скачать книгу бесплатно
– Что вы здесь делаете? Кто такой Главный конструктор?
– Боюсь, этого я вам сказать не могу. Дело Узкого совета, оно касается нашей общей безопасности. Как вы, наверное, уже догадались, эта комета – одна из наших секретных баз.
– В экстренном сообщении указано, что вас прилетело сюда трое. Где доставивший вас корабль?
– Объяснить это будет нелегко.
Ремонтуар попытался связаться напрямую – было бы гораздо проще, если бы солдат заглянул в память, – но тот надежно заблокировал доступ.
– Вы попробуйте.
– С нами был Клавэйн. Он угнал корвет.
– Почему он это сделал?
– Я не могу ответить на такой вопрос, не раскрыв предназначения этой кометы.
– Попробую угадать сам: опять дела Узкого совета?
– Правильная догадка.
– Куда направился корвет?
Ремонтуар улыбнулся. К чему теперь играть в прятки, все уже и так вышло на поверхность.
– Наверное, к центру системы. Куда еще ему лететь? К Материнскому Гнезду он не вернется.
– И давно это случилось?
– Более тридцати часов назад.
– Ему понадобится менее трехсот, чтобы достичь Йеллоустона. Почему вы не подняли тревогу ранее?
– Я старался как мог. Но у нас возникли осложнения со здоровьем Скади. К тому же потребовалось немало усилий, чтобы убедить Главного конструктора послать сигнал Материнскому Гнезду.
– Осложнения со здоровьем?
Ремонтуар указал на истерзанную поверхность кометы вблизи входного отверстия.
– Как я уже говорил, Скади ранена. Ее нужно доставить в Материнское Гнездо как можно скорее.
Ремонтуар пошел, осторожно переставляя ноги. Корабельные пушки продолжали следить за каждым его движением, готовые в любой момент создать в боку кометы миниатюрный кратер.
– Она жива?
Ремонтуар покачал головой:
– Боюсь, в данный момент – нет.
Глава двенадцатая
Клавэйн вынырнул из наведенного сна, полного песчаных штормов и обваливающихся стен. Пробуждение было безрадостным. Не сразу он понял, где находится. Затем вернулась память о недавних событиях: заседание Узкого совета, полет вместе со Скади к верфи-комете. Вспомнился Главный конструктор и спрятанная в комете эскадра, несомненно предназначенная для эвакуации. Угон корвета, направленного к центру системы на максимальной тяге.
Клавэйн сидел в пилотском кресле. Он коснулся сенсоров приборной панели, активировал дисплеи. Те развернулись вокруг, яркие, будто подсолнухи. Неразумно было бы позволить корвету сообщаться с мозгом напрямую – Скади могла подсадить в сеть блокирующий рассудок вирус. Конечно, вероятность этого невысока, до сих пор корабль подчинялся безоговорочно, но нет смысла рисковать.
По раскрывшимся дисплеям с чудовищной скоростью полетели вереницы данных – корвет проверял свои системы. Клавэйну пришлось значительно увеличить скорость восприятия, чтобы разобраться с символами и схемами. Корабль пострадал при старте с кометы, но критическими повреждения не были; значит, можно выполнить задуманное. Дисплеи показали и тактическую ситуацию в окрестностях, выдавая условное изображение в логарифмическом масштабе. Клавэйн тщательно изучил текущее расположение демархистских и сочленительских кораблей, баз, автономных роботов и самонаводящихся мин. В трех световых часах разворачивалась масштабная битва. Но ближе – ничего. И никаких признаков погони, высланной из Материнского Гнезда. Никаких известий о дезертирстве. Конечно, это не значило, что погоня не снаряжена, ведь информацию о тактической обстановке Клавэйн черпал из общей системной сети, не рискуя использовать сканеры корвета. Активный поиск выдал бы местонахождение беглеца любому, взглянувшему в нужном направлении.
Итак, заметного всем отклика Материнского Гнезда нет. И это обнадеживает.
Клавэйн улыбнулся, пожал плечами и сразу вспомнил о сломанном ребре. Болело уже не так сильно – перед отходом ко сну Клавэйн надел медицинский жилет: магнитное поле, воздействуя на область перелома, заставляло кость срастаться быстрее. Боль в груди живо подтвердила: события на комете и дезертирство – не плод воображения. И на руке, взрезанной до кости пьезоножом, – заплата. Но эта рана была чистой. Клавэйн позаботился о ней, прежде чем уснул.
Значит, все правда. Он, Клавэйн, взялся за старое. А ведь был момент, когда, толком не проснувшись, он счел недавно произошедшее всего лишь рожденным тревогой кошмаром. Такие кошмары всегда мучают любого солдата, у которого осталась хоть крупица совести – и который повидал достаточно войн, чтобы понимать: нередко кажущееся самым правильным впоследствии оборачивается тягчайшей ошибкой. Однако он это сделал. Предал свой народ. Пусть его мотивы сколь угодно чисты и возвышенны, факт остается фактом: он бросил сочленителей, доверивших ему важнейший секрет.
Ему не хватило времени как следует оценить последствия измены. Едва увидев эвакуационный флот, он понял: есть лишь одна возможность удрать, а именно украсть корвет. Если бы промедлил хоть немного, скажем до возвращения в Материнское Гнездо, несомненно, Скади разгадала бы его намерения. Ведь уже подозревала, но ей трудно было пробираться сквозь незнакомую архитектуру мозга, читать устаревшие нейроимплантаты, полузабытые протоколы обработки данных.
Нельзя было дать Скади время разобраться толком. Пришлось действовать быстро, зная, что он, наверное, больше не увидит Фелку. Вряд ли останется на свободе или вообще в живых, когда попытка бегства придет к планируемому финалу. К самой трудной, решающей стадии. Как хорошо было бы увидеть Фелку перед бегством. Конечно, Клавэйн не убедил бы ее удрать вместе. И даже если бы чудом смог, с ней побег оказался бы неосуществимым. Но Клавэйн позволил бы ей узнать и понять его намерения. Она бы не выдала тайны, ни в коем случае. Может, и не согласилась бы, но отговаривать бы уж точно не стала. И когда бы пришла пора навсегда распрощаться, возможно, Фелка ответила бы на вопрос, который он никогда не отваживался задать, – вопрос о далеком прошлом, о гнезде Галианы, о страшной войне на Марсе и его первой встрече с Фелкой. Клавэйн спросил бы Фелку: может, она его дочь?
А теперь придется доживать, не зная ответа. Хотя, если бы и остался, наверное, никогда бы не набрался решимости спросить. Ведь сколько лет прошло, а он так и не задал вопрос. Но теперь впереди лишь изгнание, плен, смерть. И невозможность узнать простую человеческую правду давит на плечи свинцом.
Надо к этому привыкнуть.
Уже приходилось дезертировать, оставлять за плечами былую жизнь. Клавэйн выжил, оправился от потрясения. Теперь он намного старше, но не столь уж немощный, чтобы не выдержать тягот изгнания. Секрет выживания в том, чтобы сосредоточиться на насущном, сиюминутном. Дела обстоят не так уж плохо – ведь жив, и ранения нетяжелые. Возможно, вдогонку уже запустили ракеты-перехватчики, но, скорее всего, недавно, иначе корвет уже засек бы их. Кто-то – вполне возможно, что Ремонтуар, – сумел задержать погоню, дать фору другу. Не слишком большую, но и такая лучше, чем мгновенное превращение в облако ионизированного газа.
Клавэйн невесело улыбнулся – если и прикончат, то, по крайней мере, вдали от дома.
Поскреб в бороде. Из-за перегрузки это потребовало немалых усилий. Двигатели корвета еще выдавали максимальную тягу, создавая ускорение в три g – солидная прибавка к весу. Корвет шел ровно, будто притягиваемый массивной звездой. Каждую секунду в реакторе аннигилировала частица антиматерии величиной в бактерию, но пока запасы металлического водорода и антиматерии оставались почти нетронутыми. Корвет может достичь любой точки системы меньше чем за десять дней. Ускориться можно и сильней, но тогда слишком уж возрастет нагрузка на двигатели.
Но главное, у Клавэйна был план.
Ускорители корвета намного превосходили двигатели демархистов, хотя и работали на ином принципе, нежели сочленительские двигатели для звездолетов. Небольшие, не способные разогнать массу в миллионы тонн до скорости, лишь на доли процента отличающейся от световой, они имели важное тактическое преимущество: практически не излучали нейтрино. А раз Клавэйн отключил активные датчики, засечь корвет могли только по пламени реактивного выхлопа, по вырывающемуся из дюз потоку релятивистских частиц. Но выхлоп был сфокусирован до толщины рапирного лезвия, он рассеивался в стороны очень слабо, и обнаружить его можно было только в узком углу и в непосредственной близости от кормовой части корвета. Конечно, с расстоянием струя выхлопа расширялась – но и слабела, будто свет фонаря с удалением от него. Вдали лишь наблюдатель на оси потока мог зарегистрировать достаточное число фотонов, чтобы зафиксировать положение корабля. В масштабах системы отклонение уже в доли градуса не позволяло определить координаты корвета.
Но изменить угол струи – значит изменить и направление полета. Материнское Гнездо такого не ожидает. Наверняка там полагают: Клавэйн мчится по оптимальной, кратчайшей траектории к Эпсилону Эридана, чтобы направиться затем к Йеллоустону, обращающемуся по близкой к звезде орбите. Туда доберется за двенадцать дней. А куда ему податься еще? До другой звезды корвету не дойти. У него едва хватит ресурсов для полета к кометному облаку. А прочие миры системы пока еще под властью демархистов, пусть и номинальной. Пусть их власть и ослабла, но перепуганные колонисты, страшащиеся демархистов, могут атаковать, несмотря на заверения в дезертирстве и намерении передать важные военные секреты.
Клавэйн это учитывал. Он составил план еще до того, как ткнул пьезоножом в пленку на поверхности кометы. Может, не самый изящный и разумный замысел и с малыми шансами на успех, но ведь на обдумывание оставались считаные минуты. И Клавэйн использовал их наилучшим образом. Даже потом, когда появилась возможность спокойно все обдумать, ничего лучшего не представилось.
Но для его успеха нужна толика доверия.
– Я хочу знать, что со мной случилось! – потребовала Скади.
На нее посмотрели, затем переглянулись. Она ощущала, как лихорадочно скачут их мысли, как напряжена, наэлектризована обстановка – будто перед грозой.
Первый хирург изобразил спокойствие и уверенность. Решительно проговорил:
– Скади, послушайте…
– Я хочу знать, что со мной случилось!
– Главное, вы живы. Были тяжело ранены, но выжили. Но пока нуждаетесь…
Деланое спокойствие подвело врача. Он запнулся.
– Нуждаюсь в чем?
– В нормальном лечении. Но все будет хорошо, уверяю.
Почему-то Скади не могла заглянуть в их головы. У большинства сочленителей такая изоляция вызвала бы крайне неприятные и пугающие ощущения и мысли, но Скади была неплохо подготовлена к подобному. Как-никак она состояла в Узком совете.
– Что не в порядке с моими имплантатами?
– С ними все в порядке.
Скади вспомнила, что главного хирурга зовут Делмар.
– Так почему же я не слышу другие разумы?
Она поняла, каким будет ответ, еще не завершив фразы. Эти люди не хотят, чтобы Скади увидела себя их глазами. Не желают, чтобы узнала в полной мере о случившемся с ней.
– Скади…
– Не трудитесь придумывать объяснения. Почему меня разбудили?
– С вами захотели встретиться.
Она не могла двинуть головой – только глазами. Скосив их, заметила Ремонтуара, приближающегося к ее койке. Он был облачен в белоснежный халат поверх тускло-белой одежды. Голова казалась отсоединенной от тела странно колышущейся сферой. Перед ним расступились длинношеие медицинские роботы. Главный хирург скрестил на груди руки, посмотрел на гостя с крайним неодобрением. Прочие врачи быстро покинули комнату.
Скади глянула на свою кровать, но увидела только расплывчатую белизну, возможно иллюзорную. Рядом слышалось тихое жужжание. Обыкновенная больничная обстановка.
Ремонтуар присел рядом. Спросил:
– Что вы помните?
– Скажите, что со мной произошло, и я расскажу, что помню.
Ремонтуар глянул на хирурга и позволил Скади уловить мысль, посланную Делмару.
– Боюсь, вам придется нас оставить. И забрать с собой ваши машины, поскольку они содержат записывающие устройства.
– Ремонтуар, мы оставим вас на пять минут, не больше. Вам хватит?
– Раз нельзя больше, придется уложиться.
Ремонтуар кивнул и посмотрел, улыбаясь, как хирург покидал комнату, гоня перед собой роботов. Те грациозно изгибали длинные шеи, проходя в дверь.
– Вы уж извините…
– Ремонтуар, всего пять минут!
Скади попыталась шевельнуть головой – безуспешно.
– Ремонтуар, подойдите ближе. Я плохо вижу вас. Врачи не захотели объяснить, что со мной случилось.
– Вы помните комету? С нами был Клавэйн, вы показывали ему строящиеся корабли.
– Помню.
– Клавэйн запустил двигатели, прежде чем мы смогли подняться на борт. Корвет был еще пришвартован.
Скади помнила, что взяла Клавэйна с собой, направляясь к тайной верфи, – но больше ничего в памяти не осталось.
– А он сумел удрать?
– Да, но об этом позже. Клавэйн включил двигатели, не отдавая швартовы. Они оборвались. Вас зацепило лопнувшим тросом.
Скади подозревала с самого пробуждения: с ней произошло что-то по-настоящему скверное. Но что именно, представить не могла.
– Зацепило?
– Ранило. Очень тяжело. Если бы вы не были сочленителем, не имели имплантатов, помогающих справиться с шоком, боюсь, погибли бы – несмотря на все меры, принятые системами скафандра.
– Черт возьми, так покажите мне меня!
– Здесь нет зеркала. Без него – никак. Я не могу преодолеть установленную Делмаром нейроблокаду.
– Тогда расскажите! Ремонтуар, опишите, что со мной!
– Скади, я пришел не для этого… В самом ближайшем времени Делмар погрузит вас в рекуперативную кому. Когда проснетесь опять, будете здоровы. Я пришел спросить о Клавэйне.
Скади подавила желание немедленно выпытать, что же с ней стряслось. Спросила:
– Он еще жив?
– Да. Его пока не сумели остановить.
Несмотря на гнев и отчаяние, дело Клавэйна интересовало Скади едва ли не больше, чем собственное состояние. К тому же одно с другим связано, не так ли? Непонятно, что случилось, но ведь это дело рук Клавэйна. И не важно, намеренно он ранил ее или нет.
В предательстве случайности не бывает.
– Где он?
– Забавно, но никто, похоже, не знает. Его выхлоп засекли – Клавэйн направлялся к центру системы. Мы полагаем, к Йеллоустону и Ржавому Поясу.
– Демархисты же его на части разорвут!
– Да, они питают к нему особые чувства. Но теперь, похоже, он летит в другую сторону. Сменил направление. Куда – непонятно. Выхлоп его двигателей мы потеряли.
– У нас по всей системе мониторы. Наверняка он попал в поле зрения хотя бы одного.
– К сожалению, Клавэйну известно их расположение.
