногда по ночам она подскакивает, переживая ту ночь снова и снова. Я уже знаю, как успокоить и уложить ее. Но в этот раз ты стал первым нашим зрителем.

Марио грустно усмехнулся.

– Она обычно не помнит об этом. Только очень редко, если напомнить…

– Почему никто не знает? В смысле… это же болезнь, нет?

Хилл, кажется, разозлился.

– Это не болезнь. Она не больна! Это просто… след. Последствия того, что было. Когда-нибудь она забудет, и сумеречная спутанность уйдет. И, господи! Если бы кто-то знал… Алесса всегда старается быть сильной. Она стыдится и ненавидит эту слабость в себе. Если кто узнает – она умрет со стыда. А если узнает, что ты в курсе – я даже не представляю… Ты для нее большой авторитет. А это отклонение – дефект, порочащий ее. По крайней мере, она так думает. Ты ведь сам все видел.

– Она такая напуганная и шокированная, когда в припадке… – пробормотал я.

– Вот именно. Послушай, Киллиан, ты едва знаешь меня, а я едва знаю тебя. Но давай договоримся: теперь ты в курсе и… помогай ей, ладно? Не заставляй мучиться, не привязывай ее к себе. Ей достаточно проблем в жизни. Просто будь хорошим наставником. И лучше забудь о том, что было этой ночью, если не планируешь на ее счет что-то серьезное.

Марьен встал, пытаясь отойти от этого тяжелого разговора. Он направился к двери, а я за ним следом, в сторону раковины.

– Я обещаю, сделаю все, что смогу. Но если она заметит, что я подталкиваю ее…

– Значит, позаботься об этом тоже, – отрезал Хилл.

Он глянул на меня, а через секунду вышел, задвинув стеклянную дверь. Я задумался, принявшись чистить джинсы салфетками.

Это было… неожиданно.

Образ Алессы Хилл поменялся в моей голове. Теперь она казалась не просто дикой и чокнутой… Точнее, она такая лишь снаружи. Пытается быть сильной и уверенной, пряча то, что смерть матери полностью разрушила ее. По ночам Алесса сходит с ума, переживая тот день снова и снова. А утром умывается, приходит в себя и снова изображает бесстрашную и общительную девушку. Словно напоминая себе о прошлом, она постоянно сдает кровь. Нещадно тратит свою четвертую отрицательную…

Я впервые вижу подобного человека.

Я ведь очень проницателен. Но Алесса не дала мне ни секунды усомниться в себе. Я видел ее только ухмыляющейся, смеющейся или хмурой. Но не напуганной. Не впадающей в истерику. И я не должен был это видеть. Но волей случая я оказался там, где не должен был, и теперь знаю то, что не должен знать. А может, это и к лучшему. Теперь я больше знаю о ней, и, на самом деле, это радует. Она не такая простушка, какой казалась изначально.

Существуют такие люди, которые, переживая тяжелые и мучительные события, остаются на людях светлыми и веселыми. Быть может, они играют на публику. Может, это все лишь обертка, и внутри им очень плохо. Но это не так важно: главное – показать, что у них все в порядке и им не требуется сожаление.

Они выше этого.

Они переживают боль самостоятельно, справляясь с этим всеми силами. Такие люди достойны уважения.

Такой была и Алесса.

И это меня поразило. Съедаемая воспоминаниями внутри, она могла прыгать и скакать, надоедая мне. Улыбаться и глупо шутить.

Но не плакать.

Легка на помине. Хилл влетела в корпус, едва я успел повернуться, чтобы сесть обратно на диван. Немного влажные волосы торчали в стороны. На ней была белая футболка и джинсы, в руке зонтик.

Девушка тоже не заметила меня, проскочив в зал и оказавшись у своего шкафчика. Оттуда она выудила красную спортивную куртку, натянула на себя и собралась обратно. Но вздрогнула, увидев меня, и ахнула.

– Черт! Я не заметила тебя. Это было очень страшно.

Я улыбнулся и пожал плечами, сжимая в руке колочок салфетки. Я стиснул его сильнее и промолчал.

Хилл нахмурилась.

– Ты свалил под утро.

– Я и не засыпал с тобой, – соврал я.

Я ведь с ней не засыпал. Потому никаких приступов не видел.

– Бред. Я тебя помню, – ответила она.

Я немного занервничал, проклиная ее память. Рука взмокла, и я стал сжимать комок сильнее, скручивая его пальцами.

– Я дотащил тебя до спальни и ушел.

Я врал, и ничто не могло выдать меня. Лицо абсолютно спокойное, только руки сжаты в кулаки.

Хилл смотрела на меня. Пристально, не отрываясь.

Потом ее лицо расслабилось, и она улыбнулась.

