скачать книгу бесплатно
– Обещаешь?
– Обещаю.
– А еще сегодня я кое-что поняла про нашу заказчицу. Помнишь, я писала ее историю в посте?
История была затертой, драматически выверенной и, откровенно говоря, такой «по-инстаграмски» шаблонной, что даже не верилось, что это правда. У нашей героини, сорокалетней блогерши, развод, пятилетний ребенок на руках и, разумеется, сложный период в жизни. Она хочет устроиться уборщицей хоть куда-нибудь, но тут ее мама решает отдать ей деньги, которые собирала на собственные похороны и дорогущий гроб.
На них наша героиня открывает частный детский сад «Скворечник».
– Я сегодня вспомнила этот пост и поняла: мама копила деньги на гроб, а доча купила скворечник – ту же коробку из дерева. Мне кажется, это просто уморительно. – Не знаю, почему меня так распирал смех, но, кажется, Иве эта шутка тоже зашла. – Мама копила на гроб, а доча сделала скворечник.
Чуть позже Ива ушла спать, а я села наобум писать чертов чек-лист про женское счастье.
Написала что-то на отвали, а потом подумала, какой чек-лист был бы у меня.
И, пока я его составляла, поняла одну вещь про свою депрессию.
Иногда я вижу ее. Словно тень, которая каждый раз принимает разные формы. Стеснительный ребенок, который опасается зайти в гости и стоит в дверях.
Я смотрю на свою депрессию и говорю: я буду шутить, пока ты не уйдешь.
Иногда мне становится невыносимо плохо. Я не знаю, как это объяснить. Иногда кажется, что в горле плотина, а тело болит каждой клеткой. Болит так, будто… я – замедленный взрыв. И взрываюсь слишком долго, так, что каждая клеточка кожи медленно отрывается от другой. Органы, мозг, кости медленно-медленно идут трещинами.
Какой идиотизм. Это слишком пафосно. Слишком красиво. Я не заслуживаю такой красоты. У меня всего лишь болит тело, просто как-то по-странному болит, да и все.
Я не заслуживаю даже красивого описания боли.
Хочу, чтобы об этой ужасной ночи, когда я не могу сомкнуть глаза, когда мне слишком плохо и больно, сняли «тик-ток».
Да, я хочу быть коротким видео с дешевыми спецэффектами и дурацкой попсовой музыкой. Хочу быть шуткой, быть несерьезной.
Я не хочу быть собой. Я слишком устала.
Выдыхай, Тома, где болит. Так рассказывала Ива про свою йогу: выдыхай, где болит.
Я задыхаюсь в ужасном сухом кашле, таком, что глотку дерет, скручиваюсь всем телом и почему-то трагично свисаю с кровати головой вниз. Легкие болят, а горло будто расцарапали вилкой.
Смотрю на свой чек-лист, на свою шутку. 25/25. Уморительно. Это же смешно, смешно, да?
Теория превосходства. Смеется тот, кто победил. Тогда в этой игровой агрессии, этом «роаст-баттле» моим оппонентом будет депрессия. И я буду, буду, буду про нее шутить.
Не знаю, как пережить эту ночь, она кажется нескончаемой. Хочу, чтобы в дом ворвались грабители и огрели меня по голове, чтобы можно было хоть как-то заснуть.
Ненавижу ночь. Ненавижу. Могу назвать кучу выдуманных причин: потому что темно и тихо, потому что холоднее, потому что нужно спать. Нет, я знаю, почему я ненавижу ночь: потому что мне не на что отвлекаться. Я наедине с собой, а хуже пытки я и не знаю.
Какое-то время я уговариваю себя заснуть, представляю перед глазами белый лист, считаю овец, глубоко дышу через нос. Но все так же больно.
Депрессия – это не приступ. Депрессия не всегда имеет причину. Депрессия – это «мыш», и она «кродеться».
Почва твоего мозга подгнивает заранее, и в какой-то момент ты осознаешь: тебе невыносимо. Но тебе и до этого было невыносимо, ты просто жил под анестезией привычки, в слепой уверенности, что с тобой все в порядке.
Сегодня я приму двойную дозу «Новакса».
Давай, Тома, примирись уже с собой и засни. Нет ничего страшного. Просто засни. Одна. Без помощи.
Но в какой-то момент я сдаюсь. Беру телефон и включаю приложение, которое будет подкидывать мне забавные короткие видосы до лютой бесконечности. Тупые, корявые, не всегда смешные. Корчащиеся дети, крикливые подростки, идиотская музыка. Вот оно, мое болеутоляющее – чужая тупость.
На следующий день я отправилась посидеть у Бориса, в надежде, что его смурное лицо хоть как-то замотивирует меня доделать чек-лист «Женщина в счастье». На «свой» чек-лист у меня ушло пять минут от силы, а над этим я сижу уже месяц.
В итоге я снова открыла пустой вордовский файл, попросила Бориса побыть моим comedy buddy[26 - Человек, на котором тестируют наработки в шутках для будущих выступлений.] и разогнать материал.
– А у вас такое было? Вы пошутили про своего друга, а он лишил вас работы? – Услышав это, Борис нахмурился, хлебнул виски и сделал затяжку. Курил он прямо в комнате, используя в качестве пепельницы любые емкости: кружки с чаем, пустые бутылки, упаковки от йогурта.
– Во-первых, – ему явно претила моя компания, но вернуться в Люберцы я не могла, как и, разумеется, к Иве: слишком долго я у нее просидела, – по правде говоря, Артур никогда не был тебе другом.
Это была та истина, которую я не хотела принимать, чтобы не просрать эффект драматизма.
– Во-вторых, работы у тебя нет и не было. Как можно уволить стендапера?
– Видимо, возможно! Для меня в области проебола нет ничего невозможного! – Я всплеснула руками, пытаясь говорить о своих страданиях в праздничной, оптимистичной манере.
Борис из-за своей приличной работы сценариста мог позволить себе шикарные апартаменты, но, к сожалению, вдали от какой-либо цивилизации. Студию с шикарным и даже чуть вычурным евроремонтом он делил с сиамской кошкой Голди, на которую, как оказалось, у меня аллергия.
Краткий пересказ событий: я пришла на репетицию съемок в клуб «Гагарин» вся такая довольная и распрекрасная, набрав материала за последние полгода, чтобы проверить на режиссере и сделать выборку. Режиссер, тот самый, с кабельного канала, посмотрел на меня тем же сочувствующим взглядом, что и работник «Бургер Кинга», когда сказал, что не продает сырные наггетсы.
– Поговорите с Артуром, – единственное, что он произнес, оставив меня в полной растерянности.
Когда Артур зашел в клуб, я увидела его гадкую ухмылку и сразу же поняла, в чем дело.
Эта сука меня отстранила, прикрываясь, что я не формат, что еще не готова, что он якобы разговаривал с дирекцией канала. Вранье. Полное, мать его, вранье.
Он говорил это сквозь мерзкую улыбку, пока я не могла и пошевелиться. Я слушала и слушала, вся онемев, просто ожидая, когда это закончится.
– Тем более что тот инцидент в «Бургер Кинге…» – упомянул он вскользь, но с явным удовольствием, зная, насколько мне за него стыдно.
Я с силой вдавила отросшие ногти в кожу ладоней, чтобы все мое сознание было сконцентрировано на боли, а не на его мерзкой, самолюбивой, отвратительной физиономии, не на ухмылочке, что висела как победоносный флаг.
Я пыталась внушить себе, что он прав и правда говорил с каналом, что лучше мне подождать и попозже у меня обязательно появится шанс. На одну секунду я смогла себя в этом убедить, смогла даже поверить в это, пока он не произнес:
– Тем более что, Томик, ты сама говорила, что ты босс не нашего уровня.
Он подмигнул, развернулся и ушел. Я на негнущихся ногах, прилагая массу усилий, чтобы казаться нормальной весь этот короткий променад, покинула клуб «Гагарин», остановилась у светофора и смачно разрыдалась.
Никто за меня, разумеется, не вступился. Я приехала на квартиру в Люберцах, пока там никого не было, быстро взяла вещи и хотела отправиться к Иве, но у меня не хватило смелости снова портить ее идеальную жизнь. В итоге пришлось идти к Борису. Пустил он меня с большой неохотой, по слухам зная, что произошло. Тем более что тогда, в том проклятом «Бургер Кинге», он был рядом, был единственным, кто хоть что-то сделал.
– Ты в Москве живешь, иди в другой клуб.
– Лучше «Гагарина» ничего нет! Ты же сам знаешь!
– Тогда на ТВ.
– Не нужно мне это ваше ТВ.
