скачать книгу бесплатно
Если квартира на мое имя, значит, ответственность за внесение платы на мне, а Дон тут вроде как ни при чем. Меня это страшно пугало, ведь сумма в пятьсот сорок долларов составляла больше половины моей зарплаты.
– Только у тебя есть настоящая работа, – пояснил Дон, когда мы возвращались в его старую квартиру, взявшись за руки. – И хорошая кредитная история.
– Откуда ты знаешь, какая у меня кредитная история? – спросила я.
– Просто знаю, и все. – Дон остановился и достал из кармана поношенные кожаные перчатки. – Уж точно лучше моей.
– Что значит «уж точно лучше моей»?
Дон глубоко вдохнул морозный воздух.
– Я отказался выплачивать студенческий кредит, – сообщил он.
– Ты отказался выплачивать студенческий кредит?
– Ну да, так я и сказал. – Дон встряхнул головой и широко улыбнулся. – Подумаешь, велика беда. Банки – зло, они наживаются на восемнадцатилетних несмышленышах. Ну, недосчитаются они моих двадцати тысяч… для них это вообще не деньги. – Он поцеловал меня холодными губами в правую щеку. – Детка, ты слишком буржуазно мыслишь. Серьезно, ерунда это все. Мне было не до студенческих кредитов. Я роман писал.
Я не знала, что на это ответить; не знала, что и думать, по правде говоря.
– Я сглупил, конечно. – Дон снова взял меня за руку, и мы пошли по Северной Девятой улице к Макри-Трайнгл – участку клочковатой травы, населенному крысами, который почему-то считался у городских властей общественным парком. – У меня не было денег, вот я и оформил отсрочку. Это можно делать сколько угодно раз. Просто каждые полгода заполняешь документы. Но мне надоело.
Я думала об аренде. По правде говоря, я не знала, как Дон зарабатывал на жизнь. Почти все время он проводил в зале – был боксером, «как Мейлер, но лучше»[15 - Имеется в виду норман Мейлер.], по его собственным словам, – или просиживал в кафе, работая над романом, который, опять же по его словам, почти дописал. Раньше он преподавал английский как иностранный взрослым – русским эмигрантам, латиноамериканским домохозяйкам, – но сейчас у него осталось лишь несколько частных учеников. Деньги на вино или кофе у Дона всегда водились, но я также заметила, что он не разбрасывается наличкой. Кредитками он не пользовался. Теперь я знала почему.
– Высшее образование должно быть бесплатным, – добавил Дон. – В Европе никто не платит двадцать штук в год за бакалавриат. Мои друзья из Европы считают нас, американцев, ненормальными.
Дон часто упоминал своих европейских друзей, но никого из них я еще ни разу не видела. Те его друзья, с кем мы регулярно общались, были родом из Нью-Йорка, Хартфорда, где Дон вырос, и Сан-Франциско, где он жил вплоть до переезда в Нью-Йорк около года тому назад. Большинство этих друзей учились в колледжах, где стоимость обучения превышала двадцать штук в год. Так, его подруга Эллисон, дочь знаменитого писателя и влиятельного редактора, выросла в таунхаусе в Верхнем Ист-Сайде и училась в Беннингтоне с Марком, лучшим другом Дона из Провиденса, из профессорской семьи. Подобно Дону, эти ребята стремились стряхнуть с себя внешние атрибуты привилегированного детства: Эллисон жила в чердачной студии на Мортон-стрит и жаловалась на бедность, но каждый вечер ужинала в ресторанах, а Марк бросил престижный колледж, выучился на краснодеревщика и основал компанию по производству дорогой дизайнерской мебели, офис которой находился в лофте на Четырнадцатой улице, стоившем явно не гроши.
– А тебе не показалось, что с этой квартирой что-то не так? – спросила я.
– Там пол немного наклонный. – Дон пожал плечами, обнял меня и прижал поближе. – Ну и что? За пятьсот баксов в месяц мы все равно ничего лучше не найдем. А тут и станция близко. И все близко. И такой красивый квартал – Северная Восьмая улица! Столько деревьев.
– Деревья, – с улыбкой повторила я, хотя помнила лишь мрачные тени от голых веток на снегу.
Дома Ли и Панкадж сидели за столом и пили пиво с Марком и Эллисон, которых Дон пригласил в гости, но забыл об этом… или забыл сказать мне. Марк и Эллисон нравились мне гораздо больше большинства друзей Дона, но я очень устала.
– Дональд! – воскликнула Ли и помахала забинтованной рукой. – Джоанна! Садитесь с нами, выпейте пива! Мы отмечаем!
Она встала и прижалась к моей холодной щеке своей теплой. На ней было одно из ее очень красивых платьев – глубокого бордового цвета, креповое, с крошечными тканевыми пуговками впереди, – и полный макияж: тональный крем, сгладивший неровности на ее подбородке, тушь, благодаря которой у нее появились ресницы, и темно-красная помада. Ли вымыла голову и высушила волосы; те лежали блестящими волнами. Теперь она выглядела не просто прилично, но восхитительно.
– Я нашла работу, – сообщила она.
– Ого! – удивилась я. Я не считала ее способной на такое. – И что за работа?
– Какая разница? – весело воскликнула Эллисон и чокнулась с Панкаджем, который в ответ ул ыбн улся.
На нем по-прежнему были тонкая армейская куртка и шарф, хотя в квартире было очень жарко. Я попыталась поймать его взгляд. Мы же вместе пережили чрезвычайную ситуацию, значит, между нами теперь должно быть особое понимание. Но Панкадж смотрел куда угодно, только не на меня – на стол, на колени, на свое пиво.
– Эй, дружище, – наконец обратился он к Дону, – как там партия?
Через несколько минут они вышли – сначала Панкадж, потом Ли.
– Мне надо переодеться, – заявила она. – Весь день в этом платье хожу.
– А знаешь, кого представляет мое агентство? – крикнула я ей вслед.
– Томаса Пинчона, – ответила за нее Эл лисон.
Она пила вино из большого синего кубка – единственной посуды в квартире, отдаленно напоминавшей винный бокал. Приходя в гости, Эллисон всегда брала его себе.
– Почти угадала, – ответила я. – Сэлинджера.
Повисла тишина. Эллисон, Марк, Дон – все таращились на меня, разинув рты.
– Возьми, – наконец проговорил Марк и подтолкнул мне пиво.
– Джерома Дэвида Сэлинджера? Серьезно? – Дон наконец очнулся от оцепенения и потрясенно покачал головой.
Я кивнула:
– Он клиент моей начальницы.
Все в комнате заговорили разом.
– А ты с ним разговаривала? – спросил Марк. – Он звонил?
– Он пишет новый роман? – поинтересовалась Эллисон. Губы у нее посинели от вина, как у упыря. – Ходят слухи…
– А сколько лет твоей начальнице? – спросил Дон. – Сэлинджер же начал писать в сороковые.
– И какой он – милый? – подхватила Эллисон. – Многие на него злятся, но мне всегда казалось, что он очень приятный человек, просто хочет, чтобы его все оставили в покое.
– Да никакой он не писатель. Так, много шума из ничего, – с улыбкой произнес Дон.
Марк раздраженно прищурился:
– Ты это серьезно? – Он глотнул пива. – Человек хочет, чтобы его оставили в покое, но это не делает его пустышкой.
Марк, как и Дон, был невысоким, мускулистым и очень привлекательным. Он был похож на кинозвезду 1970-х: голубые глаза, точеные скулы, длинный нос, волнистые светлые волосы. На самом деле он был так красив, что даже мужчины это замечали. А вот его невеста Лиза обладала совершенно непримечательной внешностью – я бы даже сказала, редко встретишь людей столь невзрачных, – и была сдержанной и молчаливой ровно настолько, насколько Марк – открытым и словоохотливым. Дону она не нравилась в том числе поэтому, и он не сомневался, что Марк отменит свадьбу.
– Пару лет назад моя подруга Джесс недолго работала в «Литтл Браун». – Эллисон взглянула на Марка. – Это издатели Сэлинджера. – Марк кивнул. – Она была всего лишь ассистенткой и с Сэлинджером дел не имела, его книгами не занималась. Но ее стол стоял рядом с приемной, и вот однажды она задержалась на работе, а телефон на стойке зазвонил… и звонил очень долго. А было уже полдесятого вечера. Кто звонит в офис так поздно? Наконец она сняла трубку и услышала, как кто-то кричит – реально кричит, – на том конце. «С РУКОПИСЬЮ ВСЕ В ПОРЯДКЕ! – кричал человек. – Я ЕЕ СПАС!» Он говорил еще что-то про пожар и нес всякую малопонятную белиберду, но главное, не говорил, а орал. Джесс решила, что звонил какой-то сумасшедший. – Мы кивали. – И вот на следующий день приходит она на работу, и оказывается…
– Звонил Сэлинджер, – угадал Дон.
– Звонил Сэлинджер, – подтвердила Эллисон, недовольная тем, что сенсационный момент ее истории предугадали. – В его доме был пожар. Дом сгорел. Или полдома… не помню. Но суть в том, что дом горел в тот самый момент, когда он звонил в издательство, то есть представьте: твой дом горит, а ты звонишь издателям и сообщаешь, что рукопись новой книги не пострадала. Не семью бежишь спасать, не звонить пожарным – нет!
– Откуда ты знаешь, что он сперва не спас семью и не позвонил пожарным? – спросил Дон.
– Мне Джесс сказала, – ответила Эллисон.
– А что такого странного в том, чтобы позвонить издателям и сообщить, что рукопись не сгорела? – не унимался Дон.
– Это еще не самое странное, Дон, – простонала Эллисон. – Он позвонил полдесятого, когда в офисе не было никого. То есть он, видимо, решил, что в «Литтл Браун» должны знать, что в маленьком городке в Нью-Гемпшире случился пожар…
– А знаешь что? – И без того сиплый голос Дона от выпитого охрип еще сильнее. – Я думаю, это все чушь собачья. Не пишет Сэлинджер никакой новый роман. Зачем это ему? Он же миллионер десятикратный, разве нет? Твоя подруга все выдумала.
– О господи, Дон! – воскликнула Эллисон; ее темные глаза были совсем пьяными, щеки раскраснелись. – Зачем ей это выдумывать? И как можно такое выдумать? В доме Сэлинджера был пожар, все об этом знают. Даже мама моя об этом рассказывала. В газетах писали. Я сама об этом читала. И моя подруга.
– Вот именно, – с улыбкой произнес Дон.
– Я тоже что-то такое читал. – Марк откинул со лба непослушную прядь волос. – Кажется… Сейчас вспомню… Наверно, в «Таймс»? Он говорил, что пишет книги, но не хочет публиковаться. И пишет для себя. А публиковаться ему уже ни к чему.
Снова повисла тишина. Лицо Дона посерьезнело. Он взглянул на меня и улыбнулся. Я знала, что это совпадает с его собственными взглядами на писательство.
– Писатель – тот, кто пишет, – сказал он, глядя на меня. – Кто встает по утрам и пишет, тот писатель. Не издатель делает тебя писателем. Издательский бизнес – всего лишь бизнес.
– Эй! – раздался голос в прихожей.
Мы обернулись и увидели Ли; она стояла там одна в своем старом халате, атласном, потрепанном, коричнево-голубом. Она по-прежнему была накрашена, но двигалась, точно в замедленной съемке.
– Что тут происходит? – спросила она; язык у нее заплетался.
Она пьяна, подумала я с неожиданной ясностью. Я видела Ли такой много раз, но мне никогда не приходило в голову, что ее состояние может объясняться такой простой причиной. Я думала, она просто устала. Вот я, например, очень устала. И проголодалась. Хотя я выпила всего полкружки пива, а то и меньше, у меня вдруг закружилась голова. Неудержимо захотелось прилечь.
– Я сейчас, – сказала я и осторожно поднялась.
Прошла по коридору мимо комнаты с брошенными скомканными платьями и открыла дверь в ванную, где обнаружила Панкаджа, сидевшего на унитазе.
– Ох, прости! Прости, – воскликнула я.
Панкадж как-то странно на меня посмотрел, безжизненно, и тут я увидела его руку, перехваченную резиновым жгутом, какой используют в больницах, а из сгиба локтя торчала иголка. Его лицо выражало одновременно боль и ее отсутствие.
– О! – снова глупо воскликнула я.
Мы смотрели друг на друга, и пустая отстраненность на лице мужчины сменилась печалью, затем гневом, а потом я ушла, и не на кухню, где за столом сидели Дон, Ли и остальные, а в комнату Дона. Там я тяжело опустилась на его кровать, точнее, футон без каркаса, легла и уставилась в потолок.
Когда Дон зашел посмотреть, как я, я повернулась к нему лицом:
– Ладно, – проговорила я, – давай переедем.
* * *
На следующее утро ближе к полудню я тихонько постучалась в открытую дверь кабинета начальницы и протянула допечатанные письма. С утра она снова прошла мимо меня, не поздоровавшись, и даже ничего не сказала про письма, что я отдала ей накануне. Они лежали на ее столе аккуратной стопочкой и ждали ее подписи.
– Присядь, – велела она.
Я села. Она достала из ящика стола пачку сигарет и принялась медленно снимать целлофан.
– Знаешь, некоторые, – начальница бросила на меня многозначительный взгляд, словно я была в числе этих «некоторых», – устраиваются на эту работу, надеясь когда-нибудь встретиться с Джерри. Или даже, – она улыбнулась, – подружиться с ним. Они думают, он каждый день сюда звонит. – Начальница внимательно смотрела на меня поверх очков. – Но он не позвонит, не надейся. А если позвонит, Пэм переведет звонок на меня. Если же меня не окажется на месте и случайно звонок переведут на тебя, не разговаривай с ним. Он звонит не для того, чтобы с тобой поболтать. Ясно?
Я кивнула.
– Не хочу, чтобы ты воображала, будто каждый день станешь разговаривать с Джерри или, чего доброго, – она рассмеялась, – пойдешь с ним на обед или что-то в этом роде. Некоторые ассистентки даже придумывали поводы, чтобы ему позвонить, естественно, ничего не сказав об этом мне. Этого нельзя делать ни в коем случае. Наша работа – не беспокоить его. Мы заботимся о его делах, чтобы ему не приходилось делать это самостоятельно. Ясно?
– Да.
– Поэтому никогда не надо ему звонить. Если возникнет ситуация, которая, как тебе кажется, потребует его внимания – хотя я даже представить не могу, что это может быть, – ты должна сказать мне, а я уж решу, говорить ему или нет. Но напрямую ему не звони никогда. И не пиши. Если он сам позвонит, надо сказать: «Да, Джерри, я передам начальнице». Ясно?
Я кивнула, сдерживая улыбку. Мне бы в голову не пришло болтать с Джеромом Сэлинджером по телефону без повода, не говоря уж о том, чтобы самой ему звонить.
Начальница очень серьезно посмотрела на меня и рассмеялась своим странным низким смешком:
– И читать твои рассказы он не будет. И ему неинтересны твои восторги по поводу «Над пропастью во ржи».
– Я не пишу рассказы, – ответила я и почти не соврала. Я писала рассказы, но ни один не дописала.
– Вот и хорошо, – кивнула начальница. – Писатели – худшие ассистенты.
Я все сделала неправильно. Два дня печатала, напечатала целую гору писем. И везде неправильно отмерила поля, ошиблась в именах собственных – в общем, наделала кучу ошибок. Не было ни одного письма, которое не пришлось бы перепечатывать.
– Будь внимательнее, ладно? – сказала начальница, и я улыбнулась, сглатывая слезы.
Сделав упор на качество, а не на скорость, я начала заново и проверяла каждую строчку, а телефон в кабинете начальницы звонил беспрестанно. «С Новым годом! – повторяла она в десятый, в сотый раз. – Как прошли каникулы?» Эти односторонние беседы отвлекали меня больше, чем если бы за стеной разговаривали двое людей. Я мысленно отвечала на вопросы своей начальницы и угадывала, что могли ответить ей люди на том конце провода. Кое-что стало проясняться. Так, начальница часто упоминала некоего Дэниела, который, кажется, перенес болезнь, и довольно серьезную, но после лечения пошел на поправку. Может, Дэниел – ее муж? Или брат? Чуть реже всплывало имя Хелен; о ней говорили менее подробно. Я так и не поняла, кем она может приходиться начальнице. Как бы то ни было, ее слова начали просачиваться в мои письма. «Спасибо, что прислали подписанный сэндвич», – напечатала я. «Мы свяжемся с вами через две недели и обсудим детали обивки». Снова и снова мне приходилось рвать полузаконченное письмо и начинать заново. «Закрой дверь, пожалуйста», – мысленно умоляла я начальницу. «Хватит звонить!» – просила я телефон. Но тот упрямо зазвонил снова.
– Джерри! – крикнула начальница. Почему она кричала? Я заметила, что в течение дня громкость ее голоса повышалась. «Хватит кричать», – подумала я. – Джерри, я так рада тебя слышать. Как дела?
В этот момент мое желание сбылось: начальница встала и закрыла дверь.
Бум! Дверь кабинета распахнулась, раздался крик.
– Хью! – позвала начальница, появившись на пороге с сигаретой, живописно зажатой между пальцев. – Хью! Хью! – Она подошла к двери его кабинета; кажется, я никогда не видела, чтобы она передвигалась так быстро. – Где он? – пробормотала она.
Я ничего не ответила, хотя точно знала, что он у себя.
– Секундочку, – спокойно откликнулся Хью из-за двери.
– У меня нет секундочки, – отрезала начальница, кажется, стыдясь собственной несносности. – Хью, Бога ради!
– Ладно, иду. – Он появился на пороге. – Ты что-то хотела?
– Ах, Хью! – Начальница не удержалась и рассмеялась. – Джерри звонил.
– Джерри звонил? – Всякое желание шутить тут же у Хью отпало. Как будто начальница сообщила ему, что в коридоре его ждет офицер с документами о досрочном освобождении.
– Да, – женщина удовлетворенно кивнула. – Он хочет, чтобы ему прислали отчет по роялти… – она сверилась с бумажкой, которую держала в руках, – за «Девять рассказов» и «Выше стропила, плотники». С 1979 по 1988 год.
– Ладно. – Хью переминался с ноги на ногу. – В мягких обложках или в твердых?
Начальница нетерпеливо покачала головой:
