скачать книгу бесплатно
«Кто это?» – пишу я.
От потрясения пальцы плохо меня слушаются.
Но никто не отвечает. Ответа нет и к тому времени, когда я дохожу до колледжа Боско, и к тому времени, когда мне приходится убрать телефон в начале двойного урока биологии. Никто не отвечает и ко времени первой перемены, когда мне мешают в туалете Лотти Мидраут и ее гарем, и к тому времени, когда перемена заканчивается и я проскальзываю на задний ряд на урок латинского языка. Но почему я должна задумываться о смерти мамы? Все ведь было просто – она ушла во сне. Синдром внезапной смерти. Редкий, трагический, но такое случается с самыми разными людьми. Тут не о чем было задумываться.
И только в перерыве на ланч, когда я стою в очереди за едой, мой телефон снова начинает вибрировать. Все мое тело обдает жаром, когда я вижу слова на экране.
«Твоя мать знала меня под другим именем, но ты можешь называть меня Верховным магом».
А потом почти сразу: «Мы с ней вместе были рыцарями в Аннуне».
Верховный маг? Аннун? Я словно и не уходила с урока латыни, эти слова не имеют для меня смысла. Но впрочем, у меня уже было время, чтобы привести в порядок мысли, и я знаю, что хочу сказать. И не желаю отвлекаться на незнакомый словарь.
«Что ты имел в виду, говоря о маминой смерти?»
На этот раз ответ приходит почти сразу.
«Уна вовсе не скончалась мирно. Ее убили».
Неведомый Верховный маг как будто дотянулся до меня сквозь телефон, сквозь мои ребра, и сдавил мне сердце, и давит все сильнее, сильнее. Я прижимаю ладонь ко рту, чтобы не выдать слишком сильных эмоций. Впрочем, никто в очереди, похоже, не заметил моей реакции. Половина стоящих в ней тоже таращатся в свои телефоны. Я перевожу взгляд с лица на лицо, гадая, не устроил ли эту злобную выходку кто-то из моих ровесников.
«Откуда ты знаешь?» – пишу я.
И через мгновение решительно запихиваю телефон обратно в сумку. Если этот Верховный маг наблюдает за мной, я не желаю доставлять ему удовольствие, показав, насколько я потрясена. Я смотрю прямо перед собой, локтем прижимая к себе сумку, чтобы ощутить вибрацию, если вдруг придет очередное сообщение. Я беру куриное карри и шоколадное желе и сажусь за обычный столик, где все знают, что меня лучше не беспокоить. Но те слова – «Ее убили» – гудят у меня в голове, пока не начинают разбиваться так и эдак. Ее убили. Была ли она убита. Убита ли она была. Я не могу справиться с собой и кладу телефон рядом с тарелкой. Где-то в зале звонкий смех Лотти Мидраут звучит сквозь общий шум.
Ложка карри уже на полпути к моему рту, когда экран телефона снова вспыхивает. Верховный маг ответил. Я придвигаю к себе телефон – и рис, будто личинки, сыплется мне на колени.
«Знаю, потому что я ее убил».
2
Ланч передо мой остывает, пока я смотрю на сообщение Верховного мага. Это, должно быть, шутка. Это должно быть шуткой. Мама умерла, это было несправедливо, но естественно. Она умерла во сне. Папа, проснувшись, обнаружил, что она уже остыла в его объятиях. Как такое возможно – чтобы ее убили?
Мой телефон ударяется о столешницу, и я осознаю, что руки у меня дрожат. Я кладу его и зажимаю ладони между коленями. Думай, Ферн!
Я неловко встаю и иду к выходу из столовой, попутно ставя свой по-прежнему полный поднос на тележку. Мне необходим свежий воздух. Снаружи я пытаюсь дозвониться до Верховного мага, но сообщения приходили с неизвестного номера. И мне приходится довольствоваться тем, что я пишу: «Ты врешь. Я заявлю в полицию».
Конечно, я ничего подобного не делаю. Меня буквально разрывает от неуверенности, растерянности и злости. Я думаю, не позвонить ли папе, но это не выглядит разумным. Мы с папой никогда не могли говорить о маме. А уж о том, чтобы сказать обо всем Олли, и речи не идет. А больше у меня никого и нет, на самом деле.
