скачать книгу бесплатно
Костя и бровью не повел:
– Нет, но вы знаете, нас с Борей часто путают.
Таможенники тут же теряют интерес, отходят, переговариваясь в голос:
– Да я ж тебе говорю – просто похож. А ты: Райкин, Райкин! С кем ты спорить взялся! Я этих райкиных столько тут повидал на своем веку…
Но если служивых на дальних рубежах простить можно, то чем объяснить невежество молодых столичных журналистов?
Приходит девушка на интервью, что-то там такое полистала, набралась какой-то информации, что-то лепечет. Райкин не выдерживает, вежливо приглашает посетить спектакль – речь о «Служанках» в постановке Романа Виктюка, а уж после и поговорить. На второй встрече корреспондентка задает первый вопрос:
– А вот в вашем спектакле этом… «Уборщицы»…
Райкин переходит на резкий тон:
– Уходите! Уходите немедленно!
Или приходит молодой человек, протягивает – чуть ли не в рот – Райкину микрофон с логотипом федерального телеканала, камера включена:
– Константин… э… простите, не знаю вашего отчества…
Ради всех святых…!
Если на сцене «Сатирикона» пять человек – это пять Райкиных, если десять – десять Райкиных. Это так. Но Костя и сам – чрезвычайно требовательный к себе актер, очень исполнительный, всегда идет за режиссером, беспрекословно подчиняется его воле.
Репетировали с Петром Фоменко, Райкин в главной роли. Петр Наумович – гений особого порядка, когда из хаоса и сора рождаются стихи. Как это обычно происходило:
– Ребята! Я все придумал. Делаем так!
Делаем – так. Назавтра:
– Ребята. Все забудьте! Все заново!
Сцены переворачиваются с ног на голову. Назавтра:
– Я был неправ! Ничего не годится! Полная ерунда! Давайте по-другому…
Три дня до премьеры, билеты проданы, а спектакль все еще «сочиняется»! Костя не выдержал, заплакал:
– Петр Наумович! Что ж я у вас как проститутка – сегодня так, а завтра эдак! Я ничего не понимаю!
Фоменко подумал-подумал и – с азартом:
– Хорошо. А давайте так…
Но все знали, и Костя вернее всех, Фоменко – гений. Актеры в его бесконечных многоходовках присваивали себе слова автора, постепенно погружались в придуманные спутанные чувственные отношения, влезая в образ как в костюм, начиная думать чужими мыслями как своими. «Великолепный рогоносец», «Превращение» – это театральные шедевры.
Костя не остановится ни перед чем, чтобы заполучить гения. Так было с Робертом Стуруа, за этим режиссером с мировым именем охотятся все театры. По официальной версии, Райкин случайно встретился с ним во Флоренции в очереди в галерею Уффици. На самом же деле, Костя, желая во что бы то ни стало продолжить работу с Робертом после опыта «Гамлета» на сцене «Сатирикона», как небезызвестный Отец Федор из «Двенадцати стульев», следовал за Стуруа буквально по пятам. Он срежиссировал «случайную» встречу. И получил – безупречный гротескный спектакль «Синьор Тодеро хозяин».
Я бесконечно благодарен Константину Аркадьевичу за все большие и малые роли, сыгранные в «Сатириконе». Но час ученичества рано или поздно приходит к концу.
Мы готовили «Ромео и Джульетту». Я играл две роли: Абрама и брата Джованни. Премьера только осенью, прогоняем массовые сцены. Назначена утренняя репетиция, а у меня – щеку раздуло, флюс, зуб раскололся. Хирург принимает до часа. Прошу меня отпустить.
– Нет, нельзя.
Я с этой щекой – на сцене. Всю ночь страдал, в голове – стрельба, опухоль увеличивается. Чувствую – предел, бегу в гримерную – флюс просто взорвался… Без четверти час, Костя подходит ко мне:
– Ну, иди. Завтра можешь не приходить.
Я едва удержался от резкости.
…Несколько лет назад мы встретились, все, кто был в Москве, коллеги, сокурсники по Щукинскому училищу – во дворе Боткинского морга на похоронах Лины Варгановой, актрисы «Сатирикона», она разрывалась между съемками в кино и театром. Играла спектакль с высокой температурой, отказалась от госпитализации – Новый год, уйма работы… Воспаление легких дало осложнение. Спасти не смогли…
Конечно, зритель – прежде всего. Мы так воспитаны своими учителями: неявка на спектакль может быть оправдана только смертью… Но иной раз мне в голову закрадываются крамольные мысли: неужели компромисс невозможен? Армейские знают, если жить строго по Уставу, то лучше сразу повеситься… Может, стоит быть внимательнее друг к другу? А зритель – он поймет…
Когда отношения иссякают, лучше спокойно уйти в сторону. К тому же пятнадцать лет – срок достаточный, чтобы изучить друг друга, рассекретить.
