скачать книгу бесплатно
– Ты что? Не понимаешь, с кем связалась? Наши козлы еще те (козлами она называла всех мужиков без исключения), а те так вообще… Это же южный народ! Ни одной юбки не пропустят. У них каждое лето новая жена. И потом – ему вот-вот стукнет сорок, а это у них, сама знаешь, как переходный возраст, пубертат. Не терпится – ищи мужа тут, на родине.
– Какого мужа, Нин? – чуть не плакала Аня. – Рано об этом. И потом – Боба другой, он добрый, хороший, заботливый.
– Другой, как же! Нашел дуру питерскую. Ну ладно.
Даже если другой, а дальше-то что?
– А что дальше?
Аня о «дальше» вообще не думала. Если бы ей прежде кто-нибудь из подруг рассказал подобную историю и пришел за советом, она отреагировала бы точно так же. Возмутилась. Пустилась бы в пространное, отрезвляющее морализаторство, «включила» бы на полную здравость и логику, приплела бы сюда избитые киношные и книжные сюжеты. И тоже посоветовала бы сначала думать, а потом действовать. Как же по-другому? Бабам о таком думать надо сразу. Но то другие, а то она. Даже не так. Другие и какие-то там чужие грузины, а то – она и знакомый, родной Боба. Их чувства, их реальность. Разрешенное счастье – самое беспечное.
С другой стороны, думать все равно придется. Можно сколько угодно верить в любовь и даже вопреки всему не ошибиться в ней, но когда дойдет до дела, как матери сказать? Аня знала, что та ни за что на грузина не согласится. Да если только узнает, для чего Аня в Грузию мотается, сразу с катушек слетит.
Годы не шли, бежали, а Галина Викторовна так и не смирилась с тем, что стало с ее братом и подругой. Не перебродила ненависть, не ушла грусть, не притупилась боль. Аня видела это. По тому, как стекленели и мутнели материны глаза, когда впивались в фотографии так и не повзрослевшего брата, по тому, как дрожал голос, когда она в очередной раз по телефону успокаивала подругу или посреди ночи неслась к ней на такси, отмахивая километры по окружной (мосты-то разведены), или готовила пирожки с бульонами для вновь обретенной больницей имени Скворцова-Степанова пациентки. Аня знала – мать эти истории в себе годами носит, вымучивает.
Даже если остынет, поймет, примет, даст добро, то как ей самой на такой шаг решиться? Как в той, чужой стране жить? Взять и уехать? Семью оставить, работу, друзей? А если наоборот, Боба сюда? Аня была уверена, любимый просто так на переезд не согласится. У этих народов сердце к историческому дому гвоздями приколочено. Да и мать не оставит. Любящий сын.
– Нин, ну что ты взъелась? Просто помоги мне, а?
– Ладно уж, но я тебя предупредила, – сдалась наконец подружка.
Еще с неделю Аня уговаривала мать – та ехать в Грузию не хотела. Аня старалась как могла, но действовала осторожно, боясь показаться чересчур заинтересованной. Умело завлекала древностью, дивной природой, богатой историей, паломническими местами, конечно, ничего не упоминая о Бобе. Про влюбленность свою она маме рассказать так запросто не могла. Решила промолчать. Да пока и говорить, по большому счету, было нечего.
История нелюбви Галины Викторовны к «лицам кавказской национальности» имела два начала, но один конец. И именно грузин она на дух не переносила. Десять лет прошло, как под обстрелом в Цхинвали, от руки «обезумевшего грузинского пехотинца» (так было написано в рапорте) погиб ее младший брат, бывший в составе той самой тактической, наступательной группы Пятьдесят восьмой армии. Сострадательные однополчане рассказывали, как грузинский солдат что-то кричал Антону, то по-грузински, то русским матом, а потом выстрелил в упор. Пуля прошла навылет, не задев сердце, но Антошу не спасли. Врачи так и сказали: «Не успели, потеряли по пути, скончался от потери крови». Потеря от потери… О горячей точке в семье узнали постфактум, когда свояченицу вызвали опознавать серое и помятое с одного боку тело. Видно, как уложили второпях, так и везли. Антона похоронили с почестями, но злость и горечь в семье остались.