Звяканье столовых приборов и тарелок доносится из столовой. Студенты смеются, сплетничают, обсуждают домашние задания. Учителя кивают мне, проходя мимо.
Знаю, потому что я ее убил.
Я не могу оставаться здесь.
Не обращая внимания на недоуменные вопросы дежурного в холле, я выскакиваю из колледжа на улицу, бегу к Темзе. Там я перевешиваюсь через парапет и жадно вдыхаю речной воздух, у меня колет в боку. Одинокая чайка беспокойно мечется над водой, нервно взмахивая крыльями. Она на миг привлекает мое внимание, и я сочувственно киваю ей.
Ее убили.
Я опять проверяю свой телефон. Верховный маг не отреагировал на мою угрозу. Может быть, я напугала шутников? Может быть, они наигрались и исчезнут, оставив метку странного вопроса в моем уме?
Я открываю в телефоне «поиск» и набираю: «Верховный маг». Но получаю лишь упоминания о герое какой-то древней поэмы и куче персонажей Интернета. Я тогда пытаюсь напечатать «Аннун», проверяя написание по сообщению Верховного мага. На этот раз результат интереснее: «Ах-нун» – это название подземного мира в валлийском фольклоре. Мира, где живут умершие. К моей шее сзади словно прикоснулись пальцы призрака. Но я по-прежнему ничего не понимаю.
Я снова читаю сообщения Верховного мага. Мы с ней вместе были рыцарями в Аннуне. Ладно. Я набираю: «Рыцари Аннуна». Интернет выдает мне горстку результатов, и в начале – привязка к какому-то видео. Оно озаглавлено так: «Правда о твоих ночных кошмарах». Я нажимаю «воспроизвести», не обращая внимания на раздраженные взгляды людей вокруг меня, когда включается звук.
Молодая женщина – темные волосы, темная кожа, острый взгляд – смотрит прямо на меня.
– Ты думаешь, когда ты спишь, тебе ничто не грозит? – спрашивает она. – Ладно, подумай еще раз. Рыцари – не просто…
Видео необъяснимым образом прерывается на середине фразы – в кадре ничего нет, только тикает впустую счетчик времени.
Я обновляю страницу и даже пытаюсь выключить и снова включить телефон, но ничто не помогает открыть остаток видеоролика. Вконец озадаченная, я иду в метро и сажусь в поезд в сторону Стратфорда.
– Перестань таращиться на нее! Ты ведешь себя грубо! – шепчет своему приятелю какая-то женщина в другом конце вагона.
Я ловлю взгляд ее друга. Он ухмыляется. Незнакомец напротив тоже пристально смотрит на меня. Я знаю таких. Он хочет устроить соревнование взглядов. В последнее время это постоянно случается. Я закрываю глаза, чтобы не видеть его.
Поезд мягко раскачивается. Меня преследует мамино лицо – темные волосы падают на прищуренные глаза. Кажется, что она шепчет: «Меня убили, Ферн. Ты разве ничего не хочешь предпринять по этому поводу?»
Неистовая колыбельная подземных туннелей убаюкивает меня, и перед моим мысленным взором возникает улыбка матери. Я погружаюсь в некий ночной кошмар: я в лесу. Там Дженни с одутловатым лицом, а еще Олли. Я почти отчетливо вижу его лицо, когда он виновато ускользает. А потом Дженни встает передо мной. Ты ведьма, Ферн Кинг, а мы все знаем, как обычно поступают с ведьмами…
Чиркает спичка. Осенние листья сухо хрустят под ногами, они готовы вспыхнуть. Я кричу, я умоляю, я унижаюсь, но мои путы слишком крепки, а Дженни слишком жаждет ощутить мой страх. Только теперь это не Дженни – это моя мать, мой отец, мой брат, они по очереди пытаются поджечь меня.
Но впрочем, острая, сокровенная боль огня не достигает меня. Не в этот раз. В этот раз пара одетых в металл рук уносит меня в сторону от искр. Я мельком замечаю лицо, веснушчатое под шрамами, обрамленное рыжими волосами, – перед тем как она отталкивает меня. Я падаю как будто с утеса – и резко прихожу в себя. Я все еще в вагоне поезда. Люди все так же таращатся на меня. Но теперь у меня появился еще один вопрос.
Я шарю в сумке, нахожу блокнот для рисования и быстро открываю его. Мой ангел-хранитель.
Мои пальцы касаются встрепанных волос, изображенных на всех страницах. Скользят по рисункам покрытого шрамами, лишенного возраста лица и лат, которые выглядят так, словно некогда принадлежали кому-то намного более крупному. Она преследует меня в снах так долго, как только я могу вспомнить. В моих кошмарах – а мне постоянно снятся кошмары – эта женщина-воин всегда появляется, чтобы спасти меня.
Рыцарь. Вот что сказал Верховный маг, а женщина в Интернете упомянула сон и рыцарей перед тем, как видео оборвалось. Могло ли все это быть связано с этой таинственной защитницей в латах?
– Но ты ведь просто сон, разве не так? – шепчу я.
Ее непроницаемое лицо возникает передо мной, и я осознаю, что единственно возможный ответ таков: «Конечно, она – просто сон» – но я совершенно не уверена в этом.
3
Дома в это время дня должно быть пусто. У папы очередная долгая ночная смена, он работает консьержем в роскошном многоквартирном доме в нескольких милях от нас. Я включаю нижний обогреватель и готовлю себе чай. Единственная чашка, которая не стоит в раковине в ожидании мытья, – та, которую я разрисовала для Олли, когда нам было по восемь лет. Неровные буквы бегут по окружности: «Самый лучший бу…» Я перепутала буквы, а потом просто бросила это дело, но теперь это оказалось к лучшему, потому что мы можем делать вид, что я в детстве просто очень любила бульоны.
Но мне недолго позволено пребывать в одиночестве. Я только ставлю чайник для второй чашки чая, когда входная дверь открывается и вваливается Клемми и тут же вешает свое чудовищное фиолетовое пальто на свободный колышек вешалки. Клемми уже пять лет как папина подруга, но при взгляде на нее что-то сразу подсказывает – даже такой социально невнимательной особе, как я, – что она удержалась так долго потому, что папа видит в ней скорее надежного друга, чем потенциальную спутницу жизни.
– Ферн? Что случилось? – говорит Клемми, наконец замечая меня.
– Я…
Я сбиваюсь. Я не была готова к этому. Я должна что-то ей сказать, или она сообщит папе, что я пропустила уроки.
– А ты зачем явилась? – Я неловко занимаю позицию обороны.
– Твой отец упомянул, что не успел оставить что-нибудь в холодильнике для тебя и Олли, – отвечает Клемми. – Вот я и подумала, что быстренько сооружу лазанью.
Мой желудок тут же урчит – я ведь почти не притронулась к ланчу.
– Что, опять Дженни? – спрашивает Клемми.
Я трясу головой, злясь из-за того, что у меня перехватывает горло от подступающих слез. Когда Клемми обнимает меня, я снова не могу справиться с нахлынувшими чувствами, как в столовой колледжа, и с запинкой выкладываю ей все о сообщениях Верховного мага.
– Они… они говорят, что мою маму убили.
За этим следует долгое молчание. Призрак мамы всегда был дополнительной причиной неловкости для Клемми.
– Но это невозможно, милая, – говорит наконец Клемми.
– Но ты ведь тогда не знала папу, да? – Я поднимаю на нее глаза. – Я хочу сказать, он когда-нибудь говорил тебе…
– Это не мое дело – рассуждать о… Давай-ка сядем.
И она подталкивает меня к дивану и сует мне в руки стакан сквоша[2 - Сквош – легкий освежающий напиток, чаще всего из цитрусовых.], а я замечаю, что она избегает моего взгляда.
– Папа тебе что-то говорил? Что-то такое, чего не сказал мне?
После паузы она берет со спинки дивана одеяло и накидывает его на меня. Редко, очень редко, но мне хочется, чтобы я могла как-то наладить связь с Олли. Он всегда точно знает, что сказать, чтобы получить от людей желаемое.
– Пожалуйста, Клемми, – говорю я. – Я ничего не скажу папе. Но я заслуживаю того, чтобы знать, что именно случилось с моей мамой.
– Ну, это, наверное, ничего не значит, – отвечает наконец Клемми, садясь рядом со мной. – Просто однажды твой отец сказал мне, что на ее теле было множество… отметин. Они исчезли через пару часов после того, как он понял, что она… но они явно… явно очень встревожили его.
– Что за отметины?
– Я не уверена, милая. Он просто сказал, что ее как будто всю порезали, но ведь такого быть не могло, если ты меня понимаешь. Он сказал: «Как будто операция пошла неправильно». Ну, если я правильно запомнила.
Я думаю о шрамах на лице моего ангела-хранителя. Папе никогда не нравилось, что я ее рисую. Он старался не смотреть на мои рисунки. Теперь я понимаю почему. И незачем даже гадать, отчего он просто не сказал мне, что они его расстраивают. У нас такое не принято.
Мое сердце колотится так, что, кажется, дрожат стены.
– Ферн? Хочешь, подадим жалобу на эту особу? – говорит Клемми, сжимая мое колено. – Я могу тебе помочь в этом. Мы сможем выяснить, кто за этим стоит.
Клемми – сержант полиции, так что это как раз та область, где она действительно может оказаться полезной. Но мне совершенно не хочется обращаться в полицию. Когда я в последний раз официально имела с ними дело – после того костра, – мне обещали обязательно наказать Дженни и Олли за то, что они со мной сотворили, но все кончилось ничем. Только и получилось, что папа и Клемми много шумели, но реально не делали ничего, чтобы защитить меня. Кроме того, если они узнают, кто такой Верховный маг, я могу потерять единственный шанс больше узнать о рыцарях и о маме. Я сумею сама с этим разобраться.
– Нет. Но все равно спасибо, – говорю я.
И притворяюсь уставшей, чтобы избежать дальнейшего разговора. Она еще какое-то время суетится в кухне, пока дом не наполняется запахом расплавленного сыра, потом ставит лазанью на кухонную стойку, чтобы та остыла, и, уходя, целует меня в лоб.
Я могу испытывать смешанные чувства к милой Клемми, но как только она уходит, дом начинает казаться грозным, чего никогда прежде не было. В коридоре висят мои старые работы: суровые лица и пустынные пейзажи. Дверь спальни Олли заперта. В моей комнате ужасно холодно, потому что обогреватель сломался. Я возвращаюсь на диван и продолжаю поиски с помощью старого папиного ноутбука.
Требуется несколько часов и три порции лазаньи, чтобы найти что-то еще – интервью со старой скрюченной женщиной, которая утверждает, что некогда была рыцарем Аннуна. У нее провалившийся рот, большинство зубов отсутствует, и от этого ее трудно понимать. «Это случается на ваш пятнадцатый Самайн, – говорит она, тыча пальцем в сторону камеры, и ее губы сжимаются вокруг этого слова – „Сау-айн“. – Видите ли, свет меняется. Огни Аннуна. И тогда рыцари вас находят. Свет меняется, и вы понимаете…»
Видео гаснет, как и то, предыдущее. Четкая картинка внезапно сменяется чернотой. Я не могу найти что-то еще. Но это все же совпадает с тем упоминанием об Аннуне и рыцарях, а теперь появилось еще и новое слово. Я ищу «Самайн» и выясняю, что в общем это просто другое название Хеллоуина. Я смотрю на настольную лампу рядом. Она отказывается делать что-нибудь примечательное. Верховный маг тоже упоминал сегодняшнюю ночь. Это случается на ваш пятнадцатый Самайн. Мне пятнадцать. Знал ли это Верховный маг?
Позади меня мигает свет в коридоре. В замок входной двери кто-то вставляет ключ, и вскоре после этого появляется Олли. Его школьная форма заляпана грязью, и даже с такого расстояния я ощущаю запах сигарет.
– А-а, ждешь меня, Ферни? Как мило с твоей стороны!
