скачать книгу бесплатно
– Это Майси. Она капитан харкеров.
– Я слышал, что самые жуткие – венеуры, – замечает Рамеш. – Наверное, поэтому они ходят в черном.
Я смотрю в другую сторону, на мужчину в черной тунике, на бархате вышит белый ястреб. Я склонна согласиться с Рамешем, учитывая то, что лорд Элленби прошлой ночью именно одному из них приказал стереть мою память.
– Я еще не встречался с капитаном рыцарей, – продолжает Рамеш. – Ох, я очень, очень, очень надеюсь, что понравлюсь ему.
– Ему? – спрашиваю я, поглядывая на женщину с дредами на голове.
– О, Эмори, вон та, не капитан. Судя по всему, настоящий капитан уже несколько месяцев отсутствует.
– Почему? – спрашивает кто-то, наклоняясь к Рамешу.
– Никто не знает, – тоном заговорщика отвечает Рамеш.
– Или никто не хочет нам говорить, – замечает Олли.
Я оглядываюсь на Эмори. Каким бы интересным ни казалось отсутствие капитана рыцарей, его здесь нет. А Эмори есть.
– Итак, – говорю я, – теперь я знаю, что люди в зеленом с золотым пером – рееви, но кто вон те ребята?
– Те, что в белом, со змеей вокруг жезла? Это аптекари.
Рейчел начинает что-то говорить, но тут общее внимание привлекает лорд Элленби, и мы все умолкаем.
– Сквайры! – гудит лорд Элленби. – Добро пожаловать в Стоунхендж.
– Он немножко не такой, как та бледная копия, которую вы знаете в Итхре, – скалит зубы Мерлин. – Тот Стоунхендж построен всего лишь людьми. А этот придуман мной и такими, как я.
Мерлин выходит вперед, и то же делает женщина, похожая на сказочную принцессу. Лиф ее платья украшен живыми цветами, а длинная юбка спадает к земле волнами шелка и шифона. Из-под подола выглядывает белая туфелька без задника. Длинные, розовые с золотом волосы женщины распущены, и только они и прикрывают ее плечи. Она разводит руки – и между ними собираются инспайры. Люди вокруг меня ахают, когда искры света начинают танцевать в воздухе и наконец образуют арфу.
– Невероятно… – шепчет Рамеш.
Женщина открывает рот, и мне уже не до ответа.
Ее высокий голос как будто исходит не только из горла, он рождается прямо в воздухе вокруг нас, из костей за нашими спинами, из моей собственной груди. Слова звучат тихо, но они вплетаются в мои мысли.
– Эта история, – произносит голос, – о феях, о первых людях, о той нити, что связывает нас…
Это не совсем песня. В ней отсутствует различимая мелодия, нет рефренов. Но это и не обычный рассказ. Пока женщина поет-говорит, в моей голове вспыхивают картины, словно сон наяву.
– В самом начале, – говорит женщина, – мы скрывались в тенях вашего воображения. Мы были единственными эфемерными творениями инспайров в молодом мире Аннуна. Но когда вы рассказывали первые истории, сидя у костров или рисуя на стенах пещер, вы делали нас сильнее. Вы приходили в Аннун, и мы показывались вам, вкладывали наши жизни в ваше сознание, и, когда вы просыпались, вы принимали наши истории за свои собственные и делали нас еще сильнее. Великие сказки рассказывали вы – об охотах, королевском достоинстве, любви и предательстве. И таким образом нас сделали бессмертными. Отчасти мы люди, отчасти инспайры. И мы не можем умереть до тех пор, пока о нас рассказывают истории.
В начале нас было пятеро. Первым был Отец, вы знаете его как Мерлина. Но у него есть и другие имена: Один, Зевс и Баба-яга.