А двумя десятками лет раньше ближайшая подруга Галины Викторовны «попалась в руки» заезжему «гастролеру», приняла его, прижила, прикормила, родила дочь и сына, и только потом узнала, что у гражданского мужа в Кутаиси проживают и здравствуют законная жена и трое детей, последнему из которых было столько же лет, сколько и ее маленькому Димке. Супруга любвеобильного Гоги, грудастая, квадратная, с махровой бородавкой на переносице, укомплектованная с ног до головы золотыми побрякушками, лично прибыла в Питер и пригрозила расправой «подлой полюбовнице». Угрозы были нешуточными – вместе с ней в квартиру ввалилось человек десять чернявых молодцев той же национальности и отнюдь не мирного настроя. Подруге недвусмысленно дали понять, что случится с ней и ее «выродками», попытайся она покачать права. Как оказалось, там, на родине у отца Гоги, была довольно серьезная бойцовая репутация. Псевдосвекр приблудных жен не жалел.
Перепуганная до смерти, ничего не понимающая женщина, заперев детей в кладовке и наказав молчать, чтобы ни случилось, тут же открестилась и отказалась от всего, включая самого Гогу. «Пока поверим на слово, но помни, сука, за тобой следят. И чтоб ментуре ни гугу!» Вечером подругу хватил удар. Отправив перекошенную, еле откачанную женщину на скорой, Галина Викторовна по-быстрому собрала вещи дрожащих, молчаливых детей и увезла к себе, на попечение Ани, в то время еще школьницы, а сама круглыми сутками дежурила в больнице. Подругу спустя месяц выписали, но у той с тех пор начались проблемы с головой – случались, хотя и редко, помрачения, а чаще – приступы неконтролируемого страха. Детям тоже досталось – девочка выросла заикой, а мальчик до отроческих лет ночами ходил под себя.
* * *
Галина Викторовна в конце концов сдалась, на поездку согласилась, да и то уступила не дочери, Нинке. Та расстаралась, привозила альбомы, накупила путеводителей, засадила смотреть «Мимино», «Хануму», вздыхала над грустными персонажами Иоселиани. Короче, живописала, раскрашивала и вовсю эксплуатировала присущее Аниной матери чувство прекрасного. Однако чем ближе был отъезд, тем мрачнее Галина Викторовна становилась.
Бобе Аня написала еще из Питера, и он обещал организовать для них экскурсионную программу. В тот первый раз у них ничего толком не получилось. Ни любви, ни расставания.
Галина Викторовна все дорогу была серьезна и неразговорчива, да и Нинка особенной ласковостью к сопровождающим их гидам не отличалась. Боба вел себя отстраненно, в праздные разговоры не вступал, к Ане близко не подходил, даже взгляды ее не ловил, то ли почувствовал молчаливое отторжение со стороны матери, то ли девушка ему за месяцы разлуки разонравилась. От этой мысли Ане становилось не по себе, и даже в такую жару знобило. Как говорится, ожидание и неизвестность – самые изощренные ментальные убийцы.
Им удалось остаться наедине только однажды, за пару дней до отлета в Питер. В то утро Нинка уговорила Галину Викторовну сходить с ней по-быстрому на рынок за молоком и пахучим имеретинским сыром (Аня еще принимала душ и была к вылазке не готова). Боба и Лаша должны были заехать за ними на арендованную квартиру только через час, так что Галина Викторовна особенно не волновалась.
Но он появился раньше. В дверях стоял смущающийся Боба и протягивал Ане пакет.
– Доброе вам. Вот. Купили по дороге. Тут фрукты, мацун и свежий хлеб. К завтраку, – пробормотал он, медленно покрываясь краской.
– Спасибо. Мама с Ниной как раз пошли на рынок. Проходи.
– Ты одна?
– Ну да. Я же говорю. Пройдешь?
– Наверно, не стоит.
Но он вошел. Эти полчаса решили для Ани все. Все время, пока Боба пил наскоро намешанный, переслащенный кофе, он, не отрываясь, смотрел на нее своими огромными глазами. Точно старался запомнить каждую мельчайшую частичку ее лица. В этом полном отчаяния взгляде Аня увидела то, что волновало ее с самого приезда сюда. Он ее ждал.