Он находит остатки приготовленной Клемми лазаньи и сует миску в микроволновку без дальнейших рассуждений. Я тоже ничего не говорю. Я пытаюсь побить собственный рекорд молчания, последний период длился одиннадцать дней. Сейчас уже девятый день, так что я полна надежд. Но в то же время мне отчаянно хочется рассказать ему о том, что я обнаружила. Из всех людей он единственный, кто может понять, каково это, и знать, что с этим делать. Но слова застревают у меня в горле. Призрак того костра возникает между нами. Олли не в силах встречаться со мной взглядом с тех пор, как это произошло; только не после того, как я увидела жгучий стыд в его глазах, когда он крался прочь после той выходки.
Если говорить о близнецах, то вам вряд ли удастся найти двух более непохожих друг на друга людей, чем Олли и я. Нам бы следовало быть одинаковыми, и, если присмотреться, вы можете увидеть, что наши подбородки, и глаза, и носы – одной формы. Но Олли красавчик, а я просто… странная. У моего брата золотистая кожа, словно он приплыл из Испании, густые темные волосы и сияющие синие глаза, что делает его похожим на кинозвезду прежних времен. Между тем как я… ну, лучше просто сказать, что когда папа описывает меня как «удивительную», он слишком добр. Мои светлые волосы и бледная кожа настолько невзрачны, что, когда я надеваю солнечные очки, никто ничего не замечает. Вот только не многие люди носят солнечные очки, если это не разгар лета, так что большую часть года мое уродство слишком очевидно. У меня ярко-красные радужки глаз. Доктора говорили моим родителям, что это просто некая генетическая аномалия. Одна из многих. Пока я росла, это не слишком много значило для меня, потому что Олли всегда был рядом. Мой близнец и я вместе смотрели в лицо миру, и если Олли говорил, что я вполне ничего себе, другие разделяли его мнение. И десять лет мы были лучшими друзьями – брат и сестра. Потом началась средняя школа – и все изменилось. Я, конечно, добавила на свое лицо шрам от ожога в прошлом году, но разница между братом и мной закрепилась еще до пожара.
– Ты опять ведешь себя противно, – говорит Олли, стоя ко мне спиной.
– Что? – Черт.
– Таращишься на меня вот так. Нечего и удивляться, что люди тебя ненавидят.
– Я на тебя не таращилась. Не льсти себе.
Я отворачиваюсь и иду наверх.
Назойливые попытки Олли оскорбить меня разбивают все мои мысли о том, чтобы ему довериться.
Снаружи церковные колокола начинают отбивать полночь. Могила моей матери где-то рядом с этими колоколами. Ладно, если ее убили, я просто должна сама узнать об этом больше.
Бум, гудят колокола. Бум. Бум. Бум.
Лампочка на лестничной площадке мигает.
Бум.
– Прекрати, Ферн! – кричит из кухни Олли.
– Я ничего не делаю!
Если случился перепад напряжения, так Олли как раз рядом с предохранителями. И может разобраться. А я иду спать. Лампочка надо мной снова мигает. И на этот раз ярко вспыхивает. Моя тень тревожно обрисовывается на стене.
Свет.
Я прыжками сбегаю вниз по лестнице. И словно попадаю в ночной клуб – все лампы вспыхивают и гаснут как попало. Лампа у дивана в гостиной ярко освещает тетради для домашних работ, что лежат под ней. Лампочки на кухне отбивают некий код азбукой Морзе. И никаких признаков перепада напряжения. Выражение лица потрясенного Олли меняется, как в флипбуке[3 - Флипбук (flip book) – дословно «книга для перелистывания». Маленькая книжка с картинками с альбомной ориентацией страниц, при перелистывании которой создается эффект анимации.], это почти смешно. Он не понимает, что все это значит, но я понимаю.
Огни Аннуна. И тогда рыцари вас находят. Свет меняется, и вы понимаете...
Самайн. Хеллоуин. Этой ночью.
Это правда. Все это правда.
Бум. Бум.
Какой-то другой шум раздается где-то над нами. Я бросаюсь вверх по лестнице. Это вентилятор в ванной комнате, он вертится с такой скоростью, что из его решетки вылетают маленькие клубочки пыли.
Олли возникает рядом со мной:
