скачать книгу бесплатно
Кровожадная сущность снова взяла надо мной верх… Как я могла допустить такое? Теперь я и зайца упустила, и белка сбежала, но я не могу вернуться с пустыми руками. Слишком много на сегодня проколов, чтобы отец простил мне это. Ни оружия не выковала, ни мяса в дом не принесла. Я осознавала, что не успею в кузницу к обеду, как и забежать к Кате.
Я продиралась сквозь кусты дикой малины, яростно лупя по ним ножом и осознавая, что наверняка был обходной путь и за зайцем я бежала точно не этой тропой. Но мне было все равно, я хотела выпустить пар, и дикие кусты, колючие и упрямые, были как раз тем, что мне сейчас было нужно. Выйдя из малинника, я мрачно огляделась, решая, в какую сторону можно пойти, чтобы вернуться домой, не наткнувшись на своих же. Пройдя несколько километров вглубь леса, я прислушалась. Где-то вдалеке кричала кукушка, в траве стрекотали кузнечики, мимо пролетели две стрекозы, лишь на мгновение зависнув у моего лица. На коре молодого дуба возле меня я заметила глубокие борозды, кажется, оставленные кабаном средних размеров. Не может быть! Похоже я напала на след самцов, что ошиваются на северо-востоке леса, и теперь я хотя бы знаю, где нахожусь. Тут же мне подумалось, что не будет большого ущерба, если одного из них я сегодня принесу домой. Разум кричал, что это самоубийство, но я-то понимала, что самоубийством будет вернуться домой без добычи.
Глава 10. Кабан
У меня тряслись коленки от мысли, что я собираюсь охотиться в одиночку на одного из самых крупных и страшных зверей в наших лесах. Кабан – опасное и быстрое животное, приходящее в ярость от ранений. Как говорит отец, его лучше убить с первого выстрела, либо не соваться к нему вовсе.
Я шла против ветра, кабан не сможет меня учуять. Спустя несколько метров появились следы на влажной от дождя земле, поэтому я достала из-за спины лук и вставила стрелу. Я кралась вперед, внимательно следя за тем, куда наступаю, избегая сухих веток и лишних шорохов листвы. Кабаны плохо видят, но вот слух и обоняние у них отменные. Поэтому, если мне удастся подойти достаточно близко без лишнего шума и с подветренной стороны, то у меня будет шанс для одного единственного выстрела. Это срабатывало с другими животными, но получится ли с кабаном? Я слабо представляла себе, как можно охотиться без загонщика. Но, несмотря на все сомнения, я твердо шла вперед. Наши загонщики обычно выгоняют зверя из укрытия и гонят его на нас, а мы с другими лучниками отстреливаем нужных со специальной башни. Я не смогу и гнать животное, и стрелять вдогонку, но и отступить уже не в праве. Я должна принести хотя бы одного зверя.
Вдруг где-то впереди раздалось громкое конское ржание, и затем послышался настойчивый шорох в кустах и в высокой траве, которая закачалась из стороны в сторону, словно кто-то по ней продирался. Я отступила на два шага назад и замерла в ожидании. Кровь прилила к голове, застучала в ушах. Из кустов на меня вышел огромный косматый серый кабан с маленькими поросячьими глазками и расходящимися в стороны, словно острые ножи, грязно-желтыми клыками, один из которых был искорежен и надломан. Его тело покрывали грубые уродливые шрамы, бороздами разрывающие некогда красивую мощную шкуру. Животное хрипло дышало, источая угрозу и поднимавшуюся в нем ярость. В ту же секунду я пожалела о том, что сунулась сюда. Наставив лук на противника, я видела, как дрожит натянутая стрела, не давая мне прицелиться. Я должна была выйти на след кабана и незаметно подкрасться к его логову, а не столкнуться с ним лицом к лицу.
Судорожно пытаясь вспомнить, какое сейчас время года, я оценивала шансы: что передо мной была самка. Тогда где-то поблизости могут быть её поросята и, значит, живой мне отсюда не выбраться. Стоп. У самок не такие клыки, значит, это был самец, а точнее хорошо вооруженный секач, готовый растерзать меня одним яростным взмахом. Мое дыхание было тяжелым и давалось с трудом. Я следила за каждым движением кабана, пытаясь предугадать его следующее действие.
Он недолго смотрел на меня, прежде чем с ревом броситься в мою сторону. Я выстрелила наугад и бросилась бежать, нарушив сразу несколько постулатов. Отец заставлял учить меня правила охоты на разных животных, если вдруг я решу пойти в охотники, но они не пошли мне впрок. Я вспомнила о них лишь, когда нарушила. Во-первых, я не убила кабана с первого выстрела. Во-вторых, убежала, хотя должна была дать ему подойти поближе и просто отскочить в сторону. Тогда он убежал бы прочь и больше не полез на меня.
Я забралась на достаточно мощную для моего веса липу и оглянулась. Под ладонями, что обхватили её прочные ветви, я чувствовала влагу ночного дождя и вцепилась крепче, ощущая скольжение рук о молодую гладкую кору. Животное с разбегу налетело на мое дерево и, словно рикошетом этого удара, липа оттолкнула меня от своей скользкой коры вместе с градом серебристых капель дождя. Собрав удары почти трети ветвей, расцарапав в кровь лицо, локти и бедро, получив мощный удар в грудь, я смогла оттолкнуться от ствола в метре от земли и приземлиться на ноги за спиной кабана. Но в следующий миг я повалилась на колени, задыхаясь от полученного удара в солнечное сплетение, а потом на бок.
В ушах стоял жуткий шум, похожий на треск, но я заставила себя поднять затуманенный взгляд на животное. Кабан яростно раздирал кору у подножья дерева, силясь согнать меня вниз, и даже не догадываясь, что я лежу на земле у его ног. Моя кровь была размазана по ветвям, что он терзал, и зверь не мог разобрать, где я нахожусь, но чуял, что я где-то рядом. Меня сковал страх и ужас от близости столь опасного существа, и я боялась пошевелиться. Я почти не слышала его ярости, но мне было достаточно видеть его.
Вдруг стук в ушах усилился, и мои глаза стала застилать красная пелена. Так моя самая страшная и кровожадная сущность выходила наружу. Внутренний голос, сладкий и до боли знакомый, нашептывал мне, взывая к моим страхам и баюкая меня: «Впусти меня… Я заберу твою боль… Заберу твой страх… Всё будет хорошо… Впусти…»
Я расслабилась и позволила ему завладеть мною, понимая, что не могу сопротивляться его власти и что он, возможно, единственный, который может вытащить меня из этой переделки. Секач в ярости обернулся на меня, когда я поднялась на ноги и неспешно отряхнулась. Я смотрела на него сквозь алую пелену новой меня, сильной меня, страшной меня. Боль ушла, как и страх. Ни шума в голове и ушах, ни боли от ссадин и переломов. Улыбнувшись одним уголком рта, я перепрыгнула через метровое животное и помчалась прочь. Зверь пустился вслед за мной, выворачивая на ходу кусты и молодую поросль. Он кряхтел и ревел, пытаясь запугать меня, заставить остолбенеть от страха, сделать ошибку и позволить ему нагнать меня. Но я не могла этого допустить, как не могла допустить и того, чтобы все закончилось моим трусливым бегством.
Меня окутало наслаждение от его злости и ярости. Он так неистово хотел нагнать меня и вспороть мне живот своими клыками-секачами, затоптать мое тело копытами, пока я не перестану дышать, и даже больше, сожрать мои внутренности, как трофей победителя. Но сегодня трофей должен был достаться мне.