Они почти не говорили. Несколько слов о погоде («Дождя сегодня, скорее всего, не будет, но зонты надо бы взять». – «А у нас дождевики с собой»), о сегодняшнем маршруте («До Вардзии ехать долго, но мы с остановками, вы не устанете, не беспокойтесь». – «Мы – женщины выносливые»), о местном рынке («Там можно пропасть на целый день, как в музее». – «Мама очень пунктуальна, скоро уже вернутся»).
И только когда она отвернулась помыть и вытереть чашки, Боба наконец еле слышно выдохнул: «Ты такая красивая, Аня. Я так ждал тебя. Я так рад». Аня улыбнулась и так же тихо ответила: «Я приеду еще. Обязательно приеду. И я… тоже ждала».
Первое совместное путешествие закончилось слишком быстро. Им повезло побыть наедине еще пару раз. Эти минуты (один раз даже полчаса) они все больше молчали, жадно смотрели друг на друга, наслаждаясь и фантазируя. Их окутывала вовсе не обычная, безудержная, плотская страсть. Оба, словно послушные старшеклассники, которым родители запретили держаться за руки, а они еще и не умели ничего большего, переживали минуты душевного единения и необъяснимого, распирающего счастья.
И он, и она понимали, что всем вокруг них будет больно. Как ни крути, как ни готовься. С одной стороны, схороненная, тихая ненависть к «развратному» народу-воителю, с другой – настойчивое, почти маниакальное желание женить, но на своей, исконной, исторически предназначенной женщине.
И он, и она понимали, что всем вокруг них будет больно. Как ни крути, как ни готовься. С одной стороны, схороненная, тихая ненависть к «развратному» народу-воителю, с другой – настойчивое, почти маниакальное желание женить, но на своей, исконной, исторически предназначенной женщине. «Чужую кровь не приводи. Или своя, или никакая», – настаивала на своем Бобина мать, зная, что в своих летних похождениях сын много и тесно общается с туристами женского пола.
– И что тебе твой исконный дал, кроме слез? – однажды зло ужалил Боба.
– Тебя, дэ! Спасибо Пресвятой Богородице, – спокойно ответствовала мать.
К концу поездки в своих молчаливых диалогах и Аня, и Боба уже дали обеты. Запретный плод зрел и наливался сладостью. Все чаще она облизывала губы, скользя по полукружью едва оголяющей его шею футболки, а он покрывался испариной, когда она наклонялась, чтобы завязать болтающиеся шнурки кроссовок. Случалось, Галина Викторовна останавливала взгляд на своей юной, безо всякой причины счастливо и горделиво улыбающейся дочери. Эта улыбка отчего-то тревожила ее. Однажды она перехватила взгляд Бобы. Боже милостивый, да они!..
Раздувать скандал Галина Викторовна не стала. Полторы тысячи километров – это вам не шутки. Такое расстояние убивает не только плотские желания, но и, в конце концов, самые крепкие чувства. Поживем – увидим. Галина Викторовна про себя решила только одно – в Грузию они больше ни ногой.
В аэропорту, прощаясь с Бобой и Лашей, Аня едва держалась. Они все по очереди легко, по-дружески обнялись.
«Я приеду, как только смогу и буду писать, звонить, только отвечай, не пропадай, слышишь?» – прошептал Боба.
«Я сама к тебе приеду. Скоро. Одна. Чего бы мне это ни стоило», – Аня чуть коснулась губами его мягкой, ягодно пахнувшей мочки.
– Анька, пошли, опоздаем. Спасибо всем за компанию! Отличное вышло путешествие! – громко разрядила обстановку Нинка и потянула подругу за руку, подловив сверлящий и недобрый взгляд нетерпеливо топтавшейся в стороне Галины Викторовны.
– Будем рады видеть вас снова, калбатоно Галина, и вы, Ання и Ниння, приезжайте еще! – уважительно поклонился галантный Лаша. Девушек по именам он звал мягко и как бы нараспев, удваивая и смакуя согласную.