– Ясно. Я плохо помню, что было. Мне казалось, я танцевала с Саймоном, хотя ты запрещал. Потом все стерто. Проснулась уже в спальне. Правда я уверена, что спала с кем-то… Но раз ты говоришь, что со мной не ложился, я тебе верю. Наверное, Марио кровати перепутал.

Алесса опустила золотые глаза в пол, силясь вспомнить хоть что-то еще. Я подошел ближе к ней. Она стояла у парты, опершись на нее. Я оказался напротив.

– Больше ничего не помнишь?

Девушка поджала губы.

– Нет.

Внутри я обрадовался, но в то же время ощутил разочарование. Она действительно не помнит своих приступов. Или врет? Но если бы помнила, разве она удивилась бы мне? Значит, правда, совсем забыла.

Но разочаровался я в другом.

– Ты не помнишь, как мы танцевали? – бесстыдно спросил я.

Алесса хитро ухмыльнулась, ее глаза заблестели.

– Это я помню, просто сделала вид, что забыла. Вдруг тебе было неловко и ты не хочешь об этом говорить? Или жалеешь о том, что делал…

Я застыл. Какого черта она так говорит?

– С чего это мне жалеть?

Она рассматривала мои синие, потемневшие в тусклом свете глаза. Опустила взгляд на губы, на шею, затем снова подняла вверх.

– Я же знаю, как ты ко мне относишься. Наверное, ты боялся, что я могу влюбиться в тебя. Но не волнуйся: этого не будет.

Ком подступил к горлу. Я усиленно пытался сглотнуть его, но внутри было ощущение, словно все забито. И одновременно пусто.

– Мне нравится Саймон.

Ей нравится мой друг. Понятно.

– Это плохая идея, – ответил я абсолютно равнодушно. – Знаю, тебе не нужны любовь и забота, ты сильная… Но он тебе совсем ничего не даст.

Я прекрасно знал Саймона. Ему не интересны серьезные отношения. Он музыкант, играет в группе. Последнее, что ему нужно, это постоянная девушка. И он с Марио ни о чем не договаривался. Ему нет дела до психического состояния Алессы.

Хилл встала ровно, оторвавшись от парты. Она надулась, скрестив руки на груди.

– Что это значит – «не нужны любовь и забота»?

– Ты вроде как самодостаточная и сильная. Разве тебе это нужно?

Алесса тихо усмехнулась, засмотревшись на капли на прозрачном стекле.

– Большинство девочек мечтают о любви и семье. Просто это не по каждой видно. Ведь не всякая девочка носит платья, красится, играет в хозяйку и кичится своей женственностью. Есть девочки, которые сильнее других. Они смелые, они не плачут, готовы защищать себя и стоять до последнего. Им приходится такими быть. Но это не значит, что им не нужны защита и любовь.

Бумажный комок выпал у меня из пальцев, когда Алесса направилась к двери. Она отодвинула ставни, напоследок глянув на меня, и улыбнулась.

– Сегодня не будем заниматься, ладно? У меня очень болит голова и температура. Эта ночь далась мне как-то нелегко. Наверное, выпила много.

– С какой стати он вообще тебе нравится? – уперто продолжил я.

Лисс театрально закатила глаза. Улыбка пропала с ее губ.

– Не знаю, понравился и все. Нам было весело на вечеринке. Он добрый, интересный и обратил на меня внимание. Почему бы и нет? Марио все равно, тебе, кажется, тоже. Я что, не имею на это права?

Она испытывающе смотрела на меня. Я выдержал этот взгляд, ответив едва ли не сквозь зубы:

– Не думаю, что он тебе подходит.

– А тебе и не надо думать об этом, Киллиан, – ответила Лисс. – Думай о той, которая сидела вчера у тебя на коленках. Думай о работе. А со своими чувствами я сама разберусь.

Она вышла на улицу и зашагала прочь.

А я понял, что ненавижу Саймона.

Потому что завидую ему.

Глава 6. Не усложняй все поцелуями

Переходя дорогу, я инстинктивно обернулся. Мне не нужно было таращиться по сторонам, волнуясь, что меня собьет машина. А вот процент того, что Алессу кто-то собьет, думаю, высокий. Поэтому я взял ее за руку, потащив за собой. Она стала недовольно ворчать о том, что уже не ребенок.

Но меня мало волновали слова человека, магнитом притягивавшего к себе неприятности.

– Тихо, – заткнул я ее. – Будешь возмущаться – оставлю на дороге.

Она сразу замолчала. Все верно, ведь целое утро ныла, что хочет пойти со мной. И я сдался под гнетом ее уговоров.

