скачать книгу бесплатно
Остановись, Ива. Останься той красивой девочкой, за которой я подглядывала в барах и которой завидовала.
– Он сказал… Он говорил это и хихикал. Сказал: «Я думаю, у тебя очень милая сестра».
Не понимаю.
– Я подумала, что это шутка. Точнее, я знаю, что у меня милая сестра, все считают ее милой.
– О нет. – Я закрываю рот рукой, будто смотрю фильм ужасов.
– Он сказал: «Она мне нравится. В этом смысле. Вы мне одинаково нравитесь».
Какой ужас.
– Сколько вы встречались?
– Года… четыре. Дело не в цифре, нет.
Позже Ива расскажет мне о цифрах, расскажет, какое успокоение они ей всегда давали. Как становились ее точкой опоры. Маленький Принц был прав: взрослых волнуют только цифры.
Но только иногда цифры не волнуют. Они шокируют.
– На тот момент моей сестре было двенадцать.
Я выдавила из себя «твою мать» и закрыла рот рукой. Так я реагировала, когда смотрела видео, где болезненно и тупо падают люди. Я чуть не рассмеялась в тот момент, правда, едва-едва не рассмеялась. Потому что, когда я не знаю, как реагировать, я смеюсь.
– И я рассказываю это потому, что тогда решила, что это шутка. Ведь я никогда не понимаю, что именно является шуткой. Табуированные шутки о педофилии довольно модные у многих комиков…
Я ее не слушала. Потому что сама уже думала, как пошутить на эту тему. «Я настолько неудачница, что моему парню понравилась моя сестра, а у нее даже лобковые волосы не выросли…» Прекрати, Тома, это не смешно. Ну смешно же. Ты отвратительная, это трагедия, а не шутка, это…
И тогда я впервые задумалась: кто хуже: тот, кто делает ужасные вещи, или тот, кто пытается над этим посмеяться?
Ива не плакала. Не страдала. Она говорила, и я слушала вполуха. Откровенно говоря, остальное я помню плохо. Антидепрессанты и алкоголь сильно подрывают память. А может, эта история стала для меня настолько важной, что вытеснила все остальное.
Потому что идеальная-идеальная, красивая, уверенная, добрая, искренняя Ива, которая осталась на следующее утро, чтобы помочь мне отмыть все от чертовой муки и окурков, помогла найти квартиру и даже подкинула работу, – эта Ива в прошлом пережила ад. И этот ад ее не сломал, не превратил ее в меня. Этот ад сделал ее такой, что создавалось ощущение, что вся ее жизнь – сказка.
И, как выяснилось впоследствии, ее жизнь и правда была сказкой. Она жила в центре Москвы, в светлой квартире в минималистичном стиле, с высокими потолками, она гладила рубашки, ела овсянку, занималась йогой, писала свои эссе о юморе и улыбалась так, что замирало сердце. Она работала в компании, которая проводила курсы по саморазвитию, читала лекции, бегала на учебу, даже делала маникюр в салонах и куда чаще сидела с вином в ресторанах в окружении таких же красивых подружек, чем в рюмочных.
И если бы не история Ивы, я бы запросто оставила ее в лично выдуманной категории «люди-йогурты». Без токсинов, пребиотиков, жиров и ГМО. Светлые, мягкие, вкусные, полезные. Правильные. Люди-йогурты все из себя позитивные, всегда чистые белые кроссовки, свернутый коврик для йоги, пересказы лекций TED[11 - TED (аббревиатура от англ. technology, entertainment, design; технологии, развлечения, дизайн) – американский частный некоммерческий фонд, известный своими ежегодными конференциями.], постоянное саморазвитие. Люди-йогурты – я встречала их в метро, встречала их в кофейнях, где они почему-то всегда сидят со светлыми ноутбуками с горящим яблоком и пьют раф. Они никогда не приходят в такие места, как «Весло».
Я всегда посмеивалась над ними, потому что понимала: я никогда не смогу стать такой, как они, я слишком сломанная.
Но Ива ведь как-то смогла, и я надеялась, что она меня научит.
Давайте остановимся тут. Мы болтаем, мы обнимаемся, мы обмениваемся пьяными комплиментами, и это ужасное антиновоселье становится точкой, как мне тогда казалось, с которой начинается невероятная дружба.
Но, как я уже говорила, меня зовут Тома, и я коллекционер. Коллекционирую разочарование.
Не забыть после этой тусовки:
– выпить утром «Новакс»
– убрать муку
– историю Ивы
– Иву
– подписаться на нее в «Инстаграме», а не сталкерить каждый день
– шутку про «Овощное жарево»
– шутку про игру на кифаре
– собрать свои вещи
– надежду
Глава 2. Сырные наггетсы
Моя цель – забыть о боли.
Смеяться над болью, уменьшать боль, дразнить боль.
Все это – смех.
Джим Керри
– Мои родители постоянно ставили мне в пример старшую сестру. Мама постоянно ругалась: «Почему ты не можешь быть как Рита?» Вот только Рита умерла при родах. – Короткая проверенная шутка, бьет наповал. – И я говорю: «Мам, ну я ж не настолько плохая». Вот недавно мой однокурсник вылетел из института. Ну не совсем из института, из общаги. Буквально. – Короткая пауза, чтобы подогреть внимание, и совсем беспечное: – Выбросился из окна.
Первую секунду, даже меньше, смех пробивается будто из тяжелого и плотного комка совести, чтобы расцвести и раскрыться полным букетом. Именно так и происходит, когда дело касается того, что большинство называет «черным юмором».
Я же называю это единственно верным способом выживания.
– Так он еще учился на коммерции, по мне, так это деньги на ветер.
Вторая волна смеха, когда сознание уже уловило общую направленность шуток, когда все понимают, что именно их ждет, и смех звучит куда радостнее и свободнее. Я называю это «раскрепощающий смех». Смех под лозунгом «смотри, какая я мразь, и мне за это не стыдно». Мой любимый вид.
Только здесь можно забыть, насколько ты подонок, и посмеяться вдоволь, растворившись в гоготе других подонков. Никаких осуждающих взглядов, никакой ярмарки тщеславия. Здесь мораль забывается быстрее, чем сама хохма.
Да, я хотела бы задержаться на этом моменте, чтобы показать вам контраст. Начнем заново: после антиновоселья прошел год, стендап-клуб, но уже «Гагарин», набитый людьми, три огромные махины камер, кусочек тени режиссера, который покачивается на самом уголке сцены. Вы видите в основном одно и то же: публику, полный зал, грим, три слоя тонального крема, слышите пулеметную очередь хохота, отработанный, отскакивающий от зубов текст, мудрую, высчитанную паузу. Поэтому я и хочу начать с этого, а не с пустых дохлых баров, где раз в неделю проводят открытый микрофон, не с трясущихся рук, невыносимо неловкой тишины, не с меня, в конце концов, нервной, дерганой и неуверенной, с карими глазками, бегающими из стороны в сторону в попытке найти хоть одно радостное лицо.
– Я считаю, что в мире есть два великих изобретения: влажные салфетки и «инста-сториз». Господь, спасибо за «инста-сториз»! – восклицаю я, прижимая микрофон ближе ко рту, чтобы звучать громче, и чуть сгибаю колени. – Господь – сто процентов женщина, если решил придумать «инста-сториз». Я так и представляю: ее бросил какой-нибудь парень, с которым они провстречались, ну, от силы семь дней. И она такая: м-м-м, как же мне показать, что я счастлива, но чтобы ненавязчиво? Землю я создала, но вышло как-то хреново. Варить мыло? Тоже нет. О, точно! «Инстаграм»! – Смех, смех, смех. – И она снимает на видео темную комнату, где звучит громкая музыка, и ставит подпись «тусим». Я сама так делала, когда впервые рассталась с парнем. Боже, я прикладывала столько усилий, чтобы показать, насколько мне плевать на него. И мне, конечно, правда было абсолютно плевать. Настолько, что я поступила в магистратуру и защитила докторскую на тему «Смотри, как мне на тебя плевать, придурок. Аналитика».
Люди смеются по разным причинам, и Ива постоянно шлет куски из своей диссертации на эту тему, но, по мне, их можно свести к двум категориям: когда происходит что-то непредсказуемое и, наоборот, когда происходит что-то предсказуемое. Во втором случае смех выступает как радость узнавания. И я вижу пару лиц, чьи улыбки так и не смыкаются. Они знают: сейчас пойдет коронное – мой бывший.
– Не могу сказать, что мой бывший – бездушная тварь. Нет, он относился ко мне с душой. Я бы даже сказала, с душком.
Я даю им то, что они хотят. Даю им наихудшую версию их самих, даря успокоение, ведь они еще не венец человеческой отвратительности. Они хотят видеть меня глупой, мстительной, параноидальной, неспокойной. Такой, какими не могут видеть себя. В этом задача комика.
Сейчас кажется, что лучше и быть не может. Запись передачи на кабельном, я на пике своей привлекательности. Ну, как сказать, пик моей привлекательности – это детская горка на раздолбанной площадке во дворе. Два метра пластиковых ступенек и быстрый спуск. От красивой женщины во мне меньше, чем от симпатичного паренька из восьмого класса в каком-нибудь селе. Но силами моей подруги Ивы, сворованных образов из Интернета, силами «АлиЭкспресса», храни его господь, я выгляжу очень даже сносно. А большего мне не надо. Женщина-комик не должна быть красивой – это известный факт. Она должна быть чудаковатой. Да ладно уж, на голову отбитой.
На это я и намекаю своим внешним видом: заправленные за уши дохлые, вытравленные волосы, выкрашенные в серый цвет, с отросшими темными корнями; белая растянутая майка, черные подтяжки, огромный серый кардиган, чтобы спрятать запястья; коротковатые широкие джинсы с высокой талией, скрывающие неуклюжую вытянутость фигуры и пухлость от антидепрессантов и, наоборот, демонстрирующие розовые носки в желтый банан. Иногда, но не сегодня, я ношу огромные круглые очки в тонкой оправе, для моего треугольного лица это наилучший вариант. Да, чем богаты, тому и рады. Ни фигуры, ни выразительного лица, ничего такого, чем можно похвастаться в «Инстаграме». Но я считаю, что это к лучшему. Природная красота сильно упрощает жизнь, но в итоге лишает мотивации. Будь у меня задница и грудь, то я могла бы закончить как моя бывшая подруга Дана: в коммуналке, на четвертом месяце, продавая свою мочу дамам, которые хотят подзаработать денег, вымогая у своих парней на аборт. Отличная бизнес-схема – кстати, я ее и придумала.
– Если бы мой бывший был мороженым, то это было бы «мудак-флурри». С мудачьей крошкой и сиропом со вкусом мудака.
Парень за камерой, Артур, кипишует и машет руками, напоминая, что материться нельзя.
– Знаете, мы с ним практиковали БДСМ. Наше стоп-слово было «я люблю тебя». А в конце он меня не спрашивал: «Ты кончила?» – а просто говорил: «Ты конченая». Потом выяснилось, что он вообще не знает, что такое БДСМ, это я думала, что мы мистер Грей с Анастейшей, а на деле он просто меня ненавидел и не знал, как об этом сказать.
Красная лампочка предупреждающе мигает. Время вышло. Я обхватываю микрофон на манер рок-звезды и произношу последнее:
– Вообще, если вы хотите взглянуть на моего бывшего, просто вбейте в «Гугл» «перламутровый» и выберите картинки. У меня все.
Смех смешивается с аплодисментами, я стремительно ухожу за кулисы и слышу какие-то однотипные комментарии своих коллег, быстро гаснущие в эндорфиново-адреналиновой дымке. Я не знаю чего-то такого, что вызывало бы похожие ощущения, ведь в жизни я не делала ничего мало-мальски достойного. Нет никакого примера той дозы адреналина, эндорфина, счастья и гордости, которые возникают в процессе выступления и сразу после. А ровно через мгновение, конечно же, появляются разочарование и усталость.
Потому что, когда сходишь со сцены, у тебя в голове только одна мысль: «Хочу еще».
Все мы – отчасти наркоманы. Только наш наркотик не выкопаешь под деревом в лесу и не закажешь на «Торе»[12 - Tor (сокр. от англ. The Onion Router) – система прокси-серверов, позволяющая устанавливать анонимное сетевое соединение, защищенное от прослушивания.].
– Твое выступление придется покромсать, – миролюбиво замечает Артур, самый симпатичный из нашей кодлы. – Мы ж записываем, материться нельзя, малыш.
Он настолько хорош собой, со своей изящной небритостью, что я прощаю ему пренебрежительное «малыш». Тем более что это прозвище так прочно впилось в меня, что фиг я от него избавлюсь.
Это не лучший мой материал, но комедия в жизни и комедия на камеру – диаметрально противоположные вещи. Телевизионная комедия – окоченевший труп беззубого юмора безвременных наблюдений. Никаких импровизаций, откровений и взаимодействий со зрителем. Все отработанное, выверенное, одобренное, проверенное, четкое, словно солдатский марш.
Мне двадцать один, мое тело – образец несуразности и нескладности, я высококвалифицированный лузер, но уже год – в основном составе стендап-клуба «Гагарин» в Камергерском.
Если бы мне пришлось написать автобиографическую книгу, то она бы называлась «Как проебать свою жизнь. Пособие для чайников». Завалила ЕГЭ, не смогла никуда поступить, ни дня не проработала на нормальной работе, даже СНИЛС не оформила, живу с тремя мужиками, больше месяца не заводила отношений, но зато я смешная.
Вот моя история вкратце, если не вдаваться в подробности.
Которые, вы, в принципе, уже знаете. Я была в московской тусовке, знала Славу и Саву, которых с того антиновоселья и не видела, у меня есть подруга Ива, и она помогла мне изменить мою жизнь.
– Молодец, малыш. – Борис, пузатый, с мерзкой бородкой и умными глазами Стивена Фрая, не отвлекается от своего телефона, произнося это. В одной руке у него трубка от кальяна, в другой – телефон и зажженная сигарета. Выступившие прячутся в пустом банкетном зале, залипая в телефонах и экономя силы на конец съемок, чтобы потом напиться вдрызг и по привычке практиковаться в остроумии. Напротив него сидит уже знакомый Гоша, которого Борис как ветеран не переносит. Юры с нами больше нет, и Гоша нашел себе новую фигуру комедийного отца.
Все, конечно, взбудоражены запуском шоу, только я держусь пессимистичной ноты и добавляю к этим съемкам бесконечное «но». Но это кабельный канал; но это наши первые съемки; но нам спонсировали только три первых эпизода и так далее, и тому подобное.
Ива помогла сделать крутой ребрендинг. Все цеплялись за легенду «Весла», чтили память, но двигаться дальше было некуда. Пришла Ива, сменила вывеску на stand-up-клуб «Гагарин», завела им ютуб-канал, научила записывать подкасты, а дальше уже эстафету подхватил Артур – и та-дам, мы снимаем первый сезон. Мне до сих пор кажется, что все, что он делал, он делал, пытаясь впечатлить Иву.
Большинство комиков считает венцом карьеры явление в ЖК-иконе у кого-нибудь на кухне, меня к подобному дерьму никогда не тянуло. Гоша, к примеру, параллельно снимает свои «тик-токи» или что-то там еще, Борис пишет сценарии к ситкомам, я же держусь сцены, и ничего, по сути, кроме нее, мне не нужно. Я даже не тешу себя надеждами, что мои бывшие одноклассники включат телик, увидят там меня, а потом резво найдут в «ВК» и начнут извиняться напропалую. Уж тем более я не надеюсь, что мама, которая осталась на даче в Пушкине, под Санкт-Петербургом, начнет мной гордиться. Вообще, может, я и не цепляюсь за телик, потому что у меня нет никого, кому мой успех покажется чем-то важным.
Я давно уяснила, что прыгать выше головы слишком больно, что я отношусь к тому малому проценту миллениалов, у которых сроду не было амбиций и желания мало-мальски прославиться. В мою пирамиду Маслоу входит не так много вещей, а на ее верхушке – чужой смех. Семья, карьерный рост и все, за счет чего можно самоутвердиться, – это не мой вариант.
Моя мама говорила: «В жизни есть три важные вещи: семья, работа, месть». С первыми двумя все понятно, под третьим пунктом она явно имела в виду папу, с которым развелась вечность назад. Мой же шорт-лист главных вещей в жизни выглядел бы так: 1) смех, 2) смех, 3) сыр. Вот она, краткая диаграмма моих ценностей. Звучит не шибко впечатляюще, да?
Большинство женщин-комиков любят хвастануть феминизмом, желанием изменить индустрию, куда-то прорваться, устроить где-то революцию, но быстро затыкаются, когда находят того, кто готов выслушивать этот бред ежедневно. Знаю, видела своими глазами за два года работы в клубе.
– Как Ива? – спрашивает Гоша, стараясь скрыть в этом невинном, казалось бы, вопросе легкую озабоченность и личную заинтересованность. Борис не удержался и противно усмехнулся, выпустив из ноздрей две тонкие струйки дыма. Пепел сигареты, которую он так и держал в руках, осыпался на керамику. Гоша бросил на него короткий испытывающий взгляд. Его плечи напряглись в ожидании колкой реплики от ветерана, пока я тоскливо рассматривала фруктовую тарелку.
– Да супер. Помогает мамочкам делать из их «инстаграмов» образовательную платформу.
– Да? – делано удивился он. – И как бизнес?
– Мнимое интеллектуальное превосходство продается лучше всего, – с видом знатока прокомментировал Борис, будто у него был в этом опыт.
Иногда Ива подкидывала мне подработку. Я правила посты всяких околопсихологов, успешных карьеристов и lifestyle-блогеров, добавляя шуточки для разогрева, и получала скромный гонорар.
– Вы же вроде вместе жили.
– Я жила с Даной. Она забеременела, и мы решили, что так будет лучше, – натянуто оправдывалась я, протягивая руку к трубке кальяна. Борис делал вид, что не замечает.
– Что? К неудачной карьере стендапера можно добавить еще и такую же карьеру лесбиянки? – поинтересовался Борис.
– Да, в отличие от тебя, лесбиянка я никудышная.
Борис поднял голову и посмотрел на меня, подняв брови, будто пытаясь понять, что именно я сказала.
– Да, Томик, ты способна на большее, – разочарованно протянул Борис, – чем подобные шуточки.
– Если б это были шуточки, – заметил Гоша. – Так у кого ты теперь живешь?
– Если б ты снизошел до открытых микрофонов по пятницам, а не подписчиков в инсте накручивал, то знал бы, что сейчас я живу у Артура, Ишхана и Гарика.
– А. А я еще по сториз подумал: что-то ты часто у них тусишь.
– Ага. Весь месяц. Ежедневно.
– Да, хорошо, что хоть Артур тут! Единственное светлое лицо, – произнес Борис, намекая, что наша крошечная квартирка в Люберцах – армянское гетто бывших кавээнщиков и только Артур – пример явного славянина, со светлыми глазами и русой бородкой. Хотя от Артура стоило ожидать больше всего проблем, с его лайфстайлом донжуана. Школьная жизнь научила меня никогда не доверять красивым мальчикам. – Артур, конечно, молодец, устроил все это. – И Борис обвел взглядом помещение, напоминая, что это он выбил нам контракт. Хотя было невозможно забыть об этом, весь последний месяц произнося из раза в раз: «Ну, Артур, конечно, молодец».
Томительное ожидание неизвестно как перешло в кутеж из тридцати человек, половина которых – выступающие, а половина – друзья, близкие, общая тусовка, в которой я варилась уже год, с прошлого лета. Мы смаковали съемки, обменивались хохмами, творили всякую фигню. Мы чуть не разнесли чертов банкетный зал, и, пока не закрылось метро, уже треть первоначального состава двинула на нашу квартиру. Я плохо помню все события не только из-за алкоголя (после антиновоселья я пью только вино и в очень умеренных для комика количествах), но и потому, что это происходило так монотонно часто, что вся романтика попросту выветрилась. Но мы приложили много сил, чтобы на этот раз все выглядело хоть каплю иначе.
Наш маршрут рвано шел по точкам: вино – виски – водка – пиво. Кто-то заперся в туалете на полтора часа, видимо, для интимного разговора, кто-то побежал в ближайший магазин покупать сигареты и выпрашивать алкашку после одиннадцати вечера, пока я, Ишхан, Артур и Борис тратили последние силы на поддержку интеллектуальной дискуссии. Борис как образцовый шовинист затеял тему феминизма, настоящий инквизиторский костер, в который щедро подкидывал бревна главный альфач Артур (другое бревно пьяно лезло к нему целоваться, и мы уже не пытались запомнить всех этих жертв лесопилки). Ишхан накинул тему новой субкультуры «винишко-тян», всячески пытаясь разъяснить, кто это, что это и как к этому подкатывать, пока Борис вводил нас в курс этногенеза девчачьих субкультур, начиная с эмо-герл и заканчивая всеми забытыми тэпэшками. Выбора у меня особо не было, я уже заранее по половому признаку была вовлечена в эту беседу.
– То есть, – размахивала я бокалом «Изабеллы», – быть женщиной и пить вино за двести рублей вне дома уже становится субкультурой?
Повисла неловкая пауза, парни закивали головами, заменяя доводы массовостью.
– Раз уж мужики начали делить девушек на условные категории типа «винишко-тян» и «тп», то предлагаю делить и их тоже. Да даже делить особо не надо, одной достаточно – ебланы.
Говорить это было необязательно. Откровенно говоря, я совсем так не считала, просто знала, что аудитория от меня этого требует. Чтобы наш прайд существовал, каждый должен выполнять свою функцию. Мне досталась роль сучки-феминистки, которая имеет право возмущаться, но ни в коем случае не обижаться. Иначе станет «слишком девочкой». Такая роскошь мне непозволительна, если я хочу быть своей в доску.
– Сексистка! – выкрикнул Гоша в шутку, пока Артур скривился и что-то затараторил.
– Ты как-то неправильно произносишь слово «секси», – тут же не растерялась я, но никто особо не посмеялся. Старая и всем знакомая шутка американской классики.
– Ой, малыш, да у тебя просто мужика нормального не было, – наконец Артур произнес нечто членораздельное, но абсолютно бессмысленное.
– Привет, у тебя тоже, – тут же ответила я, ловко перекидывая руку Гоши на плечо Артура. Гоша не растерялся и чмокнул парня в щеку. Все рассмеялись. Артур как альфач не терпел шуток, касающихся его хрупкого конструкта самолюбия.