Я резко остановилась, пока он не потерял ко мне интерес, и пустила ему в бок стрелу, зная, что это одно из самых крепких мест зверя. Я не старалась убить его, а лишь разжечь его ярость, и добилась своего. Он взвизгнул от неожиданной боли и, остановившись передо мной, стал неистово рыть копытами землю, пыхтя и едва сдерживая свою ярость. Адреналин вновь ударил мне в голову, и я расхохоталась. Ох, как же мне это нравится! А когда соперник ещё и так опасен, победа будет в стократ слаще. Он глушит свой страх под яростью и гортанным ревом, но я все равно ощущаю его ужас на кончике своего языка. Он боится меня, и правильно, как и я боюсь его, что тоже не безосновательно. Кто будет сегодня победителем, а кто будет мертв? Я пустила в него ещё три стрелы, попав в бока и в голову, но не пробив череп, и вновь побежала прочь. Он, рыча и неистово мотая головой, следовал за мной по пятам, не желая сдаваться и отпустить меня живой. Он жаждал мести, крови, моей плоти, как и я жаждала его страха, его ярости, его смерти. Откинув на ходу лук, я выдернула из-за пояса кинжал и, дав кабану почти нагнать меня, чуть отступила в сторону. Мое бедро вдруг вспыхнуло, когда животное пробегало мимо, но тут же затихло. Я позволила кабану чуть опередить меня и последовала за ним. Он не мог понять, куда я подевалась, и продолжал бежать вперед, ощущая мой запах где-то поблизости. Я рядом, совсем близко, ты меня чуешь, ты знаешь, что я здесь, но не видишь меня, и это пугает тебя, хотелось мне прошептать, я рядом, прямо за твоей спиной. С этой мыслью я бросилась на кабана и вскочила на его спину, схватив за холку. Я чувствовала, как под моей ладонью, что покоилась на боку животного, пульсирует кровь, огромная жизненная сила и ярость. Мое правое колено чуть соскользнуло со зверя из-за влаги, что пропитала мои штаны, но я вовремя подтянула его назад и осознала, что у меня осталось не так много времени и с этим пора заканчивать. Проехав ещё несколько метров, стоя на хребте кабана, я выхватила кинжал и одним резким взмахом перерезала ему горло.
Животное пробежало еще немного, прежде чем повалилось вперед и по инерции проехало ещё какой-то путь. Содрогаясь и кряхтя, зверь извергал из себя оставшуюся кровь. Я присела на корточки рядом с его умирающим телом и встретилась с ним взглядом. Несмотря на всю злобу и буйство, что я видела совсем недавно, теперь он выглядел уже не столь храбро и смотрел на меня взглядом побитого щенка, словно вопрошая: за что? Я могла бы перечислить ему тысячи причин, но боялась упустить минуты его предсмертной агонии и пыталась впитать все сладостные муки его скорой смерти.
Я очнулась, когда почувствовала знакомые, почти родные запахи леса возле своего дома. Красная пелена больше не застилала мой взор, и я поняла, что все прошло. Мои руки были по локоть в крови, на теле горели ссадины и глубокие царапины, ребра гудели от полученного удара о ветку, а бедро пронзала глубокая тупая боль, когда я ступала на правую ногу. В руке был уверенно сжат короткий нож, а лука нигде не было видно. Медленно оглядевшись вокруг и осознав, что оружия нигде нет, я решила вернуться назад, по запаху незнакомой крови, коей была пропитана моя кожа. Найти свою жертву оказалось не так трудно, тем более, когда она возвышалась над густой травой, даже лежа на боку. А вот дотащить её до дома оказалось куда труднее.
Кабан весил уйму килограмм и, обвив веревкой его задние ноги, я потащила свой трофей домой. Превозмогая мучившую меня боль в бедре, я проходила с веревкой далеко вперед, обматывала дерево и начинала яростно тянуть тушу на себя, используя стволы, как блоки. У меня не было сил и выдержки, чтобы не обращать внимания на боль и глотать слезы от боли и отчаяния, поэтому я позволила им капать и лишь изредка отирала их грязной рукой, когда они застилали мне обзор. Веревка терлась о грубую кору и истончалась, но я продолжала двигаться вперед, к следующему блоку-дереву.