Вторым был трикстер[8 - Трикстер (англ. trickster – обманщик, ловкач) – архетипический образ в мифологии, фольклоре, религии, озорник и плут. Может быть человеком, духом, божеством, антропоморфным животным.]: Пак и Локи[9 - Локи – бог хитрости, обмана и огня в германо-скандинавской мифологии.], Койот и Ананси[10 - Ананси – культурный герой, демиург, в мифологии некоторых народов Западной Африки, в частности ашанти.]. Третьим и четвертым были воины-близнецы, вон они.
Женщина машет рукой в сторону Андрасты и ее рыжеволосого спутника, и те в ответ склоняют голову.
– Их звали Афина и Арес, Баст[11 - Баст – древнеегипетская богиня радости и любви, красоты, плодородия, домашнего очага и кошек. Изображалась в виде кошки или женщины с головой кошки.]и Гор[12 - Гор – древнеегипетский бог неба и солнца в облике сокола, человека с головой сокола или крылатого солнца.], Ниррити[13 - Ниррити – богиня смерти и разложения в индуистской мифологии.]и Мангала[14 - Мангала – название бога войны Марса (а также планеты) в индуистской мифологии.], Боудикка и Спартак. Я – пятая. Я муза и мадонна, и у меня много имен. Вы можете звать меня Нимуэ[15 - Нимуэ – одно из имен Озерной феи, или Владычицы Озера, в цикле легенд о короле Артуре.], хотя другие знают меня как Муджаджи[16 - Муджаджи – династическое имя правительницы южноафриканского племени, считающейся «королевой дождя».]и Исиду[17 - Исида – древнеегипетская богиня, сестра и супруга Осириса, мать Гора.], Афродиту и Офелию. Наших имен становится больше по мере того, как вы добавляете нас в свои сказки, и каждый раз, когда вы даете нам новое имя, мы становимся еще сильнее. Вы дарите нам бессмертие.
Я смотрю на Андрасту и начинаю видеть разные обличья, которые она принимала за тысячи лет. Я не понимаю, как это происходит и видит ли это кто-нибудь еще, но она как будто меняет форму у меня на глазах, как тени на речной глади. Я вижу ее в одном главном облике – женщина-воин огромного умения и ума, – но вижу также и множество других женщин-воинов: безжалостную королеву и девочку-рабыню, которая учит сестру писать на пыли под их скованными ногами. Душой они – одна и та же женщина, хотя их истории очень разнятся. Я и на поющую женщину смотрю так же и вижу сразу и юную девушку, рыдающую по утраченной любви, и гордую женщину, обнаженную, беременную, с презрением смотрящую на своих почитателей.
А песня-речь продолжается.
– Со временем мы стали для вас богами и богинями. Вы приносили себя в жертву на алтарях, предлагали нам свои души в обмен на каплю благосклонности. И вам этого было мало. Вы желали пробить стену между этим миром и Итхром. Долгие века человечество трудилось над тем, чтобы построить такой переход, но этого не случалось до тех пор, пока мы, феи, не приложили свои силы к тому, чтобы разрушить барьер. Много тысяч лет спустя, когда те, кто строил эти ворота, давно обратились в прах, появился человек, способный править обоими мирами, и звали его Артуром. Это он создал танов, он умолил нас выбрать из множества человеческих существ горстку таких, кто смог бы защищать человечество от его собственного воображения. Но хотя Артур, предатель Аннуна, Великий Предатель, желал бы уничтожить нас, фей, мы выстояли. И теперь каждый год, в то время когда притяжение Аннуна сильнее всего, мы призываем лучших из вашего рода. И вот вы здесь. А теперь ваша очередь начать свои истории.
Песня-речь заканчивается. Сначала я даже не замечаю, что Нимуэ уже молчит, потому что власть этой музыки продолжает держать меня. Песня впитывается в мое тело, как воспоминание о сказке на ночь, знакомой, красивой, полной скрытой тьмы. Рамеш слегка встряхивается, а девушка по другую сторону от меня не в силах перестать моргать. Мы приходим в себя.
– Испытание для всех разное, – говорит лорд Элленби. – Это может быть нечто тяжелое, но наберитесь терпения, доверьтесь своим инстинктам, и все будет в порядке.
– О боже, о боже, о боже, – шепчет Рейчел.
– И вот еще что, – продолжает лорд Элленби. – Вы не сможете видеть нас, но мы вас будем видеть. Не забывайте об этом.
– Дети допускаются только с родителями, – бормочет Олли, вызывая хихиканье свиты.
– Верно, мистер Кинг, – кивает лорд Элленби. – Но вы теперь знаете, что кошмары могут убивать. И вам предстоит встретиться с худшим из ваших кошмаров. С чем-то таким, о чем вам следует подумать прежде, чем отпускать шуточки.
Это стирает с лица Олли самоуверенную ухмылку.
– Готовьте ваше оружие, – говорит лорд Элленби.
Стоп, разве я что-то пропустила? Может, где-то лежит груда мушкетов, и я должна была прихватить один по пути сюда? Потом я вижу, как все достают совершенно разные предметы, и понимаю, что он имел в виду мой кулон. Я достаю из кармана сломанное украшение. Меня одолевают сомнения. Если мне предстоит оказаться в ситуации, где речь пойдет о жизни или смерти, как я смогу защититься вот этим?
Я бросаю косой взгляд на Олли. Могу поспорить, его оружие куда более полезное, чем кулон. А он сжимает в руке пару разрисованных деревянных кружочков – моя работа, подарок ему на Рождество годы назад. Я тогда изучала эпоху Регентства в искусстве и была одержима портретами в профиль. Олли и папа постоянно вертелись, позируя мне. И теперь Олли держит результат моих трудов: в одной руке – его собственный профиль, в другой – портрет папы, причем растрепанная борода выписана во всех подробностях. Я просто поверить не могу, что Олли выбрал нечто такое, к чему я не просто прикасалась, а что сделала своими руками. Нет, решаю я, это потому, что на портретах он сам и папа. Ко мне это не имеет отношения.
Феи становятся вокруг белого алтаря в центре Стоунхенджа. Андраста улыбается мне, проходя мимо.
– Ты ее знаешь? – спрашивает Рейчел.
– Конечно. Сколько себя помню, – отвечаю я, пытаясь изобразить приемлемое самодовольство.
– Пусть первой выйдет девица Горлойс, – злобно ухмыляется Мерлин. – Та, что не избрана.
– О чем это он? – шепчет кто-то.
– Это он о моей сестре, – хихикает Олли.
– Ферн? – окликает лорд Элленби.
– Конечно, – киваю я.
Мерлин ждет меня рядом с алтарем. Я помню слова Нимуэ о жертвах и гадаю, не собираются ли они бросить меня на тот камень, как козу, которой намерены перерезать горло. Подавленная, я дрожу, и от этого становится лишь хуже, когда лорд Элленби наклоняется ко мне:
– Нужна храбрость, чтобы разговаривать со мной так, как ты вчера, Ферн. Это сулит хорошее, да?
Потом он отступает назад – и я остаюсь наедине с мерзким старикашкой.
– Оружие, девица? – спрашивает Мерлин.
Я показываю ему кулон. И невольно оглядываюсь на Олли. Он неотрывно смотрит на украшение. Хорошо. Если я буду убита в этом Испытании из-за глупого подарка моего глупого брата, надеюсь, он умрет от стыда.
Мерлин с неожиданной силой поднимает меня на алтарь. Его белая поверхность покрыта красными полосами. «Ладно, значит, это кровь», – думаю я, чувствуя, как из моего горла вырывается истерический смех.
Феи, что теперь окружают меня, раскидывают руки и закрывают глаза, как будто входя в некий транс. Все это очень по-язычески. И вдруг воздух кажется насыщенным электричеством.
Мерлин хватает меня за левую руку, а другую свою руку вскидывает вверх. Инспайры вокруг нас скручиваются в длинное лезвие без рукоятки. Я пытаюсь вырвать руку, но хватка у Мерлина железная.
– Никогда не слыхала о кровавой клятве, девица?
Мерлин похлопывает по моему кулаку ножом, чтобы я раскрыла ладонь.
– Ни за что, – говорю я.
Дело не в том, что я не желаю чувствовать боль, – если честно, мне и похуже доводилось, – я просто не настолько глупа, чтобы добровольно ей поддаться.
Вмешивается лорд Элленби:
– Если ты не сделаешь этого, то не сможешь пройти Испытание.
Вот дерьмо. Я широко раскрываю ладонь. Ладно, это ведь просто сон в конце дня. Но, несмотря на то что говорил лорд Элленби, может ли болеть порез, нанесенный во сне?
Мерлин опускает лезвие, и на металле вспыхивает солнце.
Выясняется, что на самом деле это очень больно. Нож настолько острый, что впивается в мою ладонь как проволока для резки сыра. Я подавляю желание отдернуть руку. Я не хочу проявлять хоть какую-то слабость. И вместо этого рассматриваю порез. Сквозь кровь я различаю что-то белое и понимаю, что это должна быть кость. Меня тошнит.
– Вот так, девица, – слышу я отдаленный голос Мерлина. – Пусть льется.
У меня гудит в ушах. Кровь завораживает. Я поворачиваю ладонь так и эдак, наблюдая за тем, как алый сироп скапливается в ране. Потом он выливается и ползет по ладони, обвивается вокруг моего запястья. Некоторое промедление – и наконец первая капля падает на алтарь.
Сначала мне кажется, что я вдруг оглохла. Я не замечала шума в отдалении – бормотания сквайров, пения птиц, гула ветра, – пока он не исчез. Впрочем, и Мерлин тоже исчез. Вообще-то, я вдруг оказалась в полном одиночестве. Это как раз то, о чем говорил Элленби: я не смогу никого видеть, но, похоже, они видят меня. Я стараюсь собраться с силами и широко раскидываю руки. А потом осторожно кашляю, проверяя, и выясняю, что не оглохла; просто звуки заглушило пространство вокруг меня. Это напоминает мне о том ощущении, которое я испытываю, когда в Лондоне идет снег, когда нечто мирное наполняет воздух.
Кровь быстро капает с моей ладони. Она не собирается лужицей на алтаре, а расползается по нему. Я предполагаю, что должна сойти с него, но я испугана. Я не знаю, что может произойти, если я это сделаю. Потом кровь просачивается в подошвы моих кроссовок. Через мгновение вокруг них начинает клубиться ароматный дымок. И в нем вспыхивают картины. Семилетний Олли дает мне изюм из своего мороженого. Клемми при нашей первой встрече обнимает меня уж слишком энергично. Дженни рассматривает меня, стоя на другой стороне площадки для игр. И именно ее лицо и лицо Олли возникают снова и снова. Дженни, Олли, Дженни, Олли, Дженни – а потом она вдруг стоит прямо передо мной, висит в воздухе, ее глаза совсем рядом с моими.
– Привет, ведьма, – злобно шипит она.
12
Я падаю с алтаря. И как только мои руки касаются земли, я уже не на ярком солнечном свете и не на травяном ковре. Я снова в Уонстед-Флэтс, и стоит ночь. Прежняя паника наполняет меня. Я точно знаю, что случится сейчас. Веревки затянутся вокруг меня, держа у дерева, а потом загорится огонь. Если честно, я в бешенстве на саму себя из-за того, что ввязалась в нечто столь очевидное. И еще больше злюсь на себя потому, что до сих пор каменею при мысли обо всем этом. Память о пламени слишком жива, хотя прошел год.
