скачать книгу бесплатно
Вблизи шарльера – или, если уж на то пошло, любого мира, в котором содержался поглотитель, – корабль, подобный нашему, имел благоразумную привычку уменьшать разброс парусов, иногда складывая и убирая их полностью, так что от корабля оставалась лишь крошечная твердая оболочка корпуса. Были и другие соображения. В гравитационные колодцы попадал мусор, втягивался, как грязь в слив раковины, и даже малое его количество могло нанести колоссальный ущерб раскрытым парусам. И это не учитывая возможности легкого саботажа со стороны конкурентов. Космоплаватели называли такую процедуру «убавлением на подлете к миру» – то есть при сближении или выходе на низкую орбиту требовалось убрать часть парусов, что даже в лучшем случае представляло собой очень муторный и сложный процесс.
Мы убавили паруса, когда подошли к Грохотуну, но не убрали их полностью, потому что корабль без парусов может ускоряться только с помощью ионных двигателей и он уязвим для засады. Теперь, выйдя из зоны влияния Грохотуна, мы опять шли, распустив пять тысяч акров площади сбора. Но чего нам это стоило! Ведь у нас все еще не было компетентного парусного мастера, а большинство механизмов управления и такелажных устройств – это если не учитывать черные как ночь паруса сами по себе – имели непривычный или вовсе незнакомый вид.
Конечно, у нас был Паладин, напрямую подключенный к системам управления парусами, так что он мог, в принципе, заниматься всем, что касалось такелажа. Но у робота не было «врожденного» знания небесной навигации или особых причуд этого корабля. Как и всем нам, ему приходилось учиться по ходу дела. Мы снабдили его всей оперативной документацией и инструкциями, какие только смогли найти, но команда Босы была настолько хорошо обучена, что, похоже, не нуждалась ни в каких наставлениях, кроме устных.
У нас были только Прозор и Тиндуф. Никто из них не был парусным мастером, но оба сменили достаточное количество кораблей, чтобы смыслить в этом искусстве гораздо больше, чем остальные, и когда они сталкивались лбами над определенной проблемой, было приятно поглядеть, как легко им удавалось найти решение. Они убирали и ставили паруса, когда мы приближались к какому-нибудь шарльеру, и с каждым разом получалось все удачней, а еще они научились изменять расположение такелажа и парусов наилучшим из возможных способов, сообразно изменениям курса.
Эта работа была тяжелой и в лучшие времена, с обычными отражающими парусами. Наши представляли собой нечто совершенно иное. Эти полотнища ловчей ткани были настроены на невидимый поток, на призрачный шторм, дующий прямо из ядра Старого Солнца. Они вели себя своеобразно – хлопали и вздымались в соответствии со своим капризным настроением, – и требовалось с неизменной внимательностью следить за механизмом управления парусами. Но самая большая хитрость заключалась в том, что паруса были черными с обеих сторон, на порядок чернее всего, с чем нам приходилось сталкиваться раньше.
Фура показала мне несколько лоскутков ткани из корабельных запасов, и я, пропуская их сквозь пальцы, словно пыталась удержать тень, состоящую из чернил. Она выскальзывала, как будто наделенная собственной волей. На ней не оставалось складок, и, будучи сложена двадцатикратно, она казалась такой же тонкой, как единственный слой.
Снаружи, в космосе, натянутая на молекулярных нитях такелажа, которые сами простирались на сотни лиг или больше, ловчая ткань в буквальном смысле представляла собой материю ночных кошмаров, особенно с учетом того, что от нее зависела наша жизнь. Тиндуф и Прозор могли разглядеть паруса, лишь когда те что-то заслоняли, то есть им по большей части приходилось высматривать на фоне черного неба нечто еще более черное. Желая убедиться, что наши адские паруса ведут себя так, как должны, Сурт и Тиндуф проверяли показания тензометрических датчиков на лебедках и инерционного компаса «Мстительницы».
Мы проклинали их, и все-таки они были нашим спасением. У нас были все основания прятаться, и паруса из ловчей ткани не позволяли другому кораблю увидеть «Мстительницу» иначе как с близкого расстояния. Именно это преимущество позволяло Босе заставать врасплох другие корабли и убивать их команды. Если увиденная Сурт парусная вспышка действительно свидетельствовала о другом паруснике, который обнаружил «Мстительницу», когда она затмила шарльер, – что ж, по крайней мере, благодаря парусам это случилось позже, чем могло бы. Теперь оставалось надеяться, что ловчая ткань унесет нас обратно во мрак и скрыться от преследователя будет не сложней, чем ускользнуть от притяжения шарльера.
Что касается следующего пункта назначения, то вопрос оставался нерешенным. У нас был план – о нем не говорили вслух, но никто против него не возражал, – который заключался в том, чтобы еще несколько месяцев вскрывать один шарльер за другим, тщательно выбирая цели и держась подальше от чьей-либо сферы деятельности. Трюмы «Мстительницы» уже содержали значительное количество пистолей и сокровищ, несомненно, отнятых у других экипажей, но к этому запасу всегда можно было что-то прибавить, и каждый шарльер был горнилом, в котором мы закалялись как команда. Более того, мы наслаждались таким испытанием.
Теперь этот план казался несостоятельным, пусть Фура и продолжала за него цепляться. У нас осталось слишком мало топлива, чтобы запускать катер так часто, как это требовалось. Мы вскроем один шарльер, может – два, если исчерпаем резервы до последней капли, но это лишь отсрочит неизбежное. Мы по-прежнему нуждаемся в мирах.
Это наверняка относилось и к Босе. Она зарабатывала на жизнь пиратством, но точно возникали ситуации, когда ей требовалось взять что-нибудь из мира, какой-нибудь редкий, но необходимый товар, выйдя за рамки обычного грабежа. Она не могла обчистить мир, прибегнув к силе, поэтому ей, должно быть, пришлось заниматься и чем-то похожим на законную торговлю, хотя, несомненно, задачу облегчали посредники и маскировка. Действительно, ходили слухи о такой деятельности. Они всегда касались только миров на краю Собрания, где пути сообщения таили в себе сложности, а верховенство закона ощущалось слабее, чем в ближних к Старому Солнцу процессиях.
Осмелимся ли мы последовать ее примеру?
– Мы не преступники, – говорила Страмбли, когда команда собралась на камбузе между вахтами. – Мы просто захватили корабль преступницы. Это не мешает нам вернуться к мирам и заняться честным бизнесом. Для начала нужно топливо, и определенно не помешают дополнительные рабочие руки. Вы, сестры Несс, всегда твердите о том, каким прекрасным разумником был ваш кэп Ракамор. Стал бы он управлять кораблем, имея так мало людей?
– У него было несколько преимуществ, которых мы лишены, – терпеливо ответила Фура. – Например, друзья, денежные резервы и возможность торговать, когда его это устраивало.
– Ну, друзья у нас не появятся, если мы будем прятаться здесь. – Сурт втянула щеки так, что на ее лицо стало неприятно смотреть. – Денежные средства-то у нас имеются – пусть не на банковском счету, как у Ракамора, но в виде пистолей и реликвий. Мы уж точно не нищие. И нам определенно нужен парусный мастер, а также оценщик, да и один-два матроса не помешают.
– До сих пор мы управляли кораблем сами, – сказала Фура. – Можем продолжать в том же духе. В пределах легкой досягаемости еще много шарльеров, и если будем осторожно расходовать топливо и припасы…
– Нас чуть не сцапали мигальные головы, – сказала Страмбли и содрогнулась, тасуя колоду металлических карт. – Если бы там, внизу, мы столкнулись с настоящей проблемой – по-твоему, Сурт и Тиндуф смогли бы нам помочь? Нас слишком мало для работы в шарльерах, и топливо тут ни при чем. Мы не можем продолжать в том же духе.
– Если бы нас было больше, – сказала Сурт, – мы могли бы постоянно дежурить в обзорной рубке.
– По твоим словам, ты видела только одну вспышку, – холодно проговорила Фура. – Это принято во внимание.
Стараясь не ссориться ни с сестрой, ни с тремя другими членами команды, я сказала:
– На практике мы можем вернуться к главным мирам Собрания, когда пожелаем. Но стоит учитывать, какой в этом кроется риск. Ты правильно выразилась, Страмбли: мы захватили корабль преступницы. С нашей точки зрения это не делает нас преступниками, но надо понимать, как все выглядит со стороны. Помимо нас самих, никто толком не знает, что произошло.
– А мы объясним, – заявила Страмбли, уставившись на меня глазами разного размера.
– Легче сказать, чем сделать, – ответила я с добродушной усмешкой. – Мы можем сколько угодно передавать свою историю по трещальнику, выражая добрые намерения, или даже воспользоваться комнатой костей, но хватит одного сомневающегося, чтобы дать по нам бортовой залп из гаусс-пушек, а ведь даже короткая трещальная передача легко выдаст наше местоположение. Пока мы не окажемся в порту и не объяснимся, никто не поверит ни единому нашему слову, а риск состоит в том, что нас расстреляют задолго до того, как мы доберемся до порта.
– Ну хоть кто-то из нас соображает, – заметила Фура.
– Я пытаюсь смотреть на проблему с разных сторон, – продолжила я. – Мне не нравится мысль о том, что я больше не увижу миры. Это не жизнь, даже если сумеем остаться в живых. Мы ведь не собирались становиться изгоями, не так ли? И даже если согласимся с твоей идеей и продолжим вскрывать шарльеры, пока удача от нас не отвернется, нет никакой гарантии, что найденного хватит для дальнейшей жизни.
Прежде чем ответить, она помолчала, оглядывая нас по очереди, даже молчаливого Тиндуфа, который, казалось, был готов принять от судьбы любой жребий, при условии что это не разлучит его с драгоценным ионным излучателем.
– Если вы так настроены, – сказала она таким тоном, словно у нее вырывали зуб, – то я не встану поперек дороги. Но по крайней мере признайте, что было бы безумием лететь к нижним процессиям или к любому миру, где есть шанс столкнуться с другими кораблями и экипажами.
– Согласна. – Я окинула взглядом остальных и убедилась, что они не возражают. – Но есть миры на краю Собрания, такие же далекие места, где Боса должна была заниматься какой-то торговлей.
– А как насчет Тревенца-Рич? – живо спросила Страмбли, и ее большой глаз вспыхнул, как миниатюрная сверхновая. – Я не прочь поглядеть на Тревенцу, и там мы могли бы набрать новую команду, верно?
– Тревенца-Рич не годится, – сказала Фура с откровенным пренебрежением. – Я была там один раз, но с тех пор он, двигаясь по своей орбите, приблизился к Собранию. Этот мир очень густо населен, кишит шпионами и торговыми агентами, и там часто останавливаются экипажи, работающие в открытом космосе. А еще там коррупция. Видин Квиндар сумел туда попасть и увезти меня на Мазариль, воспользовавшись лишь клочком бумаги.
– Есть еще двадцать тысяч других обитаемых миров, – сказала я. – Не так уж трудно найти тот, который соответствует нашим требованиям.
– Если ты считаешь это пустяком, сестра, окажи мне услугу. – Тут на лице Фуры промелькнуло некое подобие осмотрительности. – Нет. Если вы все позволите, я загляну в «Книгу миров» и поработаю со Стеклянной Армиллой, подыщу несколько кандидатов. Вы же согласитесь, что я неплохо разбираюсь в мирах?
Никто не мог возразить ей на этот счет. Она обожала уткнуться носом в какой-нибудь том «Книги миров» с тех пор, как научилась читать, и все еще тосковала по прекрасным изданиям, которые видела в библиотеке Ракамора. Могла оттарабанить названия двухсот миров, прежде чем я доберусь до двадцатого.
– Значит, сама хочешь выбрать? – спросила я.
– Нет! Я просто дам варианты, которые, по моему мнению, заслуживают вашего рассмотрения, и окончательный выбор будет за вами и только за вами. Я приму коллективное решение, но это не значит, что я его одобрю. – Фура сложила руки на груди. – По-прежнему считаю, что это самоубийственный образ действий. Но я далека от того, чтобы препятствовать моей собственной команде.
Глава 5
Пять дней спустя я сидела в рубке наблюдения, когда Старое Солнце начало бормотать, будто тихонько жалуясь. Завертелись магнитные компасы, и бледное пламя – иногда сиреневое, иногда индиговое – побежало по распростертой на многие лиги паутине нашего такелажа, порой приплясывая по периметру далекого паруса, очерчивая прямоугольник или шестиугольник чистейшей беззвездной тьмы.
Я наблюдала за происходящим с одним лишь отстраненным беспокойством. Пламя двигалось с какой-то игривой враждебностью, которая показалась мне скорее милой, чем угрожающей. На самом деле, напомнила я себе, причин для волнения немного. Солнечная буря могла стать временной помехой для работы некоторых наших приборов и узлов, но она должна была здорово усилиться, чтобы нанести серьезный ущерб. Паладин был в безопасности: Сурт установила предохранители в его проводке, так что он не испытал бы перегрузки от скачка напряжения.
Для нормального корабля было разумно уменьшить разброс парусов, что представляло собой проблему в ситуации, когда механизм управления обездвижен штормом. Но наши паруса из ловчей ткани отдавали нас на милость иных ветров. Иногда потоки усиливались и ослабевали синхронно, однако чаще бурление стихий на поверхности Старого Солнца никак не влияло на перепады настроения невидимого ветра, который хлестал из его ядра. Пламя само по себе показывало, что конфигурация снастей не пострадала и паруса не испытывают чрезмерной нагрузки. Тиндуф на корабле должен был следить за тензометрическими датчиками, а Паладин – консультироваться с инерционными гироскопами и звездными индикаторами, убеждаясь, что мы не сбились с курса.
Во время вахты я смотрела в телескопы – обыскивала все небо, раз за разом возвращаясь к тому участку, где Сурт видела парусную вспышку. У меня на коленях лежал открытый журнал наблюдений, а еще книга, которую Фура показала мне в своей каюте, с загадочной схемой Теневых Заселений. Сестра охотно разрешила мне ее взять, и в промежутках между всматриванием в окуляры я позволяла зрению восстановиться, изучая книгу при свете красной лампы.
Меня тянуло к книге, как тянет почесать царапину или потрогать языком больной зуб. Это не означало, что я была убеждена, что в ней есть смысл, не говоря уже о какой-то огромной тревожащей истине, которая обращала в насмешку все, чему нас учили в детстве. Я скорее думала, что эта книга – плод стараний безумного или коварного человека, предназначенный сеять безумие и путаницу, а не выявлять скрытую истину. Мое намерение состояло в том, чтобы найти ошибку или ложь и вернуть книгу Фуре, гордясь тем, что я расправилась с этой дурацкой идеей о неизвестных Заселениях.
Но у меня не получалось. По крайней мере, не получилось сразу, и когда мой красный огонек погас, ослабленный бурей, я даже не представляла себе, откуда следует пуститься в путь.
Зазвонил интерком.
– Я обнаружил повышенную солнечную активность, – сказал Паладин. – Было бы лучше, мисс Адрана, если бы вы вернулись в главный корпус.
Конечно, шторм не может причинить большого вреда кораблю, но этот стеклянный пузырь куда хуже защитит живой организм по сравнению с пядями брони и тепловой изоляции. Я отметила в журнале конец дежурства, закрыла телескопы и с помощью гидравлического рычага вернула обзорную рубку в корпус – как будто вставила глазное яблоко в глазницу. И выбралась через узкую дверцу, прижимая к груди только дневник безумца.