– Ой, вы посмотрите на нашу Тому-не-хочу-быть-богатой-и-знаменитой! Да ты просто тащишься от возможности себя пожалеть!
Я, признаюсь, с долей драматизма приняла еще одну таблетку «Новакса», наблюдая, как лицо Бориса из взбешенного становилось жалостливым.
– Том, еще неделю, окей, без проблем, можешь пожить у меня. Потом либо возвращайся к пацанам, либо к Иве. Я хотел бы сказать, что делаю это ради тебя, но нет, я делаю это ради себя, потому что от тебя любой взвоет. Прекрати уже жалеть себя и займись делом. Ну поругались вы с Артуром – отсоси ему, и дело с концом.
А потом хмыкнул и сказал больше себе:
– Отсоси, и дело с концом, а неплохо. – И пометил что-то у себя в блокнотике.
Я и сама как будто подозревала, что Артур просто хочет моих унижений, хочет сделать меня еще одной жертвой лесопилки, очередным бревном и это могло бы решить все мои проблемы. Но меня начинало тошнить от одной мысли об этом. К тому же, ну, пустил бы он меня снова в шоу, я бы смогла выступать в «Гагарине», но отношение ко мне не изменилось бы, видео с камер «Бургер Кинга» никуда не денется, мой диагноз не пройдет сам собой.
У меня была неделя, чтобы найти работу, жилье и как-то начать жить. Я спала по пятнадцать часов и чувствовала себя разбитой, о каком чек-листе «Счастливой женщины» могла идти речь?
А затем случилось нечто совсем странное: зазвонил телефон. Раньше мне звонил только МТС, напомнить про огромную задолженность по счету. Звонили из стендап-клуба «Гагарин», и это было самым странным.
У администратора Степана явно были дела поважнее, чем работать моей личной секретаршей, поэтому он говорил с явным раздражением.
– Тебя заказали.
– Че? Как пиццу?
– Том, не знаю, пришла женщина, требует твой номер, хочет заказать.
– Я свадьбы не веду, в кальянных не выступаю, – других вариантов у меня в голове не было.
– Блин, Том, мое дело – только номер передать, дальше сама разбирайся. Ты выступать на следующей неделе не планируешь?
– Нет, не планирую, – процедила я сквозь зубы.
Записав номер, я, разумеется, позвонила не сразу. Долго пялилась на листок, муторно перебирая все варианты, кто и как может меня заказать. Мне кажется, что мой мозг просто физически неспособен предложить другие варианты, кроме каких-нибудь дурацких корпоративов и свадеб. Борис подкинул идею, что она могла быть с какого-нибудь канала, куда нужны девочки-стендаперы, или, может, это на какой-то фестиваль. А потом добавил так, промежду прочим, не отвлекаясь от блокнота:
– Может, это продвинет сюжет…
Как же он был прав.
Женщина на том конце провода предложила встретиться в одной из сети кофеен, где я могла позволить себе только воду. По телефону голос казался немного взволнованным, она сказала, что у нее предложение «деликатного характера». Борис промычал: «А-а-а, всего лишь проституция».
На старую извращенку она была одновременно похожа и непохожа. Ей было явно за сорок, но она тщательно следила за собой. Худая, подтянутая, одежда дорогая, как и немногочисленные, но изысканные украшения. В ее присутствии сразу чувствуешь себя неловко за свою неопрятность. Ее аккуратность доходила до педантичности. Я не сразу подошла к ней, изучая от входа в кофейню. Она нервно поправила приборы и убрала какую-то соринку со стола, сильно изменившись в лице. Интересно, как изменится ее лицо при виде моих спутанных волос?
Изменилось, конечно, не в лучшую сторону.
– Меня зовут Диана Новак.
– Твою же мать, – шепнула я. – Извините, но нет. – Я тут же встала с места, от этой суки надо избавиться сразу. Не могла она быть никакой однофамилицей, эту семейную мерзотность в глазах я распознаю сразу.
– Тамара, прошу вас. – Она даже поднялась с места. Парочка официантов обратила на нас внимание. Я вспомнила «Бургер Кинг», поэтому все-таки спокойно вернулась за столик, просто чтобы не удовлетворять их тягу к «хлебу и зрелищам». – Спасибо, – добавила она совсем тихо, превозмогая себя. – Хотя бы просто выслушайте.
Я сама себе повторяла, что Диана ничего не знает. Прошло уже четыре года, может, даже больше. А если бы она знала, то не поверила бы. Матери физически не могут верить в ублюдство собственных детей.
– Ты помнишь Акселя? – добавила она с тревожной улыбкой, смотря мне в глаза.
Как я могла не помнить Акселя? Двухметрового змееныша с холодным, властным тоном, мутью в глазах, лицом ангела и телом Давида, с такой тьмой там, где должно быть сердце, что этому оттенку черного еще не придумали названия.
Акселя, без души, но с душком. Акселя, который, если бы стал мороженым, то это было бы мудак-флури с мудачьей крошкой и сиропом со вкусом мудака. Акселя, которого можно увидеть, если вбить в «Гугл» слово «перламутровый».
Аксель, мой одноклассник, лирический герой всех моих выступлений, человек, который чуть не свел меня в могилу и одновременно дал повод жить. Ненависть к нему – единственное, что поддерживает меня лучше всяких таблеток.
Я так много думала и одновременно старалась не думать о нем, что для меня он перестал быть из плоти и крови, превратившись во что-то настолько личное и неотделимое, что я забываю, что он не элемент в моем организме, а, сука, человек со своей семьей и прекрасной жизнью, человек, который ходит и дышит. Хотя, судя по глазам его матушки, в последнем есть повод сомневаться.
– Помню. – Я опустила глаза, а Новак, напротив, смотрела не отрываясь.
– Дело в том, что Аксель уже долгое время страдает от депрессии.
Я не сдержала саркастичного смешка, с удовольствием подмечая, что Вселенная – жестокая, но справедливая тварина. Если раньше я злилась на нее за свои провалы, то теперь в полной мере ей благодарна. А тем более благодарна, что эта информация до меня все-таки дошла. Я ведь приложила все усилия, чтобы наши пути с Акселем Новаком не пересекались: уехала в Москву, которую он ненавидел, избегала любых связей с бывшими одноклассниками, даже уговорила маму переехать в Пушкин, дабы мне лишний раз не перемещаться по Санкт-Петербургу. Хотя, я знала, Аксель сейчас точно не в России. Но занести на родину его могло в любой момент.
– Мы перевезли его в Данию, в Колдинг, там он живет последние несколько месяцев. – Она замолкла. – Если это можно назвать жизнью.
На телефоне выскочило уведомление: выложить чек-лист.
– Подождите секунду. – Как же вовремя меня застали мои немногочисленные дела. Я зашла в «Инстаграм» продуктивной счастливой мамаши, которой делала посты последний месяц, и шустро выложила нужное.
– Да, конечно.
Мне по-прежнему хотелось встать и уйти, но, с другой стороны, тянуло узнать все подробности его «клинической депрессии» и несчастной судьбинушки.
Что такое Колдинг, я не знала. Все, что я знала о Дании, – это «Лего». Я даже не понимала, где географически находится эта страна. Зато помнила, что существует фармацевтическая компания «Новакс», владельцем которой был отец Акселя. Ее штаб был где-то в Финляндии или Швеции, в общем, на севере, и занималась она поставкой скандинавских лекарств в Россию.
И знала я это потому, что так было написано на моей упаковке «Новакса». Мама как-то сплетничала о том, что у Новаков огромный бизнес и прочее, и как же удивительно, что они учатся в нашем лицее.
А лицей был о-го-го какой. И вряд ли бы там училась я, если бы мама не преподавала английский в младших классах.
– Он не встает с постели, не покидает комнату, не разговаривает, почти не ест. – Она сжала кулаки. – Однажды он улыбнулся. Вышел на кухню за стаканом воды, мы тогда смотрели телевизор. Он остановился и улыбнулся.
Вот только Аксель не улыбается. Аксель усмехается. Подло и гадко. Когда кому-то больно или плохо, когда кому-то невыносимо.
– Тогда мы смотрели твое выступление.
А. Ну все сходится. Потрясающе.
– Тамара, – как же я ненавидела, когда меня называли полным именем, – ты такая молодец. – Она протянула ко мне руки в неосознанном жесте. Искренности в ее словах не было ни на йоту. – Проделала такой путь.
Мне очень хотелось, чтобы она остановила поток этой вымученной, жалостливой лести. Но у всей их породы маленький запас терпения на хорошие слова.
– Мы больше не можем жить в Дании из-за работы. Муж уже давно уехал, а я стараюсь остаться с Акселем, ведь кто знает, – только не разрыдайся, – что он может с собой сделать.