Мы шагали по улице, пересекая людный переулок. Машин было достаточно, как и народу. Все куда-то торопились, обсуждали что-то. Группы туристов то и дело фотографировали все, что попадалось на пути. Некоторые засматривались на меня, видимо, узнав популярного серфера, другие не видели ничего дальше собственного носа, и их приходилось обходить. День стоял теплый, как обычно. Хотя небо понемногу затягивали тучи, но был легкий ветер и палящее солнце, которое перекрывали облака. Я с удовольствием нежился в его лучах: не переношу жару, равно как и холод. Мне нравится что-то среднее. Поэтому сегодня я смог спокойно накинуть футболку и джинсы, не боясь взмокнуть от жары. Алесса же по-прежнему ходила в шортах, спортивной олимпийке и футболке.

Утром я сказал, что ухожу к Саймону на репетицию. Он и его группа, название которой я вечно забываю, решили выступать на ближайших соревнованиях по серфингу. На тех самых, к которым я готовлю Алессу. Саймон сказал, что составил список треков и хотел бы мне их показать. Стоит ли говорить, как сошла с ума Хилл, узнав об этом?

Ведь ей так нравится этот чертов Саймон. Ведь ей так хочется послушать его.

Да, он крутой. Девочки западают на таких. От одной мысли об этом я начинаю злиться. Стаймест ведь ничего не знает о проблемах со здоровьем Хилл и, если начнет с ней встречаться, тут же бросит.

А так нельзя. Марьен просто убьет его. Да, Хилл достаточно худой и по сравнению с Саймоном наверняка слабее. Но он легко выйдет за счет своей «братской ярости», которая появляется, если обижают его сестру. Ведь когда он угрожал мне, на шутку было не похоже. Его золотые глаза буквально почернели от злости.

Лично мне совсем не хочется бесить этого парня. Я знаю, что уделаю его, но дело в морали… в совести. А я достаточно совестливый. Или просто зануда, а Саймон нет. Наверное, поэтому Алесса и выбрала его.

Я нахмурился. Я мыслю так, будто бы хочу, чтобы Алесса запала на меня. Нет, нет и еще раз нет, мне не нужны такие проблемы. Мне просто не хочется, чтобы она западала на кого попало. А ветреный музыкант и придурок Саймон Стаймест едва ли подходит на роль хорошего парня.

– Чего молчишь? – подала голос Алесса.

Она посмотрела на меня снизу вверх и кивнула на свою руку, показывая что-то. Я опустил глаза и с удивлением заметил, что все еще сжимаю ее запястье.

– Может, отпустишь уже? Мы давно перешли дорогу.

Я разжал пальцы, и мне захотелось удариться о что-нибудь головой. Я так крепко задумался, что протащил ее за руку несколько кварталов.

– Чего раньше не сказала? – недовольно спросил я. – Или понравилось?

Она пожала плечами и поджала губы.

– Только подумай об этом, – грозно сказал я. – Главное правило нашей с тобой работы – не влюбляться.

– Да сдался ты мне! – воскликнула Алесса. – Может, ты и классный, но часто бесишь своим занудством.

Я скривился и опустил взгляд на Хилл. Она посмотрела на меня в ответ, сдерживая улыбку. Видимо, это шутка. Вот задира! Лисс рассмеялась, и я тоже не смог сдержать улыбку.

Как же с ней бывает легко. Просто говорить ерунду, а потом смеяться.

Спустя некоторое время мы оказались в студии Саймона. Вообще-то, он часто бомжевал. Зарабатывал только музыкой, поэтому ему часто не хватало на аренду жилья. Единственное, что было у него за душой, это старый гараж, доставшийся в наследство. Он находился в не очень благополучном районе северной части Гонолулу, где стояла целая сотня таких вот одинаковых грязных гаражей. В нем была куча разного хлама, немного вещей самого Стайместа и музыкальные инструменты.

Когда мы с Лисс добрались, она принялась восхищенно рассматривать обстановку. Грязные ящики, барабанная установка, две гитары и микрофон. В углу лежал ржавый саксофон, ведь изначально Сай играл классическую музыку.

Я с недоумением посмотрел на свою чокнутую. Как можно приходить в восторг от этого помойного ведра? Я понимаю, ей всего лишь восемнадцать, а в таком возрасте приводит в восторг любая ерунда. Но обычно влюблявшиеся в Саймона девчонки сразу отходили, едва завидев его «хоромы». А эта все еще держится. Крепко он ее зацепил, наверное.

Я нахмурился.

– Киллиан Кастеллан! – услышал я голос друга. – О, ты и свою маленькую подружку захватил?

Саймон ухмыльнулся. Он не побрился, но был чисто и опрятно одет сегодня. Это странно, ведь, если не ошибаюсь, сейчас он живет именно в этом гараже. Где тут мыться?

– Привет, – улыбнулся я ему и похлопал по плечу. – Знаешь, ты мог бы отправить мне свои треки на почту, а не пытать своей музыкой вживую.

Саймон проигнорировал мою реплику, посмотрев на Хилл.

– Привет, Алиса.

– Алесса, – поправила она и натянуто улыбнулась.

– Верно, – чуть пристыженно ответил Сай.

Но я видел, что стыдно ему не было.

– И как называется ваша группа? – с интересом спросила Лисс, рассматривая инструменты.

– «Эрранс»[1].

– Почему?

– Не знаешь латынь?

Я тихо усмехнулся. Саймон спросил про латынь так, будто это был вопрос наравне с «Ты что, не знаешь какая сегодня погода?» Словно знать латинский – это нечто само собой разумеющееся. Алесса, естественно, покачала головой, слегка пораженная вопросом. Да, глядя на Сая, явно не ожидаешь от него такой эрудиции, знания латыни или научных трудов на тему сингулярности. Но он умел удивлять. Часто оказывается, что такие бродяги еще и очень образованные. Диссонанс какой-то.

– Выучи латынь, тогда и узнаешь смысл названия. – Саймон отвернулся и направился к инструментам. Стал настраивать микрофон, а другой парень, которого я почти не знаю, занялся гитарой и барабанами. Затем Сай взял в руки свою соло-гитару и принялся крутить колки[2].

Мы с Алессой сели на диванчик. Я заметил, как она надулась, уставившись в одну точку.

– Что с тобой, чокнутая?

Она нехотя глянула на меня.

– Он всегда такой грубый?

Точно. Раненое девичье сердце не перенесло грубости Стайместа.

– Он не грубый, просто бывает равнодушным. Или нарочно издевается.

– Нарочно?

– Принцип школьных косичек. Знаешь такой?

Алесса медленно покачала головой. Я сам придумал этот принцип, который всегда работает.

– Ну, иногда парень специально задевает девушку, потому что она ему нравится. Как малолетки девчонок за косички в школе дергают. Я назвал это «принципом школьных косичек». – Хоть мне и не хотелось, чтобы они были вместе, видеть расстроенную Лисс оказалось еще хуже, поэтому я решил немного подбодрить ее.

В золотых глазах Хилл появились проблески понимания. Хотя я сомневался, что Саймон нагрубил из-за того, что Лисс ему нравилась. Вряд ли у него был к ней истинный интерес, а если даже и был, то я не хотел этого. При мысли, что он сделает ей больно, мне становилось нехорошо.

Дурной знак.

– Ладно, сейчас начнем, – донесся голос Саймона. – От громких и дерзких песен к лирике, да?

К барабанной стойке направился Майло Андервуд, двадцатитрехлетний парень, куратор нашего университета. Крепкого телосложения, ростом чуть выше среднего. У него были каштановые волосы до плеч, черные глаза и мертвенно бледная кожа, которая делала его холодный и спокойный взгляд еще более жутким.

Я знал, что он куратор на факультете искусства. Преподаватель спецкласса, где учится Марьен. В этом мы с ним братья по несчастью: оба страдаем от натиска чокнутых Хилл.

Майло махнул мне в знак приветствия, а сам сел за барабанную установку. Парни начали играть, выдавая громкую, динамичную, но классную музыку. Я уже видел, как Хилл напустила слюней, глядя на поющего Саймона.

Черт, если так продолжится, то я ее потеряю. В том плане, что она встрескается по самые уши. Может быть, стоит с ней поговорить? Я же не для себя. Просто хочу уберечь ее от лишнего расстройства…

Ощутив усталость от всех этих тяжелых мыслей, я прикрыл глаза и попытался забыться.

Должно было помочь.

Но не сработало.

* * *

– В целом, бывает сложно, – сетовал Майло. – Этот засранец не признает мой авторитет. Он ужасно самовлюбленный и уверен, что круче едва ли не самого Да Винчи. Каждый день приходится унижать его, чтобы сбить спесь. Но я все равно люблю работать с ним.

– Это мазохизм, – парировал я. – Работать с тем, кто тебя бесит. Он же тебя бесит, признайся!

Лично я точно занимался мазохизмом. В последнее время у нас не клеилось с Лисс, меня раздражали ее непонятные отношения с Саймоном. И что я сделал в связи с этим? Пришел к ним. Молодец, Киллиан, ты высший разум.

– Подбешивает иногда. Но мне нравится преподавать, и я люблю спорить с Марио. Учить его, видеть, как он начинает разбираться в той или иной теме благодаря мне. Знаешь, однажды эта работа здорово помогла мне в жизни, оставила на плаву. И я не откажусь от нее только из-за того, что у моего студента буйный нрав.