– Что, задувает? – спросила Страмбли, когда я миновала ее по пути в рубку управления. – Терпеть не могу штормы. Однажды вблизи от Дочерей Крови и Молока девятибалльник поймал корабль, шедший под парусами и с включенными на полную мощность ионными двигателями, и все лебедки заклинило, так что пришлось послать половину матросов, чтобы перерезали такелаж специальными ножами, иначе судно разорвало бы на части притяжением Дочерей. А когда этих разумников вернули обратно, оказалось, что бедолаги все до единого зажарились в своих скафандрах…
– Я тоже слышала эту историю, – мягко прервала я ее рассказ. – Только все случилось возле Хранителя Свода, а не у Дочерей. Тиндуф рассказывал похожее про Слюнявого Пса. Спроси Прозор, и у нее найдется своя версия – держу пари, с другим кораблем и командой. – Я улыбнулась и положила руку Страмбли на запястье. – Это просто страшилки. Кроме того, сейчас не девятибалльник, совсем не похоже, и даже будь оно так, наши паруса не надо убирать.
Она посмотрела на меня с легкой обидой:
– Только не подумай, что я струсила.
– Мне бы такое и в голову не пришло. И вообще, нам всем позволено время от времени немного трусить. Я бы сказала, это очень полезно для тех, кто хочет выжить.
Выражение ее лица было непроницаемым.
– После того, что Сурт рассказала Фуре, я проверила журнал наблюдений. Неужели она действительно видела парусную вспышку?
– Возможно, ей не померещилось, но было бы неразумно придавать этому слишком большое значение. Вероятность того, что нас здесь обнаружит другой корабль, очень мала, а вероятность того, что кто-то заинтересуется нами, еще меньше. Я не собираюсь из-за этого мучиться бессонницей. К тому же мы скоро выйдем на новый курс с новым планом. Если увидим хоть намек на вспышку позади, придется рассмотреть варианты. Но я сомневаюсь, что замеченный Сурт призрак снова появится.
– А этот новый курс… Выходит, Фура высказала свои предложения? – Страмбли понизила голос. – Адрана, прошло уже пять дней. Сколько времени ей понадобится, чтобы вытащить пару имен из «Книги миров»?
– Именно по этому поводу я и собираюсь с ней повидаться.
– Рада, что хоть кого-то из нас удостаивают аудиенции. Скоро придется получать разрешение на то, чтобы встретиться с ней взглядом, не говоря уже о том, чтобы поговорить.
– У нее слишком много забот, Страмбли, особенно после трудностей с Грохотуном. Она берет на себя ответственность за все, что с нами случилось, и это давит на нее время от времени.
Страмбли медленно кивнула:
– Если ее светлость осчастливит нас своим выбором до окончания нынешнего Заселения, полагаю, мы будем благодарны ей за то, что сможем получить.
– Уверена, к концу дня варианты у нас будут. И забудь про шторм. Он не причинит никакого вреда. – Я пыталась поднять ей настроение. – Ты уже отработала вахту?
– Как раз домываю кастрюли и сковородки.
– Дам тебе знать, как только что-нибудь узнаю от Фуры.
– Ты хотела сказать, от капитана Несс, – уточнила Страмбли и отвернулась.
* * *
На этот раз Фура оказалась в рубке управления, а не в своей каюте. Она стояла у Стеклянной Армиллы, которая была слишком громоздкой – да к тому же слишком хрупкой, – чтобы перенести ее в другую часть корабля, даже если бы мы этого захотели.
– Думала, ты все еще на вахте в обзорной рубке, – сказала Фура, когда я объявила о своем присутствии.
– Меня вызвал Паладин. От статических разрядов весь корабль светится, как фонарь, и это мешает глазам привыкнуть к темноте. Я уже несколько раз прочесала все сектора и ничего не увидела.
– Что ж, хорошо, что ты здесь, – кивнула сестра, поглаживая металлическим пальцем край Стеклянной Армиллы. – Я готова представить ряд альтернатив команде, черт бы побрал ее настойчивость.
У нас были схемы и карты, описывающие шарльеры снаружи и изнутри. Еще имелись звездные карты, которые помогали в небесной навигации. Но такого рода записи не годились для трехмерного пространства Собрания, где миры находились в постоянном движении относительно друг друга. Через месяц любое фиксированное представление их позиций опасно устаревало. Через полгода многие из миров оказывались по другую сторону от Старого Солнца, что делало бессмысленными любые попытки рассчитать длительность рейса или спланировать более длительную экспедицию. Чем довериться подобным выкладкам, навигатор с тем же успехом мог бросить кости. Но космоплавателям нужно было на что-то положиться.
Вот так и возникла Стеклянная Армилла.
На первый взгляд это была ажурная стеклянная сфера, около трех с половиной пядей в поперечнике, объемистая и хрупкая, как декоративная люстра, заключенная в каркас, который казался лишь чуть менее уязвимым, чем сама стеклянная конструкция. В сложенном виде Армилла превращалась в набор концентрических колец, всего тридцать семь штук, каждое из которых можно было повернуть под углом к своим соседям.
Кольца поворачивали, руководствуясь специальными таблицами, и фиксировали, благодаря чему устройство приобретало вид сферы. Ближайшее к центру Армиллы кольцо представляло собой первую из внутренних процессий Собрания и имело соответствующий номер. Посреди него был закреплен драгоценный камень, обозначающий Старое Солнце. Наружное кольцо имело номер тридцать семь.
Мазариль, наш родной мир, лежал в тридцать пятой процессии, то есть находился в одном из больших колец, самых далеких от центра.
Как и множество миров – сотни и тысячи, хотя только несколько сотен из них были названы и заселены.
У каждого из миров имелась своя орбита. Но в Собрании – так уж оно было устроено – эти орбиты существовали не сами по себе, а группами, и миры соответствующей группы двигались сообща, словно борзые по круговой трассе на собачьих бегах. Все миры в тридцать пятой процессии жили по собственным правилам, не покидая ее. Они могли время от времени удаляться друг от друга, не уходя слишком далеко за пределы кольца.
Ближайшие к Старому Солнцу миры двигались по самым быстрым орбитам, огибая его скорее, чем те, что на внешних границах. Они были включены в процессии с малыми номерами и обычно назывались Мелководьем или Солнечным Краем. Они были теплее, поскольку в полной мере пользовались энергией угасающего Старого Солнца и представляли собой желанное место для проживания, но навигация между ними была сложна, что придавало им некоторую исключительность. Так или иначе, основная масса людей поселилась в средних процессиях. Никто не мог точно сказать, где эти процессии начинаются и где заканчиваются, хотя обычно считалось, что с десятой по тридцатую. Во внешних процессиях, где миры расходились дальше друг от друга, торговля была трудной и малоприбыльной, экономика развивалась медленно, отставали мода и прочее. Последнюю группу процессий (включая и ту, к которой принадлежал Мазариль) называли Морозной Окраиной.
Конечно, нумерация процессий и их отображение в виде стеклянных кругов была не слишком полезной вещью.
Внутри каждого кольца находилось несколько вторичных колец с собственными оттенками и нумерацией. Эти малые кольца искусным образом соединялись друг с другом, и их можно было поворачивать вручную или точно регулировать с помощью штуковины, похожей на стеклянный часовой ключ – такой хрупкий, что его следовало хранить отдельно, запирая на собственный ключик. В каждой процессии существовало несколько таких колец второго уровня, и на каждом из них можно было цветным восковым карандашом обозначить мир, представляющий интерес. Отметив положение мира, можно было менять его день за днем. Процесс все равно был утомительный, ведь изначально кто-то должен был все рассчитать с помощью эфемерид[3 - Эфемериды – таблицы координат, характеризующих положение небесных тел, вычисленное через равные промежутки времени. Практическое словоупотребление в астрономии допускает синонимичные варианты «эфемерида» и «таблица эфемерид».]; но когда все метки оказывались на своих местах, становилось относительно легко следить за движением мира – по крайней мере, во время стандартного рейса или длительной экспедиции.
Не было никакой надежды пометить все двадцать тысяч заселенных миров; впрочем, обычно не было и такой необходимости. Судьбы миров все время менялись. То, что было важной торговой станцией в 1650 году, к 1750-му могло превратиться в ничтожное захолустье. В новом, 1800 году, чей лоск еще не потускнел, большинству капитанов и экипажей приходилось заботиться лишь о сотне или около того вероятных пунктов назначения, исключая шарльеры, а сотню миров можно аккуратно нанести на круги, чтобы потом день за днем, неделю за неделей следить за их перемещением.
С шарльерами все было по-другому, хоть метод и применялся схожий. Они обычно не двигались вместе с процессиями, и их орбиты бывали нерегулярными. Они часто уходили далеко за пределы внешних миров, на Пустотную сторону. Было бы непрактично отмечать их так же, как заселенные миры, поэтому они – если вообще обозначались – выглядели как красные шарики на концах длинных черенков, закрепленных в отверстиях, просверленных в Старом Солнце. Шарльеры были повсюду, до самых Солнечных Краев, а не только в Пустоши. Однако каперы обычно избегали шарльеров на глубинных орбитах, предпочитая оставлять столь легкую добычу картелям.
На кругах и черенках были выгравированы шкалы, указывающие, сколько минут требуется сигналу трещальника, чтобы дойти от одной точки до другой. Подобные сведения бывали полезны для переговоров и оповещения, но в первую очередь это был быстрый способ определения длительности рейса. Уходить от Старого Солнца было проще, чем двигаться в его сторону, однако, как правило, требовалось шесть месяцев, чтобы добраться от одной стороны Собрания до другой, – шестнадцать световых минут, если говорить не о корабле, а о фотоне. В случае парусника размером с «Мстительницу» (около четырехсот пядей от носа до хвоста) и экипажа, в котором было меньше десяти человек, соображения практичности позволяли без труда хранить на борту достаточно припасов, чтобы никто не голодал. В реальности же капитаны докупали необходимое на каком-нибудь заселенном мире, а потом планировали маршрут, который вел их по цепи шарльеров, в логической последовательности, учитывая время в пути от точки до точки и ауспиции, предвещающие открытие того или иного поля. Вдали от цивилизации приходилось проводить от трех до девяти месяцев.
Итак, с учетом всех упомянутых миров, втиснутых в пространство радиусом всего шестнадцать световых минут, – и еще принимая во внимание, что существуют миллионы миров, а не тысячи, – возникает закономерный вопрос: что же это за мудреный механизм работает миллионы лет, причем без сбоев?
Насчет последнего никто не может утверждать наверняка, но столкновения, должно быть, случаются очень редко. Мусор, конечно же, встречается – и кое-кто полагает, что это пыль миров, которые оказались на пути других миров. Но есть и иное мнение: эта пыль – всего лишь материал, оставшийся после того, как были выкованы пятьдесят миллионов миров. А еще есть те, кто считает, что мусор – свидетельство войны, случившейся внутри Собрания между Вторым и Третьим Заселениями.
Но самое лучшее объяснение – из всего, что я запомнила в Музее истории, – что мирам свойственно избегать столкновений. В точности как поглотители, которые есть внутри некоторых миров, существуют механизмы – можно назвать их чем-то вроде инстинктов, – которые не дают сбиться с пути. Поскольку такому корректирующему механизму достаточно внести совсем крошечное изменение, чтобы предотвратить столкновение, которое могло бы случиться через десять тысяч или даже миллион лет, мы никогда не ощущали их прямого влияния и, возможно, не ощутим.
Для полноты картины должна сказать, что существует еще одна теория. Когда вокруг нет обезьян, которые могли бы что-то засвидетельствовать, между Заселениями появляется нечто и слегка подталкивает все миры в нужные стороны, корректируя орбиты в достаточной степени, чтобы уберечь от неприятностей еще на несколько тысяч лет. Может, так и есть на самом деле, но я предпочитаю первое объяснение, поскольку оно исключает любую возможность того, что коррекция производится в качестве одолжения. Проблема с одолжениями в том, что их всегда можно прекратить. А еще один нюанс с этим вторым объяснением заключается в том, что оно перепутывается с совсем другой тайной: почему вообще происходят Заселения.
Размышляя об этих сложностях, я невольно возвращалась мыслями к безумному дневнику, который все еще держала в руках и который беспокоил меня больше, чем хотелось бы.
– Опять грезишь наяву? – мягко спросила Фура, возвращая меня в настоящее и в рубку управления. – Смотришь в стекло, как загипнотизированная.
– Я просто подумала: до чего позорно, что такая редкая и прекрасная вещь оказалась во владении Босы Сеннен.
– Теперь Армилла ей не принадлежит, и это все, что имеет значение. Но ведь Боса хорошо о ней заботилась, согласись. – С помощью стеклянного ключика Фура потихоньку двигала один из кругов Стеклянной Армиллы, а в другой руке держала открытую таблицу эфемерид.
– Внутри Босы таилась ярость, – проговорила я, вспоминая то время, когда была пленницей и подмастерьем пиратки. – Но она всегда предпочитала неторопливую жестокость бездумному насилию. Кроме того, она знала цену всему этому стеклу. Она была похожа на паука, поджидающего на краю широкой черной паутины, а это был ее путеводитель, указывающий, куда и когда двигаться.
Фура извлекла шарльер на черенке и осторожно переместила его, пропуская через узкие промежутки между кольцами, обозначающими процессии и орбиты.
– Она когда-нибудь рассуждала при тебе о таких вещах?
– Нет, – ответила я, стараясь быть правдивой и в то же время говорить то, что хотела услышать Фура. – Я докладывала ей о передачах, которые приняла в комнате костей, а потом она задавала один-два вопроса, когда приходила к какому-нибудь выводу. Мое мнение для нее ничего не значило. Это устройство я видела мельком, один или два раза, в тех редких случаях, когда Боса позволяла войти в эту комнату. Думаю, она боялась, что я могу разбить Армиллу ей назло.
– Даже после того, как ты увидела, что она сделала с нашей подругой?
– Я была уверена, что проживу недолго. – Я сглотнула, вспомнив, какое ужасное наказание постигло Гарваль, схваченную одновременно со мной. – Но были способы умереть и полегче, чем от рук Босы. Я не торопилась увидеть ее плохую сторону.
– Тебя послушать, так у нее была какая-то неплохая сторона. – Фура подошла к шкафу, положила стеклянный ключ и заперла дверцу. – Мы не посмеем идти в глубокие процессии, пока наше имя не очищено, а Тревенца-Рич даже не рассматривается. Значит, остается горстка подходящих миров, на которые мы могли бы взглянуть, приняв меры предосторожности.
Я понятия не имела, какие меры предосторожности она подразумевает, но мое любопытство было разбужено.
– Продолжай.
– Это мы. – Она дотронулась до черенка с черным шариком на конце, недалеко от красного шарика – Грохотуна. – А это три мира, которые я подыскала, в тридцать шестой и тридцать седьмой процессиях. Забудь о ярких огнях, потому что ни на одном из этих шаров жизнь не бьет ключом, даже если сравнивать с милым старым Мазарилем. – Она протянула руку к самой дальней паре колец, касаясь тех мест, где сделала восковые надписи. – Но они нам пригодятся, по крайней мере один из них. Картели редко заходят так далеко, а следовательно, мало шансов нарваться на корпоративные неприятности. Вряд ли поблизости будет много других кораблей, и если понадобится бежать, то вокруг полным-полно пустоты, где можно затеряться. Во-первых, у нас есть шарик из жеваной бумаги под названием Метерик – или Метрик, зависит от того, в какое издание «Книги миров» заглянешь. Это в тридцать шестой. Мир-сфера, не слишком отличающийся от нашего дорогого дома. Пара портов, несколько городов, вернее городишек, с общим населением около трехсот тысяч человек, хотя информация, возможно, немного устарела.
– Ты права, по сравнению с ним Мазариль – центр Собрания.
