скачать книгу бесплатно
– Мы не можем даже приближаться к тем местам, где полно народу. Или захолустье, или ничего, душа моя. Но любой из нас, кому не нравится эта новая жизнь, сможет остаться там и дождаться корабля, идущего в более оживленное место.
– А какова вероятность вербовки нужных нам матросов?
– Что тут скажешь? Есть шанс, что найдутся люди, которые сыты по горло Метериком и готовы попытать счастья с новой командой, если мы не будем слишком разборчивы. Это сферический мир, так что придется оставить корабль на довольно большом расстоянии и потратить остатки топлива, чтобы добраться на катере.
Я скорчила гримасу, выражая сомнения. Будь у нас выбор, я бы предложила найти мир без поглотителя, чтобы перемещаться между ним и кораблем без особого труда.
– А следующее место?
Фура немного передвинула ладонь, но оставила ее на той же процессии.
– Катромил. Трубный мир. Население по последней переписи – около ста пятидесяти тысяч человек. Одно-единственное крупное поселение, но я слышала, что это неплохое место для ведения дел. Нет поглотителя, чтобы создавать нам проблемы, так что можно подойти достаточно близко под парусами, не рискуя порвать их в клочья, и не сжечь слишком много топлива, курсируя туда-сюда.
– Звучит идеально.
– Из трех вариантов этот мне нравится больше всего, раз уж я вынуждена одобрить этапы плана. И все же я бы предпочла, чтобы мы ограничились большим количеством шарльеров, а не рисковали контактом с цивилизацией. Тем не менее считаю своим долгом указать на небольшой недостаток.
– О чем ты?
– У них есть зуб на Босу.
Я пожала плечами:
– У кого его нет?
– Этот длиннее обычного. После краха восемьдесят первого на Катромиле настали тяжелые времена, поскольку он не был звеном какой-нибудь явной торговой цепи. Чтобы выбраться из ямы, торговая палата вложила почти все ресурсы в собственную экспедицию. Снарядила корабль в надежде, что будет найдено нечто, способное изменить судьбу населения.
Я кивнула:
– Та же блестящая идея, что и у нашей палаты с капитаном Ларом.
– По крайней мере, капитан Лар вернулся. Экспедиции Катромила повезло еще меньше: она столкнулись с Босой у Разрыва Дарган. Боса уничтожила экспедицию и разорила ее спонсоров, причем оставила достаточно улик, чтобы было ясно: это ее рук дело. Как можно догадаться, городские старейшины на Катромиле с тех пор лелеют кое-какие дурные помыслы. Раз в год они устраивают парад, после чего разводят большой костер и сжигают чучело Босы. И все же мы не Боса, не так ли? – Фура задержала на мне взгляд, как будто провоцируя оспорить этот последний пункт. – И пока мы не дадим повода подозревать обратное, у них нет причин отнестись к нам негостеприимно. Я решила упомянуть об этом только для того, чтобы ты знала: в нашем супе плавает такая муха.
– Фура, мне кажется, если нам и следует избегать каких-то мест, так это тех, где испытывают к Босе особую неприязнь. Как насчет третьего варианта?
– Не думаю, что он годен.
– Все равно расскажи.
Ее палец перескочил к тридцать седьмой процессии и опустился рядом с восковой надписью.
– Колесо Стриззарди. Колесный мир, как можно догадаться. Подойти к нему будет так же просто, как к Катромилу, с учетом нюансов. Население – около трехсот пятидесяти тысяч, так что здесь немного оживленнее, чем в других местах, хотя не стоит придавать этому слишком большое значение, ведь перепись проводилась очень давно…
– Раз там есть люди, значит он нам подойдет. Прости, но мне кажется, что этот вариант намного лучше предыдущих. Метерик неплох, если не считать топлива и неприятностей, которых стоил бы нам этот визит, но я предпочла бы иметь дело с миром из тридцать седьмой процессии, а не тридцать шестой. Разница всего в одну процессию, но между внешними орбитами сведения быстро теряются.
– Как и опыт космоплавателей и торговцев. Но разве Колесо Стриззарди не слишком глубокое захолустье? Тот, кто решит покинуть нас, окажется на краю цивилизации.
– Мы оповестим об этом всех, прежде чем кто-то решит списаться с судна, – сказала я. – Между прочим, то, что ты сказала про Метерик, относится и к Стриззарди. Если там застряли какие-нибудь разумники, мы сможем набрать новых матросов.
– Мм, – с сомнением протянула Фура. – Я все-таки предпочитаю Катромил.
– Тогда почему ты предложила Колесо Стриззарди, если так настроена против него?
– Буду честна. Я знаю, что на «Мстительнице» царит определенное настроение – кое-кто думает, что я вышла за пределы полномочий, всегда добиваюсь своего. – Она убедительно изобразила сожаление, даже складки появились у рта. – На этом корабле было немало монстров, я не хочу стать еще одним. Так что проявлю гибкость.
Это удивило меня, в хорошем смысле, но я сделала все возможное, чтобы принять услышанное без фанфар.
– Я изложу твои доводы честно и прямо, даю слово.
– Мне не нужно твое слово, сестра. Я верю, что ты поступишь правильно по отношению ко мне – и ко всем нам.
Зазвонил интерком. Фура бросила на него сердитый взгляд:
– В чем дело?
– Мисс Арафура, – сказал Паладин, – солнечное погодное явление ослабевает. Согласно последним прогнозам на всеобщей волне трещальника, новые возмущения не побеспокоят нас по крайней мере неделю.
– Мы с Адраной будем слушать кости на тот случай, если на горизонте появится что-нибудь еще. И это все, Паладин?
– Нет, мисс Арафура.
Фура переключила интерком на личный канал, чтобы было слышно только в рубке.
– Продолжай, Паладин, – сказала она.
– На пике шторма, когда наши операционные системы испытывали наибольшие помехи, я обнаружил тревожные сигналы от нескольких корпусных приемников.
– Это связано с самим штормом? – спросила я, думая о том, что электромагнитные помехи уже свели с ума наши компасы.
– Не уверен, мисс Адрана. Вполне возможно, что шторм вызвал ложные сигналы в ряде моих сенсорных цепей, и я учел такую возможность, где это представлялось разумным. Но есть также вероятность, что другой корабль обнаружил нас с помощью локационного импульса.
Глава 6
Паладин был прав насчет шторма, однако после того, как он утих, наше беспокойство усилилось. Я хотела бы знать наверняка, что произошло, но, как и замеченные Сурт две парусные вспышки (лишь одна из которых попала в официальный журнал наблюдений), инцидент посеял еще большую тревогу. Прежде всего, шторм действительно мог сбить с толку бортовые приемники и они могли выдать ложные показания, создав впечатление, что нас засекли с помощью локационного импульса, хотя на самом деле ничего не случилось.
Но если один корабль действительно преследовал другой и хотел обнаружить его, чтобы поточнее определить положение и дистанцию, то период повышенной солнечной активности был именно тем временем, когда можно на такое отважиться. Если все проделать быстро, ограничиться одним локационным импульсом, то нам будет трудно отличить его от ложных показаний, вызванных штормом, и у другого корабля будет совсем мизерный риск выдать собственное местоположение. Поскольку наше оборудование уже давало сбивчивые показания, а наиболее чуткие приборы были втянуты в корпус, овчинка стоила выделки. Я представила себе человека, который ссутулился над мерцающим экраном подметалы в рубке призрачного преследователя, держа руку на кнопке в ожидании момента, когда шторм обеспечит максимальную путаницу и можно будет послать локационный импульс. Через секунду наш корабль появился бы на экране подметалы в виде тусклого, расплывающегося пятна. Наш корпус был антрацитовым, паруса – чернее самой тьмы, но, отразив лишь малую долю импульса, «Мстительница» выдала бы свое местоположение.
Идеальный расклад. Можно было бы под прикрытием шторма послать локационный импульс в сторону преследователя, воспользовавшись той же сумятицей, но мы о таком не подумали, а теперь шторм слабел, и вряд ли имело смысл запускать подметалу. Если это сделать, обе стороны в точности узнают, где находится противник, и установится в некотором роде паритет. Но ведь мы не уверены, что нас засекли, а значит, запуск подметалы лишит нас секретности – преимущества, которым мы еще обладаем.
Если там вообще есть другой корабль.
Но сенсоры Паладина засекли импульс, исходящий из той же части неба, что и парусные вспышки. Список любопытных вещей, в которые я верила, все удлинялся, но совпадения в нем не значились.
* * *
Я повернула колесо замка, открыла дверь, вошла в тесное пространство без окон, а затем заперла дверь изнутри, затянув колесо до упора.
Череп занимал большую часть комнаты, он был подвешен к сферической стене с помощью тросов, каждый из которых по всей длине был снабжен пружинами, гасящими любые вибрации. Череп был вытянутый, как лошадиный, но гораздо крупнее, и, найдись в нем достаточно большая дыра, я бы легко пролезала внутрь и использовала его как койку. Не то чтобы мне этого сильно хотелось. Сквозь глазницы размером с кулак виднелся интерьер, напоминающий пещеру: тонкие гребни, костяные перегородки, а еще завесы из ткани, похожей на марлю. И по всему внутреннему пространству рассеяны сотни крошечных огоньков, соединенных тончайшей паутиной: кружевные останки чужеродных нейронных цепей.
Эти огни встревожили меня задолго до того, как я впервые увидела мигальную башку; теперь же тревога вызвала дрожь. Огоньки мерцали, потому что какой-то загадочный процесс все еще продолжался, хотя череп лишился почти всей органики. Это было похоже на город, чье население полностью вымерло, чья цель существования исчезла. Окна пустых зданий не светятся, ветер гоняет мусор по безлюдным улицам, но светофоры все еще горят, поезда метро ездят, а биржевые машины печатают бумажную чепуху.
Я убедила себя, что мигальная материя – всего лишь механизм, который никто не выключал, умный достаточно, чтобы делать свою работу, но недостаточно, чтобы понять, что его хозяин умер. Мигание продолжалось, потому что материя пребывала в контакте – точнее, пыталась восстановить контакт – с другими черепами, отдаленными неживыми родичами этого однажды явившегося в Собрание пришельца.
Это было удобно для нас – я имею в виду экипажи, – потому что давало еще один способ связи, помимо трещальника: мы могли запечатлевать собственные сообщения, встраивать их в инопланетные шепоты.
Трудность заключалась в том, что лишь немногие люди обладали способностью посылать и принимать сигналы через черепа.
Я была из таких. И Фура.
Из обладающих этим даром лишь один на тысячу по-настоящему хорош. Проблема в том, что способности постепенно исчезают, по мере того как нейронные структуры мозга затвердевают и превращаются в фиксированные паттерны зрелости. Мистеру Казарею, который учил нас с сестрой, было чуть за двадцать, когда он начал терять свой талант. К тому времени его синапсы уже сделались жесткими, больше не могли приспособиться к черепу. Казарей все еще мог читать череп на «Монетте», но его способность уменьшалась, и он никогда не смог бы настроиться на другой.
Мне было девятнадцать, а Фуре уже перевалило за восемнадцать. Мне приходилось время от времени напоминать себе об этом, так как событий прошлого года хватало на несколько жизней, и бывали дни, когда пережитое отражалось на наших лицах и мы чувствовали себя старыми не по годам. Но все же мы не достигли того возраста, в котором был мистер Казарей, и это означало, что нам предстоит еще несколько лет надежной работы с черепом. Сколько времени пройдет, прежде чем способности угаснут постепенно или резко, – никто не мог сказать.
Я подошла к той части стены, где висели нейронные мосты, сняла один с крючка и водрузила на голову, надавливая, чтобы индукционные прокладки прилегли поплотнее к коже. Мост был снабжен накладками на уши и парой шор для глаз. Еще была выпуклость на левом виске, внутри которой находилась катушка для контактного провода.
Я вытащила контактный провод, сжимая маленький штекер, словно штопальную иглу.
Помимо отверстий для опорных проводов, в черепе были просверлены углубления для десятков металлических гнезд, расположенных в произвольном порядке. Это были точки подключения, где с помощью контактного провода от нейронного моста можно было зафиксировать достаточно стойкий сигнал.
Если бы он оставался на одном месте, жизнь чтеца костей была бы намного проще. Но половина искусства заключалась в том, чтобы гоняться за этим сигналом по всему черепу, как за крысой, бегающей под половицами.
Иногда он был очень слабым, иногда отсутствовал. А то и вовсе пропадал – именно поэтому капитанам приходилось искать новые черепа. Новые не в буквальном смысле: все черепа были древними, но для них имелся рынок, и время от времени какой-нибудь удачливый разумник находил в шарльере череп; если тот оказывался в рабочем состоянии, вопрос пенсии можно было считать решенным.
Когда-то этот череп, возможно, и был хорош, но пользоваться им становилось все сложнее, и доказательства тому были повсюду. Никто не просверливал так много входных отверстий, если только сигнал не становился неуловимым. Гнезда были помечены символами, нанесенными чернилами на кость: даты и сила сигнала. Все очень методично, как любила Боса. Она хотела знать, с какой скоростью этот череп приходит в негодность, чтобы заранее спланировать приобретение следующего. Когда Фура устроила ловушку для Босы, частью приманки было обещание украсть свежий череп у капитана Труско. Но череп Труско погас, как только мы попытались перевезти его с одного корабля на другой, и пришлось положиться на экземпляр Босы.
Сколько он протянет, можно было только гадать. Все эти отверстия рисковали нарушить его целостность. По всей длине тянулись глубокие трещины, суженные металлическими скобами, но особую тревогу вызывали именно скрытые дефекты, которые незаметно накапливались внутри, пока череп не разваливался при малейшем контакте.
– Смелее, – прошептала я, потому что все еще не находила в этом процессе ничего естественного или приятного.
Череп дернулся на пружинах, когда я подключилась, но вскоре успокоился. Я пренебрегла защитными очками и наушниками, и мне не нужно было выключать свет. Я испытывала по этому поводу бессмысленную гордость.
Ведь мне все-таки пришлось опустошить разум, чтобы предложить его черепу.
Это куда сложнее, чем просто заглушить обычный хаос мыслей. На такое способен любой разумник, но для того, чтобы выдавить из черепа хоть намек на сигнал, нам с Фурой понадобилась многодневная практика.
Наверное, когда-то даже Казарей сомневался, что у нас есть дар. Внутри собственных черепов мы должны были отыскать потайные окна и двери – обычно запертые на засов, причем неспроста, – и распахнуть их настежь, чтобы впустить слабый ветерок. Этот ветерок пробирался через темные, сырые подвалы наших разумов, через пыльные комнаты и забытые коридоры, взвивался спиралью по потайным лестницам и наконец-то достигал сознания.
Иногда ветер появлялся сам по себе, не принося никаких сообщений. Это означало, что череп активен и шепчет мне, но никто не использует другой такой же, чтобы передать послание. Все равно что взять трубку телефона и услышать гудение, но никакого голоса.
Я воткнула штекер в соседнее гнездо. Ветер отсутствовал. Судя по меткам рядом с этими входами, они уже давно неисправны. Но проверить не помешает.
Я подключалась, отключалась, слушала.
И вдруг ощутила самый краешек чего-то. Вороватое, увертливое присутствие, которое одновременно существовало и не существовало. Канал входа был активным, и нечто появлялось и исчезало, когда я двигала пальцем по проводу.
Я беззвучно шевельнула губами: «Что-то есть».
До той поры я была одна в комнате костей, но теперь делила пространство с бестелесным гостем, который вполне мог быть и неразумным, но в то же время полностью осознавал мое присутствие, наблюдал и реагировал.
Это был несущий сигнал черепа, означающий, что тот активен, способен вести и передачу, и прием. Мигающая материя теперь, когда я разбудила череп, блестела ярче и настойчивее.
Из глазниц вырывались узоры разноцветного света.
Пришлось еще сильнее сосредоточиться, чтобы уловить обезьяний сигнал, оседлавший несущую волну, потому что его модуляции были в сотни, если не в тысячи раз слабее. На нейронных мостах имелись круглые ручки настройки и ползунки для усиления сигнала. Это усиление всегда делалось с осторожностью и лишь после обнаружения стабильной несущей волны.
Ну наконец-то.
Я не то чтобы слышала разговорную речь, а скорее осознавала пустоты, которые остались бы в тишине на месте изъятых слов. Что-то вроде негативных отпечатков. По большей части они были холодными, как типографские литеры, и начисто лишенными естественных интонаций.
Я обзавелась привычкой записывать слова – проговаривая их про себя и запоминая на достаточно долгое время, чтобы потом нацарапать несколько строк в журнале сообщений, – продолжая воспринимать поступающие сведения. Это был особенный навык.
…Прошу подтверждения ауспиций для Слепого Пятна, Ракушки и Желтого Шута. В ответ предлагаются сведения о мятеже на двух судах, представляющих взаимный интерес…
Ни то ни другое не предназначалось нам и не могло принести непосредственной выгоды. Один безымянный корабль послал сообщение другому, будучи уверен, что они переговариваются наедине. Вероятно, эти корабли в прошлом имели дружеские отношения и уже не в первый раз обменивались сведениями. Может, у них были парные черепа, полученные из одного и того же шарльера; или чтецы – родня, как мы с Фурой; или и то и другое. Еще они могли пользоваться слабым шифрованием – кодами, обманными указаниями – или просто полагаться на то, что третья сторона не настроится в определенный момент на определенную частоту. Может, это и вовсе был капер, посылающий сигнал во все стороны, выпрашивая объедки.
Я слышала только одну сторону в вероятном диалоге. Голос был отчетливым, но звучали и другие – то появляясь, то исчезая, как рябь на воде, так что я могла уловить только отдельные слова, в лучшем случае фразу.
…Покупка десяти тысяч лиг ярдажа с тройным волокном… Стоит учесть, что катер с налоговиками в последний раз видели… Потеряли кормовые завал-тали во время фотонного шквала… Пятнадцать многомерных пистолей за спасенное имущество… Срочно требуется фельдшер… Когда мы вышли на орбиту Когтя Блэка… Прихватите дыхаль и лучших лекарских помощников…
Разные голоса, шепчущие из разных черепов, с разных кораблей. Всегда корабли, за редким исключением. Черепа не работают должным образом на мирах, иначе банки и картели давным-давно опустошили бы рынок старых костей. Слишком ненадежный способ для этих разумников. Слишком жуткий.
Чтобы различать второстепенные голоса, требовался хороший чтец, но я причисляла себя к лучшим. Под этими шепотами простирался еще один слой, который читался еще труднее, и все же я знала, что он лежит в пределах моих возможностей – при условии, что череп не капризничает и все другие факторы работают в мою пользу. Вытеснив болтовню более высокого порядка из сферы внимания, я напряглась и прислушалась к тому, что лежало за ее пределами. Тишина поднималась и опускалась, заполняя мое сознание ревущей пустотой. Я знала, что рано или поздно услышу голос там, где его нет. Но если сосредоточусь как следует, то смогу уловить истинное сообщение, скользнувшее под слоем всех прочих.
Вот.
Не слово, не звук, но присутствие другого обезьяньего разума, соединенного с другим черепом. Я не могла сказать, близко этот разум или далеко, но он тянулся ко мне, и не потому, что желал контакта, – в этом случае присутствие было явственнее и настойчивее, – но потому, что некто был заинтересован в познании моей природы. Наши умы соприкоснулись на этом слабом уровне взаимодействия, и мы одновременно отпрянули. Однако кратчайшего контакта оказалось достаточно. Я ничего не узнала об этом разуме, не получила ни малейшего представления о человеке, который, возможно, находился в другой комнате костей, за тысячи или даже миллионы лиг отсюда, но он или она очень старались исключить два слова из своего мыслительного процесса – те два слова, которые выдавали слишком глубокое понимание того, кто мы такие.
И все же эти слова продолжали просачиваться.
Рассекающая ночь.
* * *
На следующей благоприятной вахте я заварила чай, нарезала горячего хлеба с маслом и, собрав остальных на камбузе, выложила им все подробности нашей ситуации, становящейся все более мрачной. Вокруг стола расселись Прозор, Страмбли, Сурт, Тиндуф и я. Отсутствовала только Фура, которая предпочла побыть в своей каюте, пока не узнает вердикт, чтобы никто не решил, будто она влияет на происходящее.
Стоит признать, это было благоразумно с ее стороны. Даже если бы она ничего не сказала, ей было бы трудно не вмешаться в разговор посредством мрачной ухмылки или хмурого взгляда.
– Если ты здесь, чтобы сказать нам, что она в очередной раз передумала… – предостерегающе начала Страмбли.
– Нет, она обещала подыскать для нас место назначения – и сделала именно это.
– Я слыхала, нас засекли, – сказала Сурт. – И сигнал пришел с той же стороны, где я видела парусные вспышки.
– Я думала, вспышка была только одна, – проговорила Страмбли, слегка нахмурившись. – Так их было несколько?
– Одна вспышка, о которой мы можем говорить наверняка, – сказала я. – И сигнал подметальной тревоги – в самый разгар шторма, когда я меньше всего склонна доверять нашим приборам.
– Значит, ты не думаешь, что за нами следует корабль? – спросила Сурт, скрестив руки на груди.