На тропу передо мной вдруг выскочил заяц и встал на задние лапы, чтобы оглядеться. Я удивленно смотрела, как он посмотрел в мою сторону, но куда-то мимо меня, затем в другую сторону, неуверенно перескочил на пару шагов и вновь принялся изучать местность. Я прошла вперед, и заяц позволил мне немного догнать себя, затем проскакал далеко вперед и стал меня ждать. Тут из кустов показался второй заяц, что вторил первому в движениях и поведении. Они издеваются надо мной? Дразнят? Чуют, как я устала, ранена и вымотана? Чуют, что не смогу устроить на них облаву и загнать? Высоко в ветвях прошуршала белка, и, мне казалось, я слышала, как она смеется надо мной за поражение. Мне хотелось крикнуть им, что я завалила кабана! Но чудилось, что они хохотали надо мной пуще прежнего. Я не могу это так оставить, ненавижу, когда надо мной смеются… Но что я могла сделать сейчас? Мои руки были истерты в кровь, веревка истончена настолько, что готова была лопнуть в любую минуту, а мне до дома ещё несколько километров. Я с трудом уже держалась на ногах, в голове стучало, окружавшая меня местность начинала уплывать из-за боли, коей до сих пор горело мое тело. Прикрыв глаза на минуту, я дала себе возможность передохнуть и успокоиться. Мне нужно набраться сил для решающего рывка, но, вернувшись в реальность, я обнаружила двух наглых зайцев на моей тропе, бесстрашных и ленивых. Вытаскивать нож было слишком очевидно и спугнуло бы их. Поэтому я скинула веревку, что резала мне пальцы, завела дрожащие руки за спину, обвила ими два кинжала, которые покоились на спинных ремешках, и упала лицом во влажную землю. Меня накрыла темнота.
Глава 11. Это моя добыча!
Слегка приоткрыв глаза, я увидела голубые глаза Алёши, полные тревоги. Он хмуро изучал моё лицо: есть ли признаки жизни? Я пыталась пошевелиться, и тело вновь отозвалось жуткой болью в каждой клеточке.
– Ты как? – тихо спросил хранитель.
– Жить буду. Где мой кабан? – встрепенулась я и осмотрелась.
Алеша поднялся на ноги и указал на огромную тушу, лежащую неподалёку. На месте.
– Закопаем? – вдруг спросил Лёша, уперев руки в бока и оглядываясь в поисках подходящего места.
– В смысле?
Я вскочила на ноги и встала между ним и кабаном. Ногу обожгла острая боль, и я накрыла рану рукой. Под разрывом в ткани что-то было, и я засунула туда пальцы.
– Не трогай. Это подорожник.
Я вынула из прорези кашицу из травы и сунула ему под нос:
– С твоими слюнями? Достаточно было приложить лист к ране целиком! Не обязательно было его жевать!
– Ты столько времени общаешься с Машкой, возишься с её аптекарскими травками, а таких банальных вещей не знаешь, – недовольно проговорил он и откинул мою руку от своего лица. – Он лучше действует, если его разжевать, да и слюни у волков целебные.
– Я знаю, – буркнула я и недовольно приложила кашицу обратно к ране.
Нога по-прежнему ныла, и я с трудом могла наступать на неё. Я оглянулась на кабана и шумно выдохнула.
– Я сам, не волнуйся. Никто не узнает.
Я удивлённо посмотрела на него и вспомнила про его странное желание закопать мой трофей.
– Только через мой труп, – процедила я.
– Но ты же всегда их закапываешь, – удивлённо пробормотал Лёша и посмотрел на кабана.
– Откуда ты?..
Я не знала, злиться на него или стыдиться своих поступков. Но я всё же решила, что сейчас важнее защитить свою добычу.
– Я видел тебя пару раз… – смущённо пробормотал Алеша, а, когда я насторожилась, быстро продолжил: – Больше никто не знает. Ты хочешь отнести его домой?
Я кивнула и, взяв верёвку, пошла искать подходящее дерево-блок. Алёша, подхватив сумку, мой лук и колчан, направился следом. Где он нашёл моё оружие? Найдя дерево покрепче, я уперлась ногами в землю и принялась тянуть. Хранитель перехватил из моих рук верёвку и, вручив мне свою поклажу, занялся кабаном. Моя гордость кричала, чтобы я делала это сама, но рассудок мыслил более здраво, сообщая, что, падая в обмороки, я доберусь до дома к завтрашнему вечеру. Из сумки, что я прижимала к груди, торчал какой-то мех, и, заглянув внутрь, я увидела тех самых зайцев и белку, что ещё недавно издевательски скакали вокруг меня. Я благодарно посмотрела на хранителя, и мне стало стыдно за себя. Сквозь промокшую от пота светлую рубаху я видела, как напрягаются мышцы на его спине, когда он тянул моего кабана, и мне оставалось лишь удивляться, откуда столько силы в хрупком хранителе.
До дома мы добрались как раз к полднику. У кромки лагеря Алёша помог надеть на меня лук, колчан и сумку. Затем вручил мне верёвку, тихо сказав:
– Дальше сама. Это твоя добыча.
Он скрылся за ближайшими домиками, а я осталась стоять нагруженная и уставшая за сотни метров от дома. Несколько раз тяжело вздохнув, я поняла, что он прав: я должна донести все сама. Мои родные готовы будут поверить, что кабана завалил хранитель или зайцы из моей сумки, только не я. А всё этот Иван, который так любит присваивать себе мои заслуги. Посмотрим, что они теперь скажут. Я взялась за верёвку и, найдя подходящее дерево, принялась тянуть кабана вверх по тропе, ведущей вглубь лагеря. Вскоре вокруг меня стали собираться любопытные зеваки: кто-то смеялся, указывая на меня, кто-то ехидно наслаждался моими потугами, кто-то с интересом наблюдал, но были и те, кто подбадривал, шел рядом, сопровождая меня до дома. Несколько мальчишек хотели помочь мне, девчонки пытались оседлать моего секача, но взрослые отгоняли их, говоря, что это не их добыча. Спустя полчаса я была уже около дома.
Царапины и раны почти затянулись, кроме глубокого пореза на бедре, но я уже едва ощущала свое тело от усталости. Ближе к дому крупные деревья почти закончились, и я привалилась к высокой сосне возле нашего дома, радуясь ей, как новогоднему подарку. Последний рывок. А в дом уже на руках понесу… В голове пульсировала боль от перенапряжения. Волоча кабана почти на себе, скребя землю руками, взбираясь на ступени крыльца ползком, изнемогая от усталости и с трудом перебирая натруженными ногами, я ввалилась в свое жилище и рухнула на пол.
– Это ещё что за чудо-юдо? – рассмеялся Миша, и я ощутила, как вкусно пахнет едой – семья полдничала.
В дом заглядывали любопытные, но никто не смел войти внутрь.
– Эрика, ты будешь есть? – строго спросила мамА и, даже не глядя на неё, я чувствовала, что она хмурится.
– Эй, Вано! Мы, похоже, не все твои тушки нашли! – рассмеялся Федор. – Вон, Эрика ещё одну обнаружила! Какой он жуткий… Зачем мы выбрали такого? Мариша будет в ужасе!
– Да? – раздался голос Ивана, самого ненавистного мне человека.
Предположение Федора так удивило меня, что силы вдруг резко ко мне вернулись и вылились в протест и возмущение. Я поднялась на ноги и, едва устояв, осмотрела обеденный стол. Первыми мне в глаза попались еда и вода: жареные перепелки с грибами и картофелем. Вкуснятина! За столом не было отца и Марины, зато был Иван. Его тонкие губы изогнулись в усмешке, когда он посмотрел на меня.
– Это моя добыча! – я с трудом выдавила из себя эти слова, получилось не очень уверенно.
– Твоя? То есть ты ее убила или она умерла от старости? – зло рассмеялся Миша. Я удивленно посмотрела на него, считая, что холод в его голосе мне лишь почудился.
– Эрика, неужели нельзя было позвать нас? Мы бы сходили за ней! – возмутился Федор.
– Или могла бы попросить Алешу. Он целый день о тебе спрашивает, – мягко заметила Оксана.
– Я убила… его… и принесла, – пробормотала я и стыдливо опустила глаза.
– Садись уже, Эрика, за стол и не говори глупости. Ты едва держишься на ногах, – строго проговорила мамА и поставила мою тарелку на стол.
Я тут же набросилась на еду, запивая её жадными глотками воды. Птица была немного суховата, но мне было все равно. Тело благодарно растеклось по стулу, отдыхая, и слегка дрожало от пережитого напряжения. Краем глаза я уловила взгляд мамА и резко обернулась, зажав картошку в зубах; жир стекал по моему подбородку, и я ловко отерла его. МамА указала мне на мои руки, и я проследила за ее взглядом. Они были грязными от земли и темно-красными от моей и кабаньей крови, под ногтями было черно. Но тазик стоял слишком далеко от меня, чтобы дотянуться до него, не вставая с места. Поэтому я опустила глаза в тарелку и решила не обращать внимания на недовольство мамА. Я слишком устала, чтобы пытаться встать! У меня даже не было сил возражать братьям, но, съев половину порции и немного придя в себя, я вновь принялась настаивать на своем.
– Федор, Миш, это и правда я убила кабана! – взмолилась я, но слышала, как жалко звучит мой голос.
– Чем ты это докажешь? – усмехнулся Иван, скрестив руки на столе. – Сегодня все тушки убиты мной, мне нечего скрывать!
Иван был одним из лучших стрелков в стае, только за это и за то, что он всё же обернулся, его выпустили из храма и позволили присоединиться к стае. А я не любила его именно за то, что он потеснил меня в стрельбе и добился того, чего мне никак не удавалось – уважения. Мы с ним мало чем отличаемся, но в то же время разнимся во всем. Его история так же печальна, как и моя. Когда ещё был жив дед Эрик, стая гостила у песчаных волков, на юге страны. Налаживали взаимовыгодное сотрудничество или торговые связи, уж точно не знаю, но погостили-погостили и уехали. А через девять месяцев хранительница песчаных понесла не пойми от кого. Естественно, тамошний вожак всполошился: щенок пахнет чужаками, пусть туда и отправляется. Так Иван попал к нам в стаю. Его мать песчаные волки нам не отдали, это их собственность, а щенок, сказали, ваш. В нашей стае никто не признал его сыном, и дед отдал его в храм на воспитание хранителям. В отличие от меня, у Ивана не было семьи. Лишь раз в год он уезжал на несколько месяцев к матери, и его ненавидела не одна женщина – жена отца, как меня, а все волчицы в обеих стаях, считая, что именно её муж был отцом Ивана. Но у него хотя бы была мать до некоторых пор, в отличие от меня. Два года назад она скончалась, тоже какая-то темная история. Я бы всё отдала, всю свою семью за то, чтобы у меня тоже была мама, хотя бы на один месяц в году. Я могла бы ей рассказывать, что творится у меня на душе. Она понимала бы или хотя бы пыталась понять меня. Я бы ощущала её теплые объятия, нежные, заботливые и безопасные, и могла бы прижаться к ней, чтобы почувствовать себя дома. И я бы знала, что есть в мире человек, который волнуется обо мне. Она бы гладила меня по голове и говорила, что я – самый любимый ребенок на этой земле. Вдруг чья-то теплая рука опустилась на мой затылок, и я очнулась от своих мыслей. Вид у меня похоже был глупый, судя по дебиловатой ухмылке на лице Миши.
– С тобой всё в порядке? – тихо проговорила мамА, гладя меня по голове. – Ты почти не притронулась к еде. Поди всё остыло уже.
– Не трогай меня! – яростно проговорила я и оттолкнула её руку. Она словно ворвалась в мои мысли и вытеснила мою маму, заняла её место, пыталась вести себя со мной мягко, но это было неискренне. Мне хотелось встать и оттолкнуть её ещё дальше. Я чувствовала, как она стоит за моей спиной, как вздыхает, не одобряя мое поведение. Даже не поднимая глаз, я ощущала свирепый взгляд Миши на себе. Я бы тоже защищала свою мать. Он любил её нежно и трепетно, как маленький мальчик, до сих пор державшийся за её длинную юбку.
Федор с Иваном о чем-то спорили и не замечали нашу стычку. Я нехотя прислушалась к ним, стараясь не встречаться взглядом с Мишей и мамА.
– Её стрелы помечены зеленым, а твои – красные! – возмущался Федор.
– Она могла сама их и воткнуть! Это ничего не доказывает!
– Тогда почему они болтаются почти на поверхности, словно ты стрелял в него в полсилы? – не унимался брат, и Иван помрачнел.
– Это я его убила – и точка! Там мои стрелы!
– Да? – усмехнулся Иван и, встав из-за стола, подошел к туше, лежащей у входа в дом и не дающей двери закрыться. – А теперь?
Он взял в углу брошенные кем-то стрелы и воткнул три стрелы с красными перьями в моего кабана, после чего повернулся к нам и скрестил руки на груди.
– Теперь там и мои стрелы. Значит, я тоже её убил, так? Не придумывай, Эрика, это либо мой кабан, либо ты нашла в лесу сдохшего от старости кабана и воткнула в него свои стрелы!
– Вы с ума сошли? – засуетилась мамА. – Если Марина увидит, как вы портите кожу, только чтобы доказать друг другу свою правоту, она воткнет эти стрелы в ваши шкуры! А ну перестаньте!
Иван напрягся, тогда как мне было наплевать. Я была зла, и мне не было дела до какой-то там кожи. Иван поспешно вынул стрелы из туши и прошел за стол.
– Это все равно мой кабан, – бросил он, проходя мимо меня, и я испепелила его взглядом.
– Разрази меня Кирей! – прогрохотал голос отца с улицы, и мы резко встали из-за стола. – Иван! Это твой кабан лежит посреди дороги и мешает мне войти в мой дом?!
– Не-е-ет. Это Эрика его сюда притащила! – заикаясь, оправдывался Иван, и, кажется, я услышала, как задрожали его колени.
– Потому что это мой кабан, отец, – вновь попыталась объяснить я, но этот факт уже никому не был интересен. Отец схватил кабана за заднюю ногу и отшвырнул его с порога во двор.
– Отнесите его Марине, пока он не испортился, хотя эту шкуру она вряд ли возьмется обрабатывать. Ты сегодня встала не с той ноги, Эрика, если умудрилась выбрать такое уродливое животное и столько раз промазать по нему, – угрюмо усмехнулся отец, когда наконец вошел в дом.
– Ты мне веришь? – спросила я, с подозрением глядя на отца сквозь прищуренные глаза.
Отец молча скинул куртку и прошел к умывальнику. Оксана суетилась на кухне, наполняя его тарелку горячей пищей, братья и Иван притихли и, лишь изредка хихикая, перекидывались какими-то шутками, но последний явно стал чувствовать себя не в своей тарелке. А что чувствовала я? Должна была ощущать страх перед гневом отца за сегодняшний день, злость за то, что мне никто не верит, ярость за выходку Ивана, голод – потому что пока съела немного, но я ощущала лишь нарастающую во мне надежду. Надежду, что отец поверил мне, может быть, впервые за долгое время. Я встала из-за стола и проковыляла к отцу, делая вид, что тоже хочу умыться. Дождавшись, когда он возьмется за полотенце, я заняла его место и принялась умываться, густо намазывая шею, лицо и руки мылом. Краем глаза я следила за его движениями, выжидая удобного момента, чтобы с ним поговорить. Он чувствовал мое напряжение, я это видела, но заговорил лишь, когда закончил свои процедуры.
– Кабан умер от перерезанной глотки, а не от стрел, – шепнул отец, проходя мимо меня, и сел за стол, после чего продолжил уже суровым тоном: – Но это не значит, что я не зол на тебя! Ты не пришла ночевать домой, не успела на охоту, испортила шкуру и не явилась в кузницу! Где тебя носило весь день?
Отец сильно устал и был зол на меня, но я видела волнение в его карих глазах. Он говорил порывисто, почти не смотря на меня, что было верным признаком его тревоги. Неужели ему было не все равно, что со мной было? Я наспех вытерлась полотенцем и, судя по темным разводам, что оставили на нем мои лицо и руки, вымылась я недостаточно хорошо. Но мне было уже наплевать, я поспешно села за стол, морщась от ноющей боли в бедре, и стала осторожно клевать из своей тарелки, лишь изредка поднимая на отца виноватый взгляд.
– Охотилась, – почти шепотом проговорила я. – Проспала… Мы проговорили с Катькой допоздна… Ну знаешь, как это бывает?
– И что такого важного можно было обсуждать столько времени? – Отец пристально посмотрел на меня, и мои мысли заметались в голове с бешеной скоростью: я тщательно выбирала, что можно говорить отцу, а что нельзя. Про бал точно нельзя. Может про Вардов?
– Варды! – воскликнула я.
– Что? – на меня уставились несколько пар глаз, удивленно и непонимающе.
– Ну Варды! Они вернулись, – бодро проговорила я, радуясь найденной теме. – Катька сказала, что ее отец помогал им с разгрузкой багажа. Их приехало очень много! Больше ста! Кажется, на какой-то праздник, но не знаю, когда он будет, – соврала я. – И у них есть самолет!
Я тараторила без остановки, боясь сболтнуть что-то секретное, поэтому выдавала всякую бесполезную информацию и, если бы знала, как выглядит хотя бы пара Вардов, то, наверно, принялась описывать в мельчайших деталях.
– Самолет? – Отец прищурился, сверля меня взглядом, а потом, натянуто улыбнувшись, отозвался: – Где ж они его сажают, здесь же нет взлетно-посадочных полос…
– Здесь нет, но с той стороны гор у них аэродром! Здорово, да? Мы живем и не знаем, что совсем рядом есть аэропорт! Странно, что мы не слышим их самолеты?
– А они заходят на посадку с другой стороны гор, и может…
– Глушаки? – сурово спросил Федор отца, на что тот кивнул.
Что-то мне в их взглядах не понравилось, но я не могла разобрать, что. Мне казалось, я несла всякую чушь, но отец в этом что-то углядел.
– О чем еще вы говорили с подругой? – наигранно улыбнулся отец, словно ему были интересны наши девичьи беседы. Что-то было не так.
– Виктор, дай девочке прийти в себя! Она еле дошла. Ввалилась тут с этим ужасным кабаном…
– Не лезь, Ася. Позволь мне самому воспитывать своих детей.
– Значит, твоих детей? – прошептала мамА надломленным голосом, но, думаю, её услышали все в этой комнате. Остальные слова она проглотила, отвернулась к тазу и принялась яростно тереть грязную посуду в мыльной воде.
– Да, только его! – вспылила я. Я была согласна с отцом: пусть не лезет в наши с ним разговоры, она мне не мать в конце концов. Отец наконец-то слушает меня, хочет узнать, что я скажу, а она тут лезет!
– Не смей грубить матери!
Я упрямо уставилась на отца, ожидая очередной нотации или даже трепки, но он лишь устало потер глаза и принялся за свой ужин. Он о чем-то размышлял, и я боялась прервать течение его мыслей. Тихо все доев, я позволила Оксане убрать посуду и отказалась одними глазами от чая. Остальные члены семьи тоже молчали, братья внимательно смотрели на отца, заметив его задумчивость.
– На сегодня я в кузнице закончил. Завтра с раннего утра жду тебя там. И без опозданий! Хотя я сам тебя подниму, если потребуется! А сейчас заканчивай ужин и иди к Марине, вымаливать прощенье за шкуру! Потом сразу домой! И уберите этого ужасного кабана прочь от моего дома, я даже отсюда чую его вонь! Федя, когда вернешься, нужно будет переговорить, поэтому не задерживайтесь там.