Появляются веревки. Они обвиваются вокруг моих рук, вокруг талии, вокруг ног, их гораздо больше, чем было в день настоящего события. «Это действительно происходит, – думаю я. – Если ты умираешь в этом мире, ты и в реальном мире тоже умираешь». Но на этот раз рядом нет Андрасты, чтобы помочь мне.
Я могу лишь шевелить кистями рук, но они слишком сильно дрожат, так что пользы никакой. Кулон скользит в моих пальцах. Я едва не теряю его, но в последний момент подхватываю пальцем цепочку. Это ведь вроде как мое оружие. И как, черт побери, я могу защититься кулоном от яростного огня?
Как по сигналу, Дженни чиркает спичкой у моих ног. В воздухе вокруг меня взлетают листья, лишь для того, чтобы тут же сгореть в языках пламени. Жар подбирается к моим кроссовкам, ища слабое место. Я не хочу кричать. Не хочу. Десятки людей наблюдают за тем, как я это выдержу. Я не намерена доставлять им удовольствие, показывая, насколько я испугана.
Думай, Ферн. Единственный шанс выжить – понять, как использовать медальон. Огонь мешает мне сосредоточиться. Он уже пробирается сквозь кроссовки и ползет вверх по ногам. Где-то неподалеку кто-то стонет от боли. Низкое «ууххх…». Потом я осознаю, что это я сама. Я наматываю цепочку на пальцы, пока серебряный полумесяц не врезается мне в ладонь. Укол помогает мне сосредоточиться. Я думаю о лезвии, сотворенном Мерлином, и гадаю, могу ли я сделать то же самое. Я представляю острый клинок и крепкую рукоятку. Что-то вроде бы мелькает в глубине моего сознания. Какая-то боль, мгновенный острый приступ боли в мозгу, которая тут же будто выскальзывает из головы, проходит по плечу и вниз по руке. Мои пальцы дергаются, я снова чуть не теряю кулон. Искры летят с кожи на металл.
Цепочка мгновенно разогревается, она горячее, чем огонь, пожирающий мои ноги. Она дергается в моих пальцах, как кузнечик, пытающийся сбежать. И растет, растет, пока в моих руках уже не кулон, а нечто мягкое. Маленькая сумка. Вовсе не полезный нож, на который я надеялась. Но сумочка слишком тяжела, чтобы оказаться пустой.
Пламя уже добралось до моих бедер. Я больше не чувствую ног. То, что лежит в сумке, тихо звенит. Мне приходится двигаться очень осторожно, я не могу позволить себе упустить сумку. Я сую внутрь один палец. На ощупь там что-то вроде мраморных шариков. Я осторожно поднимаю один вверх.
Сквозь дым я слышу крик и теряю концентрацию. Один из шариков выскальзывает из сумки, мне его не поймать, и он падает на землю.
Оглушающий удар, как в огромный басовый барабан, стирает все остальные звуки. Дым вокруг меня сгущается, но жар ослабевает. Когда дым рассеивается, я вижу, что костер погас. И остатки дыма пахнут как только что скошенная трава. Что бы там ни вывалилось из этой сумки, оно явно погасило пламя.
Прежде чем я начинаю радоваться, обжигающий жар снова взрывается в моей ладони. В ней образуется нечто твердое и прохладное. Рукоятка. Наверное, это как раз тот нож, который я просила, и появился он в нужный момент. Неловко изогнув запястье, я умудряюсь перерезать веревки, что удерживают меня. Еще несколько взмахов – и я свободна. Я шагаю из ночи на яркий солнечный свет. Уонстед-Флэтс исчез, я снова в поросшем травой кругу, алтарь невинно стоит в нескольких метрах от меня.
Я прошла проверку. Вместо того чтобы положиться на Андрасту, я спаслась сама. Нет больше девицы в беде. Эта новая, изменившаяся Ферн добыла нож и гасящий огонь мрамор, и она не побоялась воспользоваться ими.
Это невероятно. Может, я и сплю, но чувствую себя куда более бодрой, чем когда-либо прежде. И дрожь в моих руках – это уже не страх, это возбуждение. Мне хочется снова это сделать. Ощутить силу моих мыслей, протекающих по моему телу и меняющих все вокруг меня.
Я сосредоточиваюсь на своем новом оружии. Это не нож, это изогнутый меч, он сделан из тусклого, покрытого пятнами серебра. Кожаный эфес выложен поблекшей золотой проволокой. Он похож на то, что могло быть найдено в каком-нибудь древнем захоронении. В сумке всего два мраморных шарика. В каждый вставлен бриллиант. Они напоминают мне о крошечных звездочках на моем кулоне. Погоди-ка… это и есть звезды с моего кулона. А серебряная цепочка, что стягивает сумку, выглядит точно так же, как цепочка кулона. А это значит… изогнутый меч имеет форму полумесяца. Действительно оружие!
Засунув сумочку в карман и сжимая в руке ятаган, я жду новой иллюзии. В крови бушует адреналин, но постепенно во мне всплывает и другое чувство. Разочарование. Да, огонь – худший из моих страхов, но, если подумать, все это выглядит немножко… просто.
– Какой симпатичный меч, – шепчет мне в ухо голос Дженни. – Интересно, каково это – знать, что я намерена убить тебя им?
Я резко оборачиваюсь. Дженни усмехается, глядя на меня, и она не одна. Я лишь мельком замечаю его лицо перед тем, как осознаю, что он делает, и пригибаюсь к земле. Что-то свистит над моей головой и падает на алтарь. Зазубренный диск. Не только Дженни пытается меня убить. Олли тоже. Спасибо тебе, подсознание. Всегда возвращаешь меня назад.
Я выпрямляюсь. Олли за спиной Дженни хватает другой зазубренный диск.
– Ты мог побить меня дома, но здесь ничего не выйдет! – говорю я видению, взвешивая в руке меч.
Олли что-то отвечает, но я не слушаю. Я непроницаема для слов, и я вооружена против них. Ну же. Давай. Мой первый удар отшвыривает Дженни с дороги, второй приходится по руке Олли.
– Сука! – кричит он, зажимая рану.
Ну да, попробуй на вкус собственное лекарство.
Он уклоняется от моего второго взмаха. Меч, возможно, и создан специально для меня, но я управляюсь с ним неловко. Мои руки привыкли рисовать, а не бить кого-то острием меча в грудь.
– Не слишком ты хороший боец, а, ведьма? – мурлычет Дженни. – Тебе кто-нибудь говорил, что тебе здесь не место?
Она не спеша идет ко мне. И по мере того, как она приближается, ее ногти растут и растут, и каждый превращается в копье. Я шагаю ей навстречу, пытаясь почувствовать естественное движение ятагана, позволить ему направлять мою руку под правильным углом. Дженни пригибается и раскачивается, ее когти нацелены в меня. Мы словно танцуем, все трое, делая пируэты и кланяясь, расходимся и разворачиваемся от одного партнера к другому, пока движения моего ятагана не завладевают моим телом и я совершенно перестаю видеть, с кем сражаюсь. Я захвачена моментом. Я подвижна. Я…
Когти Дженни скребут по моему лицу, и я спотыкаюсь и отбрасываю ятаган в сторону, чтобы не упасть на него. Я пытаюсь встать на ноги, но ятаган лежит слишком далеко.
– Спать пора! – ухмыляется Дженни.
Она скалит зубы и прыгает ко мне.
Не задумываясь, я перекатываюсь, чтобы схватить ятаган и поднять его вверх, к ее животу. Миг сопротивления – а потом клинок погружается в ее тело, словно оно сделано из желе.
– Ведьма! – выплевывает Дженни и рассыпается, превращаясь в инспайров.
Шипение ее последнего слова висит передо мной.