И наступил момент, когда «секретов» не осталось…
Федор покинул труппу «Сатирикона» первым, ушел в никуда. Расставание с театром прошло мирно, без надрыва. Конечно, уход дается тяжело, театр становится домом, и это – не фигура речи. Потом так же тихо ушел я. Главное – мы распрощались с Константином Аркадьевичем по-доброму, продолжаем общаться, бываем на всех встречах и премьерах.
Школа «Сатирикона» – как служба в десантных войсках, кто ее прошел – может все, закалка позволяет работать в самом тяжелом режиме. Честно сказать, после «Сатирикона» многое в других театрах меня удивило, Федора удивляет до сих пор… Но – это уже другая история…
В закулисье театра «Сатирикон» я встретил свою жену. Татьяна – талантливый художник-гример, эстафету профессии переняла от мамы, тоже замечательного гримера. Теща моя имеет огромный опыт, и на телевидении работала, и на съемках фильмов, в том числе и картины «Двенадцать стульев». Таня, жена, за фантастический, просто голливудский грим Константина Райкина в спектакле «Синьор Тодеро хозяин», на такой грим у нее уходит полчаса, получила театральную премию «Чайка» в номинации «Умелые руки». Это был прецедент, с тех пор на премии так и повелось – выделять лучших гримеров, номинация стала ежегодной. Татьяна действительно редкий мастер. Как-то для одного журнала фотографировали ее процесс поэтапного наложения грима: снимков получилось уйма, а у Тани в работе это занимает считанные минуты. Жена может прибавить и убавить десяток лет на лице актера буквально за минуту, так было в постановке «Там же, тогда же», когда герои Кости Райкина и Тани Васильевой проживают десятилетия жизни за полтора часа спектакля.
Кстати, дочь Тани от первого брака Анна тоже работает гримером, на одном из столичных телеканалов, окончила факультет тележурналистики.
Мы с моей будущей женой работали бок о бок в театре и отношения за дружеские рамки выйти не обещали. У каждого было что-то свое… А однажды в ее день рождения на вечеринке пошли вместе танцевать, пересеклись взглядами и закрутился роман. Прожили несколько лет гражданским браком, потом пошли в ЗАГС. Там на меня смотрели с подозрением: сорок лет, а паспорт без единого штампа о браке и разводе. Но женился я на самом деле впервые. В свидетельницы Таня пригласила свою подругу Ксению Стриж, а я – однокурсника Славу Бухарова из группы «Крематорий». Свадьбу в «Сатириконе» отмечали целый месяц. Константин Аркадьевич нам подарил красивую вазу.
Моя семья – это женское царство: жена, дочь, теща Тамара и ее сестра, они живут вместе в пяти минутах ходьбы от нас, кошки, собаки-девочки. Дом на Новорижском шоссе построил с таким расчетом, чтобы всем было по комнате. Там хорошо: речка, храм деревенский, его еще боярыня Морозова ставила. В общем, все прилично и гармонично, Татьяна меня понимает и во всем приходит на выручку…
Как-то на телеигре «Большие гонки», я был в группе поддержки, ко мне подошла Светлана Дружинина:
– Сергей, рада познакомиться! Что вы творите на вашем шоу «6 кадров»!
– Да баловство это, Светлана Сергеевна!
– Не скажите. Когда вы играете Брежнева, мы дома умираем от хохота.
Для меня эти слова – и поддержка, и оценка…
Видимо, когда-нибудь подойдет к финалу и многолетняя эпопея с шоу «6 кадров». Благодаря этой передаче я получил возможность выбора и необходимую свободу для съемок в кино. Играю в полнометражных фильмах и в сериалах. Но и пыли кулис хватает – как театральный актер я не растренирован, постоянно занят в антрепризе. Переезды – вот что самое тяжелое. Большая часть жизни – вокзалы и аэропорты, к сожалению, это неотъемлемая часть профессии.
А я переезды не люблю, если только это не поездка на отдых.
Мне кажется, что вот-вот откроется новая глава моей жизни. Какая? Не знаю, надеюсь на лучшее…
Мой осенний марафон
История одного побега
СЕРГЕЙ ПРОХАНОВ
Знакомый предложил поехать в январе на экзотическую рыбалку в Доминикану. Убеждал: представь, Серега – Карибское море, яхта, негры шумят трещотками из кокосов, приплывает целый косяк акул и начинается война не на жизнь, а на смерть, море вокруг становится красным от крови, крик, мат, пот, бывает, акулы отъедают ловцам руки по локоть…
Я засобирался. Оформил визу. Должен был вылететь через неделю после своего юбилея. Шестьдесят, как-никак, «круглая» дата, все видел, все испытал, а адреналиновый шок, говорят, кровь поляризует как ничто другое… Да вот не вышло у меня на доминиканских акул поохотиться: торопился, поскользнулся, сломал лодыжку. Хотел придумать историю, как ребенка спас – да в интернете поклонницы все в минуту раструбили. Видать, своих, российских, «акул» мне пока за глаза хватает…
«Желтая» пресса уже, наверное, толстенную картотеку завела на моих явных и мнимых фавориток. Спорить не буду, помните, у Шекспира: уж лучше грешным быть, чем грешным слыть… Сплетни – сплетнями, а жена у меня одна – Татьяна, и эту женщину я ценю и люблю, как свою единственную суженую. Просто, как в любой другой среднестатистической семье, сказался «кризис среднего возраста», стукнуло мне пятьдесят, и «бес толкнул в ребро»: начался мой «осенний марафон». А ханжой я никогда не был, что случилось – то случилось…
С Таней мы познакомились, когда я, студент четвертого курса Щукинского училища, «тертый калач», уже снимался вовсю. Мне – двадцать, ей шестнадцать «с копейками». Поехал на каникулах с друзьями на Пахру – на дачу Сандрика, сына Михаила Светлова, на лыжах кататься. Выходим как-то за дровами на улицу – две девушки щебечут, присели в сугроб с термосом, лыжи рядом стоят. Слово за слово, пригласили мы девушек погреться, а сами – на лыжню. Четыре часа катались, возвращаемся – а они все еще в доме, оказалось – прогульщицы, «химию» не выучили и рванули куда подальше. Сообща тогда обед какой-то сварганили. Так и возник наш стихийный межклассовый роман. Через полтора года Таня стала моей женой.
Она еще только в десятом классе училась. Красивая, смелая, беззаботная – уверенная в себе девчонка из среды «золотой молодежи». Мне товарищ в ухо шепчет: внучка Жукова и Василевского! А я, хоть и москвич, но в смысле патриотического образования – полный «валенок»: кто такие Жуков и Василевский понял лишь после многочисленных подсказок… Не за маршальские погоны предков я Татьяну приметил.
Танина мама наши отношения поначалу, мягко говоря, «не приветствовала», внучке двух маршалов жених полагался со статусом члена Политбюро, не меньше, а она выбрала какого-то беспородного актера – скандал! Проверяли меня досконально по всем позициям. Даже друг семьи Виталий Вульф был подключен – наводил обо мне справки, выполнял поручение родни невесты. Я его как-то на «шпионаже» засек и говорю:
– Виталий Яковлевич, чем-то это, знаете ли, «попахивает».
А он руками разводит: ну что делать – если дочь самого Жукова попросила, воля – неволя! И в самом деле, как отказать женщине – кандидату юридических наук да еще в области космического права! Посмеялись над этой историей, а никакого компромата Вульф на меня все равно не нашел, был я уже в то время жених весьма перспективный.
Таня – взыскательная, как и ее мать: если сердилась, то становилась – вылитый маршал Жуков перед взятием Берлина. Но я обладал в молодости таким обаянием, что мог растопить любые льды… А потом – другая история началась: я сам стал «звездой» и наши с Таней ранги уровнялись, семейный генералитет в лице тещи меня «принял». Правда, жене моей потребовалось много терпения и воли, чтобы вынести обрушившуюся на меня славу и все, что с ней связано. Однако, по порядку.
В моей поморской северной крови как горячее течение Гольфстрима – цыганская кровь: один дед был церковным живописцем, другой – полвека протрясся в кибитках в широких бессарабских степях. К тому же дед Тося Прохан женился на кубанской казачке, оба и петь и танцевать были горазды, в войну Тося геройски погиб. Как-то мне одна журналистка вопрос задала: в чем секрет моего сценического темперамента? Да вот в этом, в корнях, в соках русского севера и русского юга. Свой я, ребята, на всей протяженности нашей земли…
Отец работал на закрытом производстве, мама была домохозяйкой – по причине слабого здоровья. Из обычной московской школы меня быстро перевели в школу для особо одаренных с математическим уклоном. Если артистизм – одна сильная сторона моей натуры, то логика – вторая. Был я в детстве вундеркиндом, трехзначное на трехзначное в уме умножал за считанные секунды. Сегодня «серое вещество» работает не так активно, но двузначное на двузначное все еще перемножаю хоть на спор, хоть просто так.
Мы жили в Тушино, в двух шагах от дома стоял дворец пионеров «Салют». Отец был – душа любой компании, он меня и пустил в хоровод кружков и секций: вокал, танцы, музыка, карате, баскетбол. Советское пролетарское образование в ту пору было ничуть не хуже дворянского, знай, учись – не ленись.
Голос у меня был звонкий, а публичности я нисколько не боялся. Помню, мне лет семь, стою на сцене, пою:
Я так мечтала,
С детских лет мечтала,
Что буду трогать
Облака рукой.
Пора настала,
Я пилотом стала,
И проплывают
Города подо мной.
В зале – гогот. Потом меня долго мальчишки подкалывали: «Пора настала, я пилотом стала!».
Вообще, был я, по мнению преподавателей, мальчиком, подающим надежды: и пел, как модный тогда Робертино Лоретти, и в самодеятельных конкурсах участвовал (правда, на детском конкурсе «Музыкальная весна» не стал лауреатом, получил жесточайший удар по амбициям), и в математике себя всячески проявлял.
Но, слава Богу, довольно легко пережил и мгновения первых триумфов, и первые крушения иллюзий. Шел по жизни с улыбкой, которая подкупала всех без разбора, и мало кто догадывался, что за кошки скребут у меня на сердце.
В артисты подался спонтанно: сидели мы с ребятами на лавочке, базарили о том, о сем. Вдруг кто-то кинул идею: не пойти ли, не записаться ли в театральный кружок «Салюта», там полно симпатичных девчонок. Сказано – сделано, тем более что мне очень хотелось покорить сердце первой школьной красавицы Светки Токаревой…
Так, с первого шага, попал я в руки настоящего мастера – Сергея Евгеньевича Валькова, впоследствии режиссера театра Советской Армии. Правда, на тот момент я в полной мере оценить свою удачу не мог, уж больно занят был девчонками театральной студии. В моей «специфической» школе очень удивились, когда я, вместо технического вуза выбрал театральное направление. У директора брови поползли вверх, как будто я заявил что-то из ряда вон выходящее:
– Сергей, милый мой, а вы хоть понимаете, что там талант нужен?!
И я «закусил удила»: надел свою лучшую нейлоновую рубашку с «молнией» задом наперед, чтобы шея длиннее казалась, и прошел сразу в три театральных вуза. Марафон был еще тот: побегай-ка на все консультации, на все творческие туры, на все собеседования и экзамены! В общем, когда после двадцать седьмого экзамена я в грязной рубашке стоял у доски приказов Щукинского училища и рассматривал список зачисленных на первый курс абитуриентов со своей фамилией, на ликование сил не осталось, вымотан был до предела.
Передо мной уже после второго тура стоял выбор: «Щепка» «ГИТИС или «Щука». Родители толком ничего подсказать не могли, да и никто не мог из моих знакомых. Так, прикинув в уме разные чужие мнения, наслушавшись рассказов в абитуриентской тусовке, я остановился на «Щуке», попал в мастерскую Веры Константиновны Львовой, игравшей некогда у самого Евгения Вахтангова. Вахтанговская школа – вечный карнавал, Вера Львова пестовала нас как «детей праздника», мы были шумными, радостными, порой безбашенными студентами, мелькали в телепередачах, были заводилами на любом мероприятии. Словом, везде, где мы появлялись, начинался праздник.
Сейчас, будучи художественным руководителем крупного столичного театра, я придерживаюсь принципа «длинного поводка» когда речь идет об актерской свободе, карьере и выборе. Если актер попадает на экран – прекрасно, я этому только рад! График репетиций, в конце концов, можно подстроить под график съемок. Если молодой артист не снимается в кино, кто же о нем узнает?! В театре имени, увы, не сделаешь… В пору моей студенческой юности наши преподаватели лояльностью не отличались. На съемки мы срывались, рискуя многим…
В самом начале учебы я заметил – стоят в коридорах такие странные люди, почти сливаются с декором стен, как хамелеоны. Стоят они, значит, статуями, одни глаза – туда-сюда, а если уж взгляд на ком остановят, то смотрят умильно, будто родственники. Ну, я стал справки наводить: кто такие? Оказалось – ассистенты режиссеров кино, каста «отверженных» на территории театрального вуза. Я смекнул, что к чему, прошелся «гоголем» и уже через два дня вышагивал по Одесской киностудии. Это была первая большая роль в кино – на съемки фильма «Юлька» я сделал 102 вылета рейсом «Москва-Одесса-Москва». Днем – за партой в Москве, ночью – на съемках в Одессе… Это было настоящее сумасшествие: в советское время индустрия кино не считалась ни с какими расходами – бывало, артиста ждала целая танковая дивизия, лишь бы он, родимый, в кадре появился…
Что такое «популярность», я понял после второго фильма – «А пароходы гудят и уходят»: иду по Калининскому проспекту, а на меня все оглядываются, будто что-то украл. Вечером оказался в незнакомой пьющей компании, зазвали в окно:
– Эй, «матросик»! Зайди, выпей, уважь поклонников – день рождения!
Так что в свое первое «звездное» утро проснулся «с бодуна».
«Усатый нянь» стал моим пятнадцатым по счету фильмом. Кастинг – огромный, проваливали пробы все претенденты. Это потом я узнал, что детки получили от режиссера ценное указание: «стоять на ушах». Мне было предложено войти в «клетку» – в комнату, где засели в засаде и ждали очередную «жертву» «отборные» трехлетние «бармалеи». Зашел. Увидел. Победил. Галдеж быстро прекратился. Дети – они ведь что любят? Игру. Вот я и начал с театральных этюдов, уровень первого курса. Несколько минут немоты, и в дверь просовывается озадаченное лицо режиссера Грамматикова:
– Что это вы тут делаете?!
– А мы, Владимир Алексеевич, рыб изображаем, работа на рефлексы…
Вообще, нелегко с детишками пришлось. На пробе мы проигрывали сцену: нянь одевает детей на прогулку. Ну как их, головастиков, одевают?! Откуда мне знать, своих-то еще не было и в проекте. Пока им руки-ноги куда-то там засуну, они мне усы оборвут! Всю съемочную группу замучили – каждые пять минут новый дубль. Пришлось пообещать усы тому, кто лучше всех будет себя вести. Дети стали шелковыми, усы в конце смены получил достойнейший. Потом я кое-как отрастил собственную жидкую растительность над губой.
«Обманных» приемов на тех съемках мы много придумали. Как заставить ребенка сыграть сцену? Для каждого отдельного случая – свой трюк, высвобождающий чистую эмоцию. К примеру, если мальчишка сидит в шкафу, и при открытии дверцы нужно, чтобы он засмеялся, следует открывать дверцу, зацепив ее за веревочку, только делать это как можно медленнее, чтобы в мальчишке скопилось нужное нетерпение… Ба – дверца открыта, ребенок смеется, камера работает.
С первых же кадров стало понятно, что сценарий – побоку, детям на него просто-напросто начхать. Тем более что они и читать-то не умели. Много позже, помню, решил я ставить в своем театре Луны «Мэри Поппинс» с участием детей из студии «Маленькая Луна». Прихожу на читку, застольный период, все как обычно.
– Ну, давайте по ролям.
А звезда наша – пятилетняя Сонька, говорит:
– Дядь Сереж, мы читать не умеем!
Пришлось сначала с ними азбуку осваивать…
Так что с детьми про сценарий надо сразу забыть. Дети воспринимают только сказку, вот и плетешь-городишь вокруг да около, выплываешь только на сообразительности. Сейчас много «методик» появилось, а в то время съемки Грамматикова оказались новшеством в советском кино. Приходилось играть на полу-импровизации, фактически без текста, когда каждый ребенок творит что-то свое, то заснет на ходу, то из кадра выйдет:
– Куда ты!?
– Писать хочу.
И стоишь – как вратарь на воротах.
Работалось весело, команда собралась юморная. В сцене, где мой герой «бузит» перед народным контролем, на стенде наклеили плакаты: «Бой котам!», «Не пейте сырой воды!», «Смерть мухам!» и так далее – без шуток фильм просто не состоялся бы.
И вдруг в финале меня срочно призвали в настоящие солдаты, голову обрили, в гимнастерку одели! Недоснятый фильм мог лечь на полку, запал перегорел бы и пиши – пропало… Выручил дед Татьяны: маршал Василевский лично позвонил кому-то, и меня из армейской казармы моментально вернули на съемочную площадку.
Фильм принес сумасшедшую популярность, сравнимую разве что с известностью «Шурика» – Александра Демьяненко. Плакатами с моим изображением были оклеены все улицы Москвы, триумфальное шествие картины состоялось во всех кинотеатрах страны… Но образ дал столько же, сколько и отнял: много хороших ролей ушло к другим актерам, а мне на всю оставшуюся жизнь досталось амплуа разбитных «Вась» в пролетарских кепках…